Русская Америка. Сухой закон 4

Глава 23. Грязь…

15 апреля 1920 года. Бронкс. Нью-Йорк.

Месяц пролетел незаметно. Блум радовала меня частыми визитами. Я даже намекал ей на то, что хорошо бы открыть филиал её конного завода в Нью-Йорке. Там мы сможем видеться ещё чаще. Я тоже несколько раз ездил по делам нефтянки в Оклахому через Луисвилл, оставаясь у неё погостить. И теперь уже ночевал не в гостевой спальне…

Радиозавод гудел на всю катушку. Виктор летал по всем окрестностям Нью-Йорка, стараясь подыскать новые помещения. Становилось совершенно очевидно, что скоро придётся открывать новые сборочные корпуса, чтобы удовлетворить растущий спрос.

Рынок был огромный, а посыпавшиеся со всех сторон предложения о выкупе лицензии на производство я отклонял. Пока за меня не взялись крупные дельцы из Вашингтона, желающие «отщипнуть» кусочек от сладкого пирога, и пока моя «а. S. D. S. Rаdio» не вошла в сознание каждого американца как самый лучший и надёжный производитель — делиться этим пирогом было рано.

Семь ночных клубов открылись одновременно в начале апреля. За счёт необычного дизайна и новых коктейлей, заботливо «переписанных» мной из памяти, ажиотаж получился весьма высокий. Деньги начали довольно шустро «отмываться», проходя через точки, где достаточно сложно было учесть реальный приход и расход.

По-настоящему серьёзное большое заведение я решил открыть к середине лета. Его проект должен был стать настоящим бумом. Отель — ресторан — ночной клуб, оформленный в стиле Древнего Египта.

Под это дело с помощью Симона Дугласа, клерка из управления города, традиционно уже поставляющего нам за мзду хорошие варианты, я выбрал старое здание на Лонг-Айленде. Рядом с ним находился большой пустырь. Учитывая застройку острова преимущественно из фешенебельных домов, пустующую трехэтажку рассчитывали пустить под снос.

Однако я решил, что лучше перехватить этот лот. Из здания получится отличное заведение, а из пустыря можно оборудовать парковку. Пока Лонг-Айленд напрочь не застроили, надо активно там закрепляться. В будущем, когда свободного места на острове не останется, земля там будет дороже золота.

Сидя в своём офисе над бумагами, я добрался и до свежей прессы. В глаза бросилась заметка «Нью-Йорк. Таймс». В голове тут же всплыл образ чёрной фигуры посреди охваченного огнём зала…

Заголовок статьи гласил:

«Разгадана тайна «Пророка» из Аунего!

После трёхмесячного расследования, окутанного завесой мистики и ужаса, детективам из Нью-Йоркского отдела по особо тяжким преступлениям, наконец, удалось установить личность человека, известного как Пророк. Речь о лидере секты «Ковчег» из Аунего, что попыталась провести ритуальное самосожжение в феврале.

Детективы отталкивались от заметок и газетных вырезок пятилетней давности, которые нашли в Аунего. Ранее из этих же материалов мы публиковали и фотографию Пророка.

Настоящее имя лидера секты — Герхард Шульц. И он никакой не пророк, а беглец и, скорее всего, психически нездоровый человек. Он был не мессией, но мальчиком, чья жизнь превратилась в кошмар тридцать лет назад в штате Огайо, в пламени, которое он сам и разжёг…»

М-да… Ставлю сто к одному — Пророк был травмированным маньяком. Психология в начале двадцатого века только начинала забираться в криминалистику. Однако уже было достаточно исследователей, которые интересовались психозами. Посмотрим, окажусь ли я прав?

«… Согласно архивным записям и показаниям немногих оставшихся в живых свидетелей-старожилов из Огайо, Герхард Шульц родился в 1880 году в семье немецких иммигрантов. Как выяснилось в ходе расследования, домашняя атмосфера была далека от идиллии. Отец мальчика, Иоганн Шульц, владелец небольшой пивоварни, часто прибегал к рукоприкладству, жестоко избивая сына за малейшие провинности. Мать, Марта, женщина замкнутая и глубоко несчастная, предпочитала не замечать происходящего, погружаясь в молитвы.

12 декабря 1892 года в их скромном доме на окраине Цинциннати произошёл пожар, унёсший жизни обоих родителей. Двенадцатилетний Герхард чудом выжил, выпрыгнув из окна второго этажа…»

Так-так! Вот он и первый триггер из детства. Не зря же Пророк хотел соорудить «Ковчег» и вознестись на нём в очищающем огне вместе со своей паствой.

«…Официальной версией тогда была неисправность печи. Однако, как выяснили детективы, мальчик на исповеди признался священнику, что игрался со свечами в спальне, подражая церковным обрядам, которые так любила его мать. Огонь вышел из-под контроля.

Также сейчас всплыло, что по словам соседей, которые пожелали остаться анонимными, в ту роковую ночь из дома доносились особенно яростные крики Иоганна Шульца — отца Пророка. Ребёнка сочли невинной жертвой трагического стечения обстоятельств и определили в католический приют «Святого Креста». Случайным ли был тот пожар, или будущий лидер секты устроил его сам — теперь не узнать…»

Внутреннее ощущение подсказывало мне, что это не было случайностью. А вот неосознанная попытка мести, после которой у ребёнка от осознания совершенного нарушится психика — вполне могла иметь место. Почитаем, что там нам дальше расскажет по этому поводу Таймс?

«… Именно в приюте, по мнению экспертов, могли усилиться те трещины в сознании Герхарда, что в итоге привели к трагедии в Аунего. Дело в том, что приют, по словам найденных нами бывших его воспитанников, был местом суровым. Физические наказания и жёсткая дисциплина приюта прикрывались риторикой о спасении грешных душ. Кстати, данное заведение дважды было замечено в скандалах со смертями воспитанников.

«Герхард был тихим, странным мальчиком, — вспоминает один из бывших воспитанников, пожелавший остаться неизвестным. — Всегда смотрел в огонь в камине во время вечерних молитв. Нам было тяжело смотреть ему в глаза. У Шульца был очень необычный взгляд. И его наказывали чаще других. Братья-монахи считали, что в нём сидит демон, что он виновен в смерти родителей и должен искупить это постом и молитвой. Они называли его „дитём греха“. Вероятно, для него приют стал лишь продолжением отчего дома — те же побои, то же бессилие, та же безразличная мать, но уже в лице Церкви, с которой у него появились печальные ассоциации, и об этом он несколько раз говорил соседям в общей спальне…»

То есть, Пророку в детстве сверху добавили ещё комплексов, поместив в почти такие же условия, как были у него дома. Может, даже хуже…

«… В 1895 году, в возрасте пятнадцати лет, Герхард Шульц сбежал из приюта. Его следы затерялись на долгие годы. Следствие предполагает, что он скитался по стране, работая на фермах и заводах, прежде чем «воскреснуть» под новым именем и с новой, ужасающей целью.

К 1910 году Герхард Шульц появляется в небольшом поселении Аунего, где начинает проповедовать своё учение. Он говорит о «чистоте», «огненном очищении» и грядущем «новом мире». Его харизма и знание церковных текстов, полученное в приюте, привлекли последователей. Он основал общину, которая постепенно превратилась в изолированную, фанатичную секту…»

Вообще, интересная заметка. Потому что сейчас, в ревущие двадцатые личные проблемы мало кого волнуют. Если человек не творит откровенную дичь прямо на улице — значит, с ним, по мнению большинства, всё нормально. Для рядового американца история Шульца — настоящее откровение. Мол, оказывается, существуют какие-то психические отклонения…

В настоящее время у простого обывателя в отношении людей, подобных Герхарду, есть простые объяснения: агрессивный, забитый, нелюдимый, в лучшем случае — чудак да юродивый.

«… В этот же момент Пророк начал сближаться с сенатором Биллом Хотфилдом, объявив прихожанам о том, что конгрессмен должен быть единственной связью с «больши́м миром». По мнению лидера секты, Билл влачил бремя греха за всё поселение, как потомок основателя Аунего, коим являлся дед Билла Хотфилда.

«Герхард мастерски использовал психологические механизмы, — заявил в эксклюзивном интервью нашей газете известный психолог, профессор Колумбийского университета доктор Артур Ван Дорен. — Скорее всего, он делал это инстинктивно. Его учение — это классический пример реакции бегства и реконструкции его психических отклонений».

Редакция «Нью-Йорк. Таймс» задала вопросы профессору и получила следующие комментарии.

Вопрос: Доктор Ван Дорен, что могло толкнуть Пророка на создание собственного вероучения, основанного на подготовке к самосожжению — «Ковчегу»?

Ответ: Вся жизнь Герхарда Шульца была попыткой справиться с чудовищной, неосознанной виной, усугубленной годами домашнего насилия. Огонь в детстве мог быть не просто несчастным случаем, но и актом вытесненной ярости против отца-тирана и матери, которая позволила этому происходить. Шульц уничтожил с помощью огня свой мир, своих богов — своих родителей. Пламя стало для него и ужасом, и фетишем, единственной силой, способной стереть его грех и наказать обидчиков. Церковь в лице приюта не дала ему прощения, а лишь усугубила чувство вины, став для него символом карающего, бездушного бога, повторяющего образ родителей. Поэтому его учение было направлено против церкви — Герхард создал своё мнимое божество, которое не судило его, а требовало жертв…»

Я невольно проникся уважением к профессору. Дело в том, что он был весьма близок к тому, о чём говорили психологи в «моём времени», когда разбирали ситуации, связанные с появлением фанатиков или серийных убийц. Ван Дорен бил не в бровь, а в глаз. Интересная личность, надо бы про него разузнать…

«…Вопрос: Почему его ненависть распространилась на иммигрантов и индейцев?

Ответ: Это проекция. Герхард Шульц был сыном иммигрантов. Он ненавидел в других то, что ненавидел в себе — «чужеродность», «нечистоту». Пророк видел, как его семья и он сам подвергались насмешкам и дискриминации. Его разум, чтобы защититься, создал парадоксальную логику: «Я не страдалец, я — очиститель». Уничтожая «чужаков» в своей риторике, он символически уничтожал ту часть себя, которая вызывала у него стыд и боль, а также мстил миру, что так и не защитил Шульца ни от побоев отца, ни от материнского равнодушия…»

Пока всё укладывалось в систему, которую я знал. Три «стартовых» кита для появления серийного убийцы или маньяка: домашнее насилие, травмы головного мозга и, как бы это не странно звучало, нехватка витаминов.

Первое очевидно было в наличие, второе вполне могло быть следствием отцовских избиений. Только третье под вопросом. Остальные семь пунктов, которые выделяют психологи-криминалисты уже частности. И среди них — отвращение к самому себе и попытка «победить» триггер. Данные два фактора тоже явно присутствовали у Пророка.

«… Вопрос: И последнее, почему именно самосожжение? Почему такой ужасный конец?

Ответ: Для Пророка это никакой не конец. В его искажённом сознании это, наоборот, апофеоз, кульминация. Герхард не шёл на смерть. Он шёл к выходу из жестокой для него реальности. Сжечь себя — это последний акт тотального контроля над своей жизнью. Это одновременно и самонаказание за ту детскую ночь, и триумф над огнём, который когда-то отнял у него пусть жестокую, но семью и дом. Это акт величайшей мести миру, ставшему для него гигантским подобием отцовского кулака. Шульц не убегал от наказания. Он совершал величайшее, по его мнению, жертвоприношение, в котором палачом и жертвой был он сам. А, как я уже говорил, тому «божеству», что он нарисовал себе, требовались жертвы. Пророк создал секту, и в рамках Аунего попытался построить собственный мир по своим законам. А потом разрушить его так, как он посчитает нужным. Это должно было дать Герхарду ощущение полного контроля…»

Я невольно вздрогнул от воспоминаний о кричащих в огне людях. Получается, я не дал Пророку достичь своей цели, идеи фикс, главного момента в жизни.

«…Таким образом, наша редакция считает, что Пророк из Аунего был не посланником небес, а трагическим порождением земного ада. Он был ребёнком, сломленным двойной трагедией домашней жестокости и смертоносного огня. А ещё он стал мужчиной, который так и не смог из всего этого выбраться, попытавшись утянуть за собой в пламя десятки доверчивых последователей. История Пророка — это мрачное напоминание о хрупкости человеческой психики и о том, как невылеченные раны прошлого могут порождать чудовищ будущего. И поэтому так важно решить вопросы, которые в своей программе «возвращения к нормальности» поднимает кандидат в президенты от республиканцев Уоррен Гардинг…»

Дальше шли дифирамбы в адрес предвыборной программы Гардинга. Таймс явно уже не скрывали в симпатии республиканцам. Как я и думал, «слоны» плотно оседлали главную газету штата. После прочтения статьи о Пророке хотелось протереть руки. Словно притронулся к чему-то грязному и мерзкому.

Тишину кабинета нарушил стук. Вошёл капитан Синицын:

— Лексей Выныч, разрешите. Есть важные новости…

— Входи… — кивнул я.

— Я позвал остальных по… эм… силовому блоку, — выдал Георгий название, которое я часто использовал в наших беседах.

А вот это уже не очень хорошо. На моей памяти мой начальник «силовиков» впервые сам инициирует подобное совещание.

— Пусть заходят.

В кабинет вслед за капитаном вошли Молотов, Волков и Гарри. Вся четвёрка устроилась в креслах вокруг длинного стола.

— Рассказывайте, — вздохнул я, видя озабоченные выражения лиц.

Слово взял Синицын:

— Вы говорили докладывать, если на улицах появится «порошок». В общем… Сегодня как прорвало. По всему Бронксу появился товар. Много.

Волков добавил:

— Я бы даже сказал — неприлично много…

Я перестал вертеть в руках ручку. Кулаки сжались сами собой. Я прекрасно знал, что через пять лет «белая смерть» захлестнёт улицы Нью-Йорка, но намерен был удержать Бронкс на плаву. А тут вдруг такая напасть…

— Чей товар?

— Мы не знаем.

— С чего это у барыг такое обострение? — нахмурился я, — Мы же придавили даже тех, кто торговал опием. Откуда такая смелость?

Молотов покачал головой и ответил:

— Это не «наши»… Не из Бронкса. Эти продавцы как мухи: прилетели, наследили и исчезли. Практически весь товар принесла мелкая шушера, что торгует вразнос.

— Поймали их?

— Несколько человек взяли на месте с поличным.

— Допросили? Откуда они?

— Почти все — из Бруклина.

Я задумался. Это что за такой странный «исход»? Бруклин сейчас — самое бедное боро Нью-Йорка. Там кучкуется сброд из низших слоёв криминального мира.

— Интересно другое, — задумчиво протянул Волков, — Все они — мелочь. Которая никогда ничего серьёзного не продавала.

— Тогда почему они все рванули сюда? — нахмурился я.

— Очень высокий барыш. Товар нереально чистый. У них высокий процент навара, — ответил Синицын, — И низкая закупочная цена.

— То есть, поставщик КАЧЕСТВЕННОГО «порошка» сам занизил цены? — удивился я, — Как так?

Шулер тут же добавил:

— И я тоже удивился. Какой-то чудной бизнес. Себе в убыток. Так имеет смысл делать, если «порошок» достался главному продавцу вообще бесплатно. Но я это слабо верится…

Я откинулся в кресле:

— И так по всему городу?

Вся четвёрка переглянулась. Затем Синицын прокашлялся и тихо ответил:

— Нет…

Я на секунду замер:

— В смысле? Где-то ещё продают, кроме Бронкса? Гарри, ты в курсе? Узнавал у нищих на улице?

Бездомные до сих пор кормились на задних дворах моих «суповых кухонь». И Гарри периодически получал от них информацию о происходящем в городе. Иногда она была весьма важной.

Ветеран глухо ответил:

— Всплеск продаж сегодня был у нас и на территории Джо Массерии.

В кабинете повисла напряжённая тишина.

Спустя пару секунд я вкрадчиво спросил:

— То есть… я правильно понимаю? Такой чистый «товар» не вышел за пределы Бронкса и Квинса?

Волков лишь утвердительно кивнул.

— Интересно… — я нервно побарабанил пальцами по столешнице.

— Алексей Ваныч, думаете, это Джо?

— Вполне возможно, что и он. Других вариантов нет. Ведь логично продавать «порошок» на своей территории. Это всегда легче. Полиция прикормленная, продавцы не чужие. Да и Бруклин близко от его владений. В этом районе, конечно, редкая солянка из мелких бандитов. Но у Массерии там самое большое влияние в городе… Плюс, все «боссы» в городе — уже знают о моём отношении к «порошку».

— Считаете, что это он забросил сюда продавцов? Но зачем? — удивился Гарри.

Я усмехнулся:

— Наша власть в Бронксе строится на трёх столпах. Мы даём хорошо оплачиваемую работу — это раз. Мы заботимся о своих — это два. И мы следим за порядком — это три. Продажа «порошка» на наших улицах сводит на нет последние два момента.

— Звучит логично, — заметил Синицын.

Но я всё равно лихорадочно перебирал другие варианты. Я не помнил, чтобы «большие боссы» занимались в эти года сбытом белой смерти. А Массерия и Ротштейн относились именно к этой старой гвардии.

С другой стороны — я помнил лишь главные вехи криминальной истории Нью-Йорка. И лишь потому, что в ней активно участвовали мигранты. А я изучал экономическую сторону именно их жизни. Более того, в подобной тематике всегда была масса «чёрных дыр».

Сами гангстеры неохотно раскрывали свои дела, даже будучи на суде. Тем более, их допросы были частично закрыты, потому что копы использовали эту информацию, чтобы поймать других преступников. В то же время полицейские официальные отчёты зачастую содержали не совсем точные данные. В них могли «потоптаться» агенты Бюро расследований, засекречивая какие-то моменты. И, в конце концов, оттуда торчали уши Вашингтона…

Да-да, власти в будущем будут умело использовать гангстеров при подавлении профсоюзных бунтов, а с мафией вообще будут сотрудничать, чтобы найти подпольные ячейки нацистов. Мейер Лански, кстати, сыграет в этом не последнюю роль.

Поэтому я запросто мог и не знать о подобных делишках Массерии. Они могли быть скрыты завесой секретности и не попасть на известные страницы истории.

— Вся эта мелочь, что рванула к нам продавать «порошок» из Бруклина… — Георгий поморщился, — Может, у них там дикая конкуренция, вот и переползли к нам?

Ему тут же возразил Волков:

— Тогда почему в самом Бруклине не продают такой чистый «порошок»? И доверили это дело именно шпане?

— Действительно… всё очень странно… — протянул я.

— А если это кто-то «новенький»? — спросил Молотов.

— Вряд ли. Большой риск. Зайти на территорию Массерии и продавать без его ведома? Или на нашу, зная, что здесь будут против «порошка»? Даже если это кто-то со стороны, сбывать товар у Массерии он смог бы только с его разрешения. А значит, Джо в доле и обо всём знает. Более того, Ротштейн занимается казино, игорными домами, ставками и поставками алкоголя. Он не лезет на улицы. Поэтому кто-то целенаправленно зарядил барыг конкретно к нам в Бронкс.

— И в Квинс, зная, что там им не будет ничего… — добавил Волков.

— … Потому что Массерия им разрешил сам, — закончил я.

Получалось логичное объяснение. Но что-то не давало мне покоя. Что-то ускользало от моего внимания.

— Один из продавцов, пока мы с ним… беседовали, выдал кое-что. Говорит, что он получил товар от какого-то ДиДарио из Гарлема, — рассказал Синицын.

— ДиДарио… — имя мне ни о чём не говорило, — Найдите его. Живым. Мне нужно знать, кто он и на кого работает, — потребовал я, — Что ещё про него рассказали ваши «пленные»?

— Почти ничего. Эта шпана не пересекалась с ДиДарио до этого времени. Он работал только с более крупными барыгами.

Я встал с кресла и принялся мерить кабинет шагами. Только что прозвучал ещё один аргумент в копилку того, что всё это — не случайность. Потому как ДиДарио почему-то целенаправленно имел сейчас дело с теми, кто выбрал мой Бронкс для сбыта.

— Ищите! Гарри, обязательно подключай нищих. Они зачастую видят больше, чем остальные. Нужно как можно быстрее выйти на этого урода.

Я подошёл к окну. За мутным стеклом шёл проливной дождь.

— Этот «порошок» нужно убрать, — сказал я, поворачиваясь к четвёрке «силовиков», — Вымести с улиц эту грязь. Мне не нужно, чтобы на моей территории люди сходили с ума от этой дряни. За ней потянутся ограбления, кражи и убийства…

Капитан задал вопрос, который интересовал всех.

— Что будем делать с Джо Массерией?

— Найдёте ДиДарио и тогда станет всё понятно. Если он работает на Джо, то пора разобраться со всем этим… — нахмурился я.

— На сходке «боссов»? — понимающе ухмыльнулся Волков.

— Да…