Раса

Глава 39

Первым делом, нам возвращают оружие. Семён бросается к топору как к любимой женщине. Воистину, он стал настоящим мужчиной.

Мой бывший соперник, со стальным взглядом, с сожалением передаёт меч. Испытываю не меньшую радость, что и Семён.

Итак, можно сказать, у нас руки развязаны. Всюду встречают с восхищением, мужики зазывают на бражку, бабы — на кой чего. Но, нам не до них, идём к дому Машки. У неё наши дети.

В посёлке все друг друга знают, дом указывают быстро. Входим во двор. Что это?! На цепи сидит Игорь, рядом, уткнулся в его ладони, волчонок. Мальчик видит нас, вскакивает, цепь гремит, бросается к нам. Семён взревел как медведь арктодус, рвёт цепи, целует мальчика.

За спиной слышится характерный звук меча, доставаемого из ножен:

— Кто такие? — слышится неприязненный голос. Семён медленно оборачивается, он страшен. Удобней перехватывает рукоятку топора, мгновенье, и у того голова соскочит с шеи. Бросаюсь к другу:

— Не смей, ребёнка травмируешь!

— Второй раз, спрашивать не буду, — отступает к двери бородатый, мускулистый верзила.

— Он мой сын! — рычит Семён.

— Он зверь, у него клыки, — словно выплёвывает мужик.

— Это ты, зверь, — у Семёна кровью наливаются глаза.

Игорь виснет у него на шее:

— Папа, забери меня отсюда!

— Где Светочка, сынок? — мягко спрашивает Семён.

— Её здесь нет. Она, с тёткой, в соседнем доме. У них там, подсобные помещения. Свинок выращивают.

— Игорь! — подзываю его к себе, — пойдём со двора. Папе необходимо поговорить.

Игорь долго, с ненавистью смотрит на своего мучителя. Тот, от его взгляда ёжится, перекидывает меч с одной руки в другую. Ловко получается. Но, я знаю, он, почти покойник.

Уходим. Игорь всё поглядывает из-за плеча на отца. Завожу за дом, садимся на лавочку, у дикой сирени. Ждём.

Звякнуло друг о друга железо, ещё раз и… вжик, что-то упало на землю и покатилось.

Передёрнулся, Семён вновь перестарался. Он выходит, непривычно спокойный, под глазами, чёрные круги.

— Идём к Светочке, — тихо говорит он. Игорь вцепился в его ладонь, плачет, слёзы капают со скуластого лица. Он размазывает их рукой, на щеках остаются грязные разводы.

— Натерпелся, сынок? — прижимает его к себе Семён.

— Они так сильно меня били и, Светочку, тоже. Когда вступалась за меня. Потом, её отвели в соседний дом. Меня волчонок любил, давай заберём его.

— Сейчас приведу, — кинулся я.

Во дворе осмотрелся. Волчонок забился в конуру, жалобно поскуливает, у крыльца валяется обезглавленный труп. Из шеи, до сих пор струится кровь, рядом валяется голова, мёртвые глаза открыты, смотрят с укором. Не порядок, думаю я. Не ровен час заглянет кто, вновь на нас объявят охоту.

Нашёл погреб, затаскиваю туда мертвеца и, часть его тела. Закрываю крышкой, кровь на земле, припорошил соломой. Ругаюсь, на чём свет стоит. Надо было ему просто зубы выбить, а не убивать! Хотя, обращаю внимание на брошенный меч, не с беззащитным человеком сражался Семён.

Вытаскиваю за загривок волчонка, тот постарался меня цапнуть. Не понимает, что его спасают. Нагнал Семёна с Игорем. Мальчик кинулся к зверёнышу, прижимает к груди, волчонок скулит, лижется, на нас с Семёном, порыкивает.

Останавливаемся у избы напротив, режет слух ругань:

— Ах, ты негодная, к зверю хочет идти! Мало тебя Фёдор стегал! Сейчас позову! Ты, у меня, допрыгаешься, дрянь! К ней с лаской! На, тебе, деточка, это! Скушай сладенького! Отдам тебя к монашкам! Ты, у меня допросишься!

Резко открываю калитку. Светочка моментально видит нас, с криком бросается:

— Дядя Никита, дядя Семён, братик!

Прижимаю к себе хрупкое детское тельце. Она счастлива, смеётся, гладит спутанные волосы Игорю, затем оборачивается, в глазах появляется жёсткость, почти как у Аскольда:

— Теперь посмотрим, кто у нас допрыгался!

Женщина от неожиданности пятится, затем руки в боки, взгляд становится надменным, брови ползут вверх, набычилась, пятнами идёт лицо:

— Что вам надо! Прочь, со двора! А девочку, оставьте. Она моя собственность. И, кто разрешил зверя забирать и волчонка? Сейчас Фёдора позову!

Внезапно натыкается на взгляд Семёна. Что-то читает в нём, пятится:

— Где Фёдор?! — в голосе проявляются визгливые нотки.

— Пусть отдаст моё ожерелье. Мне его тётя Грайя подарила! — с гневом говорит Светлана Аскольдовна.

Семён приближается к сильно струхнувшей женщине, протягивает тяжёлую ладонь.

— Не дам! — взвизгивает она, пытается поднырнуть под его руку, но Семён хватает её за шиворот, быстро снимает, горящее ослепительным огнём, украшение.

Женщина пытается вцепиться ему грязными ногтями в лицо, но он не сильно отталкивает её от себя. Это, оказывается достаточным, чтоб та отлетела на несколько метров и, выломала головой перегородку, за коей, хрюкают дикие свиньи.

Собираемся уходить. Неожиданно Семён оттаскивает, потерявшую сознание женщину, от загона:

— Кабанчики, могут уши и нос объесть, — говорит он.

Быстро идём по улице. Необходимо уйти с посёлка как можно быстрее. Тётка очухается, найдёт мёртвого Фёдора, такой шум подымет. Но, сначала, к дому Бориса Эдуардовича, под крыльцом валяются бесценные артефакты и лечебная смола.

У дома сталкиваемся со Стёпкой и его бородатой командой.

— Здрасте! — приветливо снимает изломанную шапку. Его лицо лучится радостью. Такое ощущение, встретил лучших друзей. Хочется дать в морду. Но, с нами дети, да и в любые конфликты лезть не следует, забрать артефакты и дёргать отсюда, как можно быстрее.

Но Стёпка так и лезет высказать нам почтение, ….

— Ты бы посторонился, мил человек. Нам вещи забрать надо, — рыкнул Семён.

— Надеюсь, зла на меня не держите? — Склоняется в поклоне Стёпка.

— Не держим. Уйди, не то задену, — поводит Семён широченными плечами.

— Такие мужчины! Зачем вам куда-то уходить? Идите в мою команду! Дом отгрохаем, женщин дадим, денег много будит. Глядишь, сам генерал Виктор Павлович, то бишь, Росомаха, вас заметит.

— Уйди, задену, — Семён едва сдерживается.

— Как хотите, — грустит Стёпка и вдруг лицо озаряется надеждой, — каждому, с десяток рабов дам!

Слышу знакомый звук — хрясть. Стёпка летит в руки воинам, те, мигом вытаскивают мечи.

— Семён Семёнович, ну почему ты такой не сдержанный! — выхватываю меч, описываю свистящий круг.

Стёпка с трудом поднимается, с носа течёт кровь, в глазах обида и непонимание:

— Право, вы дикари, — изрекает он. — Идите по своим делам. В любом случае, с такими характерами, не уживёмся. С богом. Постарайтесь не попадаться мне и моим людям на глаза, когда выйдете из посёлка. Следующую Полосу препятствия, не пройдёте, гарантирую, — он плюёт кровью нам под ноги.

Расходимся, неприязненно косимся друг на друга. Светочка, не преминула показать им язык, Игорь, сосредоточенно тащит волчонка, а так бы, точно погрозил кулаком. Глазёнки у него злые, вот, вот сверкнут молнии.

Входим во двор бывшего хозяина, а ныне раба, Бориса Эдуардовича. Нас встречают гробовым молчанием. Бабы, бородатые мужики, всё побросали, смотрят на нас с нескрываемой злостью. Лишь, только, малыши резвится на обширном дворе. Им невдомёк, что мы, именно те, кто лишил свободы их хозяина, владельца этого поместья.

— И-и-и, совсем совесть потеряли! — заголосила мордастая баба. — Упекли, кормильца и пришли поиздеваться, над нами, грешными! Глазёнки б вам выцарапать, волосы выдрать.

— Шли бы вы, со двора, — с угрозой говорит жилистый, чернобородый мужик.

Я взираю на эту разношёрстную публику и, чем-то её жаль. Не сомневаюсь, для них, Эдуард Борисович, был хорошим хозяином, благородным отцом своего многочисленного семейства. Ну, а мы то, тут, причём? Корчу недоуменную рожу, чешу в удивлении голову:

— Так, мы, по приглашению. Лично, сам, Борис Эдуардович пригласил. Он так сказал, как будете свободными, милости прошу в гости. Вот, мы и здесь. Стол бы лучше накрыли. Не хорошо не исполнять волю вашего хорошего, бывшего хозяина.

— Пригласил?! — всплескивает руками молодая, кровь с молоком, девица.

— Не может быть? — ахнул чернобородый.

— Какой порядочный, высокого нрава человек! — мордастая баба в страданиях закатывает глаза.

— Кто сейчас за хозяина? — строго спрашиваю я.

Чернобородый горестно высмаркивается, смущённо прикрывает глаза, но в них я улавливаю промелькнувшее торжество. Никак, мужик, благодарен нам, за свершившийся факт!

— Мне, пришлось, занять его место, — ещё чуть-чуть, и он разрыдается. Вот, лицемер! Чувствую, закрутит он здесь, гайки.

— Ну, так, командуй!

— Ну, как бы это сказать, в дом, что ли, проходите, гости дорогие. Если, на то, воля уважаемого Бориса Эдуардовича, никак нельзя идти супротив неё!

— Именно так, — хвалю его.

Светочке и Игорю дают по леденцу на палочке, волчонку наливают молоко, мы, степенно идём к крыльцу. Вон, они, артефакты! Валяются в грязи, никто ими не заинтересовался. Сразу не кидаюсь, чтоб не заподозрили, что ценны они для нас. Заходим в дом. Пахнет сушёными травами, свежевыструганной доской, плавают ароматы настоящего украинского борща, а запах котлет — возвышает душу. Глотаю слюнки. Давненько ни ели такой еды.

В предбаннике складываем оружие. С кувшина поливают на руки, умываемся, степенно входим в большой зал.

По центру стоит здоровенный стол, изготовленный из толстых дубовых досок, застелен цветастой скатертью. Молодухи поспешно заполняют его всякой всячиной.

О! В центр стола кладут поднос, доверху наполненный душистым, покрытым коричневатой корочкой, воздушным хлебом. На подносах благоухают всевозможные колбасы, окорока. Белеет пласт наперчённого сала. Грудами лежит чеснок, зелёный лук, сметана, творог, головка сыра. Естественно, борщ и котлеты по-киевски. А так же, квас, морс, соки из свежих яблок, вино, самогон, в запотевшем сосуде. Хорошо жил, Борис Эдуардович! Сам виноват. Злость и вседозволенность сгубила.

Садимся за стол. По началу, на нас многие бросают неприязненные взгляды. Затем, после рюмки, другой, кстати, мы ни-ни, в отличие от бывшего хозяина, законы не нарушаем, полезли к нам обниматься. Изъявляют нам высокое почтение, восторгаются храбростью и т. д. и т. п. Мордастая баба, под конец застолья, разрыдалась, обозвала нас сынками, слюняво чмокает в щёки. Впрочем, самая обычная попойка. Далее пригласили балалайщиков, те как взъярили, дом с фундамента едва не слетел. Всё же, какие радушные люди!

Прощались уже под вечер. Народ вывалил из хаты, горланит песни, обнимаются, бабы виснут на наших шеях. Чернобородый, кстати, он оказался старшим зятем, Бориса Эдуардовича, Григорий Охлобыстин, притащил нам наши ранцы, забили всякой всячиной. Я, так, мимоходом, прихватил артефакты и ведёрки со смолой, и мы, под бренчанье балалаек, расстались.

Безусловно, идти в ночь, высшей степени абсурдно. Но, и так сидели, как на иголках. Жена, то есть, вдова Фёдора, в любой момент может обнаружить мертвеца в погребе и, тогда у нас начнутся новые проблемы. Уж лучше к первобытным зверям, чем оставаться у этих, благожелательных людей. Настроение, у них, быстро меняется. Сейчас с хлебом и солью, завтра — на кол.

Без помех выходим с посёлка. Нас все знают, воины у ворот, жмут руки, высказывают своё почтение, сожалеют, что уходим. Но, ни кто нас не удерживает, по закону — мы свободные люди.

Пытаюсь связаться с Виргом, но он невнятно сообщает, что в каких-то горах и, мысленная нить обрывается. Он далеко и он занят.

Вспоминаем Росомаху, не выдал, пришёл на помощь. Необычный человек. Хотя его можно понять, он высокого полёта, для него, данная ситуация — большая политика. Такие люди, чтят своих царей и чужих правителей.

В данный момент, у нас не идёт война друг с другом, только готовимся. Уверен, даже если бы мы воевали, он отпустил бы меня, Аскольда — вряд ли. Для него, было бы большой честью, ворваться к нам в город и потребовать от меня, сложить оружие. Вот тогда бы он стал героем. Вот тогда пленил бы. Тогда, это было бы правильно.

Росомаха не торопится, делает своё дело и правильно его исполняет. Поэтому он второе лицо, после императора Вилен Ждановича. Единственное, что могу сказать, сожалею, что он не с нами. Хотя, если разобраться, два таких человека, как князь Аскольд и генерал Виктор Павлович, понятие несовместимое.

Темнеет быстро, впереди лесная чаща, на душе тревога. Дети болтают друг с другом, тискают, очумевшего от ласок, волчонка. Жёлтая Луна показалась из-за верхушек сосен. Ухает сова, в зарослях завозилась ночная живность. Внезапно слышим далёкий истеричный вопль, жена Фёдора заглянула в погреб.