Русский бунт. Кровавый год

Глава 5

Время дипломатии закончилось — пришло время ультиматумов и даже пушек. К такому выводу не мог не прийти Людовик XVI, получив известия из Турции и Европы. Быть может, случились одно событие из череды произошедших, и он снова поосторожничал бы. Но их совокупность — внезапное превращение Черного моря в Русское, крепость московитов на азиатском берегу Босфора, а их полки на восточном берегу Одера и недалеко от границы Мекленбург-Шверина — стали не соломинкой, но бревном, сломавшим спину условному верблюду. Огромную империю Петра III (сложно продолжать называть царя самозванцем после состоявшегося в Петербурге учредительного собрания, утвердившего конституционную монархию с ним во главе), его победоносные армии, его опасные идеи требовалось загнать обратно в азиатские степи и славянские леса во что бы то ни стало. Уже недостаточно сил одной Австрии или одной Франции, не говоря уже про Пруссию, которую после гибели Фридриха Великого так и вовсе можно списать со счетов. Правы старые маршалы: время упущено. Только объединив усилия всей Европы, можно остановить это нашествие новых гуннов. Нужна широкая коалиция, а не то мертворожденное дитя, которое породили Вена и Берлин, и не тот фарс с Имперской армией Священной Римской империей германских государств, который умер уже в самом начале первого акта, еще на стадии оформления.

Так уж сложилось, но третья коалиция выступит как некая Католическая Лига. Австрия буквально на коленях умоляет ее создать для спасения своей лоскутной империи. Мария-Терезия спинным мозгом чувствует исходящую от России угрозу — прежде всего, для ее провинций, населенных славянами. Наша вера под угрозой! Схизматики наступают!

Король отпил из чашки свой утренний шоколад и покосился на лежащее рядом с тарелкой письмо папы из Ватикана и подготовленный секретарем вариант ответа.

«При всем моем уважении, — думал он, — вы, Ваше Святейшество, безнадежно отстали от жизни, какие крестовые походы в век Просвещения? Я от души посмеялся, когда прочел ваше послание».

Да, Католическая Лига нужна, но не такая, какой видят ее в Риме. Вступая на престол, король обещал заботиться о духовенстве, оберегать его привилегии, но снова вернуть церковникам былую силу? Нет, это невозможно и даже опасно, чревато внутренним конфликтом внутри государства. Секретарь подготовил достойный ответ, составленный в выражениях вежливых, без сарказма, но твердых. Сквозь строки письма читалось: не под знаком креста мы должны соединиться, но ради спасения европейской цивилизации. Что может принести нам Восток, кроме невежества, деспотизма и всеобщего рабства? Ваша помощь, дорогой Святой престол, тем не менее, нам пригодится: используйте по максимуму ваше влияние на Испанию и итальянские королевства, нам пригодятся все полки без различия национальной принадлежности.

Решительно подписав это письмо, король начал просматривать еще три документа: проект совместного ультиматума Российской Империи от лица Франции, Австрии, Саксонии и Пруссии (черт бы с ней, пусть подпишет), приказы военному и морскому министру послать армейский корпус в Саксонию и Богемию, а эскадры — в Проливы и на Балтику и, наконец, обращение к Генеральным Штатам о дополнительном финансировании военных расходов. С последним он предвидел большие затруднения, третье сословие снова начнет нытье и стоны о непомерности военных расходов. Одна надежда на то, что умные головы объяснят всем и каждому: Европа беременна войной и нужно скорее помочь ей разрешиться от бремени, пока не будет слишком поздно — пример Польши перед глазами. И для начала спасти Пруссию.

«Какая жалость, что армия не успела завершить реорганизацию и перевооружение и нам приходится ограничиться лишь одним корпусом — вот о чем следовало бы думать депутатам, а не о сопротивлении увеличению налогового бремени», — думал Людовик, проставляя в верхнем углу утверждающие подписи.

Закончив с документами, король отложил их в сторону и продолжил свой завтрак. Придвинул поближе еще теплое яйцо всмятку, помещенное в изящную подставку, и смело разбил ложечкой скорлупу — столь же смело, сколь он только что обошелся с корреспонденцией. Куда только девалась его обычная нерешительность?

Для работы с документами в Петергофе в моем распоряжении был морской кабинет. Из окон открывался отличный вид на балтийские просторы, умеренность вощеного дуба стенных панелей не отвлекала от раздумий, Ваня Почиталин в Секретарской был всегда под рукой… Не хватало только одного — большого стола, чтобы разложить карты. Такой стол недавно поставили по моему приказу, и сейчас он был ими завален. Я на них то и дело косился, пока изучал полученный утром из Кракова ультиматум, подписанный французами, австрияками, саксонцами и — о, смех! — пруссаками. Оставалось лишь диву даваться, как смогли уговорить робкого Фридриха-Вильгельма поставить свой автограф. Он же завалил меня слезными просьбами остановить войну, начать переговоры, обсудить территориальные уступки со стороны Берлина — с Восточной Пруссией и Данцигом он уже попрощался.

Королевство Пруссия. Оно постоянно занимало мои мысли, я никак не мог определиться с тем, какую уготовить ему судьбу. Подошел к столу, внимательно в очередной раз изучил карту. И в очередной раз изумился вывертам политической истории Европы. Пруссия — это далеко не компактное государство, с границей в районе левобережья Эльбы. За последнее столетие она умудрилась нахватать себе земель по всей Германии, а не только нагло захапать часть Речи Посполитой. Одна Восточная Фризия с выходом в Северное море чего стоит. Или владения внутри Вестфалии — княжество Хальбершатдт с графством Верингероде, графства Равенсберг, Хонштейн, Линген, Текленбург, округ Швибус, епископство Минден. Внутри герцогства Мекленбург — округ Бург. А еще графство Мёрс на левом берегу Нижнего Рейна и Марк на реке Рур, часть герцогства Гелдерн… Что-то досталось по наследству или выкуплено, что-то обменяно, что-то приобреталось после очередной европейской войнушки. Да что там говорить — даже Бранденбургская марка с Берлином не просто часть Пруссии, но еще и член Священной римской империи, а его глава — князь-выборщик. Тяжелые оковы феодализма, которые без хорошего кровопускания Европе никак не сбросить.

Допустим, я захвачу Берлин, окончательно подавлю сопротивление прусской армии, изгоню племянничка Старого Фрица и объявлю об аннексии. Что дальше? Что делать с этими прусскими эксклавами, окруженными со всех сторон недружественными, если не враждебными землями? Отдать, например, Восточную Фризию Ганноверу в обмен на признание Британией моих территориальных приобретений? Мало, что дает, если честно. Признает, не признает — плевать. А герцог Мекленбурга и архиепископ-курфюрст Кёльна, владелец Вестфалии, сто раз подумают, прежде чем строить мне козни. Достаточно послать им письмо с вопросом «сколько у вас батальонов?», чтобы они поджали хвост и стали ходить передо мной на цырлах. Вон, из Вюртемберга уже невесту мне предлагают, шестнадцатилетнюю Софию-Доротею, розанчик красы неписанной. Даже прислали ее портрет. Но на что мне розанчик? Со своими бы мегерами разобраться…

Я долго водил пальцем по европейской карте, параллельно отмечая точки, до которых добрались мои полки.

Армия «Север». Она, пользуясь погожими летними днями, уверенно марширует вдоль южного балтийского побережья. Сопротивления нет. Города после кёнигсбергского кровопролития сдаются один за другим и сразу выносят ключи от города при появлении отрядов казаков. Даже Данциг. По моим прикидкам Никитин должен уже пересечь Заднюю Померанию и подходить к Кёслину, чтобы далее через Переднюю Померанию добраться до границ наших владений в Померании шведской. Этакая демонстрация для мекленбуржцев, попытавшихся рыпнуться на остров Рюген и тут же сбежавших оттуда, когда до них дошла новость о маршруте балтийской прогулки русских полков. Именно, прогулки, причем, приятной. Осень обычно в Балтийском Поморье теплая и ласковая, население доброжелательное и послушное, картошка, рыбка… Вот так всегда бы воевать! Надо бы никитинцам повеселее задачу нарезать, а то разбалуются, отвыкнут от суровой солдатской лямки.

Армия «Центр». Она разделилась пополам. Одна часть через Познань добралась до Одера, но его не форсирует. Ждет приказа. Вторая часть вступила в прусскую Силезию и осаждает Бреславль. Могла бы действовать и резче, но от меня таких указаний еще не поступало. Слишком много в ее составе необстрелянных свежесобранных польских полков. Да и не хотел я раньше времени обострять ситуацию, пока шел конгресс в Кракове. Не мешая вяло воевать с пруссаками, он дал мне полгода передышки — то время, которое понадобилось, чтобы увеличить армию и привести в чувство польские воеводства. Поляки — народ буйный, не чета законопослушным немцам. Пока им объяснишь, что здесь вам, не тут, пока всех бузотеров в Сибирь не определишь… Шести месяцев хватило впритык, да и то где-то по лесам бегают бывшие шляхтичи, а за ними гоняются крестьяне — не золота ради, а справедливости для. Накопилось у польского люда классовой ненависти, ищет она выход, а я приказал не мешать.

Армия «Юго-Запад» Овчинникова. Она заняла стратегическую позицию на левом берегу Вислы, в месте ее поворота на север, готовая действовать сразу в двух направлениях в случае вступления Австрии в войну — наступать на Прагу или пожечь Галицию, захватить Львов и, перейдя Карпаты, вторгнуться в Венгерское королевство. Краков пока прикрывают чешские полки Мясникова, восстановившиеся после своего тяжелейшего похода через горы и постоянно пополнявшие свою численность за счет перебежчиков из Словакии, Моравии и Богемии. Славяне шли сплошным потоком — точно также, как моя армия прирастала людьми под Оренбургом. Замучили немцы своим правлением, своим навязываемым католицизмом, поборами, нищетой, голодом. С уходом Генерала из Рудных гор Австрия покоя не обрела, напряженность сохранялась и готова была в любой момент прорваться.

И, наконец. Крымский корпус и войска Румянцева. Армии «Юг» из них не соберешь. Я вообще не хотел войны с турками, так получилось.

А что получилось? Румянцев форсировал Южный Буг, как только Сенявин отправился к Босфору и… сжег Очаков. К нему в помощь прибыли батареи «Ракетниц», и наместник, не мудрствуя лукаво и не желая терять ни одного человека, просто снес с лица земли крепость с 20-тысячным гарнизоном. Горела она два дня и сильно напугала турков своим крахом. Сейчас фельдмаршал со своим войском должен быть в районе селения Хаджибей, где окопались запорожцы, бежавшие после разгрома Сечи.

Ну и, конечно, Босфор, блестящая операция Сенявина. Я неслучайно ему написал: действуй стремительно и без оглядки. Это называется «по кондициями». А то ли я ни помню, как постоянно выходило с затеей десанта в Проливах вплоть до того, как один адмирал получил карт-бланш от царя и повел свою эскадру… в устье Дуная. И позже, аж до начала XX века, черноморские моряки не смогли удивить мир дерзновенным прорывом. А Сенявин смог — ученый, воевавший. И не только прорвался в Босфор, но надежно запечатал выход из него в Черное море.

Крепкий Орешек Босфорский — это теперь наш Гибралтар и одновременно нож у горла султана. Порта еще этого не поняла, еще надеется или самостоятельно, или с помощью союзников от него избавиться, сбросить русских в море, вернуть себе свободу коммуникаций и с Силистрией, и с южным Причерноморьем. А что будет, когда до Дивана дойдет, что потеряна связь столицы с устьем Дуная, включая крепость Измаил, с Синопом, Трабзоном, грузинскими владениями, с черкесами, которые везут рабов на продажу? Что затрещит вся торговля, вся военная логистика, все вассальные отношения? Да османы взвоют и побегут договариваться! И начнут нас уверять, что надежнее союзника и друга мы не найдем… В очередной раз.

Лишь бы первую зиму пережить, когда не будет подвоза провианта из-за приостановки навигации. Срочно нужно изобретать морской пароход! Увы, такая посудина — это не речная барка. Нужно время, чтобы создать рабочую модель, способную выдержать бури и крепкое волнение, но не зависящую от злого ветра.

Я совсем не удивился, получив европейский ультиматум. Босфорская операция окончательно переполнила чашу терпения Парижа и Вены. Для последней красной линией стала потеря Крымом независимости — цесарцы постоянно, еще со времен Петра, заявляли, что не допустят, чтобы Крым был наш. Для французов сложившаяся ситуация — это перспектива лишиться влияния в Османской империи. Вот они и выкатили мне документик из пяти пунктов. Немедленно покинуть Босфор, срыв все укрепления. Очистить Силезию и отвести войска от Одера. Подписать справедливый мир с Пруссией, оставив ей выход к морю в Задней Померании. Передать Австрии город Краков и Волынь. Согласиться на созыв нового конгресса, который решит судьбу как Речи Посполитой, так и Швеции, и принять мнение большинства.

А хо-хо не хо-хо⁈

Я понимал, что отказ принять ультиматум будет означать начало большой европейской войны. И был к ней внутренне готов. С самого начал, с боя под Смоленском, знал, что этим все закончится. Само существование «новой России» — угроза европейским монархиям.

Окинул последний раз взглядом карту и громко позвал Почиталина.

— Новиков приехал? — спросил я немедленно появившегося секретаря.

— Господин министр ожидает в приемной. Чаевничает.

— Вот и пусть пока чайком побалуется. И еще немного подождет. Хочу тебе надиктовать наброски приказов для армий, потом превратишь их в официальные документы.

Почиталин подошел к резному шкафу-поставцу, достал из него письменные принадлежности и, усевшись за мой небольшой рабочий стол, приготовился записывать.

— Сперва для Сенявина. Крепкий Орешек держи твердо, туркам воли не давай, пугай их выходами эскадры ближе к столице, но в Царьград не лезь. Можешь для острастки султана расстрелять издали главные босфорские крепости Румели-хисар и Анадолу-хисар — быстро прибегут мира просить. Запомни: турки привыкли всякое предложение о мире признавать самым неоспоримым доказательством слабости или стесненного положения воюющей с Портою державы. Из того и исходи. Сами заявятся, скажешь: устье Босфора наше от бывшей крепости Йорос до Анадолу-фанари, будет теперь в Российской империи босфорский уезд. На противоположном берегу, европейском османам крепостей старых не восстанавливать, новых не возводить. И будет у нас тогда мир вечный, и никто не будет в обиде, и купеческим кораблям чинить препятствий не будем. Станем торговлю развивать, и с этой целью предлагаю вместе построить в районе бухты Хаджибей свободный торговый город со статусом порто-франко. Назовем его Одесса.

Иван удивленно на меня посмотрел.

— Уже и название придумал, царь-батюшка. Нешто турки на такое согласятся?

— Побесятся, конечно, годик-другой повоюют, а может и того меньше. А потом подумают и в ножки нам поклонятся. Ты копию Румянцеву сделай с припиской, чтобы искал лучшее место для порта у Хаджибея и дальше Днестра к османам не лез. Зерном станем через этот порт торговать, когда излишки появятся. Турки до коммерции жадные — это у них в крови, непременно захотят в такое дело войти капиталом.

— Записал.

Я прошелся по кабинету, собираясь с мыслями.

— Теперь для Овчинникова. Как война с Австрией начнется, переходи Вислу и иди на Львов, поднимай Галицию, бери под стражу перевалы в Карпатах. К мадьярам пока не лезь.

— Записал!

— Суворову, — я сделал паузу и решительно продолжил. — Пришло твое время, Александр Васильевич. Спускайся по Одеру с войсками от Познани, объединяйся с теми, что под Бреславлем, и всей своей силой двигай к границе Саксонии. Там ждет тебя сражение великое, коих Европа не знала. Коли победишь врагов, поворачивай на Вену. Если не действовать стремительно, по-суворовски, сможем ли мы вытянуть войну на два фронта? Это не пиши, это я сам себя спрашиваю.

— Государь, позволь вопрос, — не удержался Ваня. — Почему Саксония? Откуда ты знаешь, что все там случится? А не в Богемии, к примеру?

Я снова склонился над картой, проверяя себя. Ответил, почти не задумываясь.

— Может, и в Богемии. Но все одно путь туда лежит через Саксонию что для французов, что для отступающих пруссаков, что для нас. Фридрих-Август саксонский — слабейший из союзников, у него 20 тысяч всего войска. И французы, цесарцы должны кинуться ему на помощь.

— А как же Берлин? — немного расстроено спросил Почиталин.

— А Берлин будет брать Никитин. Хватит его орлам прохлаждаться на побережье! То есть, напишешь приказ для армии «Север»: по получении оного развернуться на юг и двигаться скорым маршем на столицу Пруссии. Да я и сам им скажу. Немедленно к войскам отправлюсь. Морем. Проверю, как у Грейга Балтийские эскадры подготовлены.

Я скосил глаза на окно, за которым виднелся Кронштадт. Его не всегда было видно, но в хорошую погоду можно было разглядеть не только бастионы, но и лес деревянных мачт у Петровской пристани в Средней гавани.

— Готово! Есть еще указания?

— Зови Новикова.

Некрасивое, но умное лицо Новикова с темными кругами под глазами озаряла довольная улыбка, скромный костюм оживляла министерская цепь — правительство уже было утверждено Земским Собором. Он имел вид человека, свернувшего гору, выполнившего тяжелую работу, усталого и одновременно возбужденного, даже отчасти гордого собой. Можно было и не спрашивать, выполнил он мое задание или нет. Неудачники выглядят иначе. Но и не спросить было нельзя — он ждал этого вопроса.

— Получилось?

— Да, государь! Все, как вы велели. Круг посвященных сведен к минимальному, тексты составлены на трех языках — на латыни, французском и немецком. Для вас сделали и на русском.

— Давай мне немецкий, — отмахнулся я.

Николай Иванович вежливо поклонился и протянул мне нужные бумаги, достав их из пухлой папки, которую принес с собой на аудиенцию. Я бегло ознакомился с их содержанием и не сдержал радостно-одобрительного возгласа:

— Отлично!

Министр просвещения вручил мне ровно то, что я заказывал — острозаточенный инструмент для манипуляции массовым сознанием католического мира. Новиков подходил для выполнения этой задачи лучше всех: как масон, всегда ратовал за свободное толкование религиозных текстов и против жесткого следованиях догмам, канонам и прочему. В обстановке полной секретности, собрав несколько доверенных лиц из Ложи, он изучил и древний свиток, и более поздний фолиант, подобрал нужные цитаты и создал памфлет о Евангелии от Симона.

Начал он с доказательства подлинности попавших в руки автора памфлета апокрифов — обстоятельства находки, трепетное отношение к ней верховной власти Российской империи (куда же без ссылок на высшие авторитеты!), обнаруженные в тексте вставки на древнекоптском языке, что характерно для рукописей того времени, рассказ про страх Ватикана, о его успешных попытках скрыть полный текст, о том, что в его архивах, наверняка, существуют оригиналы и копии. Он даже раскопал, что многие положения Евангелия от Петра не только обсуждались церковными раннехристианскими епископами, но и были частично включены в общепризнанную церковную легенду.

Частично — вот ключевое слово. Анонимный автор делал на нем акцент, а далее, поведав читателю некоторые сенсационные моменты, чтобы пробудить интерес, переходил к рассказу о конфликте Петра и Павла. Именно на этой теме было решено заострить внимание европейских верующих и полностью исключить те моменты, которые волновали нашего патриарха.

Католическая церковь обожала пугать своих мирян адскими муками. Какой ад, если в рукописи сказано четко и ясно: и праведники, и грешники в видении Петра получили освобождение, «никто не остался в аду, ибо любовь победила». Учение о вечных муках объявлялось людским вымыслом.

Следующее направление атаки — это объявление Петра критиком власти и его конфликт с адептами апостола Павлом, приверженцами догмата об искуплении. Не сказать, что в этом было что-то новое — европейский протестантизм со времен Лютера отрицал власть папы над искуплением грехов, выступал против посредничества церкви между Богом и человеком, индульгенций и прочего. Но одно дело — богословские доказательства, и совсем иное — подтверждение их мнением того, чей престол охраняется папой в Ватикане. Шах и мат! Протестанты всего мира, их правители будут в восторге! Что мне и было нужно — расколоть наметившееся объединение Европы против меня, внести разлад в общественную жизнь католических стран, в той же Франции. Гугеноты побеждены и изгнаны, но их последователи ждут своего часа. И масоны, особенно масоны. Их ложи своего не упустят и активно включатся в распространение памфлета. В этом меня заверил Новиков еще в момент получения задания.

Я интуитивно чувствовал, что вопросы веры все еще сильно занимают умы, что идея церковного обновления буквально витает в воздухе, что она, отчасти совпадая с концепциями энциклопедистов, вполне способна противостоять их безверию. Революции делает слово, лишь потом приходят исполнители. И важно, какое слово вдохновит массы, это поможет избежать многих ошибок. Та же Франция была беременна революцией, уж я-то знаю! А Европа ждала не войны, а хорошей генеральной уборки!

— Николай Иванович, ты говорил о памфлете с генералом Риччи?

Черный папа жил инкогнито в Петербурге, направляя своих людей по всей Европе. Меня беспокоила его реакция — я не мог ее просчитать. Не хотелось ссоры, но и не использовать свой шанс нельзя. Сейчас, когда мне прислали ультиматум, я решил нанести упреждающий удар.

— Да, государь, мы встречались. Его реакция меня удивила. Он не высказал недовольства историей с 5-м Евангелием, но отказался помогать с распространением памфлета. И дал несколько дельных советов. Он обратил мое внимание на труд человека, скрывающегося под псевдонимом Юстина Феброния, «О состоянии Церкви и о законной власти Римского понтифика». Идеи, изложенные в этой книги, включённой в индекс запрещенных книг, перекликаются с нашим памфлетом. Он даже назвал мне истинное имя автора — Иоганн Хонтхайм, вспомогательный епископ Трира.

Я потер руки. Как все складывается-то…

— Союзники — это хорошо, союзники в самой церкви — это прекрасно, — удовлетворенно улыбнулся я, но мою улыбку стерли следующие слова Новикова.

— Отец-генерал рассказал мне странную историю, — поведал мне министр. — В далекой американской земле Парагвай иезуиты больше ста лет обращали местных индейцев и с их помощью, руководя ими, создали прообраз «государства-солнца», в котором не было частной собственности, а общество стояло над личностью. Все достижения миссионеров настолько напугали испанские и португальские власти, что они насильно разрушили мирные общины, а самих иезуитов изгнали.

— Зачем он это рассказал? — озадачился я.

— Я не понял, — честно признался Новиков.

Хмм… Зато я понял. Генерал намекнул Новикову об участи, которая ждет его братьев-масонов. Зачем ему это? Или он предвидит финал наших отношений? Разочарован, несмотря на возрождение ордена, на открытие все новых и новых миссий и школ в Польше, а вскоре и в тех странах, которые падут перед стальной поступью моих полков? Разочарован, потому что папа так и не восстановил орден?

Я тряхнул головой, избавляясь от подозрений и сомнений.

— Не хочет помогать, и не надо! Сами справимся. Когда за твоими плечами вся мощь империи, можно продать даже пустышку. А у нас вовсе не пустышка — есть яркая загадочная история, есть поразительные открытия и идеи, способные открыть людям новые горизонты. Немедленно запускаем в печать через Нидерланды, а потом распространение и публичные дискуссии! Подключим всех: ты действуй через своих, я озадачу Шешковского с его агентурой, графа Воронцова и салон «боярыни-рюс» Демидовой в Париже. Мы грохнем так, что вздрогнут небеса!

— Да, государь! — вскричал взволнованно Новиков.

Глаза его блестели, он сжимал свое папку с такой силой, будто в руках у него были не бумаги, но меч. Пришлось слегка охладить его пыл.

— Собрат! — напомнил ему о наших тайных масонских делах. — Для тебя есть еще одно задание. Мне нужна программа, с которой я приду в Берлин, в Европу! Не Атиллу должны увидеть во мне, но царя-освободителя, монарха, шагнувшего дальше идей Просвещения. В общем, для начала мне нужна речь. Дерзай!