Прибыток в доме с секретом

Глава 22. Устройство малого праздника

Возмущение Терентия только усилилось, когда он обнаружил, что появление Врана почему-то норушат не смутило!

Они ничуть не удивились тому, что ворон, влетевший в квартиру через норушный ход, опустился на пол, а потом поднялся с него уже человеком.

«И где? Где в этом мире справедливость, а? – рассуждал про себя насупившийся кот. – Бухается на пол такой чернолетучий индюк, встаёт высоченным парнем, и что? И уже через несколько минут вся норушная малышня катается у него в ладонях и на плечах! Возмутительно!»

Вран действительно сходу норушатам понравился.

– А вышше, ещё выыышше поднимешь? – пищала Муринка, цепко держась за пальцы Врана, когда он поднимал открытую ладонь вверх. – Иииех, я такая вышшокая! Мурашь, держишшь! Мы верхоноруши!

«Верхоноруши они! – шипел Терентий. – Ну и как теперь жить? Пропал дом, как есть пропал! Они же по головам скакать будут только так! Ну ладно-ладно! Вот увидят они карбыша, а потом гусей, а ещё лис, я уж про орла и не говорю! Может, тогда и притихнут!»

Но… Гудини, увидев троих норушат, расплылся в совершенно очевидной улыбке, нырнул в одну из своих нор и приволок им игрушки – три разноцветных пёрышка из Таниного подарка. А для такого любителя и коллекционера перьев это означало очень даже серьёзный шаг.

Гуси, которых Шушана специально позвала, чтобы представить им новых членов её семьи, думали недолго – что они, идиоты, что ли, нападать или грубить норушным детям? Оба гуся очень осторожно обнюхали норушат, уселись рядком и позволили любопытным мелочишкам попрыгать по их гладким спинам и как с горки поскользить с подставленного крыла.

«Ну… ну, лисы, где эти пролазы, а? Вся надежда на них!» – с нетерпением ждал Терентий, утрамбовавшись на высоченный холодильник.

Рууха и Лелланд, приехав в гостиницу, сразу же учуяли что-то новое, а когда Шушана пригласила их через проход в Танину кухню и они обнаружили на диванчике норушных детенышей, то… и они разочаровали Терентия.

– Какие солнышки! Какие лисятоньки! – замурлыкала Рууха. – Идите к бабушке!

– Ага, идите-идите, мышки к лисичке! – не выдержал Терентий. – А она вас – аммм!

– Ты ж умный кот! – укоризненно покачал головой Лелланд. – Чего ты глупости мявкаешь?

– А мы знаем про таких лисонек! – пискнула Тишуна. – Мама рассказывала – наша прабабушка дружила с такой!

Этим она почти добила несчастного Терентия, который поспешил спрыгнуть с холодильника и удалиться подальше от невыносимых детёнышей.

«Даже лис, которые становятся людьми и обратно, они знают, а меня? Меня мутантом обозвали, да?»

Апофеозом вечера был прилёт в кухню Крамеша, который знать не знал ни про каких норушат, жаждал поесть и отдохнуть, а попал на праздничное застолье.

– Лёлик, не расчёсывай мне нервы! Вон то блюдо сюда, а это блюдечко вооон туда! – командовала Рууха. – Таня занята с беднягой норушем, придёт усталая, голодная, а тут мы – с праздником!

– Крраким прраздником? – удивился Крамеш, сидя на полу после возвращения в людской вид.

– Ой, да ты же ничего не знаешь! Танечка – ну просто чудо-девочка! Она нашла и привезла Шушане трёх норушат и взрослого норуша – их старшего брата. Старший болен, бедняга, а маленькие – такие забавные и славные, такие лисятоньки мягонькие!

– Ого! Это же ррредкость!

– Ещё бы! Тане сейчас, конечно, не до праздничных столов – она бедолагу лечит, малыши сейчас с Шушаной и Враном в гостинице – а мы на что? Так мы с Лёликом на стол накрываем! Малый праздник готовим.

– Малый?

– Ну что ты такой непонятливый? Малый, потому что старший норушь пока болеет. Выздоровеет – будет большой праздник! – Рууха с сомнением осмотрела Крамеша. – И вообще, чего ты такой никакой?

– Летал далеко, – лаконично ответил действительно уставший, но довольный Крамеш.

Полетать ему и правда пришлось, но он выполнил задание Соколовского, а оно было весьма непростым!

– Я только не понял, а зачем вообще какой-то праздник сейчас делать? – уточнил он. Чисто из природной вредности.

Рууха обернулась к нему от накрытого стола, всмотрелась, а потом подошла и… неожиданно погладила по голове.

– Глупыш, потому что в жизни столько всего непраздничного. И всё это приходит само по себе! Никого не спрашивает, не выбирает время, просто сваливается на голову, и делай что хочешь. А праздники – это то, что мы можем делать сами, пусть даже совсем без особого повода, просто чтобы порадоваться самим и порадовать тех, кто нам близок. Это противоядие, понимаешь?

Крамеша давненько никто не гладил… можно сказать, что никто, разве что Таня ладонью прикрыла его голову, когда сказала, что прощает его. Так что он замер от беззвучного изумления, не заметив, как улыбается Лёлик. Уж кто-кто, а он точно знал, что его бабуля расчудесно разбирается и в лисах, и людях, и во всех прочих…

Рууха действительно отчётливо поняла, что этого птенца, а по её понятиям он и был совсем ещё юным, никто не учил радоваться, праздновать просто потому, что этого хочется. Не учил делать из сумерек солнечный день, закрывая близких от невзгод, и никто не заботился о том, чтобы он чувствовал себя любимым, ну хоть немножечко, самую капельку.

«Бедный воронёнок!» – вздохнула она про себя, искренне недоумевая о глупых родителях, неважно, какого они роду-племени, которые не могут просто любить своих детей, не пытаясь жестоко ломать их по собственному усмотрению.

Крамеша привёл в себя радостный гомон, нараставший в коридоре.

– Что это? – встрепенулся он.

– Ну как что? Гусиные гонки! – фыркнул Лёлик. – Вон, смотри!

По коридору шлёпали перепончатые лапы, гуси мчались, на их спинах счастливо верещали норушата.

– С ума сойти! – выдохнул Крамеш и тут же начал удивлённо озираться: – А кстати, где Терентий?

– Он в печали! Детвора, оказывается, решила, что он – мутант! – расхохотался Лёлик. – А потом абсолютно точно обрисовала его весенне-вокальные упражнения, заявив, что у котика тру-ля-ля в голове! А самое что обидное, так это то, что они нормально восприняли и карбыша, и нас, и гусей, и Врана. Даже Ильдара им Шушана через стену показала, правда, лезть запретила категорически.

– Испугались? – поинтересовался ворон.

– Нет! То-то и оно! Они знают, что и такие существа бывают – родители рассказывали. А вот про говорящих котов было сказано, что это – сказки!

– Облом! – точное определение явления одним словом не всем дано, а вот у Крамеша это получилось на диво удачно. – Он же похудеет ещё, чего доброго!

– Ничего-ничего, то, что он похудеет, сразу и наверстает! – усмехнулась Рууха, выставляя на стол очередное блюдо с рыбой.

Ну, конечно, норушата уснули сразу, как только поели, словно их кто-то выключил. Причём младшие так и спали, крепко зажав в лапках еду.

– Пусть так, раз им спокойнее! – решила Шушана, укладывая детёнышей во второй мягчайший домик-норку, который принесла Таня.

Она покосилась на подругу, а потом всё-таки уточнила:

– Как он?

– Скажем так… ему нехорошо. Знаешь, такое бывает – пока кто-то борется, сражается, то он как-то ещё держится на ногах. Хоть как-то держится, а когда приходит осознание того, что всё, опасности больше нет, силы уходят, и бороться получается всё хуже и хуже.

– То есть ему совсем плохо?

– Да, – невесело кивнула Таня. – Я даже думала отвезти его ратологу, но уже несколько раз говорила с ней по телефону, она сказала, что больше ничем не сможет помочь… Всё возможное уже сделано, а перевозка может ему только повредить. Теперь он сам или справится, или… или нет.

Празднование приезда норушей уже закончилось, все разошлись по своим комнатам, а Таня всё не могла уснуть, прислушиваясь к дыханию Тишинора.

Впрочем, скоро она услышала ещё кое-что:

– Ты постарайся. пожалуйста, хорошо? Ты думаешь, что им теперь будет и без тебя неплохо, раз они в безопасности? Так ведь? Только это неправда! Ты им так нужен! Очень-очень! У них в жизни и без тебя хватило потерь. Знаешь… я думаю, что ты замечательный. Ты держался изо всех сил сам и удержал их, дотянул, упирался всеми лапами, но спас свою семью, только этого всё равно мало! Ты же понимаешь, правда? Понимаешь, только сил не хватает? Но ты же знаешь, откуда мы берём силы, вспоминай, принюхайся – мы в настоящем доме, где и стены помогают, потому что они не просто камень или дерево, а и ещё кое-что. Самое-самое важное! Так что ты не торопись сдаваться. Мы тебя просто подождём, ладно? Отдыхай, набирайся сил, а мы поможем.

Слышала это не только Таня, но и разобиженный на весь свет Терентий, пробравшийся в комнату Татьяны и обнаруживший очередную жизненную несправедливость:

«Лежаночку… мягчайшую, тёпленькую, уютную… то есть две! И обе отдала каким-то мышам-шуршуша́м! А мне?»

Нет, у самого Терентия лежанок было полно, а некоторые и получше – больше и мягче, чем норушиные «норки», но разве может такая мелочь утешить котика? Вот то-то и оно!

Так и сидел оскорблённый кот за Таниным креслом, копя возмущение и обиду, но, когда Шушана ушла, эти два старательно взращиваемых явления куда-то делись.

«Я сержусь! Я очень зол и сержусь на них всех!» – напоминал себе Терентий, но, увы, ничего у него не получалось.

«Какой-то ночедень у меня… не такой! – вздохнул он, наконец признавая своё поражение. – Ладно, ну что мне, жалко, что ли?»

Он подумал… по всему выходило, что вообще-то он – кот нежадный, ну, конечно, если дело не касается еды, подушек, Тани и всяких прочих ОЧЕНЬ ВАЖНЫХ ВЕЩЕЙ.

«А это… ну разве важное? Паадумаешь, спеть болящей мыши! И, да… – осенило Терентия, – это ж чистая моя выгода! Если он выживет, то, глядишь, приструнит своих младшеродичей, а так-то Шушана их разбалует в хлам и будут они на мне ездить!»

Кота аж передёрнуло от такой мысли, и он заспешил выбраться из-за кресла, протискиваясь упитанными боками.

Таня уже почти засыпала, когда её кресло энергично закряхтело и… поехало в сторону. Нет, человек, живущий в нормальном доме, запросто испугался бы, но только не Татьяна.

«Карбыш?» – c живым интересом подумала она.

– Да хто придумал такие толстые кресла, а? – донеслось из-за мебели обиженное ворчание. – Расстоялось тут, не пройти приличным котам!

Подушка помогла скрыть смешок, так что Таня продолжала успешно притворяться спящей.

Крупный рыжий кот одним движением лапы задвинул кресло назад, пренебрежительно фыркнув в его адрес:

– Раскормили мебеля́!

А потом беззвучно подобрался к «норке», где бессильной грудой косточек, тусклой шкурки и безграничной усталости лежал норушь.

– Эх ты, боец…– вздохнул Терентий. – Ладно, ты слушай, а я тебе немного спою.

Недаром даже скептически настроенные человеческие учёные признают, что мурлыканье кошек оздоравливающе действует на людей, каким-то удивительным образом гармонизируя выбивающееся из всех норм давление, стремительную скачку пульса, топочущего, как дикая лошадь в степи, или внезапно разболевшиеся части тела, от головы и до суставов.

Да, понятно, что коты, к сожалению, не панацея, но уж кое-что они точно могут! Так это даже обычные, неговорящие, а Терентий-то мог и умел значительно больше.

Мурлыканье, ровное, уютное, спокойное, обволокло Тишинора, мягкой лапой отодвинуло в сторону острые когти тоски по родителям, тяжеленный камень отчаяния, безграничную холодную усталость.

– Не тони в пустоте ледяной, по тропе выбирайся за мной, всё, что было, пока подождёт, если рядом мурлыкает кот. Эта песня древнее других, эта песня добрее иных, всё, что было, когда-то пройдёт, если ночью мурлыкает кот. Пусть уходят печали и зло, пусть болезни залягут на дно, всё, что было, ты видел, смотри-ка вперёд, слышишь, песню поёт тебе кот.

Таня даже дышала через раз. Она жила рядом с Терентием уже почти год, но и понятия не имела, что он так может… Пожалеть, когда сам обижен, почувствовать, насколько плохо тому, кого и видит-то практически первый раз.

«А вот так-то! И часто мы видим не просто красоту, обаяние, вредность, капризы, забавные стороны или мягонькое да мурлыкающее существо, а ещё и вот это – прийти и помочь? Только бы это сработало! Я похудею ему кресло и куплю самую лучшую лежанку!»

Тишинору снилось, что над ним почему-то плывут волны…

«Я разве утонул? – слабо удивился он. – А почему тогда стало так хорошо и легко дышать? Разве что… эх, жаль! Маленьких жалко, они плакать будут, и яблонька… Тишуна пока с ней не справится. Погибнет наша яблонька».

Только тяжёлые мысли уплывали вслед за волнами, и как ни пытались они зацепиться, вернуться обратно, отравить его до конца, ничего у них не получалось. Вслед за этими мыслями тонкой ледянистой полоской уносило и холод, стало тепло и спокойно, словно мамина лапка гладила Тишинора, смахивая все беды разом.

«И кошка рядом поёт, как баб-Валина Мурочка, – Тишинор дружил со всеми кошками, которые жили в норушном доме, и частенько засыпал у них под боком. – Хорошо как поёт. Нет, это не Мурочка, голос другой, это он как волны…»

Когда норушь развернулся из скрюченного существа в нормально спящее создание, Терентий довольно кивнул сам себе:

«Пациент скорее жив, чем собирается пoмирaть. Тоже мне, удумал всякие глупости! И Танечку надо подключить. Сейчас самое время – он успокоился и услышит её как следует».

Татьяна успела уснуть под ровное пение кота, а через некоторое время ощутила себя как человек, у которого на груди непринуждённо обосновался упитанный бегемот.

– Таня! Таааняяя! Проснись и иди лечить доходягу! – требовал бегемот. – Зря я, что ли, его вытягивал?