Глава 12

— Заканчивай дурить, — буркну Сидор Кузьмич. — Принимается.

К моему удивлению, мичман шагнул ко мне и протянул руку. После секундного колебания, я пожал мозолистую ладонь, заключая временное перемирие. Не знаю, догадывался ли об этом Кузьмич, но я для себя четко решил: слушаю его версию и делюсь частью информации.

Для Пруткова это невыгодная сделка, вот только он об этом не догадывается: знаю я мало, в основном мои умозаключения строятся на происшествиях и моих домыслах. Что касается архива — тут я буду категоричен до последнего: либо изучаем вместе, либо никак.

В идеале я прикидывал как сделать так, чтобы сначала все бумаги старого архивариуса просмотрел я один, отобрал нужное и важное, а уж потом, припрятав часть из них, остатки передать особисту. Мечты-мечты. Но правило решать проблемы по мере их поступления никогда меня не подводило, поэтому беру его на вооружение и в этой жизни. Ну а пока послушаю индийский сериал в исполнение Сидора Кузьмича про родственные связи и потерянных в младенческом возрасте близнецов.

Про близнецов я ткнул пальцем в небо, как и про потеряшек. Но общая идея сводилась к тому, что архивариус Лесаков — тот самый потомок старого дворянского рода Лесли, который жил-поживал на территории Смоленской губернии во времена царя-батюшки и верой и правдой служил Российской империи. Точнее, той его ветви, которая главой рода была собственноручно отпилена с генеалогического древа в наказание за женитьбу без благословения родителей да еще и на простолюдинке.

Уж не знаю, как Сидор Кузьмич отыскал всю эту информацию но по всему выходило, что далекий предок перебрался в наши южные края аккурат к началу строительства города. Но к тому времени он уже состоял на императорской службе. Из семьи товарища, точнее господина изгнали, но дворянином верноподданным он остался. Правда, фамилию, обидевшись на родственников, изгнанник сменил.

Так появился род Лесаковых — историков, археологов и путешественников, коим сам государь-император поручал сложные дела: розыск утерянных императорских сокровищ и возвращение их в государственную казну. Точнее не в саму казну, а в тайные государевы сокровищницы, раскиданные по всей стране в самых неожиданных местах.

Некоторые из них строились еще предками последнего государя-императора, и все находились непременно под землей, в запутанных подземельях, выстроенных как раз для этих целей при закладке города, или же переоборудованных под тайную закладку в тех местах, где тайные ходы уже имелись.

Об этом семействе знал только узкий круг посвященных людей, на балах они не светились, в светской жизни участие не принимали. В списке доверенных лиц оказались и знакомые фамилии:

Перед моим глазами возник листок бумаги из архива, который я разглядывал перед тем, как случиться пожару:

«Воронцовская кладка, Голицынский склад, Юсуповский склад».

Это что же получается, два князя один граф тоже имели право хранить свое добро, нажитое непосильным трудом крепостных и прочих зависимых людей, в царских тайниках? Получается, сам основатель Энска, граф Воронцов проектировал городские подземелья, обнаружив под землей древние ходы?

Я слушал рассказ Сидора Кузьмича как увлекательную сказку, и не верил ни одному слову. Ну, бред же, честное слово, сказка про Али-бабу и сорок разбойников! Да если бы такие сокровищницы существовали, их бы давным-давно разграбили после гражданской войны или той же революции. Да и позже, во времена смуты и волнений, различных войн кто-нибудь не удержался и нырнул бы в голодные годы за звонкой монетой. Не может быть, чтобы никто не позарился на золото и прочие цацки когда царя скинули.

Благородных почти всех извели под корень, а те, кто этим графьям-князьям помогал строить и прятать, вряд ли после смерти хозяев хранили тайну. Точнее, схрон-то они в любом случае берегли, и место никому не выдали, как и способы в этот тайник попасть. Но сами-то по любому воспользовались. Не верю я в людское благородство, когда дело касается денег. Не просто денег, а очень больших денег!

Сидор Кузьмич замолчал, подошел к окну, налил воды из графина и залпом опустошил стакан. Устал вещать, бедняга.

— Не веришь? — ухмыльнулся он, глянув на меня.

— Простите, но нет. Больше на сказку похоже, — я пожал плечами. — Графы, князья, сокровища… На дворе семьдесят восьмой, наши страна с момента революции пережила много потрясений, включая Великую войну. После семнадцатого года только ленивый не искал Деникинское золото и казну адмирала Колчака. У нас город слишком маленький, чтобы хранить такую тайну десятилетиями. Любопытные уже бы нашли кладку. Если верить вашим словам, это не один сундук и не два. Это целый золотой город!

— Предположим. Но есть факты указывающие на то что это правда. И, кстати, проживание в Энске твоего деда Федора Васильевича, и его поступки говорят сами за себя.

— Какие поступки? И, кстати, — я не удержался и передразнил мичмана, — Вы мне так и не доказали, что архивариус — мой дед. Однофамилец я еще могу поверить. Но если он всю жизнь прожил в городе, почему я о нем ничего не знаю? Ни мои родители, ни бабушка никто мне про него ничего не рассказывал.

— А вот тут самое неприятное. Следы твоего деда, а точнее сказать прадеда Федора Васильевича Лесакова на какое-то время теряются во время революции и после нее. Но доподлинно известно, что на момент его исчезновения из города пропали все городские строительные архивы с первой даты закладки Энска. Кроме того, перед тем, как сгинуть, господин Лесаков имел на руках двух младенцев мужского пола, разновозрастных. По нашим данным этих мальчиков — родных братьев, родных своих детей — старик сдал в разные детские дома. Точнее, старшего он привел на порог детского дома, подложив записку, где обозначил его имя Лесаков Степан Николаевич. Пацана нашли с крестиком на шее и медальоном с гравировкой. В кармане — записка с именем.

«Странный способ прятать детей, — подумалось мне. — Если скрывал, потому что Лесаковы, зачем записку в карман положил?»

— На медальоне герб? — полюбопытствовал я.

— Именно. Видел его?

— Кого?

— Герб.

— А, нет, просто предположил по аналогии с ключами старика. Там вместо брелков были гербы.

— Ключи куда дел? — сделал стойку Сидор Кузьмич.

«Вот черт!» — я пытался вспомнить, говорил уже мичману, что оставил их у Анны Сергеевны по её же просьбе или нет? Раз спрашивает, значит, не говорил. Сказать или не сказать, вот в чем вопрос! Соврать? Вроде договорились вести разговор честно. Ладно, была не была.

— Ну… У соседки оставил. Не таскать же с собой…

— Предположим, — мне показалось или Кузьмич мне не поверил? — Что за гербы были?

— Один точно знаю, царский. А второй я так и не узнал. Я в них-то не силен. Имперский узнал, потому что в учебниках истории картинки видел. А второй не встречал ни разу.

— Разберемся, — кивнул каким-то своим мыслям особист и, замолкнув, принялся что-то черкать на листке бумаги.

— Сидор Кузьмич, — окликнул я, когда хозяин кабинета перестал писать. — А со вторым парнем что?

— С каким парнем? — нахмурился собеседник, пытаясь сообразить, о чем я спрашиваю. — Ах, да, второй ребенок…

Кузьмич вышел из-за стола и прошелся по кабинету.

— Второго мальчишку Лесаков пристроил в бездетную семью, уж не знаю, как и что, но мальчишка перестал разговаривать. Когда приемные родители сгинули, его тоже отправили в детский дом. Пацан был маленький, свою настоящую семью или не помнил, или ему велено было не вспоминать. Его поначалу посчитали за немого, ну и присвоили фамилию приемных родителей, имя от балды дали, отчество, соответственно, покойного неродного отца получил.

— Как так? — удивился я. — А документы на ребенка? И что с приемными стало? Почему сразу оба сгинули? Куда?

— Не так быстро. Смутные времена были, власть менялась постоянно, бандиты. Убили их, квартиру обнесли, хозяев в расход, а пацана приемная мать успела спрятать. А вот документы не нашли. Предполагаю, бандиты прихватили с собой все хозяйские бумаги.

— Зачем? — удивился я.

— Продать паспорта, заработать денег.

— Сидор Кузьмич, не сочтите за недоверие, но откуда Вы знаете такие подробности?

Я слушал рассказ мичмана и не понимал, как он раздобыл такие детали? Такое чувство, что сам присутствовал в момент подкидывания детей, и при трагедии, и при регистрации второго пацана в детском доме.

— Работа такая, дотошная, — мичман широко и искренне улыбнулся, да только я с трудом поверил с эту искренность. — При желании все можно разыскать и выяснить, Алексей. Главное, места знать, способы и людей.

— Что ж за люди-то такие, — проворчал я, примерно представляя объем работы, которую пришлось сделать, чтобы раскопать все эти сведения. — Ну и как фамилия второго пацана? — спросил я обреченно, примерно догадываясь, каким будет ответ.

— А сам как думаешь? — хмыкнул Сидор Кузьмич.

— А сам я думаю, что судьба сыграла смешную шутку с именами братьев, точнее с именами их наследников. — вздохнул я. — То есть Вы, Сидор Кузьмич, абсолютно уверены в том, что мой отец родом из этих самых извергнутых, точнее, отвергнутых… тьфу ты, — сплюнул я, запутавшись в словах. — Изгнанных Лесли, которые стали Лесаковыми? И если я Вас правильно понял, то второй мальчишка, который немой, он в детском доме стал Лесовым Иваном?

— Верно.

Я задумался, что-то у меня не складывалось. Архивариус был глубоко старым человеком. Если он исчез в послереволюционные годы, то нестыковочка выходит по сыновьям, точнее, по возрасту сыновей. Отцы наши должны быть старше, чем сейчас.

— Стоп, когда Вы говорите, он исчез? Сразу после революции? И уже с детьми? — уточнил я, пытаясь хотя бы примерно разобраться в датах.

— Первый раз да, — кивнул Сидор Кузьмич.

— А был еще и второй? — я удивился. — Пять минут назад Вы сказали, что Лесаков старший исчез после революции и тогда же подкинул двух детей.

— Нет, Алексей. Я сказал: следы Лесакова теряются во время революции и после нее. Первый раз он исчез сразу после того, как в город привезли… — Сидор Кузьмич внезапно оборвал свой рассказ на полуслове. — Короче, первый раз он исчез в девятьсот семнадцатом. Объявился он примерно перед началом войны уже с двумя пацанами на руках. Второй раз испарился буквально накануне того дня, когда в город вошли немцы.

Я сделал вид, что не заметил, как мичман резко заткнулся, когда заговорил про первую пропажу Федора Васильевича, продолжая мысленно прикидывать возраст обоих Степанов. Интересно, о чем умолчал особист? Что привезли в город в семнадцатом году? И причем здесь архивариус? Черт, и все-таки, откуда товарищ Прутков знает такие подробности из личной жизни старика? Словно следил за ним чуть ли не от рождения?

Так, если предположить что мальчишки были совсем маленькими, получается, что и Лесовой, и Лесаков вполне могли быть моими, хм, отцами. Батя студента ушел из жизни лет пять назад, и было ему около сорока. Мой отец помладше будет. Если подумать версия особиста имеет право на существование. И все-таки откуда столько информации? Может, Федор Василевич дневник вел? Не удивлюсь с его-то профессией, и страстью с документации, вполне мог и записывать для потомков события своей жизни, не надеясь на память.

Черт, Леха, напряги память, покопайся в закромах, вспомни, что такого важного случилось в Энске в годы революции?

— Ну, предположим, что я Вам поверил, — задумчив протянул я. — Даже допускаю, что Федор Васильевич мой родной дед. Но тогда вопрос: почему старик не проявлял никакого желания отыскать своих детей и внуков, объясниться с ними? Что случилось что он вдруг, внезапно, ни с того ни с сего начал разыскивать именно меня?

— С чего ты так решил? — ничуть не удивился Сидор Кузьмич.

— Да хотя бы из нашего разговора, — я задумался на секунду. — Ну да, напрямую речь не шла, но он был очень настойчив, когда пытался назвать меня наследником. Это во-первых. А во-вторых, Анна Сергеевна, соседка, уверяла, что ключи он мог отдать только родной крови. Потому она и отдала мне бумаги, когда я ей ключи предъявил.

«А не Вы ли, дорогой Сидор Кузьмич, наведались к старику? Напугали его д такой степени, что он решил срочно отыскать внука и передать ему… Что? Знания? Тайны? Шифры и коды от дверей в подземелье? Что ты сделал с архивариусом Кузьмич? Угрожал жизнью его детям?»

Мысли перекатывались в голове тяжелыми булыжниками. В кабинете модно было топор вешать, настолько хозяин задымил воздух. Я хотел было попросить открыть окна, но во время сообразил: не откроет. Не зря же они заклеены. Если мичман в городе на положение крота, то будет избегать любой случайности быть узнанным простыми горожанами.

Распахни окно и тебя тот час же кто-нибудь из знакомых да увидит. Городишко-то маленький, а Комитет госбезопасности практически в самом центре находится. По Коммунаров детвора из военного городка через парк по городской аллее ходит в музыкальную школу. Многих водят родители. Случайный взгляд в окно, а там Кузьмич по форме с сигаретой в зубах вот, и все инкогнито раскроется. Форточки тоже не открыть, наглухо замазаны краской. Видимо, кабинетом нечасто пользуются, оттого хозяин и не озаботился проветриванием.

— Думаю, ты прав, Алексей… — Сидор Кузьмич задумался. — К тому моменту документы Федора Василевича искал не только я… Не только мы, — быстро исправился особист.

«О, как интересно! — я едва удержал покер-фейс, чтобы не выдать своего удивления. — А точно ли в Комитете знают про архивариуса, его архив и про меня в том числе? Может, это частное расследование товарища Пруткова? Но, черт возьми, что же ты ищешь, мичман? Что тебе нужно в тех бумагах?»

Я крепко задумался и едва не пропустил следующую реплику комитетчика.

— Но, думаю, дело намного проще. Лесаков Степан Николаевич старший сын, поэтому, умаю, старик и назвал тебя наследником. В дворянских семьях всегда наследует старший ребенок. А раз сын погиб, наследником становится старший внук, то есть ты, Алексей.

Час от часу нелегче! Теперь еще и в дворяне записали! Видимо, на моем лице отразились мои последние мысли. Кузьмич сочувственно хмыкнул и обрадовал:

— Не боись, студент, никому не скажу про твою голубую кровь.

И так он это произнес, что сразу стало понятно: сказать — не скажу, но информацию приберегу для нужных времен, вдруг ты, парнишечка, закочевряжишься, от договора откажешься, а тут я с твоей родословной. Я не удивлюсь, если у этого товарища и бумаги специальные имеются, доказывающие мое родство с дворянским родом Лесли через архивариуса.

— Черт! Так не стыкуется все равно! — осенило вдруг меня. — Пацаны-то с разными отчествами! Ладно, Лесовой, с ним понятно. Из Вашего рассказа выходит, что фамилию ему от приемных родителей приписали, остальное на ходу придумали. Но старшего-то Федор Васильевич на порог детдома с запиской подкинул, а у отца моего отчество Николаевич! — торжествующе уставился я на мичмана. — Не Федорович!

— А вот тут, Алексей, могу только поделиться своими предположениями. Думается мне, что Степан Николаевич — отец твой, не родной сын Федору Васильевичу. Полагаю, это сын его старшего брата, хранителя другой линии. Уверен, что первое исчезновение старика связано с этой семьей. Когда началась война, думаю, архивариус отправился спасать родню, хотел перевезти их в Энск. Кто ж знал, что и к нам в город немцы доберутся.

И снова я сделал вид, что не заметил странную оговорку. Что за хранитель? Какие линии?

— Подождите, я что-то совсем запутался. А я тогда… В смысле, а Степан Лесовой тогда кто? И откуда взялся?

— Степан Лесовой родной сын старика. Не уверен, что старик был женат официально, сведений о браке отыскать не удалось. Но, думаю, свою гражданскую жену с сыном он надежно прятал, и только вынужденная необходимость заставила его изменить условиям секретности, чтобы спасти детей.

— Санта Барбара какая-то, — выдохнул я, окончательно запутавшись во всех хитросплетениях жизни архивариуса.

— Что? — переспросил Сидор Кузьмич?

— А? — не понял я, потом сообразил что ляпнул. — А, это город такой, в книжке название прочитал, вот приклеилось. Там тоже все было… — я неопределенно взмахнул рукой. — Очень запутано в плане семейных отношений.

Кузьмич дернул бровью, но ничего не сказал. Мы оба молчали, переваривая сказанное. И я все-таки решился:

— Сидор Кузьмич, что спрятано в документах архивариуса? Что искать будем?

Прутков окинул меня оценивающим взглядом, как будто что-то решая для себя, вытащил из пачки последнюю сигарету, прикурил, выпустил кольца в потолок, и небрежно выдохнул вместе с последним:

— Золото князей Юсуповых.

Загрузка...