Рысюхин, помните свои шестнадцать?

Глава 19

В Смолевичах меня прямо на перроне встречала пара моих гвардейцев. Поздоровавшись, они подхватили оба чемодана, что при полном отсутствии признаков носильщиков рядом было своевременно, и вывели на то, что я когда-то в шутку обзывал «Привокзальной площадью». «Обзывал», поскольку на самом деле это было просто небольшое расширение, карман, можно сказать, на шоссе из Минска на Борисов и далее. Правда, граф Соснович воспринял эту шутку как идею и, кажется, начал принимать меры по её реализации — через своего родственника, занимавшего пост городского главы. Во всяком случае, какие-то старые лабазы на той стороне дороги уже снесли и сейчас явно готовились мостить освободившееся место и что-то там строить напротив вокзала. Ну, то не мои заботы и не мой интерес, всё, что мне сейчас нужно — это добраться, наконец, до дома. И стоявшего вблизи двери здания «Жабыча», который должен был мне в этом помочь, разве что только не обнял. И дружинника, который собирался сесть за руль, шуганул на заднее сиденье, поскольку не было сил терпеть, пока кто-то будет везти меня со своей любимой скоростью. Точнее, конечно, гвардейца, но я иногда по старой памяти обзываю их дружинниками, на что бойцы не обижаются, шутят только, что у ярла именно дружина и должна быть, поросята эдакие.

А вот дома меня, то называется, накрыло. Едва отпустив гвардейцев и обняв по очереди своих жён, а после подхватив на руки Ромку — наконец почувствовал, что я дома, что всё наконец-то кончилось, по крайней мере — сейчас. И тут меня посетила мысль, вызвавшая сначала улыбку, потом — хихиканье, переросшее в смех, ставший истерическим. Я сел на лестницу и натурально ржал, со слезами на глазах и всхлипами, не в силах остановиться. Маша с Ульяной сперва тоже улыбались и посмеивались, думая, что это просто проявление радости, потом начали беспокоиться. Судя по выражению лиц — о моём душевном здоровье, и это тоже показалось мне забавным, что только усилило смех. И только Ромка безо всяких задних мыслей обнял меня за шею и смеялся со мной за компанию, тогда как даже Мурыська смотрела на нас двоих с недоумением на морде. И эта морда тоже вызвала у меня новый приступ хохота. Ну, умора же — удивлённая и растерянная рысь!

Наконец, когда Ульяна уже собиралась бежать, искать доктора, а Маша, кажется, хотела выводить меня из этого состояния вручную, смог более-менее взять себя в руки и озвучить ту самую мысль, что послужила спусковым крючком:

— Съездил… называется… на бал. Развлёкся немного…

— Какой ещё бал, Юра, с тобой всё нормально⁈

— На весенний. С вами вместе.

— Юрочка, мы давно уже вернулись оттуда…

В голосах жён явственно звучало беспокойство.

— Вы — да! А я⁈

— И ты тоже домой возвращался…

— То не считается. Это я просто… за вещами заскочил. Ненадолго. Вернулся — только сейчас.

Я перевёл дух и попросил стакан воды, чтобы прийти в себя. Маша подозвала горничную, что тактично стояла в сторонке, за дверью, ведущей внутрь первого этажа, и что-то тихонько сказала ей на ухо, под одобрительный кивок второй жены. Служанка убежала и вернулась почему-то с двумя стаканами, которые отдала Маше. Ульяна забрала у меня Ромку, а старшая супруга передала взамен первую ёмкость, в которой вместо воды оказалась водка. Причём понял я это только где-то на третьем глотке, после чего чуть было не подавился. Нет, как противошоковое средство оно ничего, но предупреждать же надо! К счастью, во втором стакане оказалась вода, выпив которую я смог встать и дойти сперва до своей комнаты, а потом до душа. Ну, а ещё позже, сидя за столом в домашнем халате, наконец по-настоящему расслабился. От выпитого натощак стакана водки, пусть неполного, там на глаз где-то сто пятьдесят было, в голове немного шумело, но не развезло, как можно было ожидать. Видимо, часть спирта на самом деле ушла, как выразился дед, на выжигание лишних гормонов.

А вообще, это просто здорово сидеть вот так за столом в своём доме, со своей семьёй и никуда вообще не торопиться! Жаль, что такие моменты случаются намного реже, чем хотелось бы, и слишком быстро проходят. Вот и сейчас, стоило перейти к кофе, как в гостиную вежливо постучался Старокомельский, за новостями.

— Иван Антонович, новости есть, и касаются всей нашей гвардии, не только участников карпатской экспедиции, но и всех остальных тоже. Поэтому, я вас хочу попросить: где-то за час до обеда организуйте, пожалуйста. общее построение со знаменем. Форма одежды — парадная. Там я расскажу основные новости, а потом доведу до вас и остальных офицеров подробности. Пока же — даже не спрашивайте, не хочу ни повторяться, ни сюрприз портить. Лучше расскажите, как тут у вас дела: как вернулись, какие новости в заведовании.

Командир моей родовой гвардии кивнул, подтвердив получение распоряжения, и не обиделся на моё молчание, более того — смотрел с предвкушением. Понятное дело: торжественное построение в парадной форме со знаменем, дело такое, что подразумевает или награждения, или, наоборот, торжественную порку. Про новый орден на моём мундире ему подчинённые рассказать не могли, поскольку сами его ещё не видели — я приехал в повседневном мундире с миниатюрами, а копии «Щита Империи», разумеется, ещё не было. Но он и без того догадался, что в нашем случае речь идёт явно о первом варианте. Поэтому, извинившись для порядка и спросив разрешения, он отошёл в сторонку, отдавая нужные распоряжения по мобилету. Потом дал короткий рапорт о состоянии дел, мол, ничего, требующего срочного вмешательства, нет, а затем снова извинился и убежал. И проверить подготовку к построению, и самому тоже переодеться. Я же тоже сделал несколько звонков, в том числе каштеляну и на гарнизонную кухню, а оставшееся время так и провёл в кругу своих любимых, слушая семейные новости, в основном о том, что ещё отмочил Ромка и что погрызла его рысь. Единственный серьёзный вопрос, который мы затронули до того, как идти переодеваться в парадную форму, касался готовности моего заказа, что я сделал по мобилету едва отъехав в поезде от перрона Царского Села. Сам же сын, персонаж большинства домашних новостей, вернувшийся было сразу после завтрака ко мне на коленки, долго в неподвижности не высидел и убежал вместе с фамильяром в игровую.

Увидевшие меня перед построением с новым орденом офицеры убедились, что будут «плюшки» и начали улыбаться в предвкушении. Это они ещё не знают, как может удивлять Государь, да и я от себя добавил. Наконец, после всех ритуальных телодвижений, связанных с самим построением, выносом знамени и докладом командира гвардии мне, как принимающему парад сюзерену, настала моя очередь.

— Гвардия, вольно! Начну с главного. Его Императорское Величество, Государь Император Пётр Алексеевич Кречет, весьма вами доволен. Государь Император изволил высказать личную благодарность за службу в целом, и за то, сколь быстро и качественно мы с вами исполнили Его Императорского Величества поручение.

Тут моё выступление было прервано троекратным «Ура». Оно и по протоколу положено, но видно, что люди искренне рады. Дождавшись тишины, я продолжил.

— Служение Государю и Империи наш долг, как верноподданных, и осознание надлежащего исполнения оного само по себе награда. Тем не менее, Его Императорское Величество изволил выказать своё благоволение дополнительными наградами за исправленное дело. Господин Старокомельский, выйти из строя!

Да, я начал, вопреки обыкновению, «с головы». Дело в том, что наградить нижних чинов мне было разрешено на своё усмотрение, медалей от Империи им в этот раз почему-то не досталось, а вручать свои награды раньше государственных — это просто хамство по отношению к Императору. Ну, а моё «гражданское» обращение к командиру дружины обусловлено тем, что его нынешние знаки различия не соответствуют фактическому званию, присвоенному Государем.

— От имени и по поручению Его Императорского Величества поздравляю Вас гвардии капитаном со старшинством в сём чине с июня месяца двенадцатого числа текущего года, с зачислением в Собственный, Его Императорского Величества, конвой[1] вне штата. Также сообщаю о Вашем откомандировании в моё распоряжение до особых указаний.

— Служу Империи! — немного охрипшим голосом ответил Иван Антонович.

И я его понимаю: только что был отставным армейским капитаном, девятый чин, да и тот чуть было не «зажали», и вот уже — капитан гвардии, седьмой чин, как у меня и как у армейского подполковника. Всего одна ступенька до шестого класса и потомственного жалованного дворянства. И не просто гвардия, а наиболее приближённое к Государю подразделение лейб-гвардии, за зачисление в которое в любом качестве себя или своих отпрысков представители аристократических родов грызню устраивают и многоходовые, многолетние интриги проворачивают! Выслужиться из мещан в капитаны с правом получения личного дворянства уже, безо всяких шуток, достижение и предмет заслуженной гордости, получение мещанином и сыном мещанина столь высокого звания вообще настоящее событие.

Я протянул офицеру его новые погоны, пока только парадные, остальные отдам позже, и копию Указа, которые мне подала Маша, надевшая мундирное платье и вызвавшаяся выполнять роль ассистента. И продолжил:

— Также позвольте вручить вам денежную премию на обзаведение, — я в добавок к ранее перечисленному протянул конверт с банковским чеком на две с половиной тысячи. Нет, ну не наличными же вручать? Даже сотенными купюрами получается солидная пачка листов, не в каждый конверт войдёт, даже если не складывать пополам для компактности.

— Благодарю, ваша милость! — капитан, точнее, уже гвардии капитан, понял, что эта награда от меня и соответствующим образом отразил это в ответе.

Следующим был Нюськин. Он получил такие же точно погоны гвардии капитана, только «в полку попроще», будучи приписан формально к корпусу гвардейской артиллерии. Но взлёт у него получился куда как более стремительный: из поручика запаса, из десятого класса, где оные поручики обретаются вместе со штабс-капитанами, в седьмой. Ракетой взлетел! Что примечательно — после того, как ушёл со службы.

Вишенков из подпоручиков стал поручиком, но — опять же гвардейским, вровень с армейским капитаном. Тоже взлёт: через два звания, считай, перепрыгнул, если по табели смотреть и через чин, из одиннадцатого класса в девятый. Правда, забавный нюанс: стал он внезапно для себя артиллерийским поручиком, хотя в своё время, готовясь к экзамену на звание прапорщика, заканчивал пехотное училище и служил тоже никак не в артиллерии. Но Государь тогда был явно не в том настроении, чтобы безнаказанно перебивать его и поправлять в «мелких деталях», это чувство самосохранения должно было быть отбито наглухо. Так что придётся нашему заму по строевой привыкать к новым петлицам, а то и новые навыки осваивать, мало ли, как жизнь повернётся. Пока же поздравил его с повышением и вручил такой же конверт, но с чеком на две тысячи. Не то, чтобы мне жалко было, но — субординация, тудыть её. Нельзя поручику и капитану давать одинаковые выплаты.

Далее перешёл к нижним чинам. Им, как я уже упоминал, на сей раз медалей не досталось, но и обойтись просто деньгами я счёл неверным, а потому заказал свою памятную медаль. И, да — приставка «владетельный» к титулу она не просто так стоит, её наличие как раз и даёт право чеканить свои медали, только при условии, что они не должны повторять ни видом, ни названием никакие существующие или существовавшие ранее государственные награды, и носятся на мундире ниже не только имперских, но даже и иностранных. Ещё ниже — только иностранные частные и значки, хотя, стоп — значки на другой стороне груди. Многие из тех, кто имеет право чеканить свои медали, а это ещё все министерства и многие ведомства, например, часто во избежание накладок и вовсе делают их не предназначенными для ношения, что-то вроде большой монеты в коробочке получается. Да, кстати, свои деньги чеканить я тоже имею право, вот только хождение они иметь будут только на моей изнанке, зато это не будет считаться фальшивомонетничеством.

Но я нарисовал, сфотографировал на мобилет и отослал Маше для заказа у ювелира именно нагрудные знаки. Во избежание путаницы сделал их в форме ромба, даже квадрата, только подвешенного за угол. В верхней половине аверса — изображение трёх разновысоких горных вершин, хорошо вписывающихся в форму медали, ниже них текст в две строки: «Карпатский рейд». На реверсе фраза «За вразумление» и дата, тридцатое мая нынешнего года, всё в венке из дубовых и лавровых ветвей по контуру. Даже если Государь всё же введёт одноимённую медаль — там девиз будет на аверсе, да и название не совпадёт.

Я опасался, что их будут делать месяц и награждение бойцов придётся отложить, но Маша совершила невероятное: поехала в Червень и там нашла мастера, который взялся исполнить заказ за два дня, правда, цену загнул тоже чудесную, ну, или чудовищную, как смотреть. В оправдание уверял, что «заставит работать всю мишпуху», но кто она такая (или что это такое) ни Мурка моя, ни я не знали и узнавать не торопились. Однако звучало внушительно. Кроме серебряных медалей для нижних чинов Маша уже сама заказала такие же, но золотые для офицеров, чтобы им, мол, обидно не было. А я вот не подумал об этом, хорошо, что жена у меня такая умная.

Участники похода получили памятную медаль и уже традиционно месячное жалование в качестве премии, бойцы, остававшиеся «на хозяйстве» — по половине жалования, поскольку тащили службу и за себя, и за отсутствующих. После объявления о награждении решил пошутить. Взял «лишнюю» медаль в руки и как мог более сурово заявил:

— Один из участников похода медаль свою всё же не получит. Потому что сильно провинился во время него.

Сделал паузу, ожидая, пока бойцы не начнут украдкой переглядываться и гадать, кто же впал в немилость.

— Очень сильно провинился, причём ещё по дороге туда. Это помощник нашего повара — рыжий такой, постоянно небритым ещё ходит, знаете такого?

И опять подождал немного, пока все догадаются, о ком речь. А они догадались довольно быстро, чему подтверждением стала волна смешков — всё же ржать в голос в строю никто не осмелился, пусть у нас и не совсем армия, и команда «Вольно» была дана, но строй есть строй, а привычка есть привычка.

— Тем не менее, чтобы не затаил обиду, праздничный обед получит и он тоже. Винная порция этому нарушителю дисциплины не положена, а вот порция свежей изнаночной рыбки — вполне.

Ну, а чтобы не превращать торжественное событие в балаган, закончил его опять на серьёзной ноте.

— Помимо глубокого удовлетворения результатом, Государь Император высказал также некоторые пожелания и распоряжения. Так что, нас в ближайшее время ждёт расширение штатов и решаемых задач, а также, не исключено, новые приказы Его Императорского Величества, которые мы, уверен, исполним не хуже, чем прежние. Государю Императору — ура!

После ритуала по выносу знамени и роспуску строя все отправились праздновать. Нижним чинам по такому случаю кроме винной порции выдали ещё дополнительный мясной паёк, ну, и офицеров тоже не обидели, благо, их у меня пока всего трое. За обедом серьёзных тем не поднимали, и вообще я заявил, что работать начнём завтра, и все подробности касаемо приказа Императора — тоже завтра. Потому как негоже смешивать празднование и работу, дабы не оказаться той хрестоматийной лошадью на свадьбе, у которой голова в цветах, а обратная часть — в мыле, и настроение совсем не радостное. Да и выглядели мои офицеры всё ещё малость пришибленными столь стремительным ростом в чинах. Тем более, был уверен — вечером и бойцы, и офицеры ещё отметят и награждение, и благодарность Государя, пусть и устную. Да что там бойцы — мне тоже придётся всё это отмечать, о чем жёны мне сообщили в ультимативной форме. Они, оказывается, уже и праздничное меню составили, и гостей пригласили. Так что вечер обещает быть насыщенным, а мечты «вот приеду домой и рухну спать на сутки» останутся лишь мечтами. Ну и ладно, как говорит дед — на том свете отоспимся, а ему в этом вопросе верить можно, как-никак, на личном опыте проверил.

[1] Напомню на всякий случай: конвой во времена империи, это не охрана заключённых, а охрана и сопровождение царя.