Русский бунт. Кровавый год

Глава 6

«…Но очень плохо, с другой стороны» — чтобы прочувствовать истинность этой строчки из песенки Никулина про султана мне не нужны были три тещи. Вполне хватили двух беременных любовниц. Как только я сообщил своему недогарему, что отправляюсь в Пруссию, последовал всплеск ярких эмоций, включая прямые обвинения в мой адрес разной степени нелогичности. Мне бы по-тихому сбежать брать Берлин, а я сдуру взял да пошутил:

— Могу по случаю к твоему папаше, Августа, заглянуть, сама знаешь — в ваших Германиях все рядом.

— Ааааа! — заголосила царевна, заливаясь слезами. — Ты хочешь и моего отца трона лишить!

— Почему лишить? — искренне удивился я, еще не подозревая, как недалека от истины оказалась Наталья Алексеевна. — Тебе не приходит в голову, что хочу всего лишь познакомиться с отцом своей невесты? И даже благословения попросить?

Августа перестала плакать — так резко, будто где-то вырубли рубильник, ответственный за слезоотделение — и уставилась на меня с оттенком отчасти удивленным, отчасти радостным, отчасти недоверчивым. Тема о скорой свадьбе прозвучала впервые. Тут-то и пришел через Агаты.

— А мой отец⁈ Что с князем? Ты так и будешь его гноить на каторге?

Княжна, в отличие от царевны, всегда была менее обидчивой, не столь резкой во вспышках возмущения, гнева или раздражения. То ли ее беременность протекала легче, то ли она от природы была более сдержанной, то ли ее воспитали в уважении к мужчине, как принято в православных семьях. Но сейчас, в минуту расставания, и ее прорвало. Мне оставалось лишь вздохнуть и разъяснить фаворитке степень царской милости и ее неправоты.

— Как раз хотел тебе сказать перед отъездом: твой отец давно освобожден и поправляет здоровье в лечебнице Максимова. По зимнему первопуту отправится в Петербург. Вот рапорт от министра, — я подал документ, что неделю назад пришел с почтой. Я его грамотно приберег, чтобы иметь козырь для вот таких сцен.

Агата вспыхнула, сжала руки, распахнула и бросилась заливать слезами мой черный мундир полковника кирасиров. С противоположного фланга меня атаковала Августа, до нее наконец-то дошло, что я сказал.

— Не покидай меня, Петя! — вдруг жарко зашептала она мне ухо. — Я боюсь.

Тут вышло не очень гладко. Я замямлил какую-то чушь о нормальности женских страхов перед родами, о своей ответственности перед страной, вручившей мне скипетр и державу, о том, что меня ждет армия и великие битвы. С трудом освободился от объятий и позорно сбежал, крикнув Жану, чтобы догонял меня с вещами на петергофской пристани. Когда адмиральский катер отвалил от берега, я принялся вслух напевать: «если б я был султан, был бы холостой». Матросы бросали на меня понимающие взгляды.

Шлюпка ткнулась в борт «Святомученика Исидора», недавно прибывшего из Лондона, — англичане потихоньку начали отдавать линкоры. Адмирал Грейг держал на этом линейном корабле свой флаг — он же встретил меня, когда я поднялся по качающемуся трапу.

— Рад приветствовать на борту, ваше императорское величество! — отчеканил Самуил Карлович, все такой же элегантный, как в первый раз я его увидел. Лишь появился косой шрам через всю щеку, полученный в бою между линкором «Густавом III» и фортом Фридрихсберг в Кенигсберге. Адмирал-упрямец до последней секунды оставался на дымящейся и заваленной щепой палубе. За этот бою он получил от меня орден Александра Невского и носил голубую кавалерию с гордостью и честью.

— Ура! — закричал построившийся по правому борту экипаж. Тем, кому не хватило места, кричали с вант и рей.

Громоподобный крик, вырвавшийся из глоток 700 человек, повторился трижды. Офицеры в белых кафтанах с золотой тесьмой, узор которой отличался от корабля к кораблю, надели черные треуголки и образовали для меня коридор на шканцы, где уже гремел судовой оркестр. Там же меня ожидал почетный адмиральский эскорт из морских пехотинцев в касках с плюмажем и скромный, затравочный фуршет с адмиральским чаем.

Когда улеглись волнения и была выпита первая половина бутылки коньяка, из которой щедро плескали в мой стакан с чаем в серебряном подстаканнике, основная часть экипажа отправилась в трюм, а усиленная дежурная вахта приступила к подъему якорей. Я смог перекинуться с Грейгом несколькими словами, расспросить его о готовности к войне с Францией. Не сомневался, что за ультиматумом последует недружественный визит королевского флота, и первой его целью станет Стокгольм.

— Мы готовы врезать «лягушатникам», государь! Отомстим им за «Митаву»!

Клеймо позора за первую в истории русского флота сдачу боевого корабля без единого выстрела все еще лежало на моряках. Французам, обманом захватившим фрегат, ничего не простили, хотя прошел уже сорок один год с того скорбного дня. Настрой флотских меня порадовал, как и их уверенность в своих силах.

— Что думаете насчет англичан? Придут они вашей эскадре на помощь, как обещали?

Насчет лимонников я был не лучшего мнения. В случае чего, переметнутся только так. Надо Безбородко зарядить в Лондон. Авось, удержит от резких движений.

— Из Дании? Полагаю, в лучшем случае высунутся, чтобы добить подранков, когда мы справимся своими силами.

— Французы не турки, Самуил Карлович, — решил я проверить адмирала на головокружение от успехов, хотя в душе порадовался, что он уже так обрусел.

— Без сомнения, государь. Но греет душу мысль о том, что в артиллерии мы теперь значительно превосходим противника. И все благодаря вам и генералу Чумакову. Не пожадничал ваш главный канонир, поделился с флотом новейшими орудиями. Хочу испытать их в деле, если Штеттин настолько сойдет с ума, чтобы противостоять вашей армии «Север».

Штеттин на Одере являлся главным морским портом Пруссии. Из него открывался путь через Шведский залив и реку Свине на Балтику. Стратегическая точка, включая морские ворота Штеттина — город-порт Свинемюнде. На него у меня были большие планы.

— Не одной артиллерией живет флот, адмирал. Вижу выучка у вашего экипажа превосходна. Что у вас с взаимодействием с флотилией ракетных галер?

Грейг поморщился, былое его спокойствие внезапно растворилось.

— Прямо скажу. Капитан-лейтенант Ушаков — настоящая заноза в заднице. Подумать только! Он имел наглость заявить на морском совете, что линейный флот должен взять на себя вспомогательную задачу! Вспомогательную!!! Послужить приманкой!!! Вывести неприятельский флот под огонь его ракет.

— Быть может, он руководствуется особенностями театра военных действий? Множество мелких островов у шведского побережья дают великолепную возможность атаки из засады. Тем более что дальнобойность ракет намного превосходит пушечную. На две-три версты наши орудия, увы, не стреляют. На какой дистанции строился русский флот в Чесме?

— Двести саженей, — недовольно буркнул Грейг.

— Господин адмирал! Я, нисколько не покушаясь на вашу славу. храбрость и, главное, главноначалие, все же попрошу предоставить Ушакову возможность проверить в деле новые ракетные системы. Хотя бы раз.

— Можно подумать, противник только и ждет, как нам подставить свою корму! — не уступил Грейг.

— Я вас очень прошу!

До адмирала наконец дошло, что он сильно перегнул палку, что немного подзабыл, с кем разговаривает. В России не утихали слухи о «царской грозе» и о том, что я столь же скор на расправу, как и на награду.

— Слушаюсь, ваше величество!

Грейгу повезло, ему выпала счастливая карта провести артиллерийскую экзерцицию. Город, где родилась и провела первые годы своей жизни моя якобы жена Екатерина, где городской палач, по совместительству хирург, лечил ее от кривобокости, имел глупость не открыть ворота перед армией Никитина. Штеттин понадеялся на свои форты и равелины, воздвигнутые перед старинными городскими стенами. Правильный фортификационный квадрат с выступающими острыми углами, вынесенные вперед бастионы — на них положились самонадеянными пруссаки, видимо, позабыв, что город достался им от шведов после того, как князь Меншиков в 1713 году подверг его бомбардировке и тем вынудил капитулировать. Почему они позабыли о судьбе Кенигсберга, так и осталось тайной. Пока армия «Север» подтягивала осадную артиллерию, занимаясь организацией правильной осады, Балтийский флот подошел по Западному Одеру к крепости и вволю поупражнялся в стрельбе с безопасного расстояния.

В Штеттине вспыхнули пожары. Северные бастионы были разрушены после двухдневного расстрела. На третий горожане выкинули белый флаг, гарнизон капитулировал без всяких условий. Ключ от Померании был взят.

Дальше мои пути расходились с балтийцами. Забрав с собой кавалерию, легкую пехоту Зарубина и конную артиллерию я отправился к Берлину. Наш быстрый бросок оказался полной неожиданностью для пруссаков — так скоро они нас не ждали. В городе началась паника.

«Все потеряно, спасайте двор и архивы!» — только и смог повторить фразу Старого Фрица Фридрих-Вильгельм и, оставив город без защиты, укрылся с преданными войсками в цитадели Шпандау к западу от города. В той самой, где был повешен мой посланник, несчастный Волков.

Эта история требовала отмщения. Серьезного завершающего штриха — глупой смерти Фридриха Великого мне было мало. Как? Я все придумал. Но чтобы выполнить мой план, следовало дождаться подхода основных войск. До короля у меня руки еще дойдут, а пока будем развлекаться. Где там мои ключи от города?

В лагерь, разбитый нами в северном предместье Берлина, прибыли парламентеры, члены магистрата. Я встретил пузатых городских советников в окружении своих ветеранов в походных мундирах. Вид у них был не представительный, но грозный. От них буквально веяло кровью и порохом.

— Ваше величество, — обратились они ко мне, — берлинцы хорошо запомнили великодушие русского солдата, который в 1760-м году защитил их от грабежа австрийцев, поддерживал образцовый порядок все две недели, пока войска союзников занимали город…

— Я явился сюда не с рейдом и уходить не собираюсь ни через две недели, ни через год, — перебил я выступавшего, присаживаясь на ротный барабан. — Никаких почетных условий, гарнизон складывает оружие в Арсенал, сдает туда же знамена и ждет своей участи в казармах. Артиллерию на городских валах откатить, заряды убрать в пороховые погреба. Городские ворота открыть и встречать мои войска цветами и оркестрами!

— Но ваше величество, что же нас ждет? — испуганно спросил меня бургомистр со слезами на глазах.

— Что ждет? Вы сами выбираете свою судьбу. Спокойствие и процветание либо тот жребий, который выпал Кёнигсбергу.

Разъяснения не потребовались. Урок кровавого штурма столицы Восточной Пруссии, надеюсь, усвоила вся Европа. По крайней мере, бегающие взгляды членов магистрата и их трясущиеся руки многое мне подсказали.

— Что у вас с ключами от города? — лукаво поинтересовался я. — Успели за пятнадцать лет новые изготовить?

Я намекал на те ключи, которые были вручены Захару Чернышеву и увезены им в Россию. Никто их в глаза не видел, и тайну места их хранения унес в могилу генерал-фельдмаршал, испепеленный взрывом вместе с Екатериной на мосту где-то по дороге на Ригу.

— Магистрат позаботится о ключах, — вздохнул бургомистр, сдаваясь. — Какие-то еще пожелания, ваше величество?

— Да. Мне нужен срочный созыв рейхстага.

— Но его давно не существует! — поразился берлинец. — Даже ландтаг Бранденбургской Марки не собирался, не могу припомнить сколько десятилетий.

— Ландтаг меня устроит. Думаю, что быстро собрать из городов Бранденбургского курфюршества депутатов, пусть даже случайных, особого труда не составит.

— Но наш король… Он же рядом… — заблеяли хором советники берлинского магистрата.

— Молчать! Исполнять! Бегом!

Судя по всему, Старый Фриц отлично вымуштровал своих чиновников. Они тут же подобрали животы, вытянулись, расправив плечи:

— Так точно!

Идеальный квадрат с треугольниками бастионов на углах, окруженный со всех сторон водой — вот какой предстала моим глазам цитадель Шпандау. Ей было от роду почти двести лет — на что надеялся прусский король? На то, что сочетание бастионов и куртин не оставляет мертвых зон? Что кирпичные стены крепки и выдержат обстрел из гаубиц бомбами с зажигательной смесью? Или что мы не посмеем сравнять с землей крепость, где укрылись прусский монарх, женщины и дети, королевская семья и двор?

А аплодировать смерти Волкова в петле у вас совести хватило⁈

— Начинайте! — приказал я старшим офицерам армии «Север». — Время поджимает, меня ждут депутаты ландтага Бранденбургской маркграфства.

Я нисколько не ерничал. Как раз недели хватило на то, чтобы подтянуть из Штеттина осадную артиллерию и обозы, а наскоро назначенным депутатам от магистратов, управителей областей, важных чиновников-камералистов — добраться до Берлина. Они ждали меня во Дворце Шарлоттенбург. Наверняка, набились на его крышу и пытаются разглядеть, что сейчас произойдет. Расстояние небольшое, меньше пяти верст. Сейчас будет вам зрелище!

Громыхнуло.

В лесу Груневальд в небо взвились птицы, обеспокоенные странным непривычным шумом, вороны заполошно закаркали. Они могли рассмотреть, как к северо-западу от их обители в воздухе быстро замелькали черные бомбы и стрелы ракет, оставлявшие за собой дымный след. Через мгновение канонада дополнилась звуками разрывов, цитадель скрылась в облаке грязно-красно-серой пыли, обломков, щебня и в ярко пылающем пламени. Столб дыма, все увеличиваясь в размерах, поднимался к солнцу — уродливый гриб на фоне голубого берлинского неба.

Через несколько часов все было кончено. Цитадель превратилась в груду дымящихся развалин, круглая башня Юлиуса — в уродливый огрызок, из которого продолжали вырываться языки пламени. Две стены обвалились прямо в воду — по-видимому, от взрыва пороховых погребов. Никто не выбрасывал флаг и не подавал сигнал капитуляции. Некому! Я надеялся, что женщины и дети смогли укрыться в подземных убежищах.

— Заканчивайте здесь, — махнул я Чике, — и постарайтесь спасти кого сможете. Я в Берлин.

Мой кортеж засвистел, казаки загикал, подражая черкесам. Полным аллюром мы понеслись к западным воротам прусской столицы, лишившейся своего монарха. Город встретил нас безлюдными улицами. Громко цокая на булыжной мостовой, кони вынесли нас ко входу во внутренний Парадный двор дворца, где нас уже ждали депутаты.

Две ровные шеренги муромцев разделили двор пополам, образуя для меня проход к парадному входу, над которым возвышалась высокая башня, увенчанная куполом с вертящейся позолоченной фигуркой Фортуны. Она королям Пруссии явно изменила — наверное, так думали полсотни депутатов ландтага, замершие в молчании, боявшиеся шевельнуться. Пусть смотрят. Пусть запомнят. Воздух здесь другой, чем в России. Пахнет непривычно. Страхом пахнет. Пруссаки явно прониклись впечатляющим финалом монархии.

Я двинулся между рядов своей гвардии, не слезая со своего боевого коня. Красные повязки, суконные шлемы, ордена на груди, ружья к ноге, полощуться в воздухе знамена. Никитин, посмеиваясь, посоветовал въехать во Дворец на Победителе. Дескать, так немчуру сразу проймет. Ну и все разойдется в «стихах». Я отказался — не поймут, да и полы паркетные, варварством было бы топтать их лошадиными копытами. Мы прибыли нести в Европу новый день, а не давать повод для злословия.

Покрутил головой. Тишина такая, что слышно, как скрипит песок под ботинками депутатов. Их глаза бегают, что-то ищут. Выход? Спасение?

Чего-то мне явно не хватает в этом дворе. В его середине. Точно! Отсутствует позеленевшая бронзовая статуя Великого курфюрста Фридриха Вильгельма I, ее пока еще сюда не перенесли. А теперь и не перенесут. Теперь здесь Я! Я принес вам ветер перемен!

Вздыбил Победителя, оказавшись точно в центре Парадного двора. Конь послушно взвился в воздухе.

— Господа! — сказал я громко, как только конь утвердился на четырех ногах. Решил еще возвысить голос, — Представители старого, отжившего мира! Я смотрю на ваши лица и вижу маски. Маски страха, надменности, спеси. Вы думали, что русский бунт — это где-то там, далеко, в степях, среди дикой черни. Что он утонет в крови, как все бунты до этого. Но огонь разгорелся! И пожар пришел к вам, сюда.

Мир хижинам — война дворцам!. Запомните эти слова. Это не просто слова. Это новый закон бытия. Новый порядок. Мы несем мир тем, кто жил под вашим ярмом. Крестьянам, работным людям, горожанам. Тем, кто гнул спину на заводах, кто умирал в ваших шахтах, кто отдавал вам последнее. Тем, кого вы продавали как скот, кого портили, кого секли на конюшнях за малейшую провинность. Тем, кто не имел права ни на землю, ни на волю, ни даже на собственную жизнь.

Мы даем им волю. И землю. Мы даем им право судить своих мучителей. И они будут судить.

Мы объявляем войну дворцам. Войну тем, кто строил свое благополучие на слезах и крови народа. Тем, кто считал себя высшей кастой, голубой кровью. Ваша кровь — не голубая. Она такая же красная, как у крестьянина, которого вы пороли до смерти. И прольется она так же легко.

Ваше время прошло. Эпоха монархий, империй, княжеств, курфюрств — она закончилась. Короны ваших правителей — лишь мишура, их троны — гнилые доски. И они, и вы держались за власть не божественным правом, а силой и обманом. Силой ваших армий, обманом ваших законов. Но ваша сила кончилась.

По всей Европе стонет народ. В их хижинах темно и голодно, пока в ваших дворцах горит тысяча свечей и столы ломятся от яств. Мы несем факел освобождения через границы. Границы, которые вы сами придумали, чтобы делить народы и властвовать над ними. Государственные границы — это оковы. Сословные границы — это стена между людьми.

Мы разрушим их. Все. Построим новую Европу. Единую Европу. Без королей и князей. Без баронов и графов. Без крепостных и рабов. Европу свободных людей. Равных в правах и достоинстве. Управляемая единым законом, единой конституцией, написанной для всех и во благо всех.

Вы стоите здесь, во Дворце, который символизирует ваше прошлое. Символизирует власть, которой больше нет. Ваше будущее решается сейчас. Вы можете попытаться цепляться за обломки старого мира. И быть погребенными под ними. Или вы можете принять новый порядок. Сложить свое оружие, свои титулы, свое золото. Стать частью новой Европы. Свободной и единой.

Выбирайте. Время не ждет. История не ждет. Народы, идущие за мной, не ждут.

Мой конь нетерпеливо переступил копытами. Эхо разнеслось по Парадному двору, заметалось меж трех образующих его зданий. Скрипнула высоко в небе статуя Фортуны. Я обвел взглядом ряды бледных лиц.

— Завтрашний день принадлежит нам!