Ревизор: возвращение в СССР 48

Глава 14

Москва, Мослегавтотранс

Как говорится, никогда еще Штирлиц не был так близок к провалу!!!

– Ну, виноват, – с улыбкой развёл руками я.

Эх, блин, запланировал‑то вроде всё красиво, только не учёл свою известность. И тот факт, что я в этом поле уже знатно наследил. Ну, теперь у нас точно не получится доверительный разговор по пятому таксопарку.

В XXI веке за статью, после которой тебя начальство гоняло в хвост и гриву, крупный чиновник вообще бы очень обиделся и мог бы меня и из кабинета погнать запросто. Но это всё же Советский Союз, и к прессе тут огромное уважение. Тем более к журналисту, который оказался способен как следует нагнуть людей, с которыми сейчас общается, при помощи своего фельетона. Начнёшь с ним отношения портить – мало ли, он разозлится и снова потом про себя в газетах увидишь что‑нибудь нелицеприятное тиражом несколько миллионов экземпляров с последующими оргвыводами начальства…

Так что, может, персонально он что‑то против меня и затаил, но на нашем разговоре это никак не сказалось: по‑прежнему улыбки, шутки, абсолютно никакого негатива ни в жестах, ни в словах.

А потом Ященко и вовсе нажал на селектор и велел:

– Принеси‑ка нам, Наталья, номера газеты «Труд» за эту неделю. У вас же, товарищ Ивлев, что‑нибудь, наверное, выходило за эту неделю?

– Да, должна была выйти одна статья в среду, – скромно сказал я. – Я, правда, еще не успел ее посмотреть.

– Вот, и я ещё не успел ознакомиться, – развел руками директор Мослегавтотранса. – Вроде и праздник был, а дел всё равно много скопилось. Значит, как раз вчерашняя газета. Так, Наталья, принеси мне просто вчерашнюю газету «Труд». Посмотрим, что вы, товарищ Ивлев, новое написали…

Принесла она номер газеты буквально через минуту. А там, на первом развороте, моя фамилия, фамилия главного редактора рядышком, и красивая фотография Фиделя сверху текста. Ага, всё же, как я и думал: они с моей фотографии увеличили его изображение. Именно то выражение лица и та же самая поза, что были на принесенной мной фотографии.

– Ого, – сказал начальник, пробежавшись по тексту глазами, – вот теперь я понимаю, откуда у вас такой загар. Ну и как оно там, на Кубе?

Вздохнув, я начал рассказывать. Да, блин, не учёл я своей известности, когда шёл сюда на разведку. Все мои коварные планы узнать, как пятый таксопарк оценивается начальством, похоже, провалились.

Но не всё так плохо оказалось полностью. Когда уже пришла пора профоргу ввести меня на лекцию, Дмитрий Романович сказал мне:

– А за ту статью, за те сигналы по нашим таксопаркам – большое спасибо. Выводы мы все сделали, три выговора влепили, и поощрили руководство пятого таксопарка. Только их таксисты оказались на высоте, не став проворачивать эту афёру с вокзалами.

Этот таксопарк, кстати, и сейчас у нас один из лучших, если не самый лучший. Чувствую, по итогам этого года, если такой настрой у руководства таксопарка сохранится, возглавит наш список отличников.

– Очень рад, что моя помощь пригодилась, чтобы сделать работу такси в столице лучше. Всё же такси – это не только быт москвичей, но и репутация Москвы перед гостями нашего города, – радостно ответил я, случайно все же получив нужную мне информацию.

– Вот‑вот, правильно, – закивал начальник. – Про это многие как раз почему‑то не думают. А ведь тут же у нас в Москве иностранцев побольше, чем в любом другом городе Советского Союза. Вот так вот, как в описанном вами случае, если их дурить будут, это какое же впечатление у них останется от нашего прекрасного города и от всего Советского Союза? Они ж потом по возвращении к себе десятилетиями будут рассказывать, как их обманули в СССР. Так что да, товарищ Ивлев, с такими фактами мы боролись и нещадно бороться будем и дальше.

Вышел из кабинета, не совсем понимая – это просто такая красивая речь была сказана только чтобы произвести на меня впечатление, или он в самом деле сказал то, что думает? Но потом всё же махнул рукой – это чистой воды риторика. При таком его настоящем непримиримом настрое на борьбу с нечистыми на руку таксистами, в таксопарках и шанса бы не было на все те нелегальные виды активности, что они там повсеместно реализуют. С его‑то полномочиями не так и сложно было бы к ногтю их прижать, устроить те же самые совместные рейды с ОБХСС, к примеру. Естественно, проводя их неожиданно для руководства таксопарков.

Одна только беда вполне могла бы быть – в горкоме не нужны никому все эти уголовные дела и разоблачения. Так что такого ретивого начальника, борющегося за чистоту рядов сотрудников таксопарков возбуждением уголовных дел, могут и с работы под каким‑то благовидным предлогом снять. И он, скорее всего, это тоже прекрасно понимает.

Лекция, не приходится удивляться, у меня была по Дню Конституции. Конечно, я всю её построил вокруг свеженаписанной статьи, что с утра в «Труд» отвёз.

Ну и ничего, что они потом всё это в «Труде» прочитают. Во‑первых, не все прочитают: большинство какие‑то другие газеты выписывает всё же. А во‑вторых, даже если прочитают, реакция у них будет на это сугубо положительная: что товарищ советский корреспондент снизошёл до них и поделился с ними своими наработками для статьи, которую аж в самом «Труде» напечатали.

В общем, никаких для себя проблем я в этом абсолютно не вижу.

Тема была благодатная и много раз мной уже отработанная. Ясно, что большинство народу вовсе не задумывалось, что бесплатная квартира бывает только при социализме. Так что мои примеры о том, как американские банки отбирают квартиры, выданные в ипотеку, после того как человек после десятилетней, к примеру, выплаты кредита потерял работу и больше платить не может, нашли горячее сочувствие.

Будь аудитория попроще – завод какой‑нибудь, – наверняка уже и гневные выкрики с рядов бы начались о том, что себе позволяют империалисты: честного трудового человека вместе с детьми на улицу выкидывать только потому, что он работу потерял.

Но здесь, конечно, у нас были сплошные чиновники. Они себе такой чистосердечной реакции не позволили. Просто хмурили брови и недовольно качали головами, переживая за судьбу простого американского работяги в мире злобного капитализма.

В общем, лекцию приняли «на ура». Опять же, учитывая статус организации, где я сейчас работал, никакие сомнительные вопросы и в принципе не могли быть заданы. Чиновники всё же о своей карьере очень сильно пекутся, и ни в коем случае не захотят быть даже заподозренными в том, что они неправильно идеологически мыслят. Это не рабочие на заводах, что могут высказать что-нибудь, не задумавшись, что это чистой воды антисоветчина, лишь бы впечатление на Маньку, что рядышком сидит, произвести. Мол, смотри, как я лектора прилизанного в костюмчике своим пролетарским вопросом аж в оторопь ввел!.. Тут все люди продуманные сидят.

***

Москва, КПК ЦК КПСС

Владимир Лазоревич сидел в некотором смятении за своим столом и задумчиво щёлкал зажигалкой, внимательно следя за появляющимися и исчезающими язычками пламени. Была у него такая привычка, что позволяла ему успокоиться. Что хорошо, совсем безвредная, учитывая, что некоторые с той же целью водку стаканами пьют.

Вот, наконец, и заметили по-настоящему те доклады, которые писал для него Павел Ивлев, и он регулярно предоставлял их для рассмотрения Политбюро ЦК КПСС.

Нет, правда, и до этого было пару скупых упоминаний от помощников членов Политбюро, которые заинтересовались этими докладами по поводу научно‑технического развития и тех его выгод, которые можно использовать для ускоренного развития советской экономики.

Но вот сейчас заметили, так заметили, нечего сказать. 10 декабря 1973 года стартует очередной двухдневный пленум ЦК КПСС, на котором и Брежнев лично будет выступать. Там же будут с докладами выступать и председатель Госплана, и министр финансов. Будут утверждать проект Госплана развития народного хозяйства СССР и государственного бюджета СССР на 1974 год.

И, что выбивалось из привычного сценария, ему предложили сделать доклад по необычной теме, выбивающейся из привычных рамок пленума. Какие научно-технические новшества можно внедрить в советскую экономику в 1975 году, вдумчиво проработав их за следующий, 1974 год и выделив соответствующие бюджеты?

На прошлых пленумах ничего похожего и в помине не было.

Межуев, не доверяя своей памяти, на всякий случай полез и прошерстил всю информацию по тем пленумам. Да, он в них тоже участвовал, но мало ли был с кем‑нибудь интересный разговор или просто отвлёкся на какие‑то собственные мысли, пропустив какой‑нибудь доклад?

Нет, ничего подобного на них не было.

Хуже всего то, что он не знал, чья именно эта инициатива. Его просто поставил в известность председатель КПК, велев готовиться к этому докладу. При этом он точно знал, что так дела не делаются. Меньше недели до Пленума осталось… Обычно такие доклады дают за несколько месяцев. Это очень настораживало…

А ведь с такого рода вещами не шутят. Если точно не знаешь всю подноготную появления вот такого решения, то оно может означать всё, что угодно. Как искреннее желание действительно за счёт новых средств НТР ускорить развитие советской экономики, заслушав этот доклад и решив что-то внедрить по его итогам, так и вполне возможную попытку кого‑то из старых влиятельных врагов свести с ним счёты. Второе вполне возможно тоже, к сожалению. Предложить выступить с этим докладом, чтобы потом, задав парочку язвительных вопросов, показать всю глубину его некомпетентности. А ведь с этой целью можно же и других подговорить, чтобы не один только человек каверзные вопросы задавал, создав атмосферу умных людей в зале и тупого Межуева на сцене…

Не секрет, что из‑за его принципиальности врагов у него много. И пока он не выступит с этой речью и не увидит реакцию на неё, он не будет до конца знать, что именно происходит: первое тут наличествует или второе.

Так что совсем непонятно: эти доклады от Ивлева настолько хороши, что вызвали желание внедрять их в экономику? Или то, что в них содержится – вообще неважно, с ним просто хотят свести счёты? Чертовски хороший вопрос, не правда ли?

Наконец он совладал со своими нервами и тут же отложил зажигалку в сторону. Надо приниматься за работу.

Нажав интерком, он велел:

– Таисия Григорьевна, немедленно соберите мне все копии докладов, поступавших из Верховного Совета за подписью Павла Ивлева, и принесите в мой кабинет.

– Только за этот или за прошлый год? – удивлённо спросила секретарша.

– Я сказал – все копии за всё время нашего сотрудничества. Приступайте.

– Поняла, – сказала Таисия Григорьевна немного недовольным тоном.

«Нет, ну а что за идиотское уточнение она попыталась сделать? Все – значит все. Почему бы его мог заинтересовать вдруг исключительно только 1973 год?» – немного раздраженно подумал Межуев, и понял, что ни черта он не успокоился. Все же весь на нервах…

Оставшиеся до доклада дни придётся, отложив все другие дела в сторону, шерстить эти доклады, и искать из них те идеи, которые уже, с его точки зрения, вполне реально можно будет внедрить. Потому что нет ничего хуже, чем если он предложит что‑то, что нужно внедрять, а потом все полетит под откос. Поверят, выделят бюджет, а потом окажется, что эта вещь принципиально невнедряемая. Технология слишком сырая, к примеру…

Может быть, кстати, если эта инициатива выдвинута его врагами, на это и сделан весь расчёт. И тогда, выступив с речью, он сразу и не узнает, какова задумка с этим предложением выступить с докладом с высокой трибуны была заложена. Вполне может быть, что свести счёты с ним хотят по итогам 1975 года, в надежде, что он для его внедрений окажется провальным…

Нельзя допустить, чтобы даже часть его предложений просто сожрала бюджетные деньги без видимого эффекта. Значит, отбирать проекты для внедрения ему необходимо, исходя и из этой тоже перспективы…

Поэтому ему нужны либо те предложения от Ивлева, которые можно реализовать за один бюджетный год, либо то, что заведомо нужно реализовывать несколько лет.

В первом случае проект будет реализован, и придраться будет не к чему. Во втором случае с самого начала будет отчётливо видно в документации, что финансирование требуется обеспечивать несколько лет подряд для достижения каких‑то значимых результатов.

И со временем до получения видимого позитивного эффекта тоже надо все тщательно рассчитать. Мало ли какие дополнительные препятствия возникнут на пути реализации этого проекта? Вот на что можно всегда рассчитывать, так это на различные дополнительные препятствия.

Ну что же, ему предстоит серьёзная работа. Ведь за всё то время, что Ивлев еженедельно подавал эти доклады, им были представлены в них уже сотни предложений по конкретным технологиям.

«Интересно, на каком уровне он сам, как начинающий экономист, в них разбирается?» – подумал Межуев.

Возможно, после того как он отберёт все технологии, по назначенным им самим критериям, имеет смысл парня вызвать и с ним проработать их дополнительно, непосредственно перед тем, как выступать с готовым докладом на Пленуме…

Ну ладно, время покажет.

***

Москва, МИД

– Андрей Андреевич, пришёл отчёт по запросу, что мы сделали на Кубу. – доложил помощник, положив четыре скрепленных листка бумаги перед министром на стол. – И вы знаете, я думал, что прошлое письмо от посла Забродина было любопытным. Но оно ничто по сравнению с этим отчётом.

– Да вы меня, право, интригуете, Павел Васильевич, – хмыкнул Громыко, беря с интересом доклад в руки и открывая первую страницу.

И, да, дочитав этот доклад до конца, он полностью согласился со своим помощником. Полученная информация была экстраординарной.

Громыко даже стало обидно, что он этого Ивлева сразу не раскусил, легкомысленно к нему отнёсся из‑за его молодости. Ну как иначе‑то? Восемнадцать же лет. Студент ещё, третьекурсник. Но, видимо, этот парень из тех, кто молодой да ранний.

Андрей Андреевич был потрясён тем, что тот учудил на этом выступлении в Совете министров. Да он же для кубинцев сформировал программу внешнеполитической и внешнеэкономической экспансии! А помимо этого ещё и набросал пару программ модернизации значимых для экономики острова отраслей: сахаропереработки и туризма.

При этом, поганец такой, ни о какой из своих подобных задумок в адрес кубинцев, он, похоже, в СССР никого не проинформировал.

А ведь Громыко теперь оказался в крайне щекотливой ситуации. Если он сейчас тревогу по этому поводу забьёт и побежит предупреждать ключевые министерства, в которые Фидель может обратиться по этим вопросам, что Ивлев ему там предложил развивать, то достаточно быстро может выясниться, что лично он – министр иностранных дел Советского Союза, дал Ивлеву, по сути, индульгенцию на такую вот деятельность. Ну а как иначе будут интерпретированы его слова, которые он в международном разговоре, звоня на Кубу, сказал послу?

Много он чего тогда наговорил Забродину, будучи возмущён тем давлением, которое на него Фидель Кастро оказал по поводу этого самого молодого бестолкового журналиста. Он же его тогда искренне бестолковым молодым парнем считал. Кто ж знал, что тот такой продуманный в сфере экономики и международных отношений, что настолько толковые советы будет кубинцам давать?

И, похоже, это явно не все советы, что он кубинцам предложил. Что‑то такое же еще наверняка было перед его выступлением на Совете министров – в личном общении с Фиделем и Раулем Кастро, которое он счёл, по поступившей ему не совсем, видимо, достоверной информации, простым несанкционированным МИД интервью.

Ну а что он должен был тогда думать? Восемнадцать лет – это возраст, когда и от журналиста‑то в принципе рановато ожидать какого-то профессионализма. Тем более в такой серьёзной газете, как «Труд». Кто же мог подумать, что в этой юношеской голове, помимо энтузиазма, ещё и такой кладезь экономических и политических стратегий заложен?

Громыко даже тут же припомнил ряд своих красочных эпитетов в адрес дальнейшей деятельности Ивлева на Острове Свободы. Что он там сказал? Что пусть Ивлев теперь хоть голым будет танцевать на крыше президентского дворца – посольству обращать на это внимания никакого не надо.

А все международные разговоры, это на его уровне не секрет, КГБ записывает и изучает. И хотя теоретически любые разговоры, в которых участвуют члены Политбюро, КГБ прослушивать не имеет права, но кто же докажет, что они это делают, если они это делают тихонько, никому об этом не рассказывая?

Так что, если вся эта ситуация всплывёт, а потом окажется, что он лично поднял переполох, перед этим сделав фактически всё, чтобы посольство Советского Союза самоустранилось от разрушительной деятельности Ивлева на Кубе, и, более того, не препятствовало ей… То в этой истории он выглядеть будет, когда всё это всплывёт, чрезвычайно бледно. Более того, даже как какой-то шизофреник. Сначала велел Ивлеву не препятствовать, а потом тревогу поднял из-за его деятельности…

Да что там в КГБ… Наверняка и в посольстве на Кубе слишком много человек обо всём этом узнало. Посол же был обязан инструктировать членов своего посольства после его звонка. И вполне мог передать некоторые из фраз Громыко своему персоналу для того, чтобы они как можно серьёзнее к его поручениям отнеслись.

Да, министров, когда они лично звонят послам, активно цитируют, если не указано молчать об этом. Так что Забродин не виноват, это обычная практика. Получено указание сверху – необходимо детально донести его до сотрудников.

А ведь в этом же посольстве и военсоветник тоже в штате имеется, – покачал головой Громыко. – А военсоветник, естественно, всё важное, что услышит в разговорах в посольстве, в ГРУ докладывает.

Так что то, что он отдал этот приказ Забродину, утаить уже практически невозможно. Поэтому возмущаться ему по этому поводу абсолютно не с руки.

Получается, в силу сложившейся ситуации, если что‑то такое начнёт всерьёз обсуждаться в Москве, ему надо занимать либо нейтральную, либо даже позитивную, одобрительную сторону.

Да, скорее даже не нейтральная позиция, а именно одобрительное отношение к такого рода инициативам и станет для него в наибольшей степени выигрышным.

Тогда, если всплывёт эта информация о его указаниях дать Ивлеву зелёный свет на Кубе, можно будет пожать плечами и сказать: «Да, а что такого? Я с этой информацией был раньше ознакомлен и счёл, что она окажется полезной для наших кубинских друзей. Или вы считаете, что единственный оплот Советского Союза в Латинской Америке не должен быть максимально экономически развит за счёт высказанных Ивлевым на Совете министров Кубы инициатив? Толковый молодой человек, и вещи он правильные сказал. Кубе надо крепко становиться на ноги в экономическом плане».

Помощник его тихонько помалкивал, наблюдая в тишине за размышлениями министра, отражавшимися, несомненно, на его лице. Громыко был уверен, что он тоже осознал уже всю пикантность сложившейся ситуации. Умнейший человек. Другой его помощником работать бы не смог.

– А принесите‑ка мне снова все бумаги, которые у нас собраны по этому Ивлеву, – распорядился ему Громыко. – Надо в конце концов, понять, что это за сюрприз такой нарисовался в лице этого молодого парня, который мы сразу в полной мере оценить не смогли.

– Но мы же его, Андрей Андреевич, оценивали так, как нам его подали – как молодого по возрасту журналиста, который должен быть неопытным и бестолковым, – развёл руками помощник, вставая из‑за стола, чтобы идти выполнять поручение. – Я же сам, когда этот отчёт Забродина прочитал, в полном шоке был. Ну кто бы мог подумать в здравом уме, что вот такие предложения вчерашний школьник может кубинцам выдать? И, кстати говоря, возможно, стоит подумать о том, что это и не его собственные идеи. А кто‑то его на Кубу с этим поручением‑то и отправил.

Громыко в удивлении посмотрел на помощника. Вот не зря он только что его сам же мысленно охарактеризовал как умнейшего человека.

Да, конечно, тот дольше времени думал над отчётом с Кубы. Вот и добрался сам до этой мысли, до которой он лично ещё не успел дойти. Но тем не менее добрался же.

И теперь ещё и над этим предстоит очень серьёзно подумать. Если помощник прав, то кто мог вот так вот настропалить этого молодого человека, отправив его якобы в отпуск на Кубу с семьёй? А на самом деле, вполне возможно, с самого начала задумав всю эту хитрую комбинацию. Помочь попасть Ивлеву на приём к Фиделю и Раулю под видом ищущего интервью журналиста – как бы потом Фидель это ни отрицал – и довести всё вот до этой финальной стадии: с выступлением в Совете министров с планом экономического и внешнеполитического развития Кубы.

«Фух, – подумал Громыко, – кажется, сегодняшняя ночь будет у меня бессонной».