Правила возвышения

ГЛАВА 1

Галдастен, Эйбитар, 872 год, луна Морны прибывает

После яркого света, заливавшего пыльную дорогу и выжженные солнцем поля, глаза Пайтора не сразу привыкли к полумраку таверны. Он постоял на пороге, ожидая, пока из темноты выступят знакомые очертания: покрытая пятнами стойка темного дерева и высокие деревянные табуреты, грубо сработанные столы и низкие стулья, толстые неотесанные столбы, которые, казалось, стонали под тяжестью провисшего потолка, и, конечно, Леван — приземистый и лысый — за стойкой. Воздух был насыщен запахом прокисшего пива и жарящегося мяса, но Пайтор учуял также дым трубки Марта. Похоже, он здесь не первый.

— Не рановато ли начинаешь сегодня, а, Пайтор? — спросил Леван, наливая пива в кружку и ставя ее на стойку напротив его обычного места.

Пайтор сел на свой табурет и сделал длинный глоток.

— Я воздержусь от ответа, Леван, — сказал он, бросая серебряную монету на стойку. — Попрошу только наливать мне одну за другой.

Хозяин таверны вскинул руки и пожал плечами:

— Я не хотел тебя задеть.

Пайтор нахмурился и вторым глотком осушил кружку. Он резко поставил ее на стойку и подтолкнул к Левану, одной рукой делая знак налить еще, а другой стирая с усов сладкую пену.

— Что, Пайтор, жажда мучит? — раздалось позади него.

Он обернулся и увидел Марта за столом в глубине помещения; трубочный дым висел над его головой, подобно грозовой туче, и клубился вокруг костлявого лица.

— С каких это пор мое пристрастие к пиву стало интересовать всех на свете?

Пайтор снова взглянул на Левана и потряс головой. Хозяин таверны оскалился, как вурдалак, и поставил перед ним полную кружку.

— Не злись, Пайтор, — примирительно сказал Март. — Я просто так, болтаю. Давай сюда, присоединяйся ко мне.

Он сделал еще глоток и с минуту сидел неподвижно. Март был неплохой парень. В прошлом, когда Кара была жива, они проводили много времени с ним и Трисс. Март с женой здорово помогали им, когда они потеряли Стефана. Правду сказать, больше, чем остальные. Они присматривали за полем и скотом Пайтора, пока он сидел у постели умирающей Кары и даже некоторое время после ее смерти. С тех пор Март оставался надежным другом, который мирился со вспыльчивым нравом и грубыми повадками Пайтора.

Но все же Пайтор жалел, что сегодня он появился здесь не первым. С самого раннего утра он пребывал в тревоге и смятении — такое беспокойство порой овладевало им перед грозой. Возможно, дело только в этом. Морна знала, что им нужен дождь. Но ему-то было известно, в чем дело. Что-то надвигалось, что-то зловещее.

Кара часто говорила, что в нем течет кровь кирси и что он обладает даром провидения, подобно колдунам-кирси, которые странствуют с ярмаркой Бодана. Они всегда смеялись, когда Пайтор напоминал ей, что для кирси он слишком толст. И все же они оба знали, что его предчувствия такого рода непременно сбываются. Он не сомневался, что так случится и на сей раз. Его не тянуло на разговоры. Но здесь находился Март, и нехорошо было оставлять его в одиночестве.

— Ну же, Пайтор, — снова позвал Март. — Не будь таким упрямым.

Пайтор раздраженно подергал себя за бороду. Ничего не поделаешь. Он отодвинул табурет от стойки, взял свое пиво и присоединился к Марту.

— Вот так-то, — сказал Март, когда Пайтор сел. Он выколотил пепел из трубки на стол и снова забил ее табаком. Потом зажег трут от свечи, поднес к трубке и раскурил ее, глубоко затягиваясь. Листовой табак тлел и потрескивал; клубы ароматного дыма всплывали к потолку. — Что нового, Пайтор? — спросил наконец Март, зажав черенок трубки в желтых зубах.

Пайтор пожал плечами, не глядя в глаза собеседнику.

— Да ничего особенного, — промямлил он. — Хлеба зреют, скот тучнеет. — Он снова пожал плечами и отпил из кружки.

— У тебя встревоженный вид.

При этих словах Пайтор поднял, взгляд. Март пристально смотрел на него: бледно-голубые глаза поблескивали под кустистыми сивыми бровями.

— Тебя что-то беспокоит?

Пайтор поднял кружку и принужденно улыбнулся.

— Ничего, кроме выпивки. — Он старался говорить беззаботным тоном.

Март не сводил с него испытующего взгляда.

— Ничего определенного сказать не могу, — наконец признался Пайтор, снова отводя глаза в сторону. — Просто предчувствие.

Пожилой мужчина спокойно кивнул, но Пайтор заметил, как у того напряглась челюсть.

— Возможно, мне только кажется, — сказал Пайтор мгновение спустя, отхлебывая из кружки. — Дождя нет почти две недели, и я начинаю опасаться за свои посевы. Это влияет на мое настроение.

Март снова кивнул и задумчиво погрыз черенок трубки.

— Да, — согласился он после паузы. — Наверное, тебе только кажется.

Пайтор видел, что Март тоже не верит в это, но не меньше его хочет оставить неприятную тему. Опорожнив вторую кружку, Пайтор знаком велел Левану принести следующую.

— Угостить тебя пивом? — спросил он Марта, только сейчас заметив, что друг ничего не пьет.

Март поколебался, но всего несколько секунд.

— Нет, спасибо, — ответил он, помотав головой. — Трисс задаст мне трепку, если унюхает запах. Ей и так хватает забот, чтобы еще волноваться из-за того, что я трачу все наши деньги на пиво.

Пайтор посмотрел на друга с искренним участием. Такое не в характере Трисс, и они оба это знали. Любому достаточно было поговорить с ней всего несколько минут, чтобы понять это.

— Значит, дела настолько плохи? — спросил Пайтор.

Теперь настала очередь Марта пожать плечами.

— Бывали и хуже. — Он помолчал, а потом вымученно улыбнулся. — Правда, не в последнее время.

Подошел Леван и поставил на стол полную кружку, но Пайтор едва обратил на нее внимание — так сильно удивился он словам Марта. Да, действительно, им нужен дождь, но не так уж все было плохо. Пока. Если бы засуха затянулась, тогда другое дело, но в посевную пору шли обильные дожди, и в почве еще сохранилось много влаги.

— Что случилось? — спросил Пайтор. — Надеюсь, в вашем стаде не было новых случаев ящура?

Март неловко поерзал на стуле и уставился на свои руки.

— На самом деле были, — проговорил он наконец еле слышным голосом. — Только не новые, как ты выразился. Продолжается все та же история.

Пайтор прищурился:

— Я не понимаю.

— Извини, Пайтор. — Март бросил на него короткий взгляд и тут же отвел глаза. — Мне следовало сразу сказать тебе, насколько скверно обстоят дела.

Пайтор молча смотрел на него. Он знал, что последует дальше. Ему пора было уже привыкнуть к этому, но он так же мучительно переживал, как и прежде.

— Ну и? — наконец выдавил он. — Насколько скверно?

— У нас пало все стадо, кроме трех голов. Большинство подохло к концу посевного сезона, когда зерно дало первые всходы, но еще четыре пали в пору последнего убывания луны.

— Но с посевами-то все в порядке? — мрачно спросил Пайтор. — Вы сумеете пережить холода?

Март кивнул:

— Да, как-нибудь. Поля колосятся, а Брайс только что продал мне полдюжины голов из своего стада по низкой цене. Нам приходится туго, но мы выкарабкаемся.

— Почему ты не сказал мне правду? — осведомился Пайтор, стараясь скрыть раздражение. Он знал ответ, но хотел услышать его от друга. — Почему вы не обратились ко мне? Дела у меня идут прекрасно; я бы вам помог.

Март отвел взгляд и покраснел:

— Мы обратились бы, Пайтор. Честное слово. Но после всего, что ты пережил… — Он осекся и беспомощно развел руками.

Не важно. Пайтор мог бы закончить фразу за него. «Мы не хотели причинять тебе беспокойства». Он словно наяву слышал эти слова, произнесенные десятком разных голосов. Они звучали постоянным рефреном в его жизни со дня смерти Кары. Друзья так заботились о чувствах Пайтора, что превратили его в изгоя.

— А другие знают? — спросил он.

— Теперь да. Поначалу не знали. Сперва я рассказал только Брайсу. Но теперь… — Март пожал плечами.

Пайтор кивнул и плотно сжал губы. Он сам толком не понимал, почему так злится. Март не сделал ничего дурного; собственно, и все остальные тоже. Кроме того, какое ему дело до чужого стада. Да и не мог он винить товарища в том, что тот обратился за помощью к Брайсу. Брайс был человек порядочный, хотя и вздорный. Они с Пайтором часто изводили друг друга, но даже Пайтор был уверен, что может рассчитывать на его поддержку в тяжелые времена. И все знали, что Брайс — самый состоятельный среди них. На месте Марта Пайтор тоже обратился бы к нему, несмотря на все прошлые стычки.

Почему же он чувствовал себя таким обиженным?

— Ну ладно, я рад, что все кончилось для вас хорошо, — сказал наконец Пайтор, нарушая неловкое молчание.

— Спасибо, Пайтор. — Март облегченно улыбнулся.

Пайтор ответил на улыбку, хотя у него мучительно ныло под ложечкой. Он пил пиво, а Март попыхивал трубкой, выпуская огромные клубы дыма, медленно всплывавшие к потолку.

Так они сидели некоторое время, ничего не говоря. Март во второй раз набил трубку, а Пайтор осушил еще одну кружку, которую Леван тут же услужливо заменил на полную. Пайтор хотел уйти, но было еще рано. Остальные пока даже не появились, а дома его не ждало ничего, кроме скотины да постели, теперь слишком широкой. Поэтому двое мужчин просто сидели, храня молчание и избегая взглядов друг друга.

Когда Брайс и все остальные наконец вошли в таверну Левана, Март и Пайтор разом вскочили со стульев, чтобы поприветствовать вновь прибывших. Впрочем, облегчение, которое испытал Пайтор при их появлении, оказалось мимолетным.

— Сейчас не самое лучшее время для этого, — входя, сказала Эдья. Она подошла к стойке, протянула Левану серебряную монету и взяла пиво. — Но, конечно же, и не худшее.

— Это всегда не ко времени, — мрачно заметил Джервис, расплачиваясь за свое пиво.

Все прочие тоже взяли по кружке и прошли к столу в глубине помещения. У всех был удрученный вид, но у Дэвора самый несчастный: он был наиболее молодым из них и быстрее других падал духом. Брайс тоже легко расстраивался, несмотря на свое богатство. Если бы были подавлены только они одни, Пайтор не обеспокоился бы. Но его встревожили остальные. Эдья четырежды выходила замуж, родила одиннадцать детей и на своем веку пережила множество невзгод. Теперь ее мало что волновало.

Джервис и Сигел тоже обладали уравновешенным характером. Джервиса и Пайтора часто принимали за братьев: они оба были одной породы — рыжеволосые, светлокожие, зеленоглазые — и внешне походили друг на друга, хотя Джервис был много выше и гораздо худее Пайтора. Вдобавок они одинаково реагировали на то, что происходило вокруг. Оба легко вспыхивали гневом, но в тяжелые времена никогда не теряли головы. И оба неизменно умудрялись находить выход из любого, сколь угодно бедственного положения.

Сигел был в Эйбитаре человек пришлый — это любой понимал с первого взгляда. Невысокий, жилистый, смуглый, темноволосый и черноглазый, он даже говорил с легким акцентом, хотя никто не мог определить, в чем именно заключаются особенности его произношения. Ходили слухи, что он родом из Уулрана. Эдья утверждала, что он уроженец Южных Земель. Пайтор никогда не спрашивал Сигела, откуда он родом, хотя часто задавался таким вопросом. На самом деле это никогда не имело значения. Во многих отношениях Сигел был просто замечательным. Спокойнее остальных, он был более склонен слушать, чем говорить, и редко тревожился без причины.

Поэтому при виде его мрачного лица и столь же мрачных лиц Эдьи и Джервиса Пайтор понял: случилось что-то неладное. У него болезненно сжалось сердце.

— Похоже, тебе не стоило тратиться на животных, — сказал Брайс Марту, усевшись за стол.

Прежде чем ответить, Март бросил на Пайтора смущенный взгляд.

— Да какие там траты, Брайс, — неловко пробормотал он. — Ты запросил цену ниже средней.

— Цена теперь не имеет значения, — заметила Эдья с усмешкой. Она, казалось, всегда посмеивалась, даже когда говорила совершенно серьезно.

Пайтор нахмурился:

— Как тебя понимать?

— Для нас с Бет время выбрано хуже не придумаешь, — сказал Дэвор, не обращаясь ни к кому конкретно. — Как же наш новый сарай, только на днях построенный, и все такое?

— Время для чего? — спросил Пайтор, повысив голос. — Что случилось?

Джервис несколько мгновений смотрел на него, облизывая губы. Потом потряс головой.

— Мы сейчас видели объявление в доме собраний, — наконец тихо проговорил Сигел. — Герцог созывает всех на Пир в десятую ночь после новолуния.

Вероятно, Пайтору следовало ожидать этого. Но пиво начало действовать, и у него туманились мысли. А возможно, он просто пытался оправдаться перед самим собой. Возможно, подсознательно он ожидал чего-то подобного, но не хотел сам себе признаться в этом. В конце концов его предчувствия подтверждались. Он словно воочию видел перед собой Кару, которая кивала, улыбаясь обычной своей грустной, понимающей улыбкой. Он стиснул зубы, борясь с приступом тошноты.

Дэвор еще что-то говорил о своем новом сарае и о том, сколько дней он потратил на постройку оного, но Пайтор почти не слушал. В ушах у него громко шумело, кровь стучала в висках. Последняя кружка явно была лишней.

Пир — и уже на десятый день после новолуния. Герцог дал всего четыре дня на подготовку, и они мало чего успеют сделать. Сейчас только этого не хватало. Когда установилась засушливая погода, когда ящур косит животных целыми стадами, а герцог забирает больше своей доли из заработанных ими денег, странно, что они вообще еще живы. Но Пир — это уж слишком. На веку Пайтора они устраивались семь раз, в том числе один — в год его рождения, — но к некоторым вещам человек просто не может привыкнуть.

— Неужели прошло уже шесть лет? — услышал он голос Эдьи.

— Полагаю, да, — ответил Джервис. Пайтор услышал отчаяние в его голосе и испытал мгновенный приступ ненависти. В некоторых отношениях они с Джервисом были совершенно разные люди.

— Просто не верится, что шесть лет пролетели так быстро, — тихо проговорил Март. Он тоже не станет роптать.

— Пять, — громко сказал Пайтор, перекрывая нестройный хор голосов.

Никто не стал спорить. Никто не осмелился. В канун последнего праздника умер Стефан. Конечно, Пайтору было лучше знать.

— Да, скорее пять, а не шесть, — задумчиво согласился Сигел. — Наверное, герцогские кирси что-то предсказали.

— Помнится, однажды Пир устраивали раньше положенного срока, — со смешком сказала Эдья. — Оказалось, в Домноле несколько человек умерло от чумы.

Сигел кивнул:

— И такое может быть.

— Это не оправдание. — Пайтор не старался скрыть своей злости.

— Да брось ты, Пайтор, — сказал Брайс. — Мы все знаем, как тяжело пришлось тебе в прошлый раз. Но это не значит, что мы должны отказываться от заведенного обычая.

— Пиры — варварский обычай! И всегда таковым были. Я буду повторять это, несмотря ни на что!

Брайс покачал головой:

— Это необходимость. А твое негодование не идет на пользу ни тебе самому, ни любому из нас. Здесь ничего не поделаешь.

— Ты должен признать, — добавил Дэвор, — это всегда помогало.

— Дэвор прав, — согласилась Эдья, ухмыляясь с безумным видом. — На моем веку в Галдастене не было сильных вспышек чумы. И мой отец за всю свою жизнь тоже не видел ни одной эпидемии. Что бы ты ни говорил, это помогает.

— Помогает! — Пайтор злобно скривился. — Конечно помогает! Но какой ценой? Они могут просто загодя убивать всех нас своими кинжалами — и это тоже поможет! «Никакой чумы, — скажут они. — Своевременная резня — надежный способ предотвратить эпидемию!»

— Ты болтаешь глупости, Пайтор, — сказал Брайс. — Пока еще никто никого не убивал. Пиры не имеют ничего общего с убийством.

Пайтор глубоко вздохнул, изо всех сил стараясь овладеть собой, пытаясь преодолеть старую душевную боль.

— А как насчет тех, кого Пиры не спасли? — спросил он несколько тише. — Как насчет них? Пиры не всегда помогают.

— Да, не всегда, — сказал Брайс. — Но тем больше у нас оснований благодарить герцога за бдительность. Лучше сделать это на год раньше, чем ждать, пока еще кто-нибудь потеряет ребенка. Бездействие слишком опасно. А Пиры далеко не так ужасны, как сама эпидемия. Уж ты-то лучше других знаешь, что такое чума. Вы с Карой чудом остались живы в последний раз. Всем нам повезло тогда. — Он обвел взглядом присутствующих, и все закивали, соглашаясь. Все, кроме Сигела.

— Да, — неохотно признал Пайтор. — Я знаю, что такое чума. — Он невольно содрогнулся. Он не дурак. С чумой шутки плохи. Подарок Мурнии — так в свое время назвал ее кто-то с извращенным чувством юмора в честь темной богини. Она в три дня опустошала целые деревни. Два века назад одна особенно сильная вспышка чумы унесла жизни более половины жителей герцогства. Она сожгла Стефана меньше чем за день.

Чума убивала быстро, но отнюдь не милосердно. Она начиналась довольно невинно: с укуса клеща. Где именно появлялся волдырь от укуса, не имело значения; у Стефана он был на лодыжке. Если он набухал и в скором времени исчезал, оснований для тревоги не было. Но если вокруг него высыпала мелкая красная сыпь, человеку лучше было всадить кинжал себе в сердце, чем ждать, что последует дальше. Через несколько часов после появления сыпи у больного начиналась жестокая лихорадка, сопровождавшаяся бредом. Счастливцы впадали в забытье и уже не приходили в чувство. В этом отношении Стефану повезло — единственное, в чем ему повезло. Но те, кто оставался в сознании — те, кому богиня судила пройти через тяжкое испытание, сохраняя память, — могли с уверенностью ожидать одного из двух: либо понос и рвота обессилят их настолько, что им останется только умереть, либо они проведут последние часы жизни, кашляя кровью и выхаркивая куски легких. В любом случае они могли считать себя покойниками — как и любой, кто приближался к ним в первый день болезни. Поскольку они не пожелали бросить Стефана одного, когда он заболел, Пайтор до сих пор не понимал, как им с Карой удалось тогда остаться в живых.

— Я тоже знаю, что такое чума, — тихо сказал Сигел, глядя в пустоту затуманенными темными глазами. — Но должен признать, что я согласен с Пайтором: наверняка есть другой способ.

— Ну вот! — воскликнул Пайтор, указывая пальцем на смуглого человека. — По крайней мере хоть один из вас способен рассуждать здраво!

— Но что они могут поделать? — спросил Брайс. — У герцога есть свои целители и советники, не говоря уже о кирси. Если бы был другой способ, неужели, по-твоему, они бы не додумались до него по сию пору?

— А зачем им утруждать себя? — Пайтор бросил вопрос, словно нож метнул. — Нынешний способ разрешения проблемы им ничего не стоит. Как ты сам заметил, чума уже очень давно не добиралась до города. Если умер один мальчик, кому какое дело? Они остаются в безопасности, покуда своевременно устраивают свои Пиры. Им нет необходимости искать другое решение.

Брайс покачал головой:

— Другим правителям тоже приходится бороться с чумой. И пока они не придумали лучшего способа. Некоторые просто предоставляют эпидемию ее естественному ходу. Ты этого хочешь?

— Да, по мне, лучше так!

Брайс раздраженно вздохнул и отвернулся.

— Он сумасшедший, — сказал он всем остальным, резко махнув рукой в сторону Пайтора.

— Они давно следуют этому обычаю, — сказал Джервис умоляющим тоном, глядя на Пайтора. — Никого из нас еще на свете не было, когда он появился. Мне он тоже не нравится. Но благодаря ему наш народ жив и здоров.

— Наш народ? — повторил Пайтор, возвышая голос почти до крика. Джервис отшатнулся, и Пайтор осознал, что Брайс прав: он начинал походить на сумасшедшего. Но он с трудом сдерживал себя. Разумеется, Джервис и прочие знают, откуда пошел обычай устраивать Пиры.

Без малого два века назад в герцогстве Галдастен началась эпидемия чумы, которая с тех пор, насколько все помнили, вспыхивала здесь каждые несколько лет. Келл Двадцать Третий, который позже стал Четвертым Келлом Галдастенским, законным претендентом на эйбитарский престол, укрылся со своей семьей за толстыми каменными стенами своего замка и молил богов о том, чтобы чума обошла стороной его дом и не распространилась дальше окрестных деревень. Но хотя Галдастенский замок отражал бесчисленные набеги и выдерживал продолжительные осады, способные повергнуть на колени любой другой дом, крепостные рвы и легендарные позолоченные стены оказались бессильны против чумы. Она пощадила герцога и герцогиню, но не их сына, Келла Двадцать Четвертого.

Сразу после смерти мальчика Келл приказал сровнять с землей все окрестные деревни. Уже спустя много лет все заключили, что им двигали одновременно злоба, ярость и горе. Но поскольку разносчиками болезни были мыши, жившие в полях и домах в сельской местности, и паразиты, кишевшие в шерсти грызунов, пожары положили конец эпидемии. Поняв, что он нашел способ борьбы с чумой, Келл превратил это в обычай. Какое-то время он прибегал к помощи придворных колдунов, которые предсказывали вспышки эпидемии, но вскоре стало ясно, что последние повторяются через удивительно равные промежутки времени — как правило, каждые шесть лет. Тогда и начали гореть окрестные деревни. Раз в шесть лет.

Младший сын Келла, Ансен, продолжал следовать заведенному обычаю после смерти отца, но новый герцог добавил к нему Пир, призванный отчасти умиротворить население, смягчить удар. Это тоже стало традицией. Все жители герцогства приглашались в Галдастенский замок на роскошное пиршество, которое проходило с невиданным размахом. По приказу герцога повара выпекали хлеб и готовили блюда высочайшего качества. Специально для такого случая из Санбиры и Сирисса привозили овощи и сушеные фрукты. И конечно, одна за другой открывались бочки вина. Не обычного пойла, а лучшего вина из галдастенских погребов.

А пока люди ели и пили, плясали под музыку придворных музыкантов и воображали себя знатными особами всего на одну ночь, герцогские колдуны-кирси в сопровождении сотни лучших галдастенских солдат шли от деревни к деревне, поджигая каждый дом, амбар и поле. Они не щадили ничего, даже домашний скот.

Утром, когда люди покидали замок и плелись домой, пресыщенные пищей, измученные и еще не протрезвевшие, они неизменно возвращались на свои дымившиеся пепелища. Последнее такое возвращение Пайтор до сих пор помнил столь живо, что слезы на глаза наворачивались. Стефан всего полтора дня как умер. У них с Карой не было времени хотя бы обмыть тело сына перед его путешествием к Байану в Подземное Царство. Но по возвращении они не нашли даже стен своего дома, не говоря уже о теле Стефана. Такой силой обладал огонь колдунов.

Да, чума действительно не приходила в Галдастен на протяжении многих поколений. Взамен у них были Пиры.

— Наш народ, — повторил Пайтор уже спокойнее. — Герцог делает это не ради нас. Ему на нас абсолютно наплевать. Он делает это, чтобы обезопасить себя и свою семью, как делал старый Келл, а потом Ансен. Если Пир запоздает на день-другой и не успеет спасти жизнь чьему-то ребенку — что с того? Для герцога это не имеет значения. Этот Келл, наш Келл, ничем не отличается от всех прочих.

— Прекрасно! — сказал Брайс, устремляя на Пайтора взгляд серых глаз, острый, как кинжал герцога. — Он печется лишь о своих интересах! И ни на миг не задумывается о том, что известно всем нам: Пиры избавляли нас от таких страданий, какие ты даже вообразить не можешь! Что ты предлагаешь нам делать? Ты сам знаешь, что такое огонь кирси! По-твоему, мы можем противостоять этому? По-твоему, мы можем бороться с этим?

Пайтор яростно уставился на Брайса, не находя ответа и чувствуя, как краска заливает щеки.

Брайс свирепо ухмылялся, хотя его лицо под шапкой серебристых волос угрожающе побагровело.

— Я так и думал, — наконец сказал он. — Ты просто дрянной крикун. И всегда таким был. Я думал, может, теперь, когда ты наконец остался совсем один на белом свете, у тебя хватит ума и мужества убрать все дерьмо, которое ты вываливаешь нам под ноги каждый день. Но, видать, я переоценил тебя.

— Довольно, Брайс! — резко сказал Март.

Богач отвел глаза в сторону и замолчал.

Март повернулся к Пайтору, озабоченно нахмурив лоб:

— Брайс не хотел тебя обидеть, Пайтор. Просто он не всегда думает, прежде чем говорит. — Он бросил на Брайса укоризненный взгляд. — Стефан был замечательным мальчиком, Пайтор. Мы все любили его. И мы знаем, что ты до сих пор оплакиваешь его смерть. Но, — продолжал он осторожно, словно ожидая, что Пайтор его вот-вот ударит, — Брайс отчасти прав. Я тоже ненавижу Пиры. Мы все ненавидим. Однако есть ли у нас выбор?

Пайтор ответил не сразу. Что знал Март о его горе? Что знал любой из них? Он продолжал испепелять взглядом Брайса, который теперь явно чувствовал себя не в своей тарелке. Несмотря на свой грубый тон и жестокие слова, Брайс с некоторых пор боялся его. Не потому, что Пайтор был выше или сильнее. Ни выше, ни сильнее он не был. Брайс боялся, потому что Пайтор потерял все, по крайней мере все самое дорогое в жизни. У Брайса оставалась семья, ферма и богатство, поэтому он был уязвим.

Пайтор еще несколько секунд сверлил Брайса взглядом, пока тот не смешался окончательно, а потом обвел глазами остальных. Все пристально смотрели на него. Дэвор с испуганным и смущенным видом; Эдья с обычной своей безумной ухмылочкой, а Джервис просто уныло, словно старый мул. Сигел тоже смотрел на него, но задумчиво: так разглядывает человек участок земли, предложенный ему за хорошую цену. Он оценивал Пайтора, прикидывая, на что тот способен. Пайтор широко улыбнулся, но выражение лица Сигела не изменилось.

— Выбор всегда есть, — сказал наконец Пайтор. — Нужно просто найти в себе силы отыскать другие пути.

Брайс издал резкий недоверчивый смешок:

— И надо полагать, у тебя такие силы есть!

Пайтор услышал вызов в его словах и тогда понял, что он сделает, что он должен сделать. Никто из них ничего не предпримет. Они были на такое не способны. Но он способен. Осознав это, он впервые со дня смерти Кары ощутил себя живым человеком. Он медленно повернулся и вновь посмотрел прямо в глаза Брайсу, позволив себе улыбнуться.

— А вот это мы еще увидим, правда?

— Я скажу тебе, что мы увидим, — ответил Брайс. Он по-прежнему казался испуганным, но явно не мог остановиться. — Мы увидим, как ты занимаешь очередь у ворот Галдастенского замка задолго до заката, чтобы наверняка получить добрую порцию вина и баранины. Именно это мы видели на каждом Пиру, кроме последнего. И на сей раз ничего не изменится.

Пайтор ощерился, словно дикий пес, надеясь, что Брайс примет его оскал за ухмылку.

— И ты будешь стоять прямо за мной, да, Брайс?

— Разумеется. — Брайс нервно хохотнул. — Разумеется. Мы сядем рядышком и от души посмеемся, вспоминая этот наш разговор. Мы наполним кубки вином и выпьем за наше здоровье.

Остальные тоже деланно рассмеялись, но продолжали смотреть на Пайтора, стараясь предугадать его реакцию. Все почувствовали явное облегчение, когда он рассмеялся тоже. Но Пайтор смеялся громче и резче других; он принял решение.

Он мельком взглянул на Сигела. Смуглый человек, все с тем же странным выражением на тонком лице, пристально смотрел на него, словно читал его мысли. Пайтор с удивлением осознал, что это его не тревожит, а скорее успокаивает. Уж Сигел-то был в состоянии все понять.

Остальные начали переговариваться между собой, страшно довольные, что ссора миновала. Но лицо Сигела оставалось мрачным, когда он придвинул свой стул поближе к Пайтору и знаком велел Левану подать еще пива.

— Я за тебя беспокоюсь, — сказал он приглушенным голосом, слышным только Пайтору.

— Беспокоишься? — беззаботно переспросил Пайтор.

— Ты мне нравишься, приятель. Думаю, я тебя понимаю. Мне бы очень не хотелось, чтобы с тобой стряслась беда.

Подошел Леван и поставил пиво на стол перед Сигелом. Хозяин таверны указал пальцем на пустую кружку Пайтора и вопросительно приподнял бровь. Пайтор помотал головой и проводил взглядом Левана, вернувшегося за стойку. Только потом он заговорил:

— Ты мне тоже нравишься, Сигел. Я тебя уважаю. — Он повернулся и посмотрел собеседнику прямо в лицо. — И мне бы не хотелось, чтобы с тобой или твоей семьей что-нибудь случилось.

Глаза Сигела чуть округлились, но и только. Когда он потянулся к кружке, Пайтор отметил, что его рука не дрожит. Мгновение спустя Сигел переключил свое внимание на болтовню остальных.

В скором времени Пайтор покинул таверну. Он отговорился усталостью. Ему еще надо было накормить скотину до наступления вечера. Но на всем пути домой он думал только о Сигеле и коротком разговоре, состоявшемся между ними. Он надеялся, что смуглый человек все понял.

Следующие несколько дней тянулись медленно, как тянутся дни в ожидании первых всходов на поле. Пайтор не изменил своего решения, хотя и взял время поразмыслить над ним; страх копошился в его душе, словно мышь в амбаре. Он старался занять себя хлопотами по хозяйству и работой в поле, но сам не понимал, зачем так усердствует, когда знает о предстоящем событии. Время от времени он останавливался в поле и смотрел немигающим взглядом вдаль, поверх пастбища и низкой крыши собственного дома, на башни Галдастенского замка, которые подобием грозовой тучи нависали над фермами и низкорослыми кривыми деревьями.

Пайтор больше не заходил в таверну Левана. Он положительно не хотел снова встречаться с другими теперь, когда принял решение. Но он мог бы и догадаться, что они так просто от него не отстанут. За день до Пира к нему заехал Март.

— Я за тебя беспокоился, — сказал он, сидя на своей телеге и грызя черенок незажженной трубки. — Мы все беспокоились.

— Я в порядке, — ответил Пайтор. Он насыпал зерно в кормушку животным и старался не встречаться глазами с Мартом. — Просто был занят.

— Тебе не стоило слушать Брайса. — Несомненно, Март старался быть добрым. — Он старый дурень. Я могу сказать это даже после всего, что он для меня сделал. Он не хотел обидеть тебя.

Пайтор бросил на него взгляд и принужденно улыбнулся:

— Не волнуйся за меня, Март. Я уже все забыл. Я же сказал: я просто был занят.

Март кивнул:

— Ладно. Я поеду. Но мы увидимся с тобой на Пиру, правда? Трисс о тебе спрашивала.

— Я буду там, — пообещал Пайтор. — Вместе с тобой и всеми остальными.

Март поднял вожжи, собираясь ехать, но тут же опустил их.

— Не со всеми.

Пайтор замер на месте, и его сердце вдруг застучало громко, словно копыта санбирийского скакуна.

— Как тебя понимать?

— Сигел вчера сказал нам, что отправляется на юг ненадолго. Говорит, что хочет навестить свою сестру в Сассине.

Пайтор побледнел, хотя у него отлегло от сердца. Очевидно, смуглый человек довольно хорошо его понял.

— Ну что ж, тогда со всеми, кроме Сигела. — Пайтор старался говорить твердым голосом. — Я увижусь с вами завтра.

Март улыбнулся.

— Хорошо. — Он свистнул быку, и животное тронулось с места. — Спокойной ночи, Пайтор, — крикнул Март, когда повозка покатилась прочь, поднимая легкие облака пыли.

Пайтор прощально поднял руку, но не сумел выговорить ни слова.

В день Пира с утра установилась ясная и теплая погода. Пайтор поднялся чуть свет и отправился в поле, не потрудившись позавтракать. Теперь, когда этот день наконец наступил, страх исчез, сменившись чувством мрачного удовлетворения. По крайней мере он что-то делал. По крайней мере доказывал, что Брайс не прав. На самом деле, думал он, внутренне улыбаясь, Брайс не прав в очень многих отношениях.

Пайтор не пошел занимать очередь у ворот замка вместе с шумной толпой. Почти весь день он провел в поле, и, хотя к полудню его руки были сплошь покрыты укусами паразитов, ему потребовалось еще несколько часов, чтобы найти то, что он искал.

В городе уже звонили предзакатные колокола и солнце опускалось к горизонту, когда он подошел к Галдастенскому замку, с трудом подавляя желание почесать зудящие руки. Он не знал точно, какой из укусов смертельный, — сыпь проступила вокруг нескольких ранок; впрочем, это не имело значения. Теперь Пайтор думал только о том, чтобы успеть пройти мимо стражников, прежде чем впадет в бредовое состояние. Он спустил рукава и держал руки в карманах, чтобы скрыть красные волдыри на коже.

Но день выдался необычно знойный, и к тому времени, когда Пайтор достиг огромных позолоченных ворот замка, у него уже начался жар и он обливался потом, словно загнанная лошадь. Если бы он не был так тучен и если бы стражники не видели, как он торопливо шагает к воротам, они бы наверняка заподозрили что-то неладное и не впустили его. Так или иначе, он не слишком твердо держался на ногах, когда проходил мимо них.

По крайней мере это он предвидел. Он через силу выпил пива по дороге в замок и теперь, почтительно наклонив голову и добродушно улыбаясь, терпеливо выслушивал язвительные замечания стражников насчет своего пьянства. Такую цену заплатить не жалко. Главное было проникнуть в замок, а там уже нечего бояться.

Он медленно прошел между караульными солдатами и направился к главному зданию. Болезнь вступила в свои права. Пайтор надеялся, что чума поразит легкие: говорили, будто в таком случае смерть наступает быстрее. Но не тут-то было. Он судорожно сглотнул поднимавшуюся из желудка желчь и неверным шагом вошел в зал, с трудом удерживая равновесие.

«Так вот что пришлось вынести Стефану», — подумал Пайтор, тяжело приваливаясь к открытой двери. И в последний раз поблагодарил богов, позволивших мальчику впасть в забытье, прежде чем начались самые страшные страдания.

Он яростно потряс головой, словно надеясь таким образом прогнать горькие мысли. Ему нужно было сосредоточиться. Он явился сюда с вполне определенной целью.

По-прежнему опираясь о дверь, Пайтор обвел взглядом помещение. Было еще рано, но столы уже ломились от яств, и повсюду валялись пустые винные бутылки. Хотя в глазах у него мутилось, он увидел, что герцог и герцогиня уже прибыли и танцуют в передней части зала. Только это ему и требовалось узнать. Хорошо было бы увидеть также лицо Брайса, но у Пайтора не оставалось сил отыскивать богача в толпе присутствующих. Он почувствовал, как у него подкашиваются ноги, и сумел лишь засунуть руку в висевший на поясном ремне мешочек, вытащить оттуда трех мышей, пойманных в поле, и швырнуть их на середину зала.

Пайтор рухнул на пол, захлебываясь рвотой и содрогаясь всем телом, но успел услышать, как оборвалась музыка. Воцарилось молчание, и он представил, с каким ужасом все смотрят на крохотных зверьков, принесших чуму на Пир. А потом, когда последняя волна тошноты подхватила и повлекла Пайтора навстречу смерти, он услышал пронзительные крики.