Рысюхин, помните свои шестнадцать?

Глава 10

Кстати, насчёт Двора и интриг при нём. Скрепя сердце пустил за руль фургончика сменного шофёра, хотя предпочёл бы на горной дороге рулить сам, отправил в кабину денщика, а сам устроился в салоне, чтобы выполнять распоряжение «оставаться на связи». Получил его после того, как связался со своим «персональным» секретарём Государя, глядя на столб дыма над бывшей старинной крепостью, чтобы дать предварительный отчёт по горячим следам, так сказать, и высказать некоторые соображения. Я старался быть краток, да и не до всех вариантов того, кто может быть причастен тогда додумался, так что уложился в полчаса, считая вместе с предположениями и уточняющими вопросами. При чём здесь интриги? А это дед подсказал, как и требование звонить немедленно. Всё просто: мой доклад будет на столе у Государя если не самым первым, то одним из первых и самым полным из них. И все остальные будут сверять с моим, причём расхождения будут даже чисто психологически трактоваться в пользу того, кто успел раньше. Ну, а потом уже рапорт, поданный мною «из вежливости», где было чуть больше деталей, включая полученные из докладов наблюдателей и Нюськина, но меньше предположений. И, мы с дедом уверены, рапорта и отчёты лиц, имеющих доступ к моему документу, будут с ним сверяться и согласовываться. Ну, а кто не захочет — тот сам себе злой Буратино, спасибо, дед, за подсказку.

Ну, а сейчас всё ещё жду, пока мне не перезвонят из столицы, и до этого я за руль не сяду, иначе возможны проблемы в движении колонны. Надо ещё одного шофёра искать, что ли, окончательно превращаясь в пассажира⁈ Не люблю я, надо сказать, когда меня возят. Ощущение, что кто-то управляет моей жизнью, пусть даже выбирая скорость движения и траекторию обгона попутных возов, оно вызывает некоторый дискомфорт. Дед смеётся, что я, дескать, крайне противоречивая личность: с одной стороны — лейтенантское стремление самому себя возить, для подполковника такое «не солидно», с другой — чуть ли не монаршие замашки в стиле «как кто-то смеет мною управлять». Между делом поминал ещё какого-то Леонида Ильича, как я понял — одного из правителей его мира с анекдотами о том, у кого он водителем работал.

Пока же сижу, жду, с дедом общаюсь — а он изобретает всё более извращённые версии. То, что это англичане, которые специально сделали несколько слишком топорных улик, на себя указывающих, чтобы потом их опровергнуть и выставить себя невинной жертвой — одна из самых простых его «многоходовочек». Он даже протурецкое меньшинство в Болгарии притянуть за уши ухитрился, правда, в ходе объяснения хитросплетений логики сам запутался в одном месте, но бодро перескочил его, словно что-то незначительное. Там, если что, девять переходов было от интересанта к заказчику, от заказчика к спонсору в одну сторону и к исполнителям в другую, плюс исполнители второго и третьего порядка и прочее. В итоге он и сам признал, что «это уже клиника», но изыскания не прекратил.

Как уже понятно, вызов от Прокречетова я воспринял, как своего рода облегчение. Поздоровавшись, по просьбе собеседника пересказал новости и предположения. При этом я прекрасно понимал, что Семён Аркадьевич не личное любопытство удовлетворяет, точнее, не только его, так что особо не умничал, слишком далеко полёт фантазии не отпускал и несколько раз оговаривался, что это всё — дилетантский взгляд имеющего мало опыта и не имеющего доступа к фактическим данным человека. Получив от меня всё, что хотел (а кое-что Прокречетов явно ещё и записывал, судя по паузам в разговоре), он вздохнул:

— Государь желает видеть вас лично. А вот как это обеспечить… Угораздило же вас забраться в такие края, откуда что до ближайшей железнодорожной станции, что до ваших Осиповичей (он произнёс с ударением на первое «и») расстояние по дорогам почти одинаковое. Вот только от Юго-Лиманска[1] до того же Могилёва двое суток на поезде, вместо выгоды по времени теряем больше тридцати часов. Поэтому слушайте приказ. Колонна пойдёт через Тернополь, Шепетовку и Овруч на Мозырь, оттуда — на Барановичи. По маршруту будут расставлены «маяки», карты и проводников тоже получите. Вы лично в Тернополе обращаетесь к командиру местного гарнизона, он организует ваш вылет курьерским дирижаблем, благо, там есть посадочное поле и рейсовый курьер будет в городе примерно в одно время с вашей колонной, если что — или он вас подождёт, или вы его, это намного проще, чем выдумывать ещё что-то. Колонную без вас до места доведут?

— Так точно. Её и без того ведёт поручик Вишенков, зам по строевой в моей гвардии.

Другой ответ, как я понимаю, был бы крайне нежелательным, только дед хмыкнул, отметив, что это был ещё не приказ, а проект приказа, раз уж передающий его позволяет себе уточнения.

— Только у меня внешний вид будет не слишком презентабельный…

— Нашли о чём переживать! Порой по срочному вызову в каком только виде не являются. У вас же свои покои во дворце имеются, мундир всяко найдём, а уж кому обо всём позаботиться — даже искать не надо, чего-чего, а слуг здесь более, чем достаточно.

Завершив разговор со столицей, сразу связался со своими жёнами, рассказал им, без подробностей, что командировка закончена, все едем домой, только я лечу в Питер с отчётом. Но с учётом разной скорости транспорта — могу быть дома и одновременно с гвардией, а могу и задержаться на какой-то срок. Вариант, что попаду под очередное расследование если не что похуже из-за своего самоуправства и превышения полномочий я не стал озвучивать, чтобы не заставлять нервничать раньше времени и, надеюсь, впустую.

Кстати, о новостях, которые догоняли меня всю дорогу, и в Царском Селе, и даже через несколько месяцев после завершения событий, в которых сам лично участвовал. Я, пожалуй, соберу их все вместе, чтобы понятнее было, заодно и для себя систематизирую, так сказать.

Во-первых, позвонил Лебедянкин с новостями об обыске на ферме. Зачем обыск? Ну, так ведь уголовное дело по поводу похищения и убийства завели, точнее — возбудили, а поскольку среди жертв числился пограничник, то и Пограничный департамент тоже принял участие. Первичный осмотр, ещё до появления страшной корзины, проводился весьма поверхностно: командовавший усиленным нарядом прапорщик прошёл по всем помещениям, ничего не трогая, чтобы не мешать работе следователей, только печку закрыл, чтобы пожара не случилось. А вот уже потом, в свете новых обстоятельств, когда хутор получил статус места преступления…

При первом даже не обыске — осмотре, почти случайно нашли тайник. И я, и пограничный капитан, считали, что привлечённые к действу бойцы смотрели, чем из бесхозного имущества можно незаметно поживиться. Но, к счастью, в том числе к своему, оказались здравомыслящими людьми и сдали найденное сразу. Или на них подействовало то, что именно они нашли, а в тайничке лежало ни много ни мало, а сто пятьдесят золотых червонцев имперской чеканки!

— Ого! — не удержался я. Как-то не то, что ожидаешь найти на хуторе у бедного пастуха.

— По меркам сопредельной стороны даже не «Ого-го», а куда как больше! Да ещё и золотом, которое само по себе символ роскоши.

На этом первый разговор закончился, зато к приостановленному осмотру места преступления, который был переквалифицирован в обыск, привлекли специалистов и проводить его стали гораздо тщательнее. При следующем звонке пограничника я сразу спросил:

— И как, нашли ещё что-то?

— Ага, ещё девять.

— Девять монет?

— Нет, девять тайников.

— Да ладно!

Самым маленьким по размеру, но не по ценности, оказался тайник в подоконнике, где лежало ещё сто золотых монет. Только уже не рублей, а венгерских двойных флоринов, отчеканенных ещё до унии Венгрии с Австрией!

Самый большой тайник представлял собой потайную подземную комнату примерно четыре на шесть метров и с потолками высотой два с половиной. Комната оказалась качественно экранирована от большинства поисковых заклинаний, к тому же из неё вёл потайной ход, выходивший в зарослях кустов метрах в семидесяти от ограды. Потайных помещений поменьше и попроще нашлось ещё четыре, но все они были девственно пусты. Похоже, кто-то, знавший о двойной жизни скромного пастуха за сутки между его гибелью и началом обыска успел вынести «под метёлку» всё, о чём было известно контрагентам «старого Марко», которому было всего-то сорок пять лет от роду. Нетронутыми остались только «личные наличные», кроме двух заначек с золотом, неизвестные не смогли найти ещё и расходную кассу, где хранились наличные деньги семи стран: рубли, румынские леи, австрийские шиллинги, турецкие лиры, британские фунты, баварские марки и франки одноимённой нации. Почему именно эти — неведомо, наверное, определялось устоявшимися маршрутами. Вся касса тянула на две с половиной тысячи рублей, весьма неравномерно распределённых по валютам. Так, румынских лей (или леев? Понятия не имею какого оно рода и как склоняется) нашлось меньше, чем на тридцать рублей, которые явно предназначались не на оплату товара и не на расчёт с поставщиками, а в качестве средства платежа за услуги местных жителей, грузчиков ли, осведомителей ли, не важно. Собственно рублей нашлось немногим больше — около пятидесяти, по тем же причинам: расчёт за импорт и закупка экспорта из Империи явно производились не здесь. Вот франков было больше, чем на тысячу, и турецких лир около тысячи тоже, остальное более-менее поровну разделилось на шиллинги, фунты и марки. На фоне размеров складов сумма если и удивляла, то своей скромностью, тем более, что вряд ли это всё принадлежало хозяину хутора.

— Получается, этот Марко, или как там его на самом деле, был не просто контрабандистом, а их если не главарём, то держателем перевалочного пункта?

— Получается, так. Причём прикрытие для контрабандиста, можно сказать, стандартное, но при этом почти идеальное! Вопрос, зачем по горам шляется вообще не возникает — овец пасёт. Если даже на сопредельную территорию зайдёт, тоже ответ готов: овцу искал, никто и проверять лишний раз не будет. Но чтобы такой размах!

— Может, они и унтера вашего не просто так привечали и прикармливали, а с прицелом подключить к семейному делу?

— Не исключено. Опять же — дочка с приданым вместе в доме остаётся.

Вообще у местных жителей парней старались женить как можно быстрее, а дочек замуж отдавать как можно позже. Логика простая: женившись, сын приводит в дом дополнительную работницу, которая ещё и приданое с собой приносит, пусть это зачастую только личные вещи, постельное бельё и какой-никакой рабочий инструмент. Но в любом случае, семья становится больше и богаче. А с выдачей замуж дочки ситуация полностью обратная. Потому взять зятя в дом — выгодное дело: и дочка остаётся, и новый работник добавляется, а если он ещё с деньгами или денежной должностью… Тут и на ночёвки у невесты до свадьбы смотреть не станешь, не то, чтобы этому препятствовать.

— И как же такого важного человека просто на попытку устрашения пустили⁈

— А это ещё одно подтверждение вашей, Юрий Викентьевич, теории о том, что организаторы издалека и в подробности местной жизни вникать не собирались вообще.

— Но они же тем самым выбесили местных контрабандистов, по обе стороны границы! Теперь если сунутся сюда снова, их же местные сами властям сдадут, причём скорее всего — нашим!

— Это точно, ударили по кошельку и очень сильно, все маршруты надо заново прокладывать и новые схроны оборудовать. Но «контрабасы» с властями в контакт вступать всё равно не станут. А вот прикопать ушлых-пришлых тихонько в горах, так, что археологи через десять тысяч лет не найдут, это запросто. Ребята они простые и резкие, два раза не говорят и не предупреждают. Вы бы им понравились…

Не зная, как реагировать на последний пассаж, просто промолчал.

Побочным эффектом нахождения ценностей стало настоящее паломничество кладоискателей. Тем более, что молва и слухи приукрасили реальность до неузнаваемости: уже через неделю люди в уездном городе шептались про сундук золота, который «вчетвером еле подняли», а через месяц уже этот самый сундук «на грузовике вывозили, потому как лошадь не смогла с места стронуть телегу». И эти самые кладоискатели в итоге фактически уничтожили хутор! Оторвали всё, что отрывалось, расковыряли всё, что ковырялось, сорвали все крыши, выломали окна и двери, даже перекрытия над погребом разобрали, а кое-где так и стены обвалили, а особо рьяные старую яблоню у дома выкорчевали — считали, видимо, что как в сказке в корнях будет горшок с золотом зарыт. Про разломанную на лучину мебель и говорить не приходится. В общем, когда найденные родственники приехали вступать в права наследования, то за голову схватились: восстановление разрушенного грозило обойтись в большую сумму, чем стоили сохранённые на заставе стадо и личные вещи погибших. Но — земля, стены и сама возможность выделить взрослого сына с семьёй в отдельное хозяйство дорогого стоили. Правда, новым владельцам ещё не раз приходилось гонять любителей поискать, что не они прятали. Ну, и осталось тайной, смогли ли «старатели» найти хоть что-то.

Ещё в день моего отъезда с той стороны передали тела подданных Империи, кроме старшей дочки и пограничника, их так и не нашли. Тела были повреждены жаром, не обгоревшие до черноты в характерной «позе бегуна», но какие-то горящие фрагменты, поднятые восходящим потоком воздуха, на них падали, плюс горевшая трава и скудная, но одежда… В общем, по словам тех, кто видели — зрелище пугающее и отвратительное. В итоге всех пятерых похоронили в одной братской могиле, надеясь, что головы, тоже обгоревшие и с полностью сгоревшими волосами, распределили по телам правильно. Туда же, м небольших раках вместо гробов, уложили головы несостоявшихся жениха и невесты, поставив всем семерым общий памятник на сельском кладбище. Грустно и печально, но в случившемся вообще мало весёлого.

Ещё неожиданность, про которую мне сказали с некоторой растерянностью в голосе. Румынские пограничники на сопредельном участке просто ушли. Собрались и ушли с заставы, оставив там только мебель, казённое оружие в шкафах и все бумаги, при этом патроны унесли все — или их вынес тот, кто обнаружил, что застава стоит пустой. Так или иначе, граница с той стороны оказалась полностью открыта, что сильно добавило работы нашим пограничникам, зато облегчило её той же СИБ, агенты которой смогли детально обследовать руины.

Бывшая застава выгорела изнутри полностью. Внутренний кольцевой двор был завален булыжниками из рухнувших стен построек и прочими не горючими обломками, включая какие-то железяки, в том числе остов ещё одного броневика и двух грузовиков, один из которых разметало внутренним взрывом по всей округе. Часть камней полопалась от жара, ещё некоторые были оплавлены, и то, и другое свидетельствовало о мощном жаре.

В середине было то, что осталось от центрального сооружения. Башня не просто рухнула, она провалилась в подвалы, которые оказались больше, чем можно было предположить и которые тоже полностью выгорели. Эта деталь, надо сказать, сильно удивила и деда, и многих других. Как правило, подвалы при пожаре от огня почти не страдают, пламя не идёт туда, где нет воздухи или он быстро выгорает, замещаясь тяжёлыми продуктами горения. Даже если вниз вместе с башней рухнули несколько магниевых слитков, которые не загорелись при подрыве боеприпаса, но разгорелись потом в пожаре, они должны были погаснуть из-за отсутствия кислорода. Значит, был или приток воздуха, неизвестно откуда, разве что из ещё одного подземного хода, или в подвале хранился приличный запас какого-то окислителя.

Кстати, то, то подвалы как правило не страдают при пожаре от пламени, совсем не означает, что в них можно прятаться от огня! Если только подвал не полностью герметичен и в нём нет запасов воздуха — например, в баллонах, а также поглотителей углекислоты. Иначе тяга, вызванная горением наверху, очень быстро вытянет снизу весь пригодный для дыхания воздух, обрекая укрывшихся на гибель от удушья.

С другой стороны, это, наверное, лучше, чем сгореть, хотя по мне так это не тот выбор, перед которым хотелось бы оказаться. И остаётся надежда, что сверху всё прогорит или будет потушено быстрее, чем внизу кончится воздух.

[1] Название города примерно на месте нынешнего Николаева, там, где Южный Буг превращается в Бугский лиман. Очень логичное место для города и торгово-перевалочного узла, это ещё древние греки поняли.