Русский бунт. Кровавый год

Глава 15

Гессен-Кассель был самым необычным мини-государством Европы, самым милитаризированным. В семь лет все мальчики регистрировались для прохождения службы, с 16 до 30 ежегодно являлись к чиновнику для возможной вербовки. В каждом четвертом доме кто-то служил в армии. Не исключением были и дворяне. Они проходили обучение в военной академии и составляли офицерский корпус — настоящее служилое дворянство, а не кровососы и трутни, как у соседей. Планы отправить за океан почти десять процентов всего населения ландграфства переполнило их чашу терпения.

Центром великой гессенской революции — именно так сразу окрестили события в Касселе, Дармштадте, Нассау, Хомбурге и прочих мелких княжествах, на которые было разбито единое когда-то герцогство Гессен — стали Университет Каролинум и его военный колледж. Луи Карл Гессен-Дармштадский, прибывший в ландграфство, чтобы собрать полки для Петра III, очень быстро сообразил, что можно осуществить гораздо больше — все условия были налицо: недовольство народа достигло высшей точки, в войсках разброд и открытые мятежи, как в случае с дармштадцами, и, что самое важное, в его распоряжении практически весь офицерский корпус гессенской армии, ведь он весь поголовно состоял в обществе «вольных каменщиков».

— Принц, можно ли верить словам царя Петра Третьего? — спросили Луи Карла офицеры, собравшиеся под покровом ночи в главной аудитории Оттонеума, главного здания коллегиума Каролинум.

— Завтра принадлежит нам! Так сказал этот великий воитель! Наша судьба — в наших руках! Доколе вы будете терпеть, как ландграф торгует вами как «пушечным мясом»? Если так будет продолжаться и дальше, это самое завтра для многих не наступит.

— А еще он забирает все деньги себе и расходует их бесконтрольно, по своему усмотрению — эти кровавые деньги, полученные за жизни наших мужчин! — возмутились депутаты ландтага, присоединившиеся к заговорщикам. — Строит себе дворцы, собирает коллекции живописи, в то время как простой народ питается одной картошкой. Он смотрит на своих подданных, на их тела, как на источник наживы! Это столь же отвратительно, сколь безнравственно и противоречит законам божьим!

— Революция! — неожиданно прозвучало на всю аудиторию.

— Арестовать ландграфа!

Офицеры подняли в ружье свои батальоны. При свете факелов к дворцу Бельвю, резиденции монарха Гессен-Касселя, двинулись организованные колонны гренадеров и егерей. Ландграф Фридрих II был схвачен в своей постели. Наутро Гессен-Кассель проснулся республикой.

Заседавший всю ночь ландтаг и офицеры, руководствуясь «речью в Парадном дворе» русского царя, провозгласили свержение монархии, выбрали президентом принца Гессен-Дармштадского и поставили своей целью объединение всего Гессена, свободного, внесословного и независимого от Священной Римской Империи. Вместо регулярной армии был создан Кур-гессенский Добровольный корпус, командование было поручено все тому же Луи Карлу, получившему звание президент-генерала.

Новообразованная армия отправилась в освободительный поход. В короткий срок между Рейном и западной границей бывшей Пруссии было создано новое государство — республика Гессен, а все ландграфы, князьки и имперские рыцари поспешили удрать во Францию или в Нидерланды.

Французы отреагировали с запозданием, но решительно, они понимали, что Луи Карл — это рука царя, что республика служилого дворянства и обученных сражаться крестьян в центре Европы совершенно меняет ее политический ландшафт, что нужно ее выжигать каленым железом. Министры Людовика также сообразили, что стоит пользоваться моментом, пока русская армия «Центр» занята австрийскими делами. Еще до событий в Касселе, сразу после отправки корпуса графа Рошамбо, военный министр де Сен-Жермен начал подтягивать войска к Страсбургу. После Рождества все было готово. Новый,1776-й год, начался для Франции с вторжения в Гессен. Войска под командованием герцога Шарля де Фитц-Джеймса и маршала де Сен-Жермена переправились через Рейн и двинулись на северо-восток восстанавливать монархические принципы. Формально их «пригласил в гости» Людовиг IX Дармштадтский.

Добровольный корпус отступал с боями, избегая генерального сражения — слишком неравным было соотношение сил. Президент-генерал Луи Карл обратился к генерал-аншефу Никитину, чья армия «Север» стояла на левом берегу Эльбы, с просьбой о союзе и военной помощи. Русские войска вступили в Гессен и объединились с «добровольцами» примерно в двадцати пяти лье от Касселя, на берегу реки Фульда. Французы были на подходе.

Афанасий Григорьевич Никитин был настроен на решительное сражение и на атаку. Имея столь грозную силу, как его муромцы, корпус Зарубина и гессенцев, прославившихся, в первую очередь, как отличные егеря, батарею «Ракетниц», полный комплект полковой и полевой артиллерии, воздушные шары, он не волновался за исход сражения. Генерал-аншеф внимательно изучил новую перпендикулярную тактику русской армии и верил в ее непогрешимость. Он находил окружающую местность самой благоприятной именно для его армии — вокруг возвышались высокие холмы с густым лесом — что может быть лучше для егерей? Широкое дефиле — долина, прорезанная петляющим ручьем — давала возможность построить штурмовые колонны. Тот факт, что им придется подниматься на возвышенность, которая замыкала долину и на которой уже постепенно устраивались французы, генерала не смущал.

— Мы зажмем их с флангов, воспользовавшись скрытностью подхода через леса. Слева егеря Зарубина, справа егеря президент-генерала. Герцог де Фитц-Джеймс решит, что главный удар будет нанесен на крыльях. Вот тогда мы и вдарим по центру — разорвем их напополам, введем в прорыв конницу, разделим на две изолированные группы и довершим разгром.

Все генералы напряженно разглядывали карту. И не все разделяли оптимизм командующего. Генерал-президент Гессена пояснил, что беспокоит лично его.

— Наш тыл представляет своего рода подкову из-за изгиба Фульды. Мы на другом берегу в верхней части этой кривой. Да, в нашем распоряжении броды, можно не бояться за пути отступления. И лагерь мы оставили внутри подковы, он послужит нам прикрытием. Но что будет, если французы предпримут обходной маневр и атакуют нас именно с тыла? Мелкая Фульда не станет преградой. Необходимо оставить в резерве достаточно войск, чтобы нас внезапно не отрезали от линии снабжения.

— Я продумал этот вопрос, — несколько самоуверенно заявил Никитин. — Наблюдение за обходными маневрами французов и отражение их внезапной атаки я поручу своим муромцам. Они же послужат нам резервом, если потребуется усилить давление на центр. Но стоит ли нам особо волноваться, если в нашем распоряжении два наблюдательных шара?

На этом и порешили.

Генералы вышли из домика лесника, где проходило совещание. Столпились на полянке, окруженной высокими буками, кленами и грабами, обменивались мнениями, хвалились прошлыми и будущими победами. Чика Зарубин не был бы самим собой, если бы не прицепился к конкуренту в лице президент-генерала.

— Слышь, прынц, — окликнул он аристократа, с которым был шапочно знаком по Берлину. — Давай поспорим, что мои егеря твоих переплюнут?

Общаться приходилось через переводчика, но генералам это не помешало.

— Ваши новые дальнобойные штуцера, генерал, — ухмыльнулся по-свойски Луи Карл, — хороши на открытой местности. А для действий в лесу нет ничего лучше, чем наши бюксы — короткие крупнокалиберные фузеи гессенских егерей. Для многих из нас лес — родной дом. Недаром нас всегда считали элитными войсками.

— Кого? Вас? — продолжал дразниться Зарубин. — Вы же наемники!

— При всем моем уважении, генерал-поручик, к вашим былым заслугам, позвольте с вами не согласиться, — обиделся принц. — Гессенцы никогда не были наемниками! Мы всегда назывались «вспомогательными войсками»! (1)

— В чем разница, не пойму? — заинтересовался Чика.

— А в том, что мы всегда участвовали в чужих войнах, официально оставаясь на службе в своей армии. Батальонами командовали только наши офицеры, а солдаты не получали платы как наемники.

— Как-то мудрено. А могли вы одновременно оказаться на противоположных сторонах?

— Увы, такие случаи имели место.

— Значит, наемники.

— Вспомогательные войска! — вспылил принц. — А сейчас мы сражаемся за свою родину и избавлены от необходимости выслушивать дерзости от тех, кто привлек нас на службу.

— Эй, эй, не шуми, прынц, Не хотел тебя обидеть, — примиряюще поднял руки Чика. — Просто такой я человек — «заноза», как говорит наш государь.

Зарубин не понял, что извиняться было не за что. Президент-генерал не счел его слова оскорблением и имел в виду нечто другое — несколько пренебрежительное отношение к гессенцам, с которым они сталкивались, находясь в рядам армии нанимателя. Однажды один британский генерал даже заявил, что к ним будут относиться иначе, когда они начнут хотя бы заикаться по-английски. Тем не менее, Луи Карл склонился в изящном поклоне, подчеркнув, что извинения приняты.

Чика уже был далеко не тот неотесанный казак, каким начинал свое восхождение в армии царя Петра Федоровича — повертелся и при дворе, и в приличные дома Петербурга был вхож. Да что говорить, в одном из таких домов он вообще уже был на положении чуть ли не хозяина, успев обручиться с сенаторской дочкой. Поэтому он не ударил в грязь лицом и ответил президент-генералу не менее вежливым поклоном. Все ж таки союзник как-никак, вместе или кровь проливать, или за победу выпивать.

— Скажи-ка мне, прынц, что ты там, в избушке, про обход толковал?

— Я учился в военной академии и изучал многие сражения как древности, так и современности, хорошо изучил тактику французов. Они достаточно энергично маневрируют на поле боя. Характер местности позволяет совершать хитрые скрытные марши. На месте маршалов Фитц-Джеймса и Сен-Жермена я бы попытался обойти нас с одного из флангов.

Чика кивнул, в глазах его плеснулось понимание, он и сам давно сообразил, что французские позиции образуют перед ними вогнутую дугу: с одной стороны, центр уязвим, с другой — фланги имеют пространство для маневров.

— Не знаю, как ты, прынц, а я выдвину боковое охранение подальше, версты на две, и засад понаделаю на деревьях. Выставлю против французской дуги свою дугу.

— Что такое верста? — уточнил у переводчика президент-генерал, не знакомый с тактикой засад на деревьях.

— Примерно четверть лье, господин генерал.

— О! — восхитился Луи Карл.

Он был впечатлен и новыми военными знаниями, и масштабом операционно-тактического управления Зарубина. Сам молодой генерал к такому готов не был. К его будущему стыду, он, тот, кто предупреждал всех о возможности обходного маневра, сам его проворонил, и это сыграло решающую роль в сражении на Фульде.

Сражение началось в утренних сумерках, и сразу пошло совсем не так, как предполагал Никитин. Да, над его лагерем поднялись воздушные шары, и наблюдатели приготовились рассмотреть в деталях французскую диспозицию. К великому удивлению русских и гессенцев, за передовой линией королевских войск поднялись два точно таких же шара — иной, непривычной сферической формы, густо оплетенные веревками и имеющие «экваториальный» пояс, от которого к земле отходили стропы, удерживающие аэростат в висячем положении. Из гондол внутрь шаров поднимался густой дым — впоследствии оказалось, что в корзинах жгли костры из мокрой соломы и шерсти (2).

Генерал-аншефу не понравился конкурент собственного «армейского ока». Он вызвал к себе Николая Ивановича Фусса, прижившегося в армии и дослужившегося уже до полковника. Его математические расчеты стрельб как ракетами, так и орудиями были далеки до завершения, но играли важную роль в развитии артиллерийского дела в России. На «Ракетницах» он буквально женился — лучшего наводчика в империи не было.

— Николай Иванович! — обратился к юному швейцарцу Никитин. — Не нравятся мне эти французские птички. Сможешь их ракетами сбить?

— Могу попробовать, господин генерал-аншеф, но придется выдвинуть «Ракетницы» на самые позиции нашей полевой артиллерии.

— Действуй, полковник. Собьешь — объявлю благодарность по армии и орден дам.

Фусс переставил ракетные установки почти к самому берегу Фульды. Поколдовал с измерениями.

— Залп! — скомандовал он канонирам.

Рой ракет устремился в сторону противника. Одна пробила оболочку вражеского монгольфьера, он сдулся на глазах, и гондола с наблюдателем устремился к земле. У второго оборвались стропы, и он начал подниматься в воздух и смешаться, повинуясь ветру, в сторону от стоявших друг напротив друга армий. В русских рядах раздалось громкое «Ура!», сменившееся через несколько минут криками отчаяния.

Французы будто ждали, когда «Ракетницы» обозначат свою позицию. Ее накрыли разрывы гаубичных бомб, выпущенных откуда-то из тыла заречного правого крыла, где стояли гессенцы. Противник их обошел по самому берегу Фульды, устроил скрытные батареи и теперь принялся громить красу и гордость русской армии, ее секретное оружие, принесшее победу над войсками самого Фридриха. О том, что французам это удалось, свидетельствовал громкий взрыв и огненное облако, поднявшееся в районе бродов.

— Что за черт⁈ — огорчился Никитин, не подозревая, что неприятности еще не закончились. Старый шрам на лице побелел, выдавая волнение. — Ординарец! Немедленно отправляйся к президент-генералу и передай мой приказ: уничтожить батареи на нашем фланге. Пусть муромцы его поддержат с другого берега. Не дайте им уйти!

Распоряжение было разумным, но вот беда: чтобы захватить батареи французов, требовалось немало времени, а противник воспользовался своим шансом с убийственной эффективностью. На воздушные шары русских обрушился град шрапнели, и в скором времени они были поражены.

В королевской армии всегда служили хорошие артиллеристы. У русских был по сути один Фусс, в данный момент серьезно контуженный, а в распоряжении французов была целая школа первоклассных математиков. Они подготовили отличные таблицы стрельб как по наземным, так и по воздушным целям с помощью шрапнели, секрет которой был выкраден у беспечных московитов. Ее прозвали «черный дождь», имея в виду поражающий эффект против пехоты. Но один талантливый артиллерийский капитан придумал ей иное применение, математики из Академии наук выдали свои расчеты, и сейчас плоды их совместного творчества были продемонстрированы во всей красе. Один-один — обе армии остались без «орлиного» обзора и были теперь вынуждены действовать по-старинке, что явно сыграло в пользу французов.

По линии соприкосновения в районе дефиле завязалась артиллерийская дуэль — французы выигрывали в скорострельности, проигрывая в дальнобойности. Позднее выяснилось, что они и сами с усами с точки зрения новацией: придумали запальную трубку из жести, и теперь стреляли гораздо быстрее, а канониры оставались в полной безопасности. На правом фланге муромцы и гессенцы пытались зажать в клещи наглых вторженцев. Французы, в конце концов, отошли, заклепав пушки, но задуманная атака на левое крыло королевской армии сорвалась, даже не начавшись.

— Что у Зарубина? — нервно спрашивал Никитин, поставленный в непривычные условия обмена донесениями через вестовых.

Со значительным отставанием по времени картина прояснилась. Генерал-поручик обнаружил попытку обходного маневра, вовремя ее пресек, на попытки втянуть его корпус в преследование, чтобы оторвать от основных сил, не отреагировал и теперь действовал по утвержденному плану — его егеря методично расстреливали французские полки, построенные на высотах, примыкающих к лесу. Серьезной угрозы он создать не мог — требовалась атака линейных батальонов. Но теребил он французов знатно, маршалу де Сен-Жермену пришлось подтягивать резервы.

Солнце уже стояло в зените, полки, назначенные в штурмовые колонны маялись в ожидании, орудийная пальба не стихала, центр французских войск стоял непоколебимо, хотя и нес значительные потери.

«Что делать? Атаковать центр или нет?», — спрашивал себя Никитин и не находил ответа. Все пошло не так, как было запланировано. То, что задумка Фитц-Джеймса и Сен-Жермена удалась лишь частично и не принесла стратегического выигрыша, успокаивало мало. Конечно, можно было отступить за Фульду и предложить французам нападать самим, но проблема заключалась в том, что Кассель, столица республиканского Гессена, находился на берегу, занятому французами. Они могли двинуться в его сторону скорым маршем, и их придется догонять, рискуя потерять важный город, а, быть может, и союзника.

«В конце концов, — решил генерал-аншеф, — я своими глазами видел результат атаки колонн на линию под Смоленском. Она решила исход битвы. Что может нам помешать повторить викторию?»

— Сообщите полкам в центре: приказываю начать атаку! Возьмем быка за рога!

Колонны начали движение. В их рядах было много новичков, набранных в бывших польских воеводствах и прусских округах, примыкавших к южному побережью Балтийского моря. Среди них хватало солдат, служивших в армии Фридриха, как и простых рекрутов, плохо понимавших, что их ждет. Их марш то ускорялся, то замедлялся — они сбивались с ноги, когда видели впереди себя французов на возвышенности — длинная белая стена под белыми знаменами с золотыми геральдическими лилиями. Расстояние сокращалось, при достижении в 80 саженей посыпалась картечь, прежний пыл поугас, но люди подбадривали себя дружным воплем «Земля и воля!» Еще ближе — еще больше картечи. Осталось пройти немного, шагов 100–150. Ряды смыкались, заполняя прорехи. Французы безмолвствовали, бесстрастные, сосредоточенные, нагнетавшие момент мучительного ожидания. Подняли свои мушкеты. Из колонн стали раздаваться беспорядочные торопливые выстрелы. В ответ раздался слитный залп, похожий на удар кнута — первые ряды наступавших повалились, идущие вслед за ними начали спотыкаться о трупы и тела раненых. Новый залп, еще и еще. Стена огня. Французы вели огонь в полфигуры, целя в живот — при выстреле ствол дергался вверх, пули били в грудь и головы.

Колонны встали, что было смертельно для их атаки. Подались назад. Французы двинулись наступными плутонгами: первый ряд выдвинулся вперед, произвел выстрел, дождался, когда с ним поравняются идущие следом, пропуская второй ряд, который в свою очередь дал залп и повторил маневр первого. Очень сложное построение, слаженность которого достигалась месяцами, если не годами тренировок. Главный его недостаток — разрыв единой линии, образование выступов, уязвимых для кавалерии. Но русская конница осталась в тылу, перед королевскими полками метались дезорганизованные рассыпавшиеся колонны, устремившиеся под горку, в направлении реки, толкающиеся, падающие в коварный ручей, который довольно быстро покраснел. Преимущество линейной тактики над перпендикулярной в этот раз было оглушительным, бесспорным.

— Прикройте отход огнем артиллерии. Больше огня по центру! — закричал Никитин, лично домчавшись до передовых батарей.

Снова заговорили пушки. Разрывы накрыли французские стройные ряды, вынудили их отступить. Откуда-то со стороны кипевшего у лесной опушки боя между левым крылом французов и гессенцами, которые слишком поздно занялись выполнением главной задачи, выметнулась кавалерия, устремившаяся в преследование бегущей пехоты. При виде ее атаки французская линия центра снова пришла в движение и начала атаку. Русские конные полки с трудом прикрыли отступление дезорганизованной массы, всего лишь полчаса назад шагавшей в гору стройными колоннами.

— Передайте муромцам, чтобы выдвигались вперед, оставив лагерь без прикрытия, и спасли отступление армии за Фульду, — устало и как-то обреченно молвил Никитин, обращаясь к стоявшим вокруг него ординарцам. Их оставалось все меньше и меньше. — Егерям — сместиться ближе к центру и держаться, пока мы не перевезем всю артиллерию.

Воодушевленные французы усилили натиск, подтянули резервы. Подошедшие муромцы огрызались огнем, но пятились назад. Лишь в лесах справа и слева от долины королевским полкам не сопутствовал успех. Егеря были в своей стихии и раз за разом выбивали линейные батальоны, не позволяя им перейти в штыковую атаку. Основные потери они понесли, когда пересекали руку вслед за переправившейся русской армией, спасшей все пушки, кроме разбитой вместе с «Ракетницами» полевой артиллерией, но потерявшей несколько знамен и более двадцати тысяч пехоты. А еще крепко досталось Зарубину — израненного генерал-поручика вынесли на руках побратимы-казаки из его личного конвоя.

Ночью Никитин отдал приказ об общем отступлении.

(1) Согласно современному толкованию наемничества гессенских солдат нельзя отнести к таковым — они оставались на официальной службе и получали жалование, не превышающее оклады солдат из армии нанимателя.

(2) В ранних монгольфьерах, «аэростатических машинах», использовался теплый влажный дым — считалось, что подъемная сила достигается за счет свойства заряженного электричеством дыма отталкиваться от земли. В общем, практика значительно определила теорию.