Глава 19. Сыр и шшшушки

Из-под кромки уже крошащегося и сероватого снежного наста у корней зеленевшего дерева показалась мордочка, украшенная двумя большими, почти прозрачными ушами и тёмными круглыми глазами, почему-то показавшимися Тане слишком большими.

Глазищи уставились на неё, испуганно моргнули, а потом нос потянулся в сторону бутерброда, словно мордочку притягивал невидимый, но совершенно необоримый магнит.

Только когда норушь чуть потянулась вперёд, Таня поняла, в чём дело, – показалось до того тщедушное и худенькое тельце, что стало очевидно – это детёныш, да ещё истощённый.

Стоило Татьяне чуть шевельнуться, как несчастный норушонок дёрнулся и застыл на месте, явно собираясь с силами, чтобы нырнуть обратно в норку.

– Не бойся! Пожалуйста, не бойся меня! Я… я знаю, кто такие норуши, – у меня любимая подруга – это норушка, которая когда-то мне очень помогла! Мы живём вместе! Я… я думаю, что ты хочешь есть, правда? Только не пугайся – я могу дать тебе сыр, или, если боишься, можешь сама взять, я отодвинусь подальше!

Норушонок замер, вслушиваясь в Танин голос, и только судорожно поднимающиеся и опускающиеся бока выдавали, что это не фигурка, не игрушка, а живое существо. Явно сначала норушь собиралась изобразить из себя обычную мышь, но слова, сказанные Таней, видимо, были для него настолько важны, что, потоптавшись на месте, он решился:

– У тебя есть знакомая норушь? – голосок был слабый и, к превеликому Таниному удивлению, явно девичий.

Почему-то сначала ей показалось, что малыш – мальчик. Наверное, из-за обтрёпанной шёрстки – Шушана-то такого никогда не допускала.

– Да, есть, – Таня уверенно кивнула.

– А как… как её зовут? – видимо, вопрос был так важен, что это, безусловно, очень голодное создание даже от сыра отвлеклось.

– Шушана.

Норушинка внезапно обмякла, словно кто-то ослабил туго натянутую струну, держащую её в отчаянном напряжении. На секунду у неё даже глаза прикрылись.

– Да, у нас бывает такое имя! – едва слышно пискнула она. – Неужели же есть ещё люди, которые про нас знают, и… есть ещё другие норуши?

– Шушана говорила, что есть. Она про музей Васнецова в Москве упоминала, там большая семья.

– А она почему одна? Почему ты говоришь так, словно у неё семьи нет? – норушинка снова заволновалась, словно услышала какую-то фальшивую ноту в мелодии.

– Её родные ушли в исконные земли, а она не захотела бросать дом. Мы с ней в Москве живём в одном старом доме. Она волновалась за него, понимаешь?

– Да. Я понимаю! – маленькая норушь выбралась из норки уже целиком и, неловко спотыкаясь на неровностях подтаявшего снега, начала пробираться поближе к бутерброду.

Таня легко могла бы подставить ладонь и перенести её к цели, а ещё проще было бы переместить поближе кусочек сыра, но этого явно не стоило делать – лучше пусть норушинка сама придёт, а то перепугается и умчится навсегда.

У рюкзака норушь притормозила.

– Тебе, может быть, помочь? Хочешь, я просто опущу для тебя сыр пониже? – не выдержала Таня.

– Сыр… – мечтательно вздохнула норушка. – Хочу… а он, он хороший? Почему ты его не ешь? – подозрительно прищурилась она.

– Я боюсь, что ты испугаешься и убежишь, – честно ответила Таня. – Если я буду двигаться медленно и спокойно, возьму кусочек сыра, разломлю его и часть съем сама, а часть отдам тебе, тебе не станет страшно?

– Ннне знаю, – довольно-таки дрожащим голоском ответила норушинка.

Видимо, для неё контакт с человеком был отчаянно пугающим. Но сыр пах упоительно, досыта она не ела уже давным-давно, так что голод пересилил страх.

– Хорошо! Только ты совсем медленно, ладно? – решилась норушь.

Танина рука двигалась со скоростью усталой пожилой черепахи, пока не добралась до сыра. Ломтик был разломлен на кусочки, один Таня положила себе в рот и отчётливо увидела, как голодный детёныш сглотнул слюну. А второй был опущен совсем недалеко от маленького создания.

Пока норушь подтягивала к себе сыр, у неё дрожали и лапки, и усы, и даже уши.

– Ты только не торопись. Если давно ничего такого не ела, не грызи очень много – живот заболит! – предупредила Таня, глядя, как норушь кусает краешек сырного ломтика.

– Откуфа ты фффнаефь? – выдохнула мелочь, потихонечку отступая назад.

– Я врач, – призналась Таня. – Лечу зверей и птиц.

Норушинка остановилась, крепко прижимая к себе сыр.

– Это правда? – она требовательно воззрилась Тане в лицо.

– Да.

– А норушей ты лечила?

– Если честно, нет. Шушана, к счастью, ещё ни разу ничем не болела, – Таня прямо-таки шкурой ощущала, что врать нельзя. – Я лечила грызунов. Хомяков, иглистых мышек, домашних крыс.

– Сиди тут, никуда не уходи! – вдруг потребовала норушь, с трудом волоча за собой сыр. – Я сейчас приду!

Про «сейчас» она, конечно, слегка преувеличила. Таня с волнением ждала её обратно минут пятнадцать, если не больше. На всякий случай достала ещё сыр, сушки, орехи и изюм. Даже сама бутерброд съела на нервной почве.

Наконец-то в отверстии, откуда появилась норушь, послышался какой-то шорох и совсем детские голоса.

– А у неё есть шушки? Такие круглые, да, как на картинке? Шууушечку бы! Мама говорила, што они вкушшшные! А баба Валя их ела? А папа их ел? А ты их ела? А брат их ел? А што у неё ишчо ешть? – приставал с вопросами какой-то тоненький голосок.

– Да погоди ты с сушками! – командовала уже знакомая Тане норушинка. – Ты сыр съела? А ты съел?

– Да-да-да-да! – два писклявых голосишки явно наводили на мысль, что уже знакомая Тане норушинка, видимо, подросточек – старшая сестра для двух малышей.

– А ишчо у неё што есть? Орешшки? Да? Ты говорила про орешки? Да шшто ты там всё грызёшь? Она говорила про орешки? – звенел любопытствующий голосишко. – А какая она? А ты видела у неё шшушки?

Внезапно на разошедшуюся малышню кто-то строго шикнул, и Таня насторожилась – голос новый, звучит невнятно.

– Тише вы! Я выйду первым! – уже более разборчиво раздалось у входа в норку.

– Нет, я, дай я пойду! Я её уже видела! – заспешил голосок первой норушинки, явно той, с которой Таня уже говорила.

– Да ты уже натворила дел! Сиди и молчи! – строго приказал голос. – Убери норушат! Нечего им тут делать!

– Они голодные, есть хотят!

– Нельзя брать что-то у незнакомых! – голос звучал как-то странновато – вроде и возмущённо, но бесконечно устало.

Таня подсобралась, сосредоточилась, быстренько спустила съестные припасы с рюкзака вниз – поближе к выходу из норы, и взволнованно застыла на своей подушке, ожидая выхода норуша.

То, что сердито-усталый – это норушь, она уже не сомневалась.

Из норы высунулся нос, повёл из стороны в сторону, потом Таня увидела два тёмных глаза, которые осмотрели её довольно-таки неприветливо, и наконец-то на поверхности показался весь норушь.

«Крупнее Шушаны, но очень, ОЧЕНЬ худой, да ещё, по-моему, и больной – пошатывает его прилично, и двигается скованно», – машинально отметила Таня.

– Кто ты такая? – хмуро спросил норушь. – И откуда узнала, что мы тут есть?

– Меня зовут Татьяна. Я врач, живу в Москве. Узнала о том, что тут живут норуши, по этому дереву, – Таня чуть повернулась к древесному стволу и погладила его, а потом неожиданно улыбнулась. – У меня дома такие же растут – сейчас ещё холодно, а на них уже дымка зелёная вовсю.

– Ты сказала, что знакома с такой, как мы? – продолжался строгий допрос.

– Да, её зовут Шушана.

Норушь прищурился и неохотно кивнул:

– Действительно, у нас есть такое имя. Но ты всё-таки врёшь!

– Почему это? – удивилась Таня.

– Не могла норушка остаться одна, не послушать главу рода!

– Ну, может, обычная и не могла, а моя Шушана – могла! – неожиданно запальчиво отозвалась Таня. – Она у меня редкая умница и очень смелая!

– Она у тебя? У тебя где? В клетке, что ли?

– Да какая же клетка может удержать хозяйку дома? – рассмеялась Таня. – Точнее, домов? У неё под началом три дома!

– Опять врёшь! – фыркнул норушь. – Такого не может быть!

– Почему не может? Ей хозяин двух домов, которые пристроены к нашему, принёс кирпичи из фундаментов, и она их приняла! Ой, ты что?

Норушь, как только услышал про кирпичи, вскинул голову, уставился на Таню, а потом резко осел на снег. Видимо, то, что сказала Таня про кирпичи, было какой-то исключительной их особенностью, никто посторонний про это знать не мог, и именно это и убедило окончательно серьёзного норуша в том, что Таня говорит правду.

Из норы тут же выскочила уже знакомая норушинка, за ней двое совсем маленьких детёнышей, и все засуетились вокруг старшего.

– Как хорошо… – с трудом выговорил он. – Теперь мне не так страшно. Ты, главное, забери их… забери отсюда. Если твоя норушь разрешит… У нас норушки забирают детей, которые ос… остаются одни.

– Так, я не поняла! – громче, чем следовало, сказала Таня, которая испугалась за состояние собеседника. – Ты болен?

– Он упал! Его сипуха поймала! Он ходил за едой к тому новому человеку, который живёт там, у леса! – запищала первая норушинка, явно имея в виду отстроившего дом соседа, о котором говорил Костя. – Сова его сцапала, брат вырвался, но упал. Он ударился, а потом очень долго полз домой, простыл!

– И что? Это что? Повод умирать и пугать детей? – возмутилась Таня. – А ну-ка, покажись!

Она очень осторожно подставила руку, и норушь с трудом перевалился на её ладонь.

– Тут больно? А тут? – Таня понимала, что, похоже, тут имеется диагноз «ушиб всей тушки», хорошо ещё, что упал он явно в снег, и это спасло её пациента от гибели, да ещё и простуда…

– И температура у тебя повышенная, но мы постараемся тебя вылечить, – Таня аккуратно прощупывала спину норуша, соображая, что могло быть повреждено здоровенными когтями сипухи и почему нет ран.

– Брат бился с совой как медведь! – подпрыгивала от возбуждения старшая норушинка. – Он сильно укусил её за лапу, и сова сразу разжала когти! Ты же сможешь его вылечить, сможешь?

– Я постараюсь! – пообещала Таня, остро жалея о том, что не может сходу телепортироваться в клинику. – Послушать бы тебя ещё…

– Послушать? – слегка удивился пострадавший.

– Нет ли хрипов в лёгких… – объяснила Таня.

– Как у бабы Вали? – пискнула норушинка. – Нет, я к нему ухо прикладывала. Всё думала, малинки бы – баба Валя малинкой лечилась и выздоровела. Но у нас теперь её нет, мама… мама умела сушить, а я – не умею.

Все трое так явно запечалились, что Таня поняла – тут случилось что-то сильно нехорошее.

– Так, малинку я, к сожалению, не захватила, зато у меня есть орехи, сушки и сыр. Вот, видите?

Ну, конечно, они видели. Более того, один из самых маленьких норушат изо всех сил тянулся за сушкой, но строгая старшая сестра крепко держала его за хвост.

– Тиш, можно? Можно они… мы поедим? – спросила старшая норушинка.

– Можно, – обессиленно согласился норушь, который неожиданно пригрелся на Таниной ладони.

Умная Татьяна быстренько размотала конец шарфа и прикрыла бедолагу, вручив ему кусочек сыра.

– Тебе надо поесть. Вообще-то, и попить тёплое хорошо бы…

– У нас печи давно нет, – тяжело вздохнул норушь. – Сама видишь, дом… дом погиб.

– Они шшшорилишь, шшшорилишь, а проходы шштановилишь вшё уже и уже, – пискнула самая маленькая норушка, вцепившаяся в сушку. – Они кришшшали и кришшали, а шштены шаталишь.

– Не плачь, не плачь, пожалуйста, – старшая вытерла сестричке мордочку собственной лапой и продолжила сама:

– Новые хозяева, дети бабы Вали, приехали осенью и так рассорились, что…

– Что наш дом не выдержал, они уехали, а он… он упал, – тяжело вздохнул старший норушь и закашлялся. – Родители держали его стены изо всех сил, чтобы мы успели выскочить… Сначала погиб отец, а потом… мама подняла плетучки и удержала стену, – он кивнул в сторону дикого винограда, который оплёл последние брёвна стены. – Но не успела выбежать за нами!

Младшие норушата уже вовсю хлюпали носами, и Таня, уже не особо-то рассуждая, протянула им свободную ладонь, помогая забраться на колени.

Тёплая человеческая рука прикрыла разом всех троих. Пахло от неё приятно – нет, не так… Пахло самым приятным на свете запахом – добрым и ласковым, чем-то таким, к которому хочется идти даже из самых последних сил.

– Домом пахнет! Настоящим! – вздохнул старший норушь, выглядывая из-под шарфа и машинально контролируя младших. – Так ты возьмёшь их? – его лапа осторожно коснулась Таниных пальцев.

– Я вас всех к нам приглашаю! – Таня понятия не имела, понравится ли вот этот норушь Шушане или нет, но оставлять их тут… ну, как это вообще возможно?

Да, скорее всего, они могут выживать в природе и без людей, но не тогда, когда весь род – четыре норуша, из которых двое совсем малыши, одна – подросточек, а самый старший жестоко простужен и едва двигается после падения с высоты.

– Я не знаю, как твоя норушка отнесётся ко мне! – честно признался норушь. – Малышей и Тишуну она точно примет, а вот я…

– Послушай, давай так… Я – ветеринарный врач, кроме того, работаю в гостинице для особых гостей… тех, кто или родом из ваших исконных земель, или их родители и предки оттуда.

Норушь изумлённо воззрился на Таню.

– Это правда! – она покивала для убедительности. – Я приглашаю вас к себе, но, если ты решишь, что тебе комфортнее в гостинице, ты запросто можешь расположиться там. Договорились?

– Поехали? Ну, поехали-поехали? – запищали малыши под Таниной ладонью.

– Я… я очень благодарен тебе за приглашение! – кивнул норушь. – Да, я не представился, меня зовут Тишинор, это – мои сёстры и брат. Старшая непоседа, которая к тебе выскочила, хотя я категорически запретил ей выходить, – это Тишуна, а маленькие – Мураш и Муринка.

(Примечание автора – имена младших норушат происходят от старого русского слова «мур» – каменная стена, а возможно, от слова «мурья» – нора, пещерка, землянка, лаз в земле.)

– Мне очень приятно! – Таня говорила от души, и всем четверым стало как-то легче, теплее, что ли. – Вам нужно что-то собрать?

– Да… Тишуна сейчас мне поможет, мы соберём вещи. Ты же сможешь нас подождать?

– Конечно.

– Хорошо! А ещё… мы должны взять дерево!

– Эээ? – Таня немного испуганно покосилась на здоровенную старую яблоню.

– Нет, не всю! Корешок и отросток, – объяснил норушь. – Иначе она погибнет – замёрзнет, обычной, не норушной яблоне сейчас ещё рано просыпаться.

Загрузка...