Предзакатные колокола, с которыми закрывались городские ворота, уже давно прозвонили, когда предсказатели закончили свою работу. В первый вечер ярмарки так было всегда, куда бы они ни приезжали. Чаще всего дети страшно уставали не только потому, что долго ждали своей очереди, но и потому, что обычно ложились спать много раньше. Но, простояв у палатки целый день, они уже не хотели уходить и назавтра снова вставать в очередь. А всех способных проявить подобное малодушие обычно сопровождали родители, которые не собирались отступать.
Предсказав будущее Тавису и Ксаверу, Гринса некоторое время отдыхал, предоставив поработать Кресенне, а потом Трину — самому старшему предсказателю и заведующему палаткой, — после чего принял нескольких оставшихся человек. К концу вечера предсказатели-кирси были так же измучены, как и последние дети, входившие в палатку за пророчеством Приобщения.
Даже в этот поздний час, когда они вышли из палатки, над городом разносились звуки музыки и веселый смех. Танцоры кружились на улицах под бой разноголосых барабанов, и Гринса слышал, как где-то в отдалении поют непристойные куплеты, рассчитанные на вкус непритязательной публики.
— Я не прочь поесть и выпить пива перед сном, — сказал Трин, бросая взгляд на луну-кирси. — Кто-нибудь хочет ко мне присоединиться?
В любом другом случае Гринса отказался бы. Он мечтал о теплой постели. Но ему нравилась Кресенна, и он взглянул на девушку, ожидая ее ответа.
Она уже смотрела на него, улыбаясь зазывной улыбкой.
— Я бы с удовольствием, — сказала она.
Трин кивнул:
— Отлично. Я знаю тут один трактирчик неподалеку. Кажется, он называется «Серебряная чайка». Там обслуживают кирси, и там подают лучшее тушеное мясо во всем Керге.
Гринса невольно рассмеялся. О трактирах всех эйбитарских городов Трин знал больше любого другого на ярмарке. Впрочем, Гринсу это не удивляло. Алтрин джал Кассой был не только тонким ценителем изысканных блюд, но и единственным толстым кирси, которого он встречал в жизни. В большинстве своем его соплеменники отличались худобой, порой доходившей до степени болезненной. Но Трин, со своими пухлыми щеками и мясистым подбородком, внешне напоминал молочного поросенка. Однако в других отношениях он был таким же слабым, как любой кирси, а возможно, и еще слабее. При самом незначительном физическом усилии он багровел, обливался потом и задыхался. Гринса часто задавал себе вопрос, как Трину удается переносить тяготы кочевой жизни, не говоря уже о жаре и духоте палатки предсказателей.
Они вышли с рыночной площади и двинулись по широкой улице в западном направлении, к храму Элинеды. Трактир, о котором говорил Трин, находился перед самыми воротами храма. Со своей обшарпанной дубовой дверью, серым каменным фасадом и грязными, тускло светившимися окнами, он ничем не отличался от прочих заведений такого рода, расположенных ближе к замку и центру города. Ничем, кроме вывески. На ней была изображена призрачного вида чайка с золотыми глазами и распростертыми крыльями. В каждом городе Эйбитара — собственно говоря, почти в каждом городе Прибрежных Земель — имелся по крайней мере один такой трактир. «Белая сова» в Тримейне, «Серебряная лошадь» в Торалде, «Белый дракон» в Джистингаме, «Серый сокол» в Трескарри, в южной Санбире. Правители-инди ничего не имели против подобных заведений: деньги есть деньги, и не важно, из чьего кармана они поступают. Но всеми упомянутыми трактирами владели кирси, и обслуживали они тоже в основном своих соплеменников.
Внутри трактир также не отличался от всех прочих трактиров Эйбитара, за исключением одного обстоятельства: почти у всех людей, находившихся там, были белые волосы и желтые глаза В теплом воздухе витал запах сладкого пива и пряностей, от которого у Гринсы потекли слюнки.
— Трин, жирный плут! — воскликнул высокий мужчина, выходя из-за стойки с распростертыми руками.
— Привет, кузен. — Трин обнялся с мужчиной. — Ты прекрасно выглядишь.
Мужчина отступил на шаг.
— Хотелось бы сказать о тебе то же самое.
Трин приподнял бровь:
— Как мило с твоей стороны, кузен.
Разумеется, они не были кузенами — по крайней мере, насколько Гринса знал. Кирси часто обращались друг к другу таким образом. Эта невеселая шутка получила распространение после нашествия кирси и сохранилась по сию пору. Тогда, после провалившейся попытки завоевания Прибрежных Земель, в живых осталось так мало воинов-кирси, что все дети-кирси, родившиеся в последующие годы, считались связанными родством. Одни говорили, что после войны уцелело лишь две тысячи мужчин и женщин из Южных Земель, другие клятвенно утверждали, что не более полутора тысяч. В течение минувших девяти веков население кирси увеличивалось медленно: женщины-кирси рожали мало детей. Даже сейчас, спустя столько времени — хотя через Пограничную гряду в Прибрежные Земли непрерывным потоком продолжали идти кирси, — на каждого представителя племени беловолосых здесь приходилось по меньшей мере пятнадцать-двадцать инди.
— Кто твои друзья? — спросил мужчина, мельком взглянув на Гринсу, а потом широко улыбнувшись Кресенне.
— Бедное дитя, которое ты пожираешь плотоядным взглядом, — это Кресенна джа Терба. Она присоединилась к ярмарке только в этом году. — Трин указал толстой рукой на Гринсу. — А это Гринса джал Арриет, один из наших предсказателей. — Трин посмотрел на Гринсу, потом на Кресенну. — Позвольте вам представить Зивена джал Агашу. Он хозяин «Серебряной чайки».
— Джал Агаша? — повторил Гринса. — Вы сын Агаши джа Пертон, что жила в Ривервее, в Везирне?
Зивен удивленно вытаращил глаза:
— Да. Вы знали ее?
— Моя мать как-то встречалась с ней, много лет назад. Говорят, она была лучшей поварихой в северных королевствах.
— Точно. — Зивен ухмыльнулся.
— Известие о смерти вашей матери огорчило меня. Надеюсь, Байан был добр к ней.
— Благодарю вас! — Зивен повернулся к Трину. — У меня была мысль заставить тебя подождать, Трин. Я хотел посмотреть, не похудеешь ты хоть немного, истекая тут потом. Но раз твой друг понимает толк в приличной пище, я усажу вас за стол сейчас же.
— Великолепно, кузен. В глубине помещения, если можно. Я не хочу, чтобы чьи-нибудь возмущенные родители помешали нам ужинать. Ты знаешь поговорку: «Будущее открывает Киран, но виноваты всегда кирси».
— Конечно. — Зивен улыбнулся. Он поманил пальцем одну из подавальщиц. — Исанна вас проводит.
К ним торопливо подошла невысокая тоненькая девушка со светлыми глазами и белой кожей. Но в отличие от остальных кирси, волосы у нее были цвета воронова крыла. Она приняла Приобщение год-два назад, не больше.
— Ты нанимаешь полукровок, Зивен? Вот уж не думал дожить до таких дней.
Гринса мысленно поморщился. Многие его соплеменники относились к детям от смешанных браков с предубеждением, и он часто слышал подобные высказывания от Трина, но они все равно резали слух. Сам Гринса был чистокровным кирси, но в прошлом он был женат на женщине-инди. Если бы она не умерла от чумы вскоре после свадьбы, у них наверняка были бы дети — и все полукровки.
— Придержи язык, Трин! — В голосе Зивена послышались металлические нотки. — Это дочь моего брата, она приехала ко мне из Везирна.
Трин покраснел:
— Прошу прощения. — Он взглянул на девушку. — У вас обоих.
— Проводи их в заднюю комнату, Исанна, — сказал Зивен. — И не обращай внимания на болтовню толстяка.
Девушка опустила глаза, сдерживая улыбку:
— Хорошо, дядя.
Лавируя между столами, она повела их через полный людей зал, почти непрерывно кивая в ответ на летевшие со всех сторон просьбы подать еще еды или выпивки. Она привела их в пустую комнату, где стояло только три свободных стола и несколько стульев. На всех столах горели свечи, и на стенах висело несколько канделябров. Лунный свет струился в единственное окно, находившееся напротив двери.
— Это именно то, что надо. — Трин улыбнулся девушке. — Спасибо.
Она кивнула, не глядя на него:
— Сейчас я принесу вам еду.
Трин проводил взглядом Исанну, вернувшуюся к стойке.
— Я дурак и неотесанный болван. Мне не следовало трепать языком при девушке.
— Она полукровка, — сказала Кресенна, опередив Гринсу. — Уверена, ей и не такое приходилось слышать.
Толстяк наклонил голову, словно признавая справедливость замечания.
— И все же одно дело — оскорблять хозяина трактира. И совсем другое — оскорблять подавальщицу. — Он улыбнулся. — Нам повезет, если мы останемся в живых после ужина.
Кресенна рассмеялась, и мгновение спустя Гринса тоже, хотя и через силу. Они выбрали один из столов и едва успели усесться, как вернулась Исанна с тремя кружками сладкого пива.
— За трудный день, — сказал Трин, когда девушка ушла. Он поднял свою кружку и кивнул сначала Кресенне, потом Гринсе. — Первый из многих, которые нам предстоит провести в Керге.
Они выпили. Пиво было вкусное, хотя Гринса предпочитал горькое светлое пиво, которое варили в Везирне и на востоке Эйбитара.
— Неужели так будет каждый день? — спросила Кресенна. — Что, очереди всегда такие длинные?
— Да нет, не всегда, — ответил Трин. — Самое трудное — первые два дня, когда все малыши приходят за Приобщением. В середине будет затишье, а под конец наплыв старших детей, которые ввиду нашего скорого отъезда поспешат получить пророчество Посвящения, чтобы рассеять свои страхи. — Он отхлебнул еще пива. — Ты согласен, Гринса?
— Похоже на правду. Хотя даже в период затишья каждому из нас придется принимать по десять или более человек ежедневно. Именно тогда в город стекаются дети из окрестных поместий.
— И так будет везде?
Гринса улыбнулся:
— Тяжелее всего приходится в крупных городах. А сейчас мы находимся на самом трудном отрезке пути. Ты присоединилась к нам только к концу нашего пребывания в Кентигерне, но отсюда мы направимся в Галдастен, а потом в Торалд. Однако после Торалда в течение трех месяцев мы будем разъезжать по небольшим селениям, прежде чем сделать остановку в Глендивре, самом спокойном из крупных городов. Сейчас действительно самое трудное время.
— Что ж, это утешает, — сказала Кресенна, протягивая руку к кружке.
— По правде говоря, я предпочитаю крупные города, — сказал Трин. — Гринса по обыкновению выполняет основную часть работы, а еда и солдаты здесь мне нравятся гораздо больше.
Несколько мгновений Кресенна смотрела на него с недоуменным видом, потом, похоже, поняла и густо покраснела, потупив глаза.
— Ах, ты не знала, что я питаю слабость к мужчинам? Прошу прощения, дорогая. Я думал, это всем известно.
Гринса отхлебнул пива, не желая смотреть ни на одного, ни на другого. Кресенна явно чувствовала себя неловко, а извинения Трина звучали неискренне. Он любил вгонять людей в краску. Это тоже все знали.
— Все в порядке. — Она натянуто улыбнулась. — В сущности, это не мое дело.
— Вообще-то ты должна испытать огромное облегчение. Представь, насколько хуже было бы, если бы я увлекся тобой, как мой друг Гринса. — Он бросил быстрый взгляд на Гринсу; в его глазах плясали веселые огоньки, похожие на крохотные язычки пламени. — Даже я знаю, что хорошеньким молодым женщинам не нравятся домогательства толстых стариков.
— Прекрати, Трин, — сказал Гринса.
— Я должен извиниться еще раз, дорогая. Очевидно, Гринса еще не готов признаться в чувствах, которые питает к тебе. — Он повернулся на стуле и посмотрел Гринсе в глаза. — Но ведь я прав, верно?
Гринса не смог сдержать улыбки. Он взглянул на Кресенну и увидел, что она тоже улыбается, хотя ее лицо по-прежнему оставалось красным.
— Возможно, — наконец сказал он.
— Возможно? — переспросил толстяк, поднимая брови.
— Ну ладно, Трин. — Гринса рассмеялся и потряс головой. — Твоя взяла. Да, мне приятно проводить время в обществе Кресенны.
— Приятно проводить время, — повторил Трин. Он взглянул на девушку и театрально вздохнул. — Он не признается, что пылает страстью, даже если на нем загорится рубашка. — Он потянулся через стол и положил ладонь на тонкую руку Кресенны. — Ну а ты, моя дорогая? Ты отвечаешь нашему другу взаимностью?
— Трин!
— Успокойся, Гринса! Ты еще скажешь мне спасибо. Вы оба скажете.
— Сомневаюсь.
— Вы предпочли бы играть в ваши детские игры еще шесть месяцев, ожидая, кто заговорит первым? Не будь дураком. Мы кирси. Мы живем не настолько долго, чтобы позволять себе подобные глупости. Если я предпочитаю мужчин, это вовсе не значит, что я ничего не смыслю в любви. — Он снова перевел взгляд на Кресенну и улыбнулся. — Так признайся же мне, кузина. Ты отвечаешь Гринсе взаимностью?
Девушка открыла рот, собираясь ответить, но потом широко улыбнулась, глядя на дверь.
— А вот и наш ужин, — весело сказала она.
Трин на мгновение закрыл глаза.
— Отлично. — Он отпустил руку Кресенны и откинулся на спинку стула, позволяя Исанне поставить на стол три большие миски с тушеным мясом. — Предоставляю это дело тебе, Гринса, хотя я сильно сомневаюсь в твоей способности завоевать ее сердце. Ты бы преуспел куда больше, если бы позволил мне говорить от твоего имени.
Гринса рассмеялся, и они с Кресенной обменялись многозначительными взглядами, которые наводили на мысль, что Трин уже сделал достаточно.
— Ты был прав, Трин, — сказала Кресенна после непродолжительного молчания. — Здесь готовят великолепно.
— Рад слышать это. Зивен берет слишком дорого, но он действительно находит самых искусных поваров. — Толстяк помолчал, прожевывая мясо. — Так расскажи нам о себе, Кресенна. Новые предсказатели не так уж часто появляются на ярмарке.
Она пожала плечами, снова несколько смешавшись:
— Что именно тебя интересует?
— Откуда ты родом?
— Я родилась в Брэдоне, но почти всю жизнь прожила в Везирне.
Трин на мгновение прекратил жевать:
— В Брэдоне?
— Мой отец был капитаном торгового судна. Там он встретил мою мать. Вскоре после моего рождения они покинули королевство и обосновались на Везирнийской Короне. С тех пор я ни разу не была в Брэдоне.
— И все-таки, — невнятно проговорил Трин, снова принимаясь жевать, — на твоем месте я бы не стал упоминать о своем происхождении при наших эйбитарских хозяевах. Вряд ли ты встретишь теплый прием.
— А чем ты занималась до того, как присоединилась к нашей ярмарке? — спросил Гринса.
— Я была целительницей в нашей родной деревне, как и моя мать. Но когда в год моего Посвящения к нам приехала Везирнийская северная ярмарка, я узнала, что обладаю еще и даром провидения. Я всегда хотела путешествовать по Прибрежным Землям, а ремесло предсказателя давало отличную возможность для этого.
— Почему ты выбрала ярмарку Бодана?
Кресенна снова пожала плечами, и прядь белых волос мило упала на ее лоб.
— Выбор стоял между Санбирийской ярмаркой и этой — все остальные не идут ни в какое сравнение. Эйбитар ближе к моему дому, поэтому такой выбор казался предпочтительным. Но возможно, когда-нибудь я присоединюсь к Санбирийской ярмарке.
Несколько минут они сидели в молчании, наслаждаясь хорошей едой и крепким пивом. Потом Кресенна задала вопрос об одном из старейших предсказателей-кирси, и довольно долго Трин и Гринса развлекали девушку рассказами о ярмарке, которые Трин расцвечивал лишь ему известными подробностями любовных историй, предательств и вражды.
Они вдоволь наелись тушеного мяса — Гринса съел три добавки и уже потерял счет порциям, которые поглотил Трин. Ко всему прочему они выпили много пива. Утомленный и слегка пьяный, Гринса уже собирался пожелать спокойной ночи друзьям, когда кто-то постучал в приоткрытую дверь маленькой комнаты.
Гринса и Трин переглянулись.
— Кто там? — спросил толстяк.
Вместо ответа дверь распахнулась, и они увидели на пороге высокого мужчину-кирси с длинными белыми волосами, редкой белой бородой и желтыми глазами, яркими, как у совы. Гринса явно видел этого человека прежде, но не мог вспомнить, где именно, пока Трин не заговорил.
— Кузен, — без всякого восторга сказал толстяк, кисло улыбаясь. — Вы явились сюда в качестве герцогского советника или в качестве простого кирси?
Первый советник. Ну конечно.
— Не думал, что мне придется выбирать между первым и вторым, кузен, — ответил Фотир столь же холодным тоном. — Но я здесь не по поручению герцога, если вы об этом.
— Я не об этом. Что вам угодно?
Первый советник вошел в комнату и закрыл за собой дверь.
— Я хотел бы знать, кто из вас сегодня присутствовал при Посвящении Тависа.
Прежде чем Гринса успел заговорить, Трин поднял руку, призывая его и Кресенну к молчанию.
— А почему вас это интересует?
— После Посвящения мальчик находился в состоянии, близком к безумию. Герцог и герцогиня встревожены.
— Обычное дело, кузен. Если бы я получал по пять киндов за каждого мальчика и девочку, которые убегают домой в слезах после предсказания… — Он пожал плечами. — Ну, скажем просто, я был бы еще толще, чем сейчас.
— А когда сын герцога является на официальный обед с опозданием и в пьяном виде, набрасывается с кинжалом на своего вассала, а потом исчезает в ночи, — по-вашему, это тоже обычное дело?
— Боги милосердные! — прошептал Гринса.
Фотир посмотрел на него, прищурившись:
— Это были вы?
— Да. Что с молодым Маркуллетом?
— Он поправится. У него глубокая рана на предплечье, но ничего страшного.
Гринса едва не вызвался пойти в замок с Фотиром и помочь с исцелением, но у герцога наверняка были свои доктора. Кроме того, он не имел права открывать тайну пророчества.
— Теперь вы знаете, что это был Гринса, — сказал Трин. — Если это все, то вы можете идти своей дорогой.
Фотир взял стул, стоявший у ближайшего стола, поставил его подле Гринсы и сел, проигнорировав слова Трина.
— Что вы можете рассказать мне о Посвящении лорда Тависа? — спросил он, пристально глядя на Гринсу.
— Ровным счетом ничего, — резко сказал Трин. — Вы сами знаете, Фотир. Предсказания не подлежат огласке. Мы не вправе открывать тайну пророчества.
— Я также знаю, — сказал первый советник, посмотрев на толстяка волком, — что предсказания не всегда являются тем, чем кажутся. К видениям будущего, которые являются детям, вы имеете такое же отношение, как и Киран. Если не большее.
— Это верно только в случае с Приобщениями, — сказал Трин, словно защищаясь. — Пророчества Посвящений исходят от камня.
— Только потому, что вы позволяете. Ничто не мешает вам точно так же влиять на пророчества Посвящений. Верно ведь?
— Что вы хотите знать о Посвящении Тависа? — спросил Гринса.
Фотир перевел взгляд на него:
— Я хочу знать, что он увидел.
Гринса помотал головой:
— Этого я не могу сказать. Как справедливо заметил Трин, предсказания не подлежат огласке. Вам следует спросить Тависа.
Фотир стиснул зубы:
— Это будет довольно трудно, если учесть, что никто не знает, где он. Его мать боится, что он бросился вниз с северной стены замка. Начальник стражи собирается на рассвете отправить людей на поиски тела, если мальчик не объявится этой ночью.
— Сожалею. Но я не понимаю, каким образом сведения о пророчестве Кирана могут помочь вам в поисках. Разве недостаточно того, что Тавис встревожен?
— Пожалуй, — пробормотал первый советник, уставившись в истертый каменный пол. Мгновение спустя он снова посмотрел Гринсе в глаза. — Вы можете по крайней мере сказать мне, соответствовало ли видение действительности?
— Да, — ответил Гринса. Он собирался высказаться определеннее, но вовремя спохватился. Он сказал правду. Пока этого довольно.
— Вы знаете, что он увидел. Вас удивляет, что мальчик так отреагировал на пророчество камня?
Гринса отвел глаза и произнес сквозь зубы:
— Нет.
Фотир кивнул:
— Понятно. Признаться, я не удивлен.
— Я немного поговорил с ним перед Посвящением, — сказал Гринса. — Это был непростой разговор.
— Не понимаю. Вы к чему клоните?
— Я ни к чему не клоню. Мне просто интересно знать, чем вызвано ваше беспокойство за молодого лорда. Во время нашего разговора он держался высокомерно и враждебно и не выказывал ни малейшего почтения ко мне и моей магии. Он не произвел на меня впечатления человека, способного вызвать особую любовь у своих подданных — тем более у советника-кирси.
— Вы знакомы с его отцом, кузен?
— Нет, — ответил Гринса. — Хотя я знаю, что он не очень-то одобряет брак Джегора и Ории.
— Вы делаете поспешные выводы. Слишком поспешные, как мне кажется. — Фотир бросил беглый взгляд на Трина. — Ничего удивительного, если учесть, с кем вы водите дружбу. Но всем кирси пора понять, что судить о достоинствах инди следует не только по тому, какие чувства они испытывают к нашему народу. Герцог — доброжелательный, умный человек; безусловно, более доброжелательный и умный, чем многие известные мне кирси. Как у каждого человека, у него есть свои недостатки, но он будет прекрасным королем. Независимо от достоинств и недостатков своего сына, Яван действительно заслуживает преданности своих подданных.
— Речь, достойная любимой шавки хозяина-инди, — сказал Трин.
Фотир резко встал:
— Напрасно я сюда пришел. Вы всего-навсего шуты в ярмарочном балагане. Вы думаете, мы такие разные. Где бы вы были, если бы не инди? Неужели вы и вправду считаете, что ваша ярмарка смогла бы существовать без них? В Эйбитаре есть поселения кирси — пусть небольшие, но они есть. Однако я никогда не слышал, чтобы ярмарка Бодана останавливалась хоть в одном из них. Нет, вы всегда выбираете города, дворы правителей-инди. Вы ничем не отличаетесь от меня, все вы. Только я — советник герцога, а вы — его шуты.
Он повернулся и стремительно вышел из комнаты, не удостоив взглядом ни одного из них.
Несколько мгновений Гринса и его товарищи сидели молча, потом Трин тихо рассмеялся.
— Нет, вы только посмотрите на этого дурака, — сказал он. — Он вышел цветом волос и глаз, но в душе он инди.
Это ядовитое изречение стало распространенным еще во времена войн, когда один из военачальников-кирси по имени Картах совершил предательство, научив врагов тайным приемам борьбы с магией кирси в обмен на золото и обещание предоставить убежище ему самому и его солдатам. То обстоятельство, что его соплеменники до сих пор повторяли это расхожее выражение, и по-прежнему с такой злобой, глубоко удручало Гринсу.
— Меня не интересует, кто он в душе, — сказал Гринса, вставая и направляясь к двери. — Меня интересует, что творится на душе у Тависа.
Он быстро прошел через все еще полный главный зал трактира и выскочил на улицу. Невдалеке он увидел Фотира, который стремительно шел в сторону замка; белые волосы кирси сверкали в свете двух лун.
— Первый советник, подождите! — крикнул Гринса.
Мужчина остановился и повернулся к нему:
— Что вам угодно?
— Я просто хочу извиниться. Трин говорил только от своего имени, не от моего. Если вы утверждаете, что герцог достоин вашей дружбы, я вам верю безоговорочно.
Фотир подозрительно уставился на него, но спустя несколько секунд кивнул.
— Это все?
— Я хотел бы помочь, если смогу.
— С чего вы взяли, что можете нам помочь?
Гринса пожал плечами:
— Я предсказатель. Я умею не только читать по камню. Возможно, я окажусь вам полезным.
— Вы обладаете еще каким-нибудь даром, кузен?
Несмотря на страстное желание исправить несчастливые последствия своего предсказания, Гринса не сумел удержаться от лжи. Он скрывал правду слишком долго.
— Нет.
— Между прочим, — сказал Фотир, — я тоже предсказатель. Вдобавок я умею вызывать туман и ветер, а равно воздействовать на формы. В замке есть несколько целителей и одна женщина, говорящая на языке животных. — Он едва заметно улыбнулся. — Меньше всего мы нуждаемся в помощи еще одного кирси, который к тому же обладает столь ограниченными способностями.
Первый советник повернулся и пошел прочь, но на сей раз Гринса не последовал за ним.
— Такие, как он, не просят помощи у таких, как мы, — раздалось позади него.
Гринса обернулся и увидел Трина и Кресенну, которые стояли у него за спиной. Он не слышал, как они подошли.
— Мы такие же, как он, — сказал Гринса с неожиданной для самого себя горячностью.
Трин ласково улыбнулся:
— Нет, друг мой, мы не такие. Мне казалось, ты уже должен был понять это.
Гринса попытался улыбнуться в ответ, но безуспешно.
— Наверное, я слишком тупой.
— Возможно. Или просто не хочешь отказываться от надежды. В этом нет ничего зазорного.
— Спасибо, Трин, — сказал Гринса, обескураженный неожиданной добротой толстяка.
— Я сейчас иду к себе в гостиницу, — сказал Трин. — У меня есть бурдюк вина, который я с удовольствием распил бы с кем-нибудь. — Приподняв бровь, он посмотрел сначала на одного, потом на другого своего спутника.
Гринса взглянул на Кресенну и увидел, что она застенчиво улыбается ему.
— Ах, я не подумал, — понимающе сказал толстяк. — Отлично. Оставляю вас вдвоем. Постарайтесь выспаться. Завтра предстоит тяжелый день.
С минуту Гринса и Кресенна стояли в лунном свете, глядя вслед Трину. Потом они посмотрели в глаза друг другу.
— Пойдем прогуляемся, — сказала Кресенна, все так же улыбаясь. — Я ведь впервые в Керге.
Они пошли прочь от храма и от замка, обратно к рыночной площади. Из центра города по-прежнему доносились звуки музыки, и Гринса не сомневался, что она будет звучать до самого рассвета. Это была первая ночь ярмарки в Керге. Мало кто собирался спать сегодня.
— Ты беспокоишься о сыне герцога. — Это прозвучало как утверждение, но Кресенна посмотрела на него вопросительно.
— Да. Я сказал правду: с мальчиком трудно разговаривать, и он вспыльчив. Но чтобы наброситься с кинжалом на своего вассала… — Гринса умолк и потряс головой.
— Надо полагать, это было пророчество из ряда вон.
Он кивнул:
— Вот именно. Не уверен, что я отреагировал бы иначе.
— Правда? — с удивлением спросила она. — А что он увидел?
Гринса смерил девушку взглядом:
— Ты же знаешь, я не могу рассказать тебе.
Она на миг встретилась с ним глазами и тут же потупила взор.
— Конечно. Извини, я не подумала.
— Все в порядке.
Кресенна казалась сейчас очень юной; ее нежная кожа почти сияла в свете лун и уличных факелов. Легкий ветерок шевелил ее волосы, и она откинула тонкую прядь со лба. Гринса хотел остановить девушку прямо здесь, на улице, обнять и поцеловать. Но вместо этого повернулся и пошел вперед.
— Ты все время молчала там, в трактире, — сказал он. — Мы с Трином слишком много болтали?
Кресенна издала короткий смешок:
— Вовсе нет. Я с огромным удовольствием слушала ваши истории о ярмарке. Пока не пришел тот человек.
— Фотир?
— Да. Думаю, тебе не стоит впутываться в эту историю.
Гринса кивнул:
— Ты права. Порою кажется, что разногласия между кирси еще труднее уладить, чем раздоры между королевствами Прибрежных Земель.
Кресенна кивнула:
— В Везирне было то же самое.
— Но это глупо. — Гринса потряс головой. — У нас слишком много общего, чтобы враждовать между собой.
— Возможно. Но междоусобия кирси так же стары, как королевства и измена Картаха.
— Междоусобия кирси?
Кресенна покраснела и отвела взгляд.
— Так говорят на Везирнийской Короне.
— По-моему, удачное выражение. А поступок Картаха там по-прежнему называют предательством?
— Некоторые.
— Ты только что назвала.
Девушка улыбнулась, но с горечью:
— Мой отец считал Картаха предателем. Я говорю так скорее по привычке, нежели по чему-то еще.
Гринса не очень поверил Кресенне, но продолжать этот разговор не стоило. Обсуждать с кирси предательство Картаха было все равно что спрашивать инди, придерживается ли он Старой Веры или следует Путем Ина. Большинство кирси в Прибрежных Землях считали Картаха изменником, человеком, предавшим свой народ в самое тяжелое время за несколько слитков золота. Но некоторые, в том числе Гринса, думали иначе.
Войны кирси все равно окончились бы плохо для завоевателей, независимо от поступка Картаха. Это было совершенно очевидно к тому времени, когда он заключил сделку с военачальниками армии инди. Шествие кирсийских войск по Прибрежным Землям удалось остановить, и между двумя народами началась жестокая война на истощение, победу в которой в конечном счете все равно одержали бы защитники Прибрежных Земель, много превосходившие противника численностью. Перейдя на сторону инди и научив их бороться с магией кирси, чтобы положить конец войне, Картах спас десятки тысяч жизней.
Старинная пословица кирси гласила: «Путь предателя одинок». Как и следовало ожидать, кирси прокляли Картаха. Но он не стал своим и среди инди. Они заплатили ему и предоставили убежище, как обещали, но до конца жизни он остался изгоем, никем не любимым и всеми презираемым.
Даже после смерти, даже после многих веков мирного сосуществования двух народов Картах оставался самой одиозной исторической личностью для кирси. Инди же почти забыли о нем. Большинство беловолосых вообще избегало вести разговоры о Картахе, особенно в присутствии инди. Но его предательство лежало в основе почти всех разногласий, которые с тех пор разделяли народ кирси. Конечно, именно в этом крылась причина враждебного отношения Трина к Фотиру. Люди, ненавидевшие Картаха, считали, что кирси, служащие при дворах правителей Прибрежных Земель, совершают такое же предательство изо дня в день.
Нельзя сказать, что Фотир и прочие кирси, занимавшие столь же высокое положение в обществе, простили Картаха. Напротив, многие из них ненавидели его не менее люто, чем Трин. Но в своем влиянии они видели средство упрочить положение кирси в северных землях, помочь соплеменникам стать чем-то большим, нежели просто покоренный народ.
Признавая поступок Картаха мудрым и в известном смысле даже благородным, Гринса все же не мог бесповоротно принять какую-либо сторону. В негодовании мужчин и женщин, разделявших чувства Трина, таилась серьезная опасность, которая в последнее время стала обретать пугающе отчетливые очертания. Однако в благоразумии людей, подобных Фотиру, было что-то оскорбительное. За девять веков, прошедших после нашествия кирси, соплеменники Гринсы так и не сумели смириться со своим поражением.
Некоторое время Гринса и Кресенна шли молча. Ей явно было неловко, и ему тоже, но он никак не мог придумать, что сказать.
— Похоже, здесь наши мнения расходятся, — наконец произнесла она приглушенным голосом.
— Да.
Девушка резко остановилась, взяла Гринсу за руку и развернула лицом к себе.
— Это значит, что мы не можем?.. — Кресенна не договорила. Даже в бледном свете Паньи и Илиаса Гринса увидел, что она покраснела.
— Нет, — сказал он. — Это ничего не значит.
Их взгляды встретились. Мгновение спустя Кресенна шагнула вперед, запустила пальцы в белые волосы Гринсы, притянула его лицо к своему и страстно поцеловала в губы.
— Я рада, — прошептала она, положив голову ему на грудь.
Гринса улыбнулся:
— Я тоже. — Он тихо рассмеялся. — Трин прав. Так лучше, чем ждать еще полгода.
Она улыбнулась, и они снова поцеловались. Во время поцелуя Кресенна неожиданно зевнула.
— Извини. — Она захихикала. — Я очень устала.
Гринса нахмурился:
— Зевать во время поцелуя — особенно первого…
— Второго, — поправила она, продолжая хихикать.
— И все равно. — Теперь Гринса сам улыбнулся. — Это страшный удар по мужскому самолюбию.
— Ты прав, — сказала Кресенна, безуспешно пытаясь сдержать смех. — Мне нет прощения.
Он протянул девушке руку:
— Пойдем. Я провожу тебя до твоей комнаты.
Тут она наконец перестала смеяться:
— А как же наша прогулка?
— Мы пробудем в Керге еще полмесяца. — Он осторожно убрал с ее лба прядь волос, мягких, как санбирийский шелк. — И если хочешь, я буду гулять с тобой каждую ночь.
Девушка взяла Гринсу за руку.
— Хочу, — сказала она и, еще не договорив, подавила очередной зевок.
Они оба расхохотались, повернулись и пошли обратно в свою гостиницу.
Кадел недавно закончил свое выступление и извинился перед остальными артистами, сославшись на усталость после долгой дороги в Керг. Джедрек решил петь дальше. Привлекать к себе больше внимания, чем требуется, не стоило. Кадел тоже предпочел бы остаться. Сегодня они пели хорошо, и на ярмарке здесь выступало несколько поистине замечательных музыкантов. Но у него была назначена встреча. Тихо и осторожно Кадел перебрался через городскую стену, обогнул замок и вышел на скалистый мыс, выдававшийся в пролив Вантре. Там он стал ждать. Ожидание затянулось, и в конце концов он начал терять терпение.
Да, они хорошо платили, но это не давало им права обращаться с ним подобным образом. Кадел уже почти жалел о том, что взял у них столько денег в Торалде два года назад. С тех пор они вели себя так, словно он являлся их собственностью и должен был выполнять любые приказы — точно он их слуга или лошадь. Такое унижение не стоило даже самых больших денег.
Когда Панья достигла зенита и начала медленно опускаться к западному горизонту, Кадел решил уйти.
— Пусть сами ищут меня завтра, — сказал он вслух, и его голос прозвучал еле слышно, заглушённый грохотом волн и шумом ветра.
Но едва Кадел повернулся, собираясь двинуться обратно к замку, как увидел невдалеке направлявшегося к нему человека, белое лицо и белые волосы которого сияли в свете Паньи. Когда человек подошел ближе, Кадел рассмотрел светлые глаза и невольно содрогнулся. Если бы не деньги…
Женщина-кирси остановилась в нескольких шагах от него, с трудом переводя дыхание; развевавшиеся на ветру белые волосы делали ее похожей на привидение.
— Вы опоздали. — Кадел не старался скрыть свое раздражение. — Я жду вас больше часа.
— Я ничего не могла поделать. Обстоятельства изменились.
Кадел несколько растерялся:
— Что вы имеете в виду?
— Сын герцога пропал. Сегодня он проходил Посвящение, и, очевидно, пророчество его… расстроило.
— Вы знаете, что он увидел?
— Пока нет, — недовольно сказала беловолосая. — Чтобы выяснить это, потребуется некоторое время.
— Может, он узнал о наших замыслах? Может, он убежал?
— Не думаю. Он напился и ранил кинжалом своего вассала. Не похоже на действия человека, который собирается бежать. Скорее всего мальчишка просто напился до невменяемого состояния. Однако не исключено, что он лишил себя жизни.
— В каковом случае мою работу здесь можно будет считать законченной.
— Вряд ли, — сказала кирси. — Такая смерть усложнит дело сильнее, чем вы думаете. Тем не менее нам нужно выждать, прежде чем начинать действовать. Мне необходимо узнать, что Тавис увидел в камне и кому рассказал об этом.
— Разве вы не можете расспросить кого-нибудь из своих друзей-кирси о Посвящении?
— Это не так-то просто. Предсказатели не имеют права раскрывать тайны Приобщений и Посвящений, а предсказатель Тависа не относится к числу сторонников нашего дела.
«Я тоже».
— Так что вы хотите, чтобы я сделал? — Каделу было противно даже просто задавать такой вопрос. Они не имели права приказывать ему. Однако они платили.
— Ждите меня здесь через два дня после Ночи Двух Лун. К тому времени мы узнаем больше. Но заранее предупреждаю: я не хочу, чтобы вы предпринимали какие-нибудь действия до отъезда ярмарки из Керга. В случае с Филибом все прошло гладко, но, если мы сделаем это дважды, возникнут подозрения.
Каделу пришлось признать, что кирси права.
— Хорошо. Когда? Где?
— Узнаете при следующей встрече. — Кирси улыбнулась, хотя выражение жутких желтых глаз не изменилось. — А до той поры пойте и веселитесь на ярмарке.
«Мне не нужно твоего разрешения».
— А чем вы будете заниматься?
Беловолосая уже повернулась, чтобы отправиться обратно в город.
— Планировать убийство; выяснять, что лорд Тавис увидел в камне. Не вы один хотите заработать.