Родное гнездо

Глава 24. Помехи и Фарадей

Март 1985 года, Город, 19 лет

В марте вся страна опять целый день смотрела по телевизору «Лебединое озеро». Мрачный день классического балета превратился теперь в устойчивый символ похорон. Умер Черненко, который руководил страной чуть больше года. Рассказывали, что он задумал в стране большие перемены, решил выправить курс на более безопасный, но не успел — подвело слабое здоровье. Впрочем, в народе шептались и о других возможных причинах его скорого ухода. Народ ведь всегда найдет, о чем поговорить.

На следующий день после печального события на главную сцену вышел новый руководитель страны — Михаил Горбачев. Впервые за несколько десятков лет у власти оказался человек достаточно молодой — на тот момент ему было «всего-то» пятьдесят четыре года. Случай настолько небывалый, что западные СМИ тут же окрестили Горбачева «младенцем из ЦК».

Народные настроения переменились. Люди в кои-то веки сами, по своей воле, охотно смотрели выступления вождя! Где угодно: на работе, дома, даже в магазинах, где продавали телевизоры. Он говорил так живо, ярко и энергично, обещал множество перемен к лучшему. А в мае торжественно объявил о смене политического курса страны на «ускорение». Но для начала решил бороться с главным злом страны — пьянством, причем самым простым способом: полностью запретив продажу спиртного.

Народ пребывал в шоке.

* * *

В мае Семен снова занялся прибором. Он пока не был уверен, что с этой затеей хоть что-нибудь получится, зато подготовился к отладке: проштудировал справочник и притащил компактный осциллограф, чтобы видеть все, что происходит в схеме.

Первые же опыты показали, что такой подход не работает. Да, некие сигналы новая схема ловила. Но ведь в книгах не зря говорили о проведении ЭЭГ только в изолированных помещениях. В таких кустарных условиях, да еще при большом усилении, схема принимала множество помех от всего подряд: от сети, от соседних устройств и даже от паяльника, включенного рядом. Им мешало буквально все!

Эта проблема была друзьям хорошо знакома, поскольку оба в школе играли на электрогитарах. Там тоже досаждают помехи, поэтому либо применяют специальное включение звукоснимателей, либо гитаристу приходится постоянно прикасаться к струнам, независимо от того, надо это для музыки или нет. Но здесь такие подходы не работали. Нельзя надежно заземлить тело человека, а потом пытаться ловить, что там еле слышно шепчет его мозг.

Было бы здорово помещать человека в экранированную комнату, где совсем нет помех! Только где такую взять? Посмеялись, вспомнив одного мужичка, который делал себе шапочку из фольги, чтобы ушлые инопланетяне не украли его бесценные идеи. Ладно, у психов свои заботы, но им-то как быть? Пока эксперимент закончился провалом.

* * *

Пришел с работы отец. За ужином огорченные друзья рассказали о своих трудностях. Отец внимательно выслушал их и переспросил:

— Так все дело в помехах? В сетевых наводках?

— Не только в сетевых, они просто самые сильные, все забивают. — Семен нервничал, впрочем, это не мешало ему уплетать мамины котлеты за милую душу.

Отец помолчал, видимо, перебирая различные варианты.

— Задача в целом непростая, но в ограниченном объеме ее решить можно.

— Как это? — не понял Торик.

— В объеме одной комнаты. Или для одного человека. Есть такая штука, называется клетка Фарадея. Да, тот самый Майкл Фарадей, в честь которого названы микрофарады на конденсаторах, придумал ее в начале прошлого века.

— И как она нам поможет? — недоверчиво спросил Семен.

— На радиочастотах это бы не сработало. Но у вас огромная длина волны, поэтому для экранирования не обязательно делать сплошную стену металла, достаточно густой сетки.

Торик с Семеном перестали жевать и переглянулись. Оба знали физику, каждый на своем уровне, но такая простая мысль почему-то не пришла им в голову. Да! Можно сделать камеру из проволоки, чтобы она не пропускала помехи. Причем достаточно большую, чтобы внутри нее размещался человек. Камера экранирует помехи, значит, внутри, где находится человек, помех нет и можно ловить слабые сигналы!

Все сразу оживились, начали обсуждать конструкцию. Ориентироваться решили не на сидящего, а на лежащего человека. Тогда частью конструкции должен стать диван. С одной стороны — смешно и нелепо, а с другой — логично: ведь сама задача напрямую связана со сном.

Оставалась еще проблема электродов. Прищепки на ушах сводили всю их полезную теорию на нет. И тут неожиданно в разговор вступила мама. Как обычно, издалека и многословно, казалось бы, совсем не о том.

— А я вот позавчера к Тамаре Викторовне заходила чайку попить. Она у нас в поликлинике физиотерапевт. У них там много всяких аппаратов в кабинете — и для прогреваний, и для диагностики. Помнишь, я тебя водила уши греть на УВЧ?

Торик вяло кивнул. Про свои непутевые уши, которые в детстве вечно болели, он вспоминать не любил.

— У них там поставили энце… как там, в общем, ЭЭГ-аппарат. Снимают картину мозговой активности пациентов.

С этого момента всем стало интересней.

— Я думала, их надо брить наголо, как раньше, пациентов-то. А она говорит — нет, теперь уже не надо. На голову надвигают такую штуку… — Мама провела рукой по волосам и сняла ободок. — Вот такую примерно, только там зубцы металлические и подлиннее, а штук их поменьше, где-то десяток. И все работает.

— А это идея, между прочим! — обрадовался Семен. — Такая гребенка мне гораздо больше нравится, чем наши прищепки. Спасибо, теть Вер, и котлеты, кстати, у вас замечательные!

— Слушай… — Мысль Торика побежала дальше. — А мы сможем снимать сигнал с тех же электродов, на которые подаем напряжение?

— А как? Мы туда подаем до семи вольт, а ловить пытаемся в тысячи раз меньше.

— Так ведь сигналы импульсные, а в схеме ты точно знаешь, в какой момент времени напряжения подаются, а в какой — нет.

— И что?

— Ты можешь «слушать» только в периоды затишья.

— Как это?

— «Здесь играем — здесь не играем», — вспомнил Торик любимую присказку Семена в ансамбле. Потом тут же пояснил мысль. — Здесь мы подаем напряжение — и не слушаем. А здесь только слушаем — и ничего не подаем.

— Тогда у нас еще одна мощная помеха пойдет от этих включений-выключений. Хотя… «Тут надо… техницки!» — подмигнул Семен, цитируя мультик про Фоку.

— Вот и отлично, — подытожил отец. — Тогда с нас — клетка Фарадея.

— А с меня — еще одна схема. — Семену, как всегда, не терпелось перейти к практике. — И там надо будет коммутировать не один ключ, а два, причем…

Торик быстро потерял нить его рассуждений, но кивать не перестал. Не из вежливости. Просто так Семену было проще думать.

* * *

Июнь 1985 года, Город, 20 лет

— …Уверен, многие из вас, сидя в этом зале, недоумевают: зачем проходить летнюю практику именно у нас, на электроламповом заводе? Зачем сейчас кому-то нужны лампы, если есть такие хорошие транзисторы и микросхемы? Так я вам скажу, что второй вопрос заодно отвечает и на первый. Как? Вспомните всего два применения.

Сидевшая рядом короткостриженная Рената страдальчески закатила глаза: сколько можно! Торик усмехнулся, а директор завода продолжал:

— Первое — телевидение. Кто мне скажет, на чем сейчас делают телевизоры?

— На транзисторах, на микросхемах, на микросборках, — послышались ответы.

— Правильно, а изображение в телевизоре вам кто показывает? Кинескоп. А это, как ни крути, — радиолампа. Транзисторных кинескопов еще не придумали. Но! Откуда в телевизоре берется сигнал? Кто его передает?

— Останкинская телевышка!

— Правильно. Ну или Шуховская, на Шаболовке. Там самое современное транзисторное оборудование, но знаете, что я вам скажу? Самые последние, самые мощные каскады все равно делают на огромных радиолампах. И будут делать, потому что в таких режимах и на таких мощностях ни один транзистор работать не сможет, как его ни охлаждай, какие схемы ни придумывай. Только лампы. Ничего лучше пока нет. А значит, мы нужны, и будем нужны. Но есть и второй момент. Они…

— Страшнее атомной войны! — схохмил один из студентов противным фальцетом, спрятавшись под стол, чтобы хулиганство осталось безнаказанным.

— А ведь ты прав, молодой человек, — вдруг сказал директор, усмехнувшись. — Давай вылезай, раз такой смелый, и расскажи нам, что будет с транзисторной техникой даже при далеком ядерном взрыве.

— Что-что, — прогудел шутник уже нормальным своим голосом, — все расплавится.

— А если уцелеет? — наседал директор.

— Да как она уцелеет, если везде лавинные пробои начнутся? Сдохнет она. Нам на военке рассказывали.

— Вот! А ламповый передатчик — как огурчик! Только взрыв отгремел, пыль стряхнули, дунул-плюнул, и он опять работает как новенький. Поэтому нам нужны не только огромные радиолампы для телевизионных передатчиков, но и многие другие. Так что рано, рано нас списывать со счетов! И вот еще что…

Он вдохновенно и пылко говорил еще полчаса, а потом поделил всех студентов на подгруппы и рассказал, к какому цеху завода прикрепляется каждая из подгрупп. Торик оказался на одном участке вместе с Ренатой. Ему было интересно. А ей — все равно.

* * *

Плести так плести! И вот уже Торик с отцом перемотали огромный моток изолированного провода и теперь плетут большую сеть. Больше, конечно, отец — у Торика «руки не из того места растут». Но и он старается делать что может.

Отец все детство подсмеивался над «любимой работой» Торика — сидеть на доске, пока отец ее пилит. Вроде бы дело бесполезное, но так доска хотя бы не трясется, ее реально легче пилить. «Хоть какая-то польза», — говорил отец.

Теперь они плели сеть, не очень густую. Расстояние между ячейками сантиметра два-три, но в местах пересечения продольных и поперечных «нитей» оба провода перекручивали друг вокруг друга, зачищали от изоляции, а соединение пропаивали. Работа нехитрая, но муторная и кропотливая. Поскольку проволока достаточно тонкая и гибкая, решили сначала сплести некое полотно, потом снизу из него «вылепить» плоскую подложку, а сверху — нечто вроде прозрачной крышки, чтобы накрывать лежащего на диване человека.

По-своему подключилась к процессу и мама. Она не плела и не паяла, зато предложила нижнюю поверхность накрыть простынкой, чтобы проволока не впивалась в тело лежащего и не мешала ему засыпать. Потом вместе решили, что одной простынкой не обойдешься, подобрали тонкое одеяло, свернули его вдоль пополам, и получился матрасик. С плетением провозились весь вечер, но до конца так и не доделали. Все устали, но согревало приятное ощущение синергии — ведь они все вместе делали общее дело, каждый свой кусочек, в прямом и в переносном смысле сплетая единое общее целое.

Ночью Торик попытался осмыслить это ощущение. Почему такого не бывает в других случаях? Когда они всей семьей делают уборку, скажем? Или если идут в магазин что-то покупать, как недавно купили новейший проигрыватель. Вроде тоже вместе, все те же люди, с общей целью… А синергии нет. Есть просто совместное дело. А в чем разница? В том, творчество это или нет? Или в каком-то внутреннем настрое? Пожалуй, второе ближе к истине, — решил он. Например, когда они в его детстве отправлялись в большой байдарочный поход, синергия тоже мягко согревала их, хотя там творчества не было. Да, пожалуй, дело в настрое.

* * *

Загадочный полумрак горячего цеха пышет жаром. А двое студентов замерли — стоят и смотрят, не замечая, что вцепились друг другу в рукава.

У бегунов — мощные ноги, у стрелков — зоркий глаз и твердая рука. А у этого мастера — накачанные щеки, нечеловечески раздувшиеся, совсем как у трубача, когда тот берет свое «высокое до». И еще странное лицо — одновременно бледное и красное — полосами. Бледное оттого, что мастер редко бывает на солнце, работает всегда в помещении. А красное — ведь каждый день и час рядом с ним плещется жаркое пламя.

Он движется неторопливо, без спешки, но не тратит ни одной лишней секунды. Каждое движение отработано, одно перетекает в другое, как в медленном танце. Вот взял свою длинную стеклянную трубку, легко зачерпнул ею раскаленное до желтого огня варево, отщепил от общей массы точно отмеренную каплю, сияющую так, что больно смотреть. В помещении сразу стало жарче, и Торик с Ренатой невольно отступают на пару шагов, инстинктивно прикрыв пылающие жаром лица ладонями. Но смотреть-то хочется!

А мастер уже вдыхает жизнь в эту каплю, она становится все больше и темнеет, переходя от желтого к оранжевому, красному, темнеет, уходит в невидимый инфракрасный, продолжая обдавать опасным жаром. Мастер дует в свою адскую трубку и одновременно легонько поворачивает ее, чтобы капля — а теперь это уже целый баллон размером с пятилитровую банку — увеличивалась в размерах ровно так, как задумано. Зрелище просто фантастическое — в нем соединяются изощренная магия стеклодува, опаляющий жар, плавность и точность движений, победа человека над стихией огня и выверенная до мелочей технология. А еще незримая, но очень важная составляющая: сила духа — в самом прямом, а не переносном смысле — то, как, когда и насколько сильно мастер дует в свою трубку.

Он не отвлекается. Критичный, переломный момент не пройден, и все еще может пойти наперекосяк. Вот стеклянная колба приобрела нужный размер и начала твердеть, по стеклу брызнули тонкими струйками радуги и тут… Неуловимым движением мастер перерезает «пуповину». Все! Огромная колба, «корпус» будущей мощной радиолампы, стоит на постаменте и остывает, обретая окончательную форму и прочность. Теперь уже ничего не исправить. Если что-то получилось не так, колбу разобьют на кусочки и отправят на переплавку. Стекло это очень дорогое, легированное, и терять его никак нельзя.

Очарованные процессом, Торик и Рената наконец сбрасывают наваждение, расцепляют узел свившихся змеями рук и выходят из горячего цеха вслед за технологом, которая уже давно призывно машет им, аккуратно, стараясь не мешать работе мастера. Да, время уходит, но как пропустить такое зрелище?

На обратном пути разговорились.

— А ты всегда волосы короткие носишь?

Рената небрежно стряхивает со лба пот куда-то под ноги, легко ворошит свой ежик и лишь тогда отвечает:

— Ой, нет, ты что! Волосы у меня были просто шикарные. А потом мою парикмахершу позвали на конкурс в Москву. И она предложила мне стать моделью.

— Получилось?

— А то! — В ее глазах на миг блеснул задорный огонек. — Мы с ней заняли первое место! Она мне сделала совершенно невероятную фигурную прическу, настоящее произведение искусства! Меня все фотографировали, а ее поздравляли.

— Здорово! Ну что, пойдем в цех?

— Как-то мне нехорошо, может, перегрелась? Давай немного на улице посидим, вот здесь, на скамейке, проветримся. Ну вот, прическу-то она мне сделала отличную, только разобрать ее нам потом не удалось. Она переживала, что все может развалиться, залила всю конструкцию лаком, вплела какие-то штучки, чтобы держалось. И потом… в общем, так и пришлось нам все это дело состричь. А новые волосы у меня так и не выросли, теперь хожу с короткими.

— Но тебе идет.

— Да, мне все так говорят. Хотя на самом деле у меня нет выбора. Волосы как будто обиделись: не растут.

— Бывает же. Зато ты знаменитость!

— Это что! На свадьбе меня официально признали самой экстравагантной невестой!

— Рената, а ты замужем?

— Конечно. И давно. Не знал? Представь — я вся такая вот, почти лысая хожу. Любая фата на мне смотрится как кошмар психбольного. И что делать?

— Отменить свадьбу?

— Еще чего! Мы с моей портнихой все-таки вышли из положения! Я была самой заджинсованной невестой, прикинь! Джинсы на попе, джинсовая курточка, вот эта, кстати. И еще — та-дам! — единственная в городе полностью джинсовая фата!

— Класс!

— Не то слово! Про меня был репортаж в газете. Ладно, вроде нагулялись, пошли работать?

* * *

Плетение сетки Фарадея завершалось. Торик с отцом обсудили детали ее конструкции и придумали верхнюю часть механически и электрически не отделять от нижней, а раскрывать сетку, как книгу. «Залезать в книгу» Торику нравилось гораздо больше, чем накрываться крышкой, хоть и прозрачной. Похороны бабушки Саши помнились слишком ярко.

Наконец экранирующую сеть доплели, изогнули нужным образом. Примерили к дивану. Мама подстелила матрасик. Торик попробовал прилечь и укрыться сверху экраном. Тут же обнаружились два недостатка. Сетка оставалась «вещью в себе» и не имела внешнего соединения с будущей схемой. И еще она не смыкалась: не было возможности закрыться внутри нее, всегда оставались просветы.

Оба препятствия сразу устранили. Припаяли к узлу одной из ячеек толстый провод, хорошо закрепив его механически. Он пойдет к схеме и станет заземлением, именно по нему будут уходить помехи.

А в качестве держателя отец придумал из той же проволоки навертеть шесть крючочков. Если залезть в «кокон», можно изнутри в нем «запереться», и тогда края смыкались, а экран полностью закрывал человека от внешних электрических полей и наводок, но не мешал ему ни дышать, ни смотреть.

Ну вот, клетка Фарадея готова. Торик для пробы забрался в новый кокон и застегнулся. Отец не смог удержать улыбки: «Детка в клетке!»

Да, для родителей дети любого возраста остаются в первую очередь их детьми.