Правила возвышения

ГЛАВА 12

Обычно Кадел скрывался из замка сразу по завершении работы. От промедления он не выигрывал ничего, а потерять мог очень многое.

Но на сей раз вышло иначе. Накануне вечером, когда Кадел покидал пиршественный зал, собираясь пробраться в комнату лорда Тависа, хранитель погребов обратился к нему с просьбой остаться его помощником до конца визита Явана в Кентигерн. О подобном предложении любой слуга в замке мог только мечтать. Отказ вызвал бы у Ваника подозрения. Больше никаких пиров не предвиделось, хотя Ваник об этом пока еще не знал; а после смерти леди Бриенны и заточения Тависа ни один человек в замке не пожелает иметь дела с гостями из Керга. Каделу требовалось лишь явиться на следующее утро к Ванику и получить отставку. После этого был бы свободен.

Он провел ночь, прячась в конюшне, и вернулся в погреба сразу после утренних колоколов, прихватив с собой бутыль, теперь пустую, которую накануне получил от Ваника в качестве частичной платы за работу. Санбирийское темное. Это была догадка, но основанная на тонком расчете. Лучшее в Прибрежных Землях вино производилось в винодельнях Санбиры; все главные дома Эйбитара держали запасы оного в своих подвалах. Естественно, Ваник должен был подать на стол санбирийское темное на пиру, устраивавшемся по случаю визита будущего короля. А исходя из упоминания кирси о пристрастии Тависа к вину, Кадел предположил, что молодой лорд будет пить именно санбирийское.

Вероятно, никто не заметил бы примеси солодовой настойки в бутыли, которую Тавис и Бриенна унесли с собой в комнату мальчика. Андреас и стражники сразу схватили бы предполагаемого убийцу; наличие самой бутыли в непосредственной близости от кровати дало бы ответ на все оставшиеся вопросы. Более того, добраться из пустой комнаты в восточной части здания до окна Тависа, расположенного на южной стене, было довольно трудно и без привязанной к поясу пустой бутыли. Не многие стали бы беспокоиться о таких мелочах.

Но Кадел не оставался бы целым и невредимым на протяжении многих лет и не создал бы себе репутацию надежного человека, если бы был беспечен или ленив. Он таки принес пустую бутыль в комнату Тависа и, после того как убил Бриенну, поменял бутыли, забрав с собой первую, с солодовой настойкой. Свою он опорожнил полностью; в другой еще оставалось немного вина. Но Тавис вряд ли вспомнит об этом, а под воздействием солодовой настойки он погрузился в такой глубокий сон, что едва ли у кого-нибудь могли возникнуть вопросы по поводу пустой бутыли.

Кадел нашел Ваника в погребе расставлявшим бутыли по полкам. Глаза у него были красными, как и у многих слуг этим утром. Очевидно, Бриенну все очень любили здесь.

— Доброе утро, — весело сказал Кадел, подходя к мужчине и протягивая пустую бутыль.

Ваник бросил на него короткий взгляд и вернулся к своему занятию.

— Поставь вон туда, на полку. — Он неопределенно махнул рукой. — Потом можешь идти.

— Идти? Разве у нас нет работы?

Заведующий погребами снова повернулся к нему и прищурил глаза:

— Думаешь, это смешно? Как можно быть таким жестоким?

Кадел недоуменно уставился на него:

— Я не понимаю. Я думал…

— Разве ты не разговаривал со своими кергскими друзьями сегодня утром?

Он улыбнулся:

— Нет. Я спал в конюшне. Ты же не думаешь, что я собирался делиться с ними санбирийским темным вином, правда? Вот если бы я нашел женщину, тогда…

— Значит, ты не знаешь, что случилось?

Кадел помотал головой, продолжая улыбаться. Но поскольку Ваник просто молча стоял перед ним с таким видом, словно сейчас расплачется, он позволил улыбке медленно сползти со своего лица.

— Что случилось, Ваник? В чем дело?

Заведующий погребами судорожно сглотнул и в следующее мгновение залился слезами.

— Леди Бриенна умерла.

— Байан, будь милостив к нам! — прошептал Кадел. — Как?..

— Ее убил лорд Тавис. Он сейчас в темнице.

Кадел отступил на шаг назад и потряс головой:

— Этого не может быть! — Он говорил гневно, как и подобало человеку из Керга. — Это ложь! Лорд Тавис не способен на такое!

— Дверь была закрыта. — Голос Ваника тоже зазвучал ожесточенно. — Его руки и кинжал были в крови. Это сделал он. Вне всяких сомнений.

— Не минуты не верю! И я не желаю оставаться тут и выслушивать эту ложь! Мне не нужны твои деньги и твое вино! Тавис не убийца!

Кадел резко повернулся на каблуках и начал подниматься по лестнице.

— Вот и хорошо! — прокричал хранитель погребов ему вслед. — Проваливай отсюда! И больше не показывайся мне на глаза, кергский выродок! Байан бы побрал всех вас, чтоб вы сгнили в Подземном Царстве!

Когда Кадел вышел из подвала, кухонные слуги уставились на него с нескрываемой злобой. Несомненно, они слышали его перепалку с Ваником. Несколько мгновений он с вызовом смотрел на них, а потом нарочито медленно вышел из кухни во двор.

Двое стражников остановили Кадела у северной караульни, угрожающе размахивая мечами и глядя на него с такой же ненавистью, с какой смотрели слуги на кухне.

— Куда идешь, кергский выродок? — спросил один из них.

— В город. Моему герцогу нужны успокоительные травы. А он не доверяет здешнему аптекарю.

— И правильно делает, — сказал другой мужчина. — Лично я скормил бы ему немного болиголова. Тогда бы он надолго успокоился.

Кадел внутренне напрягся. Он знал, что может справиться с обоими, хотя вооружен всего двумя санбирийскими кинжалами. Но тем самым он бы только испортил дело: простые слуги не славились умением владеть кинжалами. Нет, если бы они захотели сорвать на нем злость, ему ничего другого не оставалось бы, кроме как снести побои.

К счастью, страх перед возможным гневом Кентигернского герцога оказался сильнее жажды мести.

— Иди, — наконец холодно сказал первый стражник. — Желаю аптекарю напутать со снадобьями.

Он торопливо прошел через наружный двор к восточным воротам, повторяя свой вчерашний путь. Как накануне стражники у внутренних ворот пропустили Кадела без вопросов, когда он шел в замок, так теперь часовые у наружных ворот не стали его задерживать — лишь осыпали издевками.

Выйдя на извилистую дорогу, спускавшуюся с вершины холма к городу, Кадел сразу почувствовал себя в безопасности. Он намеревался провести остаток дня на рыночной площади Кентигерна, а потом покинуть город с группой торговцев — для пущей надежности. Тем самым он уменьшал риск привлечь внимание стражников. Но даже после этого дело нельзя было считать законченным. Ему еще предстояло переправиться через Тарбин и добраться до города Нолтьера, расположенного на юге Анейры. Однако по сравнению с тем, что он уже сделал, это все казалось пустяком. Главную часть задания он выполнил успешно. В очередной раз.

Кадел должен был чувствовать удовлетворение. Это было действительно трудное задание, более сложное, чем другие, и более опасное. Он не сомневался, что получит за него больше, чем за предыдущую работу.

Однако он испытывал смутное беспокойство. И не понимал почему. Кадел несколько раз прокрутил в мозгу все свои действия и пришел к выводу, что ничего не упустил из виду и не допустил никаких ошибок. Все происходило в точном соответствии с планом. Можно даже сказать, что судьба улыбнулась ему. Как иначе можно было объяснить его встречу с Ваником и легкость, с которой он вручил отравленное вино Тавису и Бриенне? Как ни странно, боги помогали ему.

Но все же тревога не покидала Кадела, следуя за ним по пятам, точно тень. Несмотря на приятные мысли об успешном завершении дела и ожидавшей его награде, он вдруг почувствовал, как волоски у него на шее встают дыбом, словно рядом ударила молния. Он бросил взгляд через плечо, почти ожидая увидеть позади целый отряд кентигернских стражников, пустившийся в погоню за ним. Дорога была пуста. Прокляв свою глупость, Кадел скорым шагом пошел дальше, уставившись себе под ноги. Пора бы уже соображать получше. Он часто предупреждал Джедрека, что в подобных обстоятельствах оборачиваться назад нельзя ни в коем случае. Таким образом только привлекаешь к себе внимание.

— Дурак! — тихо пробормотал он. — Успокойся!

Спуск закончился, дорога вывела на городские улицы, и Кадел ускорил шаг, надеясь забыть на оживленной и шумной рыночной площади о страхе, столь неожиданно охватившем его душу. Однако он ясно чувствовал: что-то неладно.

Казалось бы, до боли знакомый вид темницы Кентигернского замка не должен был так уж страшно потрясти Тависа, поскольку навязчивые воспоминания о предсказании преследовали его весь последний месяц. Но, объятый смятением и ужасом, с утра он даже не вспомнил о пророчестве Кирана, пока стражники не втащили мальчика в тюремную башню и не открыли дверь, которая вела в темницу.

Сначала в нос ударили запахи: испражнений и мочи, блевоты и болезни. Тавис содрогнулся в мучительном приступе рвоты, но все содержимое желудка он уже оставил на постели в своей комнате. Потом он услышал крики — не боли и даже не муки. Безумные вопли человека, лишившегося рассудка в заточении. Тавис отпрянул назад, попытался вырваться. Но стражники Андреаса крепко держали арестованного и смеялись, буквально волоча его по выщербленным ступеням в темноту. Еще до того как глаза привыкли к полумраку, Тавис понял, что именно эту тюрьму он видел в палатке предсказателя. Он узнал маленькое зарешеченное окошко под самым потолком и по расположению оного понял, к какой стене его прикуют. Он даже ожидал удара, который разбил ему правую скулу, хотя никак не мог предотвратить его.

— Это тебе за леди Бриенну, ублюдок! — сказал мужчина. Слова тоже показались странно знакомыми, хотя в видении, явленном Кираном, не было никаких стражников.

Мужчина еще несколько мгновений свирепо смотрел на Тависа, словно раздумывая, ударить ли еще раз. Но потом круто развернулся и ушел прочь, уводя за собой остальных стражников. Железная дверь с лязгом захлопнулась, и под каменными сводами темницы прокатилось эхо, похожее на грохот штормовых волн, бьющихся о скалы.

Когда Тавис и стражники спустились вниз, вопли прекратились, но теперь они возобновились с новой силой, словно безумный узник только и ждал, чтобы захлопнулась дверь. Мальчик не видел узника; похоже, крики доносились из другой камеры, расположенной дальше от лестницы. Вероятно, из камеры смертников. В кергской тюрьме тоже были такие камеры, где заключенные умирали медленной смертью, лишенные пищи, воды и даже света. Молодой лорд громко попросил несчастного замолчать, но узник не услышал, или проигнорироват просьбу, или вообще уже ничего не понимал.

Тавис закрыл глаза, и ему показалось, будто вся тюрьма ходит ходуном и кружится, словно он находится на палубе корабля, пляшущего на волнах океана Амона. Ноги у него подкашивались, желудок мучили спазмы. Он попытался сесть, но обнаружил, что короткие цепи не позволяют принять более или менее удобную позу. Он мог присесть на пол, прислонясь спиной к стене, но не мог опустить руки ниже уровня плеч или вытянуть ноги. Все же Тавис был слишком измучен, чтобы снова встать на ноги, и потому остался сидеть в нелепой позе на грязном каменном полу, похожий на брошенную тряпичную куклу.

Стараясь преодолеть отчаяние, в которое его ввергло пророчество Кирана, Тавис с самого дня своего Посвящения постоянно пытался убедить себя в том, что все предсказания яйца выеденного не стоят, что это просто пустые видения, внушенные предсказателями-кирси. Конечно, он все прекрасно понимал. Традиция Посвящений зародилась много веков назад. Если бы пророчества не подтверждались, от обычая уже давно бы отказались. Но он не видел другого способа прогнать свои страхи и потому цеплялся за эту надежду, как цепляется за меч умирающий солдат.

Но сейчас, когда он сидел скрючившись на полу, прикованный цепями к стене, Тавис понимал всю тщетность своей надежды. Он видел перед собой собственное будущее — беспощадное, неотвратимое. Если верить Кирану, сама судьба привела его сюда, где он сидел, прижавшись спиной к неотесанному камню, где холодные железные кандалы врезались в кисти и лодыжки, где в нос бил тошнотворный тюремный смрад и серый полумрак раздражал глаза. Это было все, что ему осталось. Заточение, позор и — в скором времени, несомненно, — казнь.

И снова Тавис попытался заплакать, как пытался в своей комнате, когда смотрел на тело Бриенны. Но даже в темнице, закованный в кандалы и несчастный, вынужденный слушать душераздирающие вопли другого узника, он не сумел выдавить ни слезинки.

Его одежда до сих пор хранила аромат ее духов, но теперь к нему примешивался запах крови и рвоты. Закрывая глаза, Тавис видел перед собой ее лицо, ее улыбку. Он чувствовал вкус ее губ. Отрешаясь от криков, он слышал ее смех. Он провел с Бриенной всего несколько часов, но за это время она успела пленить его сердце, словно сама Адриель направляла ее.

— Мне очень жаль, — прошептал Тавис, словно она могла услышать. — Я не знаю, что случилось, но мне очень жаль.

Она стоила его слез, но он не мог плакать.

Тавису казалось, что он сидит здесь уже очень долго, хотя он потерял чувство времени. Один раз мальчику послышался звон городских колоколов. Приглушенный расстоянием звук смешивался с воплями узника, которые гулким эхом отдавались в каменных стенах, но Тавис слышал колокола утром и как будто узнал ритмический рисунок отдаленного звона, похожего на шепот легкого ветерка. Однако он не имел ни малейшего представления, какие именно колокола звонят. Полдневные? Предзакатные? Как так вышло, что всего за несколько часов ход времени потерял для него всякий смысл?

По-видимому, Тавис заснул (он сам не понимал, как это ему удалось, когда вопли не смолкали ни на минуту и кандалы больно врезались в кисти и лодыжки), ибо спустя некоторое время он вдруг вздрогнул и очнулся, дернув руками, которые мгновенно пронзила острая боль. Он не сразу понял, что именно вывело его из состояния забытья.

Крики прекратились.

Дверь темницы с пронзительным скрипом открылась. Тавис услышал голоса — один тихий, другой громкий и грубый. Потом кто-то начал спускаться по лестнице — медленно, словно боясь оступиться.

— Тавис? — Неуверенно произнес вошедший.

— Ксавер?

Тавис попытался встать, но ноги у него затекли, а короткие цепи не позволяли оттолкнуться руками от пола.

— Как ты? — спросил друг. Он все еще стоял на лестнице, напряженно всматриваясь в темноту. Сейчас Ксавер казался очень юным и испуганным.

— Помоги мне подняться. Мне самому никак — цепи мешают.

— Конечно. — Ксавер торопливо спустился по ступенькам и подошел к нему.

Он подхватил Тависа под руки и поставил на ноги. Мальчик задохнулся от боли, пронзившей плечи и колени, и бессильно привалился к стене, закрыв глаза.

— Извини, — сказал Ксавер. — Я не хотел причинить тебе боль.

— Все в порядке. Просто мне нужно немного прийти в себя. Я не знаю, сколько времени я просидел здесь. — Он открыл глаза. — Который теперь час?

— Часа четыре дня. Скоро зазвонят предзакатные колокола. Я пришел бы раньше, но стражники долго не пускали меня. — Ксавер пожал плечами. — Я так и не понял почему.

Вероятно, именно полдневные колокола он и слышал. Прошло меньше времени, чем он предполагал. Тавис бросил взгляд на лестницу, но там никого не было. Ксавер пришел один.

— Полагаю, отец не желает меня видеть.

— Вовсе нет. — Друг помотал головой. — Он пошел поговорить с Андреасом, но сказал, что придет к тебе позже.

— Наверное, он думает, что это я убил ее.

— Нет, Тавис. Никто из нас так не думает. Ты не убийца.

Тавис испустил резкий смешок, в котором сам услышал нотки горечи и отчаяния.

— Мне бы вашу уверенность.

Глаза Ксавера расширились.

— Разве ты не уверен?

— С какой стати? Посмотри, что я сделал с тобой. — Он поднял руки к своему лицу, и цепи звякнули, словно монеты в кошельке. — Посмотри на мои руки. Они до сих пор в ее крови.

— Ты сказал, что она тебе нравилась.

— Она мне и вправду нравилась. Мне кажется, я смог бы полюбить ее. Не думаю, что это я убил Бриенну, Ксавер. Честное слово. Но я ничего не помню. — Тавис отвел глаза. — И ты сам знаешь, каков я в пьяном виде.

— Мы говорили об этом — твой отец, Фотир и я. И мы сошлись во мнении, что между твоим нападением на меня и убийством Бриенны нет ничего общего.

— Отец действительно так считает? — Он почти боялся поверить в это.

— Да. Именно поэтому он и пошел к Андреасу — чтобы убедить его начать розыски настоящего убийцы.

Надежда дала ростки в душе Тависа, словно семя, политое теплым дождем в месяце Амона, — и он собрал все свои силы, чтобы быстро и безжалостно растоптать ее, прежде чем она пустит корни. Здесь, в темнице, у него не оставалось оснований для надежды. Это была его судьба. Сбылось пророчество Кирана.

— Он зря старается.

Ксавер недоуменно уставился на друга:

— Что?

— Он ни в чем не убедит Андреаса. Я выйду отсюда только в день моей казни. — Мальчик с трудом подавил приступ дурноты, когда выговорил эти слова.

— Не говори так, Тавис. Твой отец…

— Мой отец ничего не может для меня сделать. Никто не может.

— Неправда!

Тавис хотел отвернуться, чтобы закончить разговор и остаться наедине с самим собой, но цепи не позволяли.

— Ты не понимаешь, Ксавер. Именно это я видел в Киране.

На лице друга появилось такое выражение, словно он почувствовал позыв к рвоте.

— Ты видел смерть Бриенны?

— Нет. Но я видел эту темницу, эти цепи. Именно здесь я и должен находиться. Именно такую судьбу выбрали для меня боги.

Ксавер долго не отвечал. Он просто стоял на месте, кусая губы и уставившись невидящим взглядом в каменную стену. Потом он потряс головой и снова посмотрел в глаза Тавису.

— Мне нет дела до пророчества Кирана, — сказал он. — Даже если камень и явил тебе такое видение — что с того? Нет такого закона, согласно которому предсказание обязывало бы тебя поставить крест на собственной жизни. Ты не убивал Бриенну, я уверен. А значит, ты не должен здесь находиться, что бы ни говорил камень.

Тавис хотел верить другу, но не решался. Похоже, Ксавер почувствовал это.

— Не сдавайся, Тавис, — сказал он. — По крайней мере пока.

Тавис кивнул:

— Хорошо. — Он на мгновение замялся. — Не говори моему отцу. Пожалуйста.

— О твоем Посвящении?

Он снова кивнул.

— Я не скажу ни слова.

Наступило неловкое молчание. Тавис видел, что друг хочет уйти (вполне понятное желание), но считает нужным остаться.

— Я могу что-нибудь сделать для тебя? — спросил Ксавер после продолжительной паузы.

— Ты имеешь в виду, кроме того, чтобы помочь мне бежать?

Ксавер улыбнулся, хотя улыбка почти сразу превратилась в болезненную гримасу.

— Ты понимаешь, что я имею в виду.

— Да нет, вряд ли. Впрочем, если ты уговоришь стражников немного удлинить цепи, мне станет полегче.

Лицо Ксавера просветлело, словно он всем сердцем желал выполнить хоть какую-нибудь просьбу друга.

— Я постараюсь.

— Спасибо.

Ксавер неловко кашлянул и бросил взгляд на дверь.

— Все в порядке, Ксавер. — Тавис слабо улыбнулся. — Не беспокойся за меня.

— Я не спешу. Я могу оставаться с тобой, сколько тебе угодно.

— Знаю. Но ты принесешь больше пользы, если поможешь Фотиру и отцу в поисках убийцы.

— Ты уверен?

«Нет. Я боюсь оставаться здесь один».

— Да.

— Я приду завтра. Обещаю.

Тавис поднял руки, и цепи опять зазвенели.

— Я все еще буду здесь.

Ксавер широко улыбнулся. Он ободряюще похлопал Тависа по плечу, потом повернулся и начал подниматься по лестнице.

Увидев, что он уходит, Тавис испытал приступ холодного ужаса, от которого задрожал всем телом.

— Ксавер! — крикнул он, еще сам не зная зачем.

Друг остановился и даже спустился на пару ступенек.

— Да?

— Что тебе открыло Посвящение? — Это было первое, что пришло Тавису в голову. — Я ведь так и не спросил тебя.

Ксавер пожал плечами, заметно смутившись:

— Да так, ничего особенного.

— Пожалуйста, — сказал Тавис. — Я хочу знать. Ты остался доволен пророчеством?

Мальчик замялся.

— Да, — наконец сказал он с таким видом, словно сознавался в преступлении.

— Расскажи.

— Тавис…

— Ты женишься?

— Да.

— Она очень красивая?

— Да.

— А что еще?

Последовала длинная пауза.

— Я буду капитаном королевской гвардии, — наконец сказал Ксавер. — Если верить камню, — поспешно добавил он, несомненно с целью успокоить Тависа.

«Почему я не получил такое пророчество?»

— Это замечательно, Ксавер. — Молодой лорд говорил совершенно искрение. — Я рад за тебя. По крайней мере хоть один из нас получил хорошее пророчество.

— Ты выйдешь отсюда, Тавис. — Ксавер говорил с горячностью человека, старающегося убедить самого себя. — Мы вытащим тебя из темницы.

Тавис не нашел что ответить и потому просто сказал:

— До свидания, Ксавер. Приходи ко мне завтра пораньше.

— Непременно.

Он поднялся по лестнице и два раза стукнул кулаком в тюремную дверь. Через несколько секунд она распахнулась, и Ксавер вышел. Затем дверь с отвратительным грохотом захлопнулась, и Тавис услышал лязг засова.

Он закрыл глаза и прислонился к стене. В тот же миг вопли безумного узника возобновились.

Последним человеком, заставившим Явана сравнительно долго ждать, был Айлин, которому герцог наносил визит во время своего последнего приезда в Город Королей несколько лет назад. Яван никогда не отличался терпением, но в данном случае сумел сохранить самообладание. Айлин был королем, а король имел право тратить на аудиенции столько времени, сколько считал нужным. К тому же он был Торалдом, а все короли из этой династии славились своим высокомерием, что во многом объясняло его пренебрежительное отношение к гостям. Поэтому Яван спокойно ждал и, конечно же, обратился к Айлину со всей подобающей случаю учтивостью и смирением, когда его наконец впустили в приемный зал. Какого бы он ни был мнения о самом короле, он все же находился в Одунском замке и стоял перед Дубовым троном.

Однако сегодня был совершенно другой случай. Яван ждал аудиенции не у короля, а у герцога Кентигернского, и на карту было поставлено нечто гораздо большее, чем его гордость и его время.

Он мерил шагами приемную перед покоями Андреаса уже не один час. Он слышал, как прозвонили утренние колокола, потом полуденные, — но герцог по-прежнему отказывался принять его. Двоих стражников, которые встретили Явана у двери и велели подождать, давно сменила следующая пара часовых, еще более высоких и мускулистых. Близилось время очередной смены караула, а он все еще ждал.

Вероятно, с момента его появления в приемной Андреас уже раз десять выходил из своих покоев и возвращался обратно. В покоях самого Явана в Кергском замке тоже имелось три запасных выхода, дававших возможность избегать встреч с нежелательными посетителями, но от этого ситуация не становилась менее неприятной.

«Его дочь убита, — прозвучал голос в его сознании. Голос Шоны. — Можешь ли ты винить герцога в том, что он не желает видеть тебя?»

— А как же Тавис? — пробормотал Яван, привлекая к себе мрачные взгляды стражников. — Разве он не жертва тоже?

«А жертва ли он?»

Яван вздрогнул и на мгновение замедлил шаг. Вот оно: мучительный страх, гнездившийся в темных тайниках сознания, зловеще смотрел на него, словно один из демонов Байана. А что, если мальчик действительно убил Бриенну? А что, если все улики — запертая дверь, его кинжал в груди девушки, кровь убитой на его руках — являются просто доказательствами его вины, каковыми и кажутся? Что, если недавнее поведение сына в Керге было просто прелюдией к этому зверскому убийству, а не временным отклонением от нормы?

Он сказал Фотиру и молодому Маркуллету, что верит в невиновность Тависа. Конечно, он хотел верить. Но в глубине души он по-прежнему сомневался. А следовательно, тем тяжелее становилась для него предстоящая встреча с Андреасом, которой он добивался.

Разговор с герцогом всего через несколько часов после смерти Бриенны в любом случае обещал быть мучительным и трудным. Несомненно, последуют обвинения, угрозы, разговоры о мести. Но если он войдет в покои Андреаса, продолжая сомневаться в словах сына…

Яван потряс головой, содрогнувшись при одной этой мысли. Но что он мог поделать? Страх оставался в душе, неумолимый и непреодолимый.

Поэтому, когда дверь в покои Андреаса наконец открылась и стражники расступились в стороны, явив взору высокую худую фигуру первого советника, Яван сделал единственное, что ему оставалось. Он отбросил прочь все свои сомнения насчет Тависа и стал думать только о Шоне. Она не сможет пережить смерть сына. Яван знал это наверняка и потому даже не видел смысла задаваться вопросом, виновен Тавис или нет. Он должен был спасти сына, невзирая на все свои сомнения и все свидетельства его вины. Ради Шоны — и ради себя самого.

— Герцог готов принять вас, лорд Керг, — вымолвил Шерик с мрачным и отчужденным видом.

Яван шагнул к двери, но кирси поднял руку, останавливая его:

— Вы должны оставить свой меч в приемной.

Поначалу Яван решил, что ослышался. Эйбитарские герцоги постоянно носили с собой меч — особенно когда встречались с другими знатными особами, будь то герцоги или представители низшего дворянства. Он был при мече даже на приеме у Айлина.

— Вы шутите, — сказал Яван.

— Нисколько. Мы уже видели, на что способны Керги в ярости. Мы не хотим рисковать еще и жизнью нашего герцога.

— Это нелепо! — Яван изо всех сил старался сохранять самообладание. — Мой сын невиновен, а я не убийца!

Мужчина пожал плечами:

— Боюсь, я должен настаивать.

— Настаивайте, коли вам угодно, — сказал Яван. — Но я не расстанусь с мечом. Я — будущий король Эйбитара. И не намерен исполнять ваши прихоти.

Он снова шагнул к двери, но два стражника преградили ему путь, обнажив свои мечи.

— У вас нет выбора, милорд. — Кирси говорил таким невозмутимым тоном, что Явану захотелось его ударить. — Если вы не оставите меч в приемной, герцог вас не примет.

Это было не только поводом для раздражения, но еще и поражением. Оно не имело никакого значения, но все равно оставалось поражением и уязвляло гордость. Яван почувствовал на себе насмешливый взгляд кирси, когда снимал пояс и ножны, и вновь почувствовал желание ударить мужчину. Но вместо этого он отдал свой меч советнику и проследовал за ним в покои Андреаса, словно пленник.

Герцог стоял у окна, спиной к вошедшим, загораживая своим массивным телом почти весь свет.

— Оставьте нас, — сказал он, не оборачиваясь.

Первый советник отвесил поклон и удалился, закрыв за собой дверь.

Услышав стук затворяемой двери, Андреас обернулся. У него были покрасневшие от слез глаза и мертвенно-бледное лицо, если не считать двух алых пятен на щеках. Яван впервые видел герцога таким несчастным.

— Вы хотели видеть меня.

— Да.

— Зачем?

Яван открыл рот и снова закрыл, не зная толком, что ответить. Разве непонятно? Разве после утренних событий они не должны поговорить?

— Чтобы обсудить… случившееся, — наконец ответил он.

— Ваш сын убил мою дочь. О чем еще говорить?

— Я не верю, что он убийца.

— Да, я знаю. Утром вы сказали мне то же самое. Кажется, я назвал вас глупцом и лжецом.

Пожалуй, кирси поступил правильно, забрав у него меч.

— Это ужасная трагедия, Андреас, — сказал Яван, усилием воли подавляя гнев. — Я глубоко соболезную вам и Иоанне. Бриенна была очаровательной девушкой. Она озарит своим светом Подземное Царство. — Последняя фраза являлась устойчивым выражением, но в данном случае звучала правдивее, чем обычно. Ибо Яван знал, что до конца своих дней будет помнить золотоволосую девушку в ярко-синем платье, надетом по случаю помолвки. Такую королеву обожали бы все подданные.

— Знаете, а ведь сейчас вы впервые выразили сожаление по поводу смерти Бриенны. — Голос Андреаса прервался, когда он произнес имя дочери, но герцог мгновенно овладел собой. — До сих пор вы не выказывали никакой скорби. Вы лишь старались защитить своего сына.

Яван ни на миг не усомнился в справедливости этого замечания и почувствовал стыд.

— Вы правы, Андреас. Мне следовало сказать это раньше. Приношу свои глубочайшие извинения. Ни одному родителю я не пожелал бы увидеть то, что вы с Иоанной увидели сегодня.

— А я не пожелал бы ни одному отцу жить с сознанием того, что его сын чудовище.

Яван на мгновение закрыл глаза. Он хотел обрушиться на герцога с проклятиями, но понимал, что от этого будет больше вреда, чем пользы.

— Я действительно верю, что мой сын непричастен к преступлению. — Он старался говорить спокойно. — Я понимаю, что все улики указывают на него. На вашем месте я бы тоже счел Тависа виновным. Но вы не знаете мальчика.

— Я знаю, что он ранил своего вассала.

Явану следовало ожидать этого. Фотир предупредил его. Но все равно слова оглушили, словно удар по голове.

Андреас еле заметно улыбнулся, увидев замешательство Явана, но улыбка тут же исчезла, и лицо герцога стало еще печальнее, чем минуту назад.

— Вы ни в чем не виноваты, Яван. И Шона не виновата. Порой хорошего воспитания и мудрого руководства недостаточно, чтобы спасти ребенка. В вашем сыне есть темное начало, против которого бессилен даже свет Морны.

Яван понимал, что герцог пытается быть добрым, что для человека в его положении он проявляет необычайное милосердие и великодушие. Он знал также, что Андреас прав — по крайней мере отчасти. В душе Тависа действительно таилась некая темная сила, хотя Яван не знал, где находится источник оной. И все же он не нуждался в сочувствии Андреаса.

— Вы ошибаетесь, — сказал он. — Что бы вы о нем ни думали, я уверяю вас, Тавис не способен на такое зверство.

— Он действительно напал на своего вассала, как сказал ваш кирси моему?

— Да, но тогда он был пьян.

— Мы нашли пустую бутыль из-под вина у кровати.

— Это не значит…

— Довольно! — Андреас сжал кулаки с такой силой, что костяшки пальцев побелели. — Моя дочь мертва, убита кинжалом вашего сына в постели, которую делила с ним! Он убийца, и понесет заслуженное наказание!

— Андреас, я прошу вас, как герцог герцога, как будущий правитель Эйбитара: позвольте мне разобраться с этим делом, прежде чем вы совершите непоправимое. Тавис сидит у вас в темнице. Он не может покинуть Кентигерн и не способен никому причинить вреда. Держите его там, сколько потребуется. Но не усугубляйте трагедию казнью невинного человека.

— Вы увидите, Яван, что правосудие в Кентнгерне вершится быстро и беспощадно. Ни одному человеку, находящемуся в здравом уме, не требуется дополнительных доказательств, чтобы заключить, что Тавис убил мою дочь. Вы просто пытаетесь отсрочить неизбежное наказание, но я вам этого не позволю.

Яван долго старался сдерживать гнев, но это было уже слишком.

— А вы увидите, лорд Кентигерн, — ответил он, — что Керг реагирует на несправедливость столь же быстро. Любая попытка покарать моего сына прежде, чем будут представлены все доказательства его вины, послужит к началу войны между нашими домами.

Андреас шагнул вперед:

— Вы смеете угрожать мне в моем собственном замке?

— Да, если это единственный способ заставить вас прислушаться к голосу разума. Подумайте хорошенько, Андреас. Вам не нужна война с будущим королем Эйбитара. Ибо в таком случае вы скоро окажетесь самым одиноким человеком в стране.

— Вы не станете королем, покуда я жив! Мне наплевать на Законы Престолонаследия! Все Керги — безжалостные убийцы и лжецы! Вы недостойны короны! Стража! — крикнул он, прежде чем Яван успел ответить.

Две мужчин вошли в комнату.

— Отведите герцога в его покои. И впредь не допускать его ко мне.

— Да, милорд.

Яван тихо выругался.

— Давайте закончим наш разговор на другой ноте, Андреас, — сказал он. — Я уверен, мы можем прийти к соглашению, которое удовлетворит нас обоих.

— Оставьте меня, — сурово сказал Андреас. Он вновь повернулся к окну — неприступный, как стены Кентигернского замка.

Несколько мгновений Яван пристально смотрел на него, потом повернулся и вышел из комнаты в полутемный коридор, сопровождаемый двумя стражниками.

Он пообещал начать войну в случае казни Тависа, и он не шутил. Но почему-то ему не верилось, что этой угрозы достаточно для спасения сына.