Родное гнездо

Глава 25. Тени прошлого

Он шел лишь вперед,

А где и кто ждет,

Так ли уж важно

В двадцать лет с половиной?

Он был рожден, чтобы бежать…

«Чиж и Ко», «Рожден, чтобы бежать»

Отлично! Первые же испытания «детки в клетке» показали, что помехи почти пропали. Значит, не зря они так долго плели сетку. И главное — теперь можно двигаться дальше. На сей раз Семен тщательно проработал схему, чтобы подаваемые напряжения не мешали чутким датчикам расслышать тихий шепот мозговых волн.

Отдельный модуль схемы вылавливал из полученного сигнала узкий диапазон частот, где мог оказаться альфа-ритм. По задумке, этот модуль должен определять, уснул человек или нет. Когда человек засыпал, модуль фиксировал альфа-ритм и подсвечивал индикатор. С этого момента реле времени, электронный сторожевой пес, начинало отсчет длительности сна.

Для решающего эксперимента друзья выбрали знакомую частоту, ведущую в коридор барака, где жарили картошку. Выставили время возврата на пять минут, чтобы сразу оценить, как все работает, уложили Торика, укутав его сеткой, и включили прибор.

Через три с половиной минуты зажегся светодиод: Торик уснул, а Семен засек время по наручным часам. Ровно через пять минут зажегся индикатор режима пробуждения — теперь прибор больше не подавал усыпляющие импульсы на электроды. Еще минуты через полторы индикатор альфа-ритма замигал и погас, а Торик, тщательно укрытый прозрачной сеткой, пошевелился и медленно потянулся руками к шлему.

Семен нетерпеливо спросил:

— Ну как, получилось?

— Все отлично! — Торик даже головой помотал, чтобы скорее сбросить с себя сонное состояние. — Спасибо тебе! Теперь можно погружаться и одному.

— Можно. Кстати, я там все, что мы считываем с мозга, подчистил от импульсов коммутации и вывел на параллельный порт. Посмотрел — сигнал вроде идет. Только не знаю, чем ты его читать будешь.

— Я пока тоже не знаю. Но верю, что когда-нибудь мы придумаем и чем читать, и чем анализировать эти сигналы. Надо еще нам потом…

— Знаешь, а я вот не уверен, — вдруг перебил его Семен и вздохнул. — Оксана с каждым днем все больше заводится. А тут такое дело…

— Поругались?

— Не в этом суть. Похоже, я скоро папашей заделаюсь, прикинь!

— Да ладно! Поздравляю!

— А вот не знаю, то ли поздравлять тут надо, то ли посочувствовать. Честно сказать, не ожидал я, что так скоро, и побаиваюсь, как оно все будет.

— Да все получится, Семен! — благодушно отмахнулся Торик.

— Откуда ты знаешь? — Тон друга стал жестче. — Ты ведь даже не пробовал. А я вот с Викой каждый день сидел, пока вся ватага охотилась за приключениями. Не особо радостное дело это — детей растить, но куда деваться? Оксана теперь напирает, чтоб я меньше по друзьям ходил. Так что не знаю даже, сможем мы еще с этим делом повозиться или нет.

— Ладно, мы с тобой и так очень здорово продвинулись.

* * *

Ноябрь 1985 года, Город, 20 лет

Словно услышав мысли Торика, ноябрьским вечером отец собрался с духом и решил испытать действие прибора на себе. Торик все подготовил, расстелил сетку Фарадея. Пока лоб щедро протирали электролитом, отец усмехнулся и сказал:

— Еще бы жары побольше, и ощущения как в Ираке: пот заливает глаза, а ты ничего с этим не можешь поделать — но надо, надо…

Надел шлем, улегся, продолжая ворчать, что вряд ли уснет при его-то бессоннице. Торик для пробы выставил частоту в середине диапазона и начал потихоньку добавлять амплитуду и раскачку. Как ни странно, всего через три минуты помигал и загорелся красный индикатор. Отец спал. «Интересно, что он сейчас видит?» — гадал Торик.

Через двадцать минут электросна Торик плавно понизил амплитуду до нуля и выключил прибор. В комнату осторожно вошла мама, узнать, как тут у них дела.

— Уснул и теперь так и спит, — тихо отчитался Торик. — Будить его?

— Не знаю. С одной стороны, пусть бы поспал, спит он сейчас плохо. С другой — вдруг ночью спать не будет, а завтра на работу. Нет, давай будить. Миша! Пульс нормальный, дыхание… обычное для спящего. Миша! Подъем!

— Мм? — завозился отец. — Уже утро?

— Уже вечер! — Мама для вида ворчала, но в душе радовалась, что все обошлось.

— Так я все-таки уснул? — удивился отец. — Надо же! Хорошая у тебя штука-то получилась.

— Ага. Машинка работает. И что ты сейчас увидел?

— Ничего.

— Совсем? Ни картинок, ни ощущений?

— Никаких намеков. Зато выспался, будто полночи уже прошло.

«Ничего» — как понимать такой результат? Причем аппаратура отработала четко — пошли импульсы, мозг уснул, и аппаратура поняла, что он уснул. А вот дальше… Не та частота? В этом месте мозга не было воспоминаний? Отец что-то видел, но не хочет рассказывать? Или все-таки с прибором что-то не так?

Надо бы на себе попробовать. Кстати! Пока все разложено и подключено, можно смоделировать ситуацию и попробовать выставить незнакомые параметры.

— Мам, я на полчаса пропадаю, не пугайся.

* * *

…Темнота. Покой. Тишина. Нарастающий шум! Яркий свет и движенье-мельтешенье. По лест-ни-це впри-прыж-ку! Ребята бегут, орут, толкаются. Девчонки визжат, они бы и не хотели спускаться так быстро, но задние ряды напирают. Слепящий солнечный свет в высоченные окна, да еще лампочки горят. Почему? Думать некогда, бежать, бежать вниз. Ой-ой, снизу поднимается массивная фигура в пальто. Фаина Павловна! Она пытается что-то сказать, чтобы успокоить живую реку второклашек. Какое там!

Узкое горло лестницы пройдено, поток выливается в коридор. Светло-зеленые стены, гардероб. Шапки, пальто, путаница, портфели, ботинки, шнурки… Что-то издалека кричит и показывает руками Бычков, но я его не слышу, кругом шум, гвалт, неразбериха. Пашка машет руками, но мне некогда, я скорее бегу домой, мне идти пешком, а он на троллейбусе, нам не по пути. Сейчас протиснусь через входную дверь и — свобода! А там затор. Почему так медленно? Что случилось? Улица-то ведь вот она, сейчас я туда…

Сильные руки хватают меня за пальто, другие приподнимают над землей, а ноги болтаются в воздухе. Нет! Вы что! Пустите! Мне не дают пройти. Меня тискают и бьют. Не изо всех сил, но умело и со значением, мол, цыц, не рыпайся, малявка. Стая черного воронья — у них везде свои порядки. Проворные потные руки лезут в карманы пальто и выгребают оттуда все, что находят. Какое гадкое, отвратительное ощущение! Меня выпотрошили и выпихнули на улицу. Все, давай, шагай, вот тебе твоя свобода, радуйся. Они занимаются следующей жертвой. Живой гадский конвейер.

Меня затопила обида. Это несправедливо! Несправедливо! Так нельзя! В карманах нашлось всего четыре копейки, но дело-то разве в этом! Дело в унижении, в липком и грязном обыскивании, в засаде, устроенной старшеклассниками на малышей. И главное — в том, что никому до этого нет дела, ни директору школы, ни Фаине Павловне, никому. Меня душат рыдания, я прошел почти километр и никак не могу успокоиться. Мало мне своих бед, так они еще и пуговицу на пальто оторвали. Теперь от мамы попадет. Плохо вижу — слезы застилают глаза, хлюпаю носом, мир переворачивается и… я вывинчиваюсь в привычную реальность. С глазами, до сих пор мокрыми от детских слез ярости и унижения.

Да уж… Далеко не все погружения в прошлое приятны и интересны. Некоторые воспоминания лучше забыть навсегда. Надо записать параметры, чтобы больше сюда не попадать. Никогда! Да и вообще, надо бы поосторожней с этим прибором. Вдруг он и правда оказывает на мозг вредное воздействие?

* * *

За завтраком поговорили с отцом.

— Так ты вчера совсем-совсем ничего не увидел?

— Совсем. Зато ночью видел яркий сон. Про жизнь, один случай из моего детства.

Торик вздрогнул, вспомнив о пережитом вчера унижении. А отец продолжал:

— Витя Зайцев. Ты же знаешь, мы с ним в детстве очень дружили.

Торик кивнул. Конечно, дядя Витя, тот самый, что сажал свои «ёлеки», чтобы они потом напоминали о нем. Кстати, ведь так и случилось…

— Мы как раз тогда научились делать воздушных змеев и часто ходили на Гневню запускать их. Там, на склоне горы, возникают нужные восходящие потоки, и змей хорошо взлетает, даже если сделан не совсем правильно. Но у Вити была большая мечта.

— Улететь на нем в дальние страны?

Отец рассмеялся и отмахнулся:

— Да нет. Он, конечно, романтик, но не пустой мечтатель. Его большая мечта состояла в том, чтобы совместить несовместимое. Витя очень хотел запустить змей на Гневне. Ночью. И чтобы там, в небе, на самом ветру горела свеча.

— Но, если ветер, он сразу погасит пламя, а без ветра змей не взлетит.

— Вот именно! — Отец торжественно поднял палец. — Я же говорю: совместить несовместимое. Нам понадобилось семь попыток. Шесть раз мы пробовали, и все время что-нибудь шло не так. Сначала наши испытуемые взлетали, но свеча сразу гасла — и это понятно и предсказуемо: ветер же. Потом мы защитили свечу стеклянной банкой — и теперь она горела, хотя змей оказался слишком тяжелым и не взлетал. Но я придумал стащить стекло от нашей керосиновой лампы, оно полегче будет.

— И получилось?

— Нет. Меня мама поймала. — Он даже слегка смутился.

Торик живо представил, как еще молодая бабушка София ловит маленького папу и строго отчитывает его, держа за ухо. Керосиновая лампа в хозяйстве — штука нужная.

— А как же вы тогда?..

— Просто чудом. Витя нашел на мусорке старую керосиновую лампу. Стекло с трещиной, но нам подошло. И вот тогда все получилось! Мы две ночи подряд запускали с Гневни змей со свечой. О, это такое ощущение — не передать! Будто ракету в космос запустили, не меньше! Представь: ночь, все спят, темнота, над Гневней ветер и ясные звезды. И мы с Витей вместе, в четыре руки, держим суровую нить, а где-то там, высоко-высоко, трепещет огонек свечи, наша воплощенная мечта. И она нам, мальчишкам, кажется ярче Луны и важнее Солнца, потому что мы сделали это чудо сами, своими руками!

— Представляю!

— Ну вот этот самый эпизод я видел сегодня во сне, момент чистого триумфа.

— Как здорово! И вы потом еще запускали?

— Нет. — Он помрачнел. — На второй раз ветер внезапно стих, змей рухнул на землю, и стекло разбилось.

— Жалко.

— Жалко, но мы все-таки добились своего: сделали невозможное!

— И правда. А ты об этом вспоминал недавно?

— Никогда. Я об этом вообще забыл, а ночью почему-то вспомнил. И, кстати, спал на удивление хорошо сегодня. Может, как-нибудь еще попробовать?

Надо же, как все устроено в жизни: всего один эксперимент перечеркнул долгий путь поисков. Причем не потому, что завел не туда, а чисто эмоционально. Отец был воодушевлен, а вот у Торика возникло прямо противоположное ощущение. Захотелось отложить прибор подальше. До лучших времен.

Так он и сделал. Спрятал его на несколько лет. Тем более что тут столько всего завертелось!