Раса

Глава 42

Звучат мысли, словно металлические шарики покатываются по стеклу:

— Я хочу задать вопрос. Если мне не понравится в вашей среде обитания, дорогу назад откроешь? — он присаживается на лапы, закрывая огромной головой раздутое брюхо.

— Чем же тебе не нравится у нас? — пытаюсь мысли облечь в насмешливую форму.

— Скучно, даже шраги нет. Пищи много, но она вялая и безвкусная. Неинтересно, настоящей охоты нет. Особь не могу себе найти. Вероятно, ваш мир зашёл в тупик в своём развитии.

— Это как сказать, — я скатываюсь вниз, оставаться на корне нет смысла. Захочет, из любой щели выцарапает. От жуткой боли в разорванной икре едва не теряю сознание, Семён вовремя поддерживает меня. Прислоняюсь к склону, Пот смешивается с дождём, попадает в оголённые раны, в конец их разъедает. Гашу на губах рвущийся из глотки стон, лишь кривлюсь. — Если хочешь домой, я открою тебе «дверь», хоть сейчас, — с трудом скрываю рвущееся из груди торжество и радость. Неужели так просто избавимся от страшного монстра.

— Нет. Я ещё похожу по вашим дорогам. Ещё встретимся, — обещает страшное существо, приподнимается на членистых лапах, обдаёт нас едким сернистым запахом, стремительно бежит к реке, прыгает. Вода приходит в движение, словно открываются сотни водоворотов. Из бурлящей воды выталкиваются куски плоти водных существ, но всё быстро сносится течением. Дождь, последний раз вздыбил поверхность реки, и тучи, клубясь, уходят в разные стороны, Луна засверкала на усыпанном звёздами небе.

Стоим на берегу, он словно покрыт зелёными слизнями. Воняет сырыми внутренностями, икрой, тиной. Тошнота подкатывается к горлу.

Первым делом добираемся до реки, крича от боли, отираем себя слизи и крови, затем открываем крышку на ведёрке с целебной смолой, с наслаждением опускаем пальцы в янтарную субстанцию.

По коже ползут светлые огоньки, боль гаснет. Мажем раны. Происходит очередной раз чудо. Раны словно вскипают, рваные края ползут друг к другу, выталкивая из себя всю грязь.

Не прошло и пяти минут, как всё рубцуется и даже швы рассасываются, не оставляя ни малейших следов. Состояние блаженства, ничего не болит, полный покой, лишь появляется здоровый голод, но всё забито зелёной слизью. Гостинцы, добрых людей, безнадёжно испорчены. Отстирываем вещи, вычищаем ранцы. Затем, ходим по берегу, в надежде найти свои стрелы. Но всё так перемешалось, что с трудом обнаружили лишь с десяток. Вздыхаем, бредём по берегу, опасливо косимся на гладь реки, которая посветлела в преддверии приближающего рассвета. Знаем, водяных по близости нет, наш необычный союзник изничтожил большую их часть, но пережитые воспоминания заставляют вздрагивать от любой появившейся волны.

По мере движения склоны спускаются прямо к берегу. Совсем рассвело. Гиганты-деревья, подступают непосредственно к реке. В перекрученных петлях мощных корней, образовались небольшие заводи. В них бултыхается огромная медведица с подросшими медвежатами.

— Рыбу ловят, — останавливается Семён.

Медведица замечает нас, становится на задние лапы, внимательно наблюдает, затем рычит, нехотя выбирается из запруды, подгоняет медвежат. Те не хотят уходить, но мать тревожно ревёт и они, разбрызгивая капли воды, несутся за ней. На пригорке она вновь останавливается, шумно втягивает воздух. Мы медленно начинаем идти. Медведица не выдерживает и, ломая молодую поросль, устремляется в чащу леса. За ней, толкаясь друг с другом, спешат медвежата.

— С человеком знакома, с такой тварью как мы, лучше не связываться, — подытожил я свои наблюдения.

Семён улыбается:

— Нет, она просто не хочет рисковать своими малышами. Хотя, человек, наверное, здесь уже тоже наследил, — добавляет он, соглашаясь со мной.

В любом случае дорога в лес открыта. Останавливаемся у заводей. В мутной воде показывается тёмная спина рыбы, вильнула широким хвостом, шныряет в сплетение веток и корней.

— Попробуем подстрелить? — неуверенно говорит Семён.

— Времени нет. Я не стал бы тут задерживаться. Провозимся до восхода Солнца. По пути кого подстрелим, — бросаю в запруду камень. Он булькнул, в сторону идут ровные круги. Ничего не шевельнулось в глубине, наверное, рыба нашла лазейку и ушла в большую воду.

Заходим в лес, моментально обостряются все чувства. Неизвестно чьи это охотничьи угодья.

Сыро и свежо, с листвы изредка сыплются крупные капли от прошедшего ночью дождя. Тяжёлые птицы с шумом перелетают с одной ветки на другую. Слышится чудесное пение соловушек и трескотня шустрых белок. Вдали мелькнули пятнистые спины гигантских оленей.

Останавливаемся у зарослей кустов, похожих на тростник. Пробуем руками ветки ровные, тугие и не ломаются, прекрасный материал для стрел. Не упускаем такой возможности восполнить свой боезапас. Нарезали две большие охапки, перевязываем верёвками, закидываем за спину. Будет время, займёмся изготовлением стрел.

Где-то сбоку, брызнули светлые лучи проснувшегося Солнца. Заросли, покрытые каплями воды, вспыхнули, словно увешенные бриллиантами. Едва не на глазах, под листьями показываются шляпки скользких грибов.

— Красота, то-какая! — жмурится Семён, разводит руки, задевает ветви, с листьев на него скатываются потоки дождевой воды. Промокший волчонок обиженно тявкает, пытается найти сухое место под одеждой. Семён довольно вздрагивает, черпает в пригоршню воды, смачивает лицо.

Утро чистое и воздушное, дышится легко и свободно, настроение великолепное. Под ногами пружинит подстилка из листьев, величественные деревья возвышаются на больших расстояниях друг от друга. Ни что не мешает идти. Не нужно продираться сквозь заросли, отодвигать преграждающие путь ветви.

Далеко видно сквозь лес. Где-то он опускается в ложбины, затем, взлетает на холмы, стелется на ровных поверхностях.

Часто мелькает различное зверьё. В основном травоядные, они небольшими группками проносятся в дали, словно призраки. Хищников почти нет. Может, ночные охотники уже спят, а дневные только просыпаются. Очень далеко показалась медведица со своими долговязыми медвежатами, да куница словила предсмертно пискнувшую мышь, резво заскочила на дерево и исчезла в густой листве.

Спускаемся в сырую балку, идём тихо, лук держу на изготовку. Сквозь неё пролегает много звериных дорог. Вот и на этот раз стадо косуль избрали одну из троп. Почти не целясь, отпускаю стрелу, она вжикнула, серебристо коричневый зверь кубарем падает на дно ложбины.

Подбегаем к животному:

— Знатный выстрел, — хвалит Семён. Стрела угодила точно в сердце.

Снимаю шкуру, Семён разводит костёр. Волчонка отпустили погулять. Маленький зверёныш в восторге, ему кинули требуху, он лопает словно неделю голодал. Бедные, даже давится от жадности. Посмеиваемся, жарим мясо, ждём, когда оно подрумянится, от голода животы сводит. Волчонку хорошо, отожрался сырым мясом, ходит, порыгивает, с трудом волочит за собой отвисший животик.

Наконец дичь готова, вгрызаемся в сочное мясо не менее жадно, чем это делал раньше волчонок. На зубах хрустят тонкие косточки, слизываем жир с пальцев, нахваливаем трофей. В пору над нами смеяться волчонку. Но, тот улёгся в траве, лениво ловит зубами наглых мух, чешет за ухом, лапами выгребает земляных червей, повиливает коротким хвостом, когда натыкается на ласковый взгляд Семёна. Удивительно, как он может в одну секунду делать массу разнообразных действий. У нас так не получается.

После обильной еды позволяем себе слегка передохнуть. Лежим на мягких листьях, полностью расслабились, стараемся как можно больше отдохнуть. Впереди марш-бросок. Надоело шастать неизвестно где, хочется быстрее попасть домой. Лада, безусловно, вся извелась. Дела стоят, князь Аскольд, конечно, всё держит в достаточном тонусе. Но, долгое отсутствие моей персоны, не слишком хорошая идея. Враги активизировались, прочувствовали собственной шкурой. Необходимо все силы бросить на увеличение боеспособности. Вот бы вновь попасть на первый ярус подземного мира, запастись бластерами. Затея рискованная, на этом уровне много кровожадных существ. Одни муравьи чего стоят, мокрицы, если их вылезет целое стадо, армии не хватит всех их изничтожить, а тяжёлые, как танки, земноводные, не знающие боли. Много в том мире разнообразных «прелестей». Но, попытаться необходимо.

— Это я, — врываются в мою голову мысли Вирга.

Вскакиваю, даже по сторонам оглянулся, до чего явственно его слышу. Дыхание перехватывает, радость прёт из груди, догадываюсь, малыш в полном порядке, Гзела, с нашими ненаглядными ребятишками, добралась вовремя.

— Ты? С тобой всё хорошо? Как Света с Игорем?

— Батя, ты так быстро мысли пускаешь, с трудом перевариваю, — мне кажется, он смеётся. — Очень вовремя прилетели, до утра не дожил бы. Всего измазали смолой, до сих пор липкий. А ребята меня совсем замучили. Я, что, котёнок? Мутузят, тискают! Сколько можно! Ты им скажи, я уже устал от их проказ. Хочу с Гзелой поговорить, не дают, лезут и лезут.

— Терпи, малыш, больше терпел, — смеюсь я.

— Вирг объявился? — догадывается Семён. Его лицо лучится радостью, серебряный свет глаз наполняет душу теплом.

— Долетели, выходили. Сейчас его мучают. Не знает, куда от них деться.

— Дети. Что с них взять, — смеётся друг.

— Вирг, придётся немного потерпеть их шалости. Мы сейчас в лесу, не стоит к нам прилетать. Выйдем к городу, с тобой свяжусь. Они, как, не голодные? — забеспокоился я.

— Голодные они! Гзела козлёнка приволокла, так они заставили меня костёр разжечь, затем, половину слопали. Бедной Гзеле пришлось ещё за одним летать.

— Растут, что поделаешь, — улыбаюсь я.

— Да и мы, уже не маленькие, — доносятся самодовольные мысли Вирнга. — Ну вот, опять на меня нападают, придётся на соседнюю скалу перелететь. Пускай Гзела отдувается. Она буквально пылинки с них сдувает.

— Что они, там делают? — с нетерпением спрашивает Семён.

— Продолжают воевать друг с другом. Наши дети одерживают победу, Вирг капитулировал с поля боя, улетел на соседнюю скалу.

— Да, дети и драконы. Кто бы раньше мог подумать об этом!

— Наши детки круче всяких драконов, Ну, что, пора в путь? Забирай своего волчонка. Он от безделья уже не знает, чем заняться. Вирг, — напоследок пускаю мысль, — пригляди, чтоб не дай бог, не упали со скал, крыльев у них нет.

— Не переживай, батя, с ними Гзела. Носится за ними, как наседка за цыплятами.

Вздыхаю полной грудью, жизнь налаживается. Надеюсь, скоро будем дома. Совсем рассвело, лес просвечивается светлыми лучами, оставляя солнечные зайчики на подстилке из листьев. Порхают лесные бабочки, в кустах шныряют мелкие птицы, еж копошится в листве, всё еще не может заснуть после ночной охоты. Бессонница, наверное.

Тронулись в путь. На всякий случай держу стрелу на тетиве лука. Вроде как, на границе слуха, различаю натужное рычание неких хищников. На своём опыте ощутил непредсказуемость первобытных зверей. В основном они уходят от человека, но, бывает, нападают с ходу. Удивительно, но львы, саблезубые тигры, гигантские медведи, стараются уходить от людей, хотя не факт. Но, есть хищные копытные, похожие на уродливых кабанов. Они, практически не задумываясь, нападают.

Всё глубже уходим в чащу. Ощущение, что Солнце прячется за тучи, но это деревья стали гуще. Первобытный лес невероятен по своей мощи и красоте. Он излучает здоровье, свежесть и сытость. Лёгкие земли, ещё не испорченные человеком.

Каким-то шестым чувством, знаю направление. Идём быстро, чуть ли не бежим. Благо позволяет поверхность, она достаточно ровная, редко дорогу преграждают упавшие стволы, отживших свои тысячелетия, лесных гигантов. В обхвате, более десяти метров, трухлявые стволы деревьев, служат прекрасной средой обитания для различных существ и растений. Кремовые шляпки грибов, теснятся из коры, ползучие вьюны освежают тёмно зелёными листьями, землистую кору, жёсткокрылые короеды, лениво шевелят длинными усами….

Иногда лес пересекают звериные тропы. По инерции хочется завернуть на них, но так можно невольно забрести неизвестно куда, да и хищники промышляют рядом. Хотя, по мне, лучше звериные, чем людские трассы. В таких дебрях ничего хорошего не встретишь. Либо отшельники, выжившие благодаря силе, изворотливости и хитрости, либо охотники за рабами, типа Стёпки, со своей командой.

Всё темнее и темнее, солнечные лучи уже не способны пробить густую листву. Странно, зверьё исчезло, птицы не свиристят. Заметно похолодало, земля сплошь изрыта скользкими корнями. Густой мох заполняет все низины, на пути возникают исполинские, бледные поганки. Они выше нашего роста, одиноко торчат в молчаливом лесу. Мы, словно гномы, в стране великанов. Зачаровано смотрим снизу вверх на грязно серые купола. Остро пахнет грибами, аромат пьянит, наполняет души тревогой. Ноги скользят на мокрой постилке из чёрных листьев, влаги в избытке. Спихиваем с пути жирных слизней, они имеют наглость заползать на ноги, мажут одежду слегка фосфоресцирующей слизью.

Семён замедляет шаг, натыкаюсь в его широченную спину.

— Что встал? — шёпотом спрашиваю друга.

— Может, ошибаюсь, но мы идём по тропе.

А ведь действительно, листва сильнее спрессована, даже наблюдаются неясные отпечатки.

— Здесь ходили люди, — присаживаюсь на корточки, с опаской рассматриваю едва заметные следы.

Волчонок высунул нос из куртки Семёна, потянул носом, жалобно заскулил, и вновь прячется в одежде.

— Не нравится ему, — замечаю я, — инстинкты их никогда не подводят.

— На то они и волки, — соглашается Семён. — И, что нам делать, не возвращаться же?

— Я б вернулся, — говорю искренне, но, знаю, пойдём вперёд. Некуда нам возвращаться.

— Значит, только вперёд, — криво улыбается Семён, — дорога назад для нас закрыта.

— Именно, — соглашаюсь я.

— Неужели здесь поселились отшельники? — Семён словно простреливает взглядом пространство вокруг нас.

— Даже для отшельников эти места через, чур, крутые. И охотникам за рабами здесь нечего делать, — рассуждаю я.

— Тогда кто?

— Хрен его знает.

— Тогда идём, — Семён удобнее перехватывает рукоятку чудовищного топора, застёгивает верхнюю пуговицу на куртке, чтоб не дай бог волчонок не вывалился.

Стараемся идти тихо, как учил князь Аскольд, на вытянутый носок, слегка на ребро, и скользяще вперёд.

Тропа ссужается, плавно входит в расщелину между холмами, на которых растут приземистые деревца, напоминающие глубоководные водоросли, а за холмами высятся прямые стволы деревьев исполинов. Невероятное сочетание, дух захватывает от необычной мрачной красоты.

Самый разгар дня, а ощущение позднего вечера. Забавно, а как здесь ночью? Тропа петляет между холмов, свернуть в сторону нет возможности. Ни единого живого существа, лишь изредка на пути встречаются огромные поганки. Иногда с удивлением замечаем, что некоторые из них объедены. Одна бледная поганка завалина на землю, на шляпке виднеются характерные следы зубов человека и чёткий отпечаток босой ноги на измочаленных пластинках.

— Однако?! — качаю головой.

— Своеобразные гастрономические вкусы у этих ребят, — с некой тревогой в голосе изрекает Семён.

Тропа выныривает из тесных объятий холмов, и мы упираемся в ограду сложенную из гнилых веток. За оградой темнеет сооружение, отдалённо напоминающее дом.

— Мимо не пройти, — замечает Семён.

— Калитку видишь?

— Вон-то бревно и есть калитка, — Семён с трудом приподымает его и оттаскивает в сторону.

— Не нравится мне всё это.

— Мне тоже.

— Тогда идём к избе?

— Идём.

Дом сложен из необработанных брёвен. Держатся они за счёт толстых сучьев, многочисленные щели неаккуратно забиты грязным мхом.

— А где окно? — спрашиваю я.

— Окон, вроде нет. Но, вон, свет из щели бьёт. Пойдём, посмотрим?

— Правильнее рвануть отсюда, — резонно замечаю я.

— Угу, — соглашается друг, осторожно перемещается в сторону источника света. Он прилипает глазами к щели, замирает. Затем отшатывается, в глазах ужас. Не удерживаюсь, склоняюсь, смотрю. В сложенном из грубых камней очаге горит огонь. Несколько бесформенных фигур расположились рядом, изредка протягивая костлявые ладони к жаркому пламени. Внезапно одна фигура каркающее говорит, слегка поворачивается. С омерзением вижу старушечье лицо даже без намёка на следы от глаз. Выпуклый лоб сразу переходит на мясистый нос, под которым шевелится ротовая щель. За огнём сидят пять слепых старух. Как же они живут? Что-то вроде жалости кольнуло сердце. Внезапно одна из старух насторожилась, повернула голову, дряблое ухо шевельнулось под спутанными волосами. Я замер, даже перестаю дышать. Она начинает шарить руками по грязному полу, среди обглоданных человеческих костей, что-то находит, облегчённо вздыхает, поднимает руку, холод пронзает мою душу. В цепких пальцах трепыхается живой глаз. Тут я вспомнил, где я видел это существо. Впервые я встретился с ним на Разломе. Этот глаз едва душу из меня не вытащил. В диком страхе отпрянул от щели, жестом показываю, что необходимо быстро уходить.

Семён, увидев моё резко побледневшее лицо, сам пугается не на шутку, делает резкое движение, топор цепляется за сучья, брёвна скрипнули от рывка, мы ринулись галопом прочь от страшного гнезда нечисти. С ходу выламываем изгородь, несёмся по скользкой тропе, перепрыгиваем через корни, пытаемся свернуть с тропы. Нас догоняют истошные вопли. Непроизвольно хочется обернуться, но этого как раз делать не следует, в тот, же час попадём под чары страшного глаза.

С недавних пор я забыл, когда по-настоящему пугался. Привык ко многому. Но, это, за гранью человеческого восприятия, нечто потустороннее. Неизвестно из какого материала Другие вывели эту мерзость. Очень странно, что мы встретили это «гнездо» на своём пути, шанс из миллиона. А, может, они прогнозируют наш путь? Тогда нам необходимо совершать неадекватные поступки, чтоб сбить их программу.

— Похоже, мы оставили их далеко позади! — кричит Семён.

— Не останавливайся! — рычу я.

— Они же немощные старухи!

— Они моложе нас, они младенцы этого мира! — уверенно выкрикиваю я. — Не вздумай оборачиваться!

В подтверждении моим словам совсем близко раздаётся истерическое шипение и шлёпанье босых ног по мокрой траве. Они догоняют!

Решение возникает резко, словно сигнал СВЕРХУ. Вижу спутанные, в острых колючках, кусты тёрна. Если вломиться туда, конечно мы надолго завязнем, но вряд ли они удержат свой глаз в такой путанице иголок. Грубо толкаю Семёна в переплетение колючих ветвей, он даже взвизгивает от неожиданности, но я не даю ему даже опомниться, волоку вглубь зарослей. Шипы в мгновение распарывают кожу, вырывают куски мяса, брызжет кровь, орошая острые иглы. Сзади слышится вопль отчаянья. Свершилось, они его потеряли. На этот раз смело оборачиваюсь. В переплетении ветвей ползают страшные существа, как и мы изодранные. Всхлипывая, шарят между путаницы корней, острые шипы впиваются в пальцы, они раздражённо шипят, но упорны в стремлении найти ужасное око.

Шарю взглядом по сторонам, Семён толкает меня в бок, указывает наверх. Забавно. На длинной ветке, зацепившись за крючковатый шип, трепыхается око. Осторожно достаю стрелу, аккуратно цепляю ветку, подтягиваю к себе и крепко обхватываю глаз пальцами. Старухи взвывают, поднимаются на ноги, обращают на нас слепые лица. Вытягивают руки, брызгают слюной, начинают приближаться к нам. Я поднимаю око над головой, они зло зашипели, что-то вроде речи вырывается из глоток.

— Ещё один шаг и я раздавлю ваш глаз, — пускаю в безобразные рожи мысль.

Нечто тягучее вползает в мой мозг, едва понимаю значение их мыслей:

— Отдай, отдай, отдай, — они тянут руки ко мне, стараются окружить с разных сторон.

— Что ж, — пячусь назад, — просьба ваша будет исполнена, — размахиваюсь, и зашвыриваю око далеко вглубь колючих зарослей. Старухи одновременно испускают вопль и ринулись за глазом, моментально забывая о нас.

Выбираемся из колючей ловушки, в крови, часть шипов намертво засела в теле, причиняя невыносимые страдания. Не задумываясь, скидываю рюкзак, искалеченными пальцами с трудом развязываю узел, выдёргиваю ведёрко с Огненной смолой. По коже привычно скользят искры, колючки вылетают как камни из пращи, изуродованные раны стягиваются. Семён счастливо смеётся, его всегда восхищает сей процесс. Но, задерживаться не стоит. Подлечились и в путь. Не дай бог, нечисть доберётся до своего ока.

Бежим трусцой, не слишком торопимся. Пока эти фурии найдут свою часть тела, будем далеко. Хотя, что нас ждёт в пути, один бог знает. Сильно за нас взялись Другие, вероятно, это не последний сюрприз с их стороны.

Семён бежит, посмеивается.

— Что смешного? — удивляюсь я.

— Да так, прохладно на животе.

— Везёт, а меня жар душит. Родник бы на дороге встретить. Так, а почему тебе прохладно? — встрепенулся я.

— Волчонок постарался, видно струсил, напрудил так, что скоро по ногам потечёт.

— Описался, что ли? — хохотнул я.

— Маленький ещё. Какое потрясение испытал, волчий хвост. Зверёныши сильнее нашего чувствуют опасность, — Семён просовывает руку под куртку, ласкает дрожащего малыша.

С уважением кошусь на друга. Какое терпение, доброта, а с виду настоящий терминатор. Волосы отросли, развиваются по ветру, мышцам тесно под плотной тканью, кажется, чуть сожмёт их и одежда разлетится в клочья. А как легко, словно пушинку несёт чудовищный топор. Ну, точно, легендарный Конан Варвар, даже круче! А ведь о Семёне легенды будут слагать. Я почти в этом уверен.

Лес расходится в стороны, с одной стороны заросшие лесом скалы, с другой — обрывы, посередине тропа как проспект.

Сквозь листву выстреливают острые лучи Солнца. Стадо оленей взбегает на пригорок, вожак встряхивает величественными рогами, гордо поводит головой, бесстрашно глянул на нас, но, от греха подальше, повёл стадо прочь, прямо в труднодоступные скалы. Усмехаюсь, вид у нас ещё тот, посмотрел бы в зеркало, сам испугался.

Тропа подозрительно ровная, словно с пути убрали все препятствия. Шагай себе, как по роскошным паркам города Харькова. Тут и до беды недалеко. Оглядываюсь. По бокам бурелом из спутанных ветвей. Справа обрывы, слева начинаются кручи, лишь вперёд идёт ухоженная дорога. Торможу, вытираю пот, с тревогой озираюсь. Семён смотрит на меня, желая понять, чем вызвана остановка.

— Тебе не кажется, как-то всё просто? Ещё б табличек понаставили: прямо, прямо….

— Да, идти приятно, — соглашается друг. — Но мне невероятно хочется влезть на эти склоны и, обдирая руки, ползти между корявыми деревьями, моля бога, чтоб не сорваться, но только убраться подальше от этой удобной трассы.

— Правильно мыслишь, — соглашаюсь я, — тогда, вперёд!

Сворачиваем с тропы, лезем в скалы, камни мигом осыпаются вниз. Хватаемся за трухлявые корни, ломаются, едва не падаем. Вновь штурмуем склоны, ноги скользят, но мы настырные, поднимаемся всё выше и выше.

Земля, вперемешку с мелкими камнями, сползает, поднимая завесу из пыли, оголенные корни метят в глаза, скорпион нахально щёлкает клешнями, но решил не связываться с такими как мы. Кашляем, чихаем, едкий пот раздражает кожу, волчонок с отчаяньем скулит. Бедный, с одной передряги, попадает в другую.

Наконец-то я узнаю наши обычные крымские горы, даже ностальгия пробила слезу. Вот так, когда-то, с вёдрами лазали по заросшим низкорослым лесом горам, в поисках грибов.

Постепенно лес совсем мельчает, под ногами просматриваются сплошные скальные породы, но от этого передвигаться не легче, вся поверхность словно в блестящих черепках, которые съезжают, как санки, лишь на них встанешь, только держись. А ещё, появились «долгожданные» родники, делая поверхность абсолютно непроходимой. Но, мы упрямо прём наверх.

Не раз задаю себе вопрос. Не перестраховываюсь ли я? Может, напрасно подвергаемся такой опасности? В любом случае, обратной дороги нет, даже если захотим спуститься, уже не получится. Семён молчит, в глазах азарт, на лице чуть ли не радость. Вспоминаю князя Аскольда, в минуты опасности, он всегда испытывает непонятное веселье. Вот и Семён, таким же стал. Странно, и мне весело. Неужели это заразно?

Страшный участок из скользких каменных пластин проходим незаметно, словно на одном дыхании. На пути высятся причудливые скалы. Между ними залегают природные дороги, вдоль которых, расставив в стороны великанские ветви, словно спят тысячелетние земляничники. Вступаем под их тень, переводим дух, скоро выйдем на вершину скалистых гор.

Устраиваем привал. Семён вытаскивает волчонка, тот, как пьяный ходит по кругу, затем поспешно ныряет в расселину.

— Куда, пропадёшь? — пугается Семён. Лезет следом, довольно смеётся. — Воду учуял, здесь родник.

Воистину, подарок судьбы. Давно страдаем от жажды. Да, и обмыться следует, кошусь на друга. Тот стягивает куртку, делает из камней запруду.

Решаем сделать основательный привал. Стираем одежду, умываемся, упиваемся ледяной водой, отдыхаем. Развалились на камнях, слушаем тишину, балдеем от покоя, изредка отгоняем расшалившегося зверёныша. Судя по всему, он уже принял нас в свою стаю.

День быстро заканчивается, веет прохладой, Солнце закатилось за горизонт, прозрачное небо потемнело, назойливо затрещали ночные цикады.

Чувствуем себя в полной безопасности. Давно такого не испытывали. На душе хорошо, и словно время затормозило свой бег.

Семён разжигает костёр. Я, задрав голову, восхищаюсь невероятно красивыми деревьями, их гладкой, розовой корой. Собрал изрядное количество спелых, похожих на землянику, ягод, горстями запихиваю в рот и ещё, пытаюсь насвистывать. Волчонок поймал ящерицу, сгрыз ей голову и с наслаждением жуёт упругое тело. Как говорится, у каждого свои гастрономические вкусы.

Почти в полной темноте ухитряюсь подстрелить пару диких голубей, получилась неплохая добавка к ароматным ягодам земляничного дерева.

Одежда высохла, лежим в чистом, у яркого костра. Волчонок залез на Семёна, пытается удобнее устроиться на его животе, сладко зевает, потягивается и моментально засыпает. Очевидно, тоже чувствует полную безопасность.

Мне снятся каменные блоки, на них чарующей красоты цветы. Я парю в пространстве, мне легко и спокойно, набираю целые охапки благоухающих лепестков. И вроде нет пропасти, а лишь пространство, в котором можно летать и жить.