Ревизор: возвращение в СССР 31

Глава 6

Святославль.

Немного придя в себя, Левичев начал осторожно наводить справки про потрясшую его историю с каннибализмом. Первая мысль у него была, что надо выяснить, кто ведёт это дело, да свести с ним знакомство, пока его самого, как нового владельца квартиры, где произошел весь этот ужас, в милицию не вызвали… Лучше самому прийти, чем по повестке, все же. А то еще начнет его на работе милиция разыскивать, так немедленно поползут слухи, что он в чем-то плохом замешан. Ну и авось удастся вытянуть что-то из следователя по этому делу, а то надо же, хотя бы, понимать, когда можно будет продолжить обмен на Брянск. Дочке в институт там поступать в июле, а жилья до сих пор нет. Это если вообще после всего этого кошмара удастся эту квартиру на Брянск обменять…

Осторожно расспрашивая знакомых о происшествиях в городе, он с облегчением пришёл к выводу, что никто ни о чём таком не слышал. По мнению жителей Святославля, ничего ужаснее аварии пару дней назад между легковушкой и грузовиком, когда при этом случайно собаку задавили, в городе не произошло. Похоже, милиция бережет население от страшной тайны про каннибалов в городе. Ничего удивительного для страны, где все знают, что самолеты пассажирские периодически разбиваются, а в газетах об этом ни слова не написано… Хорошо, что я прямо про людоедов не спрашивал, — подумал он. — А то за сумасшедшего приняли бы.

Чтобы найти того, кто ведет предварительное расследование, он позвонил старому знакомому из милиции. Но тот категорически отрицал, что кто-то вообще ведет дело по каннибализму. И с огромным интересом спросил у него, не напекло ли ему по весне голову? Каннибалы и Святославль… Какая вообще может быть взаимосвязь?

Милиционер этот был надежный, Левичев исправно дарил ему подарки, и он раньше никогда его не подводил. Так что до Левичева стало доходить, что его красиво обвели вокруг пальца. Не было никаких каннибалов в его новой квартире, просто жильцы притащили туда знакомого милиционера, который и придумал эту историю, чтобы его облапошить. Не у него одного знакомые в милиции есть, конечно же. Да ещё эти жлобы, Корольков и Шмаков, на семьдесят рублей его грабанули…

Такая злость охватила Левичева, что он аж зубами заскрипел. И понял, что Якубовы что-то затевают и тянут время.

Это плохо… Это очень плохо! — злился он, одновременно испытывая и облегчение от мысли, что теперь трешка не будет связана ни с какой кошмарной историей, и весь этот обмен был затеян не зря. Уже присмотренную двушку в Брянске упускать не хотелось. Он стал просчитывать, что могут предпринять Якубовы. Конечно, у него очевидное нарушение, что он один прописался в трёшку. Если задаться целью вернуть всё как было, его в однушку, а Якубовых в трёшку, то это очень быстро обнаружится.

Надо предпринять, раз они забегали, упреждающий удар, — решил он, и позвонил жене на работу.

Председатель жилкомиссии Святославского горисполкома Щербаков позвонил Оксане Якубовой сразу, как вернулся от Шанцева.

— Оксана Евгеньевна, возникли некоторые вопросы по правомерности произведенного вами обмена жилплощадью… Подойдите, пожалуйста, в понедельник утром к девяти часам ко мне в исполком, — пригласил он. — И захватите, пожалуйста, ордер на однокомнатную квартиру.

— А что случилось? — заволновалась та.

— Есть некоторые вопросы, надо кое-что уточнить, — уклончиво ответил Щербаков, чтобы не раскрывать все карты их с Шанцевым задумки.

— Ну, хорошо, я приду, — вынуждена была согласиться Якубова.

Звонить Левичеву сразу Щербаков не стал, рассчитывая потянуть время. Если они с женой ещё не подали заявление в ЗАГС, то надо сделать так, чтобы они уже и не успели это сделать. Он дотянул почти до самого окончания рабочего дня и только в половине пятого набрал Левичева по рабочему телефону. Пригласил его также в понедельник к девяти, объяснив ему необходимость явиться формальным уточнением некоторых данных.

— Михаил Григорьевич, и ордер на трёхкомнатную квартиру захватите, пожалуйста, — усталым, равнодушным тоном попросил он, чтобы не возбудить в Левичеве раньше времени ненужных сейчас подозрений.

— Хорошо, — также равнодушно ответил тот.

А что это он такой спокойный? — задумался Щербаков, положив трубку. Завтра у нас только браки регистрируют, — в понедельник этот отдел вообще не работает… Надеюсь, этот пройдоха не всё предусмотрел, и они ещё не подали заявления?

Щербакову очень хотелось помочь Шанцеву в этом, практически, личном деле. Это очень хорошо повлияло бы на их личные взаимоотношения и, вполне возможно, отразилось бы в лучшую сторону на карьере Щербакова со временем.

А если Левичевы уже были в ЗАГСЕ? — с беспокойством подумал он и отправился узнать, пока сотрудники по домам не разбежались.

Александр Викторович, это Щербаков, — услышал Шанцев несчастный голос в трубке. — Ну, разузнал я все. К сожалению, Левичевы уже подали заявление о регистрации брака…

— Твою дивизию! — вырвалось у Шанцева. — И когда?

— Сегодня…

— Чёрт! Чёрт! Чуть-чуть опоздали! — Шанцев был в ярости. — И что, мы ничего не можем сделать?

— По закону ничего, — подтвердил Щербаков. — Можно попробовать через суд оспорить… Доказать, что на момент оформления обмена он был ещё не женат. Но это долго. Они успеют и расписаться, и все в эту трёшку прописаться, и никто их уже не выселит, особенно, если они дом продадут.

Москва. Пролетарский райком.

— Ты тренировку-то не пропускай сегодня, — посоветовал я Сатчану. — Физическая нагрузка отлично психологическое напряжение снимает.

— Веришь? Я даже не помню, забросил ли форму утром в машину, — хохотнул он.

— Это нормально, — ответил я, а сам подумал, что он слишком уж нервничает. Если Римма родит дней через десять, то встретит её из роддома поседевший как лунь муж. — Слушай, у меня сосед есть интересный. Виктор Еловенко, бард, сам песни пишет, поёт под гитару… Дружит с Ромой Малининым, солистом нашей заводской агитбригады. Так этот Еловенко классную песню написал к Девятому мая, вдохновившись моей статьёй про женщин-фронтовичек. Я, правда, в музыке её ещё не слышал, он мне только стихи приносил показать. Сильный текст, скажу я тебе, всего помаленьку, и любви, и личной трагедии, и преданность Родине, и героизм… Считаю, что нам надо обязательно эту песню в программу заводских мероприятий включить.

— С кем, говоришь, он у нас дружит? — взялся опять за ручку Сатчан.

— С Романом Малининым из агитбригады. Ты его видел на монтаже к дню рождения Ленина.

— Кого я там только не видел, — отстранённо ответил он. — Ладно, сейчас Варданяну позвоню, передам.

— Ну, до вечера, — протянул я ему руку.

Италия. Рим.

Гвидо Лентини сделал карьеру в итальянском профсоюзном движении на волне объединения в прошлом году различных профсоюзных организаций Италии. Он давно и прочно сотрудничал с КГБ, ещё с тех пор, когда он был членом Всеобщей итальянской конфедерации труда, созданной в конце второй мировой войны итальянскими коммунистами.

Получив от КГБ информацию о планах американцев в Авиано, он, согласно заданию, собрал руководителей профсоюзных секций промышленных предприятий.

— Мы тут все живём, у нас тут семьи, мы не можем рисковать из-за того, что американские империалисты пытаются стравить Советский Союз и Италию! — решительно жестикулировал он с возмущённым видом перед собравшимися. — Они планируют завезти на территорию Авиано ядерное оружие и всякие там бомбардировщики, которые будут угрожать Советскому союзу и странам Варшавского договора. Почему наши семьи должны становиться заложниками в борьбе СССР и США? Не допустим сговора продажных политиканов!

— Правильно! — поддержали его сразу с нескольких мест.

— С завтрашнего дня начинаем полную блокаду авиабазы Авиано! — продолжал Гвидо. — Чтоб никто не мог ни въехать, ни выехать. Пусть американцы видят, что если и смогут доставить на базу свое ядерное оружие на самолетах, то им придется жить на ней в постоянной осаде. Никаких отлучек в город отдохнуть в баре, купить продукты, погулять по девушкам. Никакого подвоза свежего продовольствия, придется жить на сухпайках. Посмотрим, как им понравится такая перспектива!

Конечно, будут провокации со стороны полиции. Эти наймиты империализма попытаются нас отогнать от базы. Поэтому мы обеспечим всех протестующих цепями и замками, чтобы они приковали себя к ограждению дороги, ограде базы, к уличным фонарям, друг к другу, к любым предметам вокруг базы. Проинструктируйте участников, что, приковав себя, необходимо поменяться ключами с товарищами, чтобы полицейские не могли найти ключи, чтобы открыть замки, и им приходилось пилить каждую цепь! И тогда у полиции не получится так легко расчистить дорогу к базе!

Профсоюзные лидеры предприятий эмоционально загалдели, предвкушая предстоящую акцию.

— Запомните, никакого насилия! — продолжал Гвидо. — Мы — жертвы полицейского произвола! Нас бьют, а мы не отбиваемся! Пусть весь мир видит, как итальянское правительство использует против мирных жителей свой репрессивный аппарат в угоду американцам! Я уже договорился с журналистами всех передовых газет. Минимум два-три журналиста будут постоянно дежурить около базы… А если все как следует разгорится, то на такой материал и телевидение непременно пожалует.

Москва. ЗИЛ.

Сатчан пришёл на тренировку, значит, всё без изменений. Отвлекал его разговорами про детские вещи, кроватку, ванночку и прочее, необходимое уже на первых порах. Кроватку он хотел купить такую же красивую, как у наших пацанов. Обещал ему поговорить с Анной Аркадьевной. И ещё он собрался на базу за коляской…

— Слушай, давай, съезжу с тобой на базу, помогу тебе выбрать, — предложил я. — Заодно своим посмотрю сидячую складную двухместную коляску. А то лето на носу…

Он посмотрел на меня сначала удивлённо, когда я помощь предложил с выбором. А потом, когда я про двухместную коляску заговорил, его такой смех разобрал прямо во время тренировки, видимо, напряжение выходило… Ну да, меня самого на базу, куда у него есть допуск, то ли как у комсомольского руководителя, то ли как у зятя министра, не зовут, вот я и хочу там закупиться импортной коляской за компанию с ним… Ну а что — наглость города берет! В «Березке» много что есть, но импортную коляску для двойни мы так и не смогли с Фирдаусом найти, уж больно редкий товар…

Пытаясь сдержать смех, он начал так забавно похрюкивать, тут уже и меня смех разобрал. Чуть тренировку с ним не сорвали, начав в голос ржать.

После занятий, уже в раздевалке, ко мне подошёл Марат.

— Завтра как обычно? — спросил он. — В одиннадцать?

Блин, завтра же лекция по экономике! Хорошо, напомнил, а то я хотел с утра в Коростово ломануться, посмотреть, как там строительство продвигается.

Подтвердил нашу завтрашнюю встречу и поехал домой. Хотелось побыстрее добраться до кабинета. Появилась мысль, как написать письмо, чтобы гагаринские на него точно купились.

Вернувшись домой, договорились с женой, что с утра я съезжу на работу, а в деревню поедем сразу, как дети поспят первый раз.

Мальчишки уже спали. Тузик пристроился караулить на полу у одной кроватки, а Панда — у другой. Прямо идиллия…

Расспросил Галию, как у неё на работе отнеслись к тому, что она дала заднюю на опасные съемки?

— Ты знаешь, — с удивлённым лицом начала она. — Я так переживала, как они все воспримут мой отказ… А стоило только сказать, что мне муж не разрешил, сказал, что это небезопасно и всё… Ни у кого никаких больше вопросов. Представляешь?

— Ну, всё логично, на самом деле, — решил объяснить я, чтобы она и впредь от нежелательных предложений так же спокойно отказывалась. — Если женщина, ссылаясь на мужа, от чего-то отказывается, это, во-первых, говорит окружающим, что для неё семья важнее, чем тот выбор, что ей предложили. А во-вторых, начальство сразу понимает, что на такую женщину давить бесполезно. Она не одна, у неё за спиной поддержка в виде мужа. Если начать на неё давить, она просто уйдёт с этой работы на другую, но под начальство прогибаться не станет, плевать она на него хотела. Ну и фактор самооценки тоже играет роль. Ты им продемонстрировала, что не собираешься рисковать собой и тем самым, поверь, только уважение к себе вызвала.

— Правда?

— Конечно.

Будет моей малышке теперь над чем подумать, — мысленно улыбнулся я, и пошёл к себе работать. Так-то у меня была и еще одна версия — что они и сами знают, что предложение слишком опасное, и Галия не первая девушка, что отказалась после раздумий. Чему им удивляться?

Письмо для Регины и тех, кто за ней стоит, решил написать по аналогии с жалобой работников хлебозавода, которые жаловались, что им горелый хлеб из помойки не разрешают за территорию комбината выносить.

Мол, через бухгалтерию фабрики регулярно проходят акты о списании бракованной продукции. Но аноним жалуется, что этот брак сразу куда-то пропадает, его никто и не видит. Причем брака по документам очень много, сотни единиц продукции каждый месяц, как удалось разузнать у рядовых работников бухгалтерии. Сколько трудящиеся не обращались к руководству с просьбой хоть пару бракованных стульев оставить для своих рабочих мест, всё бесполезно. Аноним возмущается подобной бесхозяйственностью и задаёт закономерный вопрос: неужели незначительный дефект вполне себе функционального изделия не позволяет использовать его для нужд самого предприятия? Куда все это пропадает? Если на утилизацию, как в бумагах, то кто ей занимается, кого не спросишь, никому не поручали такого. Есть мнение, что все эти партии руководство вывозит для своих нужд. Мало ли, из двух бракованных стульев один целый собирают или диваны бракованные ремонтируют и используют? А рядовому сотруднику предприятия тогда почему не позволяют тоже поучаствовать в спасении брака «от уничтожения»? Сколько диванов и стульев нужно для руководства, руководителей не так и много же, могли бы и поделиться!

Подумав ещё, приписал, что если позволить трудящимся на фабрике выкупать некондицию хотя бы по цене материалов, то и убытки предприятия заметно снизятся. Возможно, для многих царапина на полировке не является таким уж критическим дефектом, как для ОТК фабрики. Лучше так, чем фабрика не получает ничего, как сейчас…

Перечитал несколько раз и не заметил, вроде, никаких противоречий. Теперь надо напечатать это письмо на машинке, не оставляя отпечатков пальцев, и посоветоваться с Гусевым, как подсунуть его Быстровой в подходящем конверте? Но это уже в понедельник.

Открыл свой шкаф с папками, где лежали письма, что мы ещё всей семьёй перечитывали. Нашёл несколько конвертов, без обратного адреса, но, во-первых, даты на почтовых штемпелях стояли слишком старые. А во-вторых, на штемпелях указывается населённый пункт же… Мне надо, чтобы и на одном, и на втором была Москва. Еще раз убедился, что такой конверт сможет только команда по разбору мне обеспечить, а скрытно от Регины это получится сделать только у Гусева. Ну что же, к нему и обращусь… Если что-то сам еще не придумаю, Гусев, все же, лишний свидетель… Да еще и нестойкий.

В субботу с утра пораньше съездили с Ахмадом на рынок, а потом к одиннадцати поехал на часовой завод. Отзанимались полтора часа по рыночной экономике. Что у Дианы, что у Марата взгляд во время лекции стал заметно более осмысленным. Оказалось, они после лекций идут куда-нибудь на совместный обед и обсуждают пройденный материал. Фирдаус с Аишей помогают им закрепить материал, и, заодно, ещё раз объясняют Марату и Диане своими словами, о чем я говорил.

Когда у людей есть желание узнать что-то новое, то ничто не может им помешать. Сколько раз уже убеждался в этом.

Вернулся домой, а жена сообщила, что меня Витя Линин искал. Сразу к ним поднялся, но Лина сказала, что он у Ромы. Пришлось идти в соседний подъезд.

— О! Привет! — воскликнул Малина, явно обрадовавшись, когда открыл дверь на мой звонок. — Проходи, ты нам как раз очень нужен.

— Мужики, — протянул я ему руку, а потом вышедшему из кухни Виктору. — У меня времени не очень много, в деревню со своими сейчас еду.

— Белому указание в комитете комсомола дали, Витьку к концерту привлечь, представляешь? — поделился Рома.

— Это был наш с Виктором план, — подмигнул я Еловенко.

— Я так и подумал, — улыбнулся Малина. — Мы тут поколдовали над текстом ещё, посмотри, пожалуйста. А то нам в понедельник надо уже на заводе номер показать, а я репетировать ещё не начинал…

— Кстати, а как твоя команда отнеслась к такому тексту? — спросил я Виктора.

— Ну, они Ромку ещё не слышали… Но так понравилось, конечно. Трогательно. И эти необычные переходы от лирики к жестким темам — очень на контрасте хорошо будет восприниматься, я думаю.

— Ну и отлично, — начал я читать.

Тот же двойной тетрадный листок… Изменения другой ручкой писали, очень удобно, сразу видно, на что внимание обратить. Текст не сильно изменился, добавили последний куплет, подшаманили рифму в припеве и ещё в нескольких местах…

— Ну что? Было очень прилично, а сейчас так вообще очень здорово, — вынес я свой вердикт. — Репетируйте, парни. Когда выступление?

— Восьмого, в два часа, — ответил Малинин.

— Слушайте, обязательно постараюсь быть. А где? Опять в заводском ДК?

— Ну, скорее всего, — пожал плечами Рома. — Сказали, опять начальство приедет…

— Ну, не буду вам мешать, — собрался я идти. — Текст песни у вас отличный. А лезть со своими советами к композитору, не знаючи нюансов — только музыку испортить.

Они рассмеялись и проводили меня.

Через полтора часа мы уже были в деревне. Вся улица около нашего участка была завалена помеченными буквами и цифрами брёвнами. Алироевы и Гончаровы приехали гораздо раньше и уже успели пообедать со строителями. За домом кипела работа. Зевак стало ещё больше. Нас с женой мама с бабушками сразу усадили кушать.

— Вторая смена на обед явилась, — пошутил я, быстренько пообедал и побежал смотреть, что у нас на стройке происходит?

Как выяснилось, Трофим с Егорычем решили не заказывать сруб из свежего леса, а купили готовый сруб под жилой дом, который хозяин не сумел достроить в силу жизненных обстоятельств. В город переехал по работе, да на другой конец Москвы, неудобно стало ездить каждый день туда и обратно, да еще и общежитие хорошее в Москве дали. Волновался, наезжая на выходных, что какие-нибудь подростки подпалят его незаконченную недвижимость, сиротливо стоящую без присмотра. Сам Егорычу предложил, узнав про нашу стройку. Сруб разобрали, подписав каждый венец. И теперь собирали, подгоняя под наш фундамент.

— Хорошо, что мы не стали увеличивать размеры сруба на толщину стен, — подошли ко мне Ахмад с Гришей. — Сруб у мужика был шесть на шесть. Нам только по одной стороне его укоротить придётся.

— Первый этаж будут собирать по меткам, а веранду уже из досок сколотим, — прокомментировал Трофим, поглаживая с довольным видом свои усы.

— Ну, надеюсь, вы знаете, что делаете, — с беспокойством сказал я. — Готовый сруб раскатать — это полбеды, а вот собрать потом та ещё задача… Наверняка первые венцы поменять придётся и под окнами…

— Нет, повезло, он всего три года и простоял, да на высоком фундаменте, — успокоил меня Ахмад. — Дольше бы постоял, да будь под бревнами всего по паре кирпичей, тогда да, нижние бревна могли бы и подгнить, это верно…

— Вообще тогда, получается, удачный вариант! — кивнул я.

Строители приехали на маленьком автобусе и старом УАЗике. Этой рабочей лошадкой, повидавшей многое на своём веку, строители на цепях подтягивали брёвна к месту стройки по участку.

— Хорошо, что у нас яблони с другой стороны, — смотрел я, как тяжёлые брёвна заглаживают землю.

— Угу. И сарай с курятником, — добавил Егорыч.

— А цыплят-то будете в этом году брать? — вспомнил я.

— Так взяли уже, — ответил Трофим. — Они в доме ещё, пока маленькие.

— О, как бы мои пацаны до них не добрались, — забеспокоился я и решил сходить, посмотреть.

Уходя, услышал, как мужики хохмили насчет крепкой хватки моих сорванцов, про цыплячьи головы отдельно, тушки отдельно и прибавил скорости.

Ещё в сенях услышал душераздирающие вопли детей. Сам не заметил, как оказался рядом с женой и бабушкой, с трудом удерживающих вырывающихся пацанов в руках.

— Что случилось? — перепугался я не на шутку.