Последняя надежда

Пролог

Рождение монстра

ВСПЫХОВ, БОЛЬША

1677 год После Битвы

Маленький, забытый всеми городок стоял под блёклым пасмурным небом. Перед обшарпанными, несуразными домиками уныло месили грязь ноги прохожих и копыта лошадей. В ямах, оставленных повозками, от частых дождей появлялись лужи мутной воды. В воздухе стоял запах помоев и навоза.

Один из этих домиков принадлежал гончару. Стены этого жилища были построены из жёлтого рассыпающегося камня, а крыша прохудилась со временем. Доски, из которых была сделана дверь, уже начали гнить, а решётчатые ставни на окнах выглядели пристойно лишь потому, что хозяин их красил. Рядом с домом, на небольшом клочке травы посреди грязи, росло тощее чахлое деревце, где любили сидеть тощие серые вороны.

Внутри домишки, в одной-единственной комнате на весь первый этаж, семья принимала пищу. На грубом, но крепко сколоченном столе в глиняных тарелках лежали морковь, репа, капуста и яблоки – сморщенные и совсем не сочные. Пятилетняя Дануся и её отец сидели на лавках и ели, пока мать убирала со стола ненужную посуду и подносила новую пищу. Девочка была маленькой и худой и носила рваную и потрёпанную, но не грязную одежду. Её лицо выглядело не по-детски умным и сосредоточенным, а глаза казались бездонными от осознанности и печали. Сейчас она смотрела на своего отца, пристально и насторожённо.

Дануся взяла с тарелки яблоко, чтобы съесть, и неосторожным движением уронила тарелку на земляной пол. Запечённая глина разлетелась на мелкие осколки. Внутри Дануси всё сжалось. Девочка стиснула кулачки и затряслась, зная, что сейчас последует. Она очень хотела плакать, но наружу прорывались лишь тихие всхлипы.

Отец, грузный мужчина в ещё более рваной одежде, чем у Дануси, оставил еду и встал из-за стола. У него были растрёпанные, кое-как стриженые чёрные волосы, и густые брови. Его лицо покрывала щетина, и только под губой он оставлял короткую бородку. Мать, рослая и нервная женщина, тревожно повернулась к нему. Она заплетала каштановую волосы в косу, которая обрамляла всю голову.

– Данута, как ты посмела разбить тарелку? – громовой голос отца разнёсся по всей комнате, – неуклюжая никчёмная уродка!

Он нахмурил брови и впился в дочь злобствующим взглядом.

– Папа, я не хотела, это вышло нечаянно! – быстро оправдывалась дочь. Из её глаз потекли слёзы.

– Как же, нечаянно… – рявкнул отец, – а ну хватит тут мне ныть! Я тебя сейчас проучу!

Он взял с лавочки свой любимый инструмент – плётку. Другой рукой он схватил Данусю за чёрные, как и у него, волосы. Девочка закричала от сильной боли.

– Ты что кричишь, а? – прокаркал отец, – веди себя тихо!

Его лицо было перекошено от ярости. Мать стояла рядом и молча наблюдала, не издавая ни звука.

– Папа, не надо! – плача, умоляла его Дануся, – прости меня, я…

Она сопротивлялась, пытаясь вырваться из руки отца. Но он не простил её, а швырнул на пол. Девочка упала на живот, и ей снова стало больно. Её лицо и руки покрылись грязью и пылью от соприкосновения с полом.

– Будешь знать как тарелки бить, мразь ты бесполезная! – в гневе кричал отец.

Он взял плётку в правую руку, замахнулся и ударил. Спину Дануси как будто обожгло. Боль была острой и всепоглощающей. Дануся её хорошо знала и больше всего хотела от неё избавиться. Она кричала громче, чем орал отец, надеясь, что ей будет не так больно.

– Теперь ты поняла, да? – неистовствовал отец, хлестая дочь, – теперь ты поняла?

Мать вздрагивала с каждым ударом. Она старалась держаться спокойно, но её выдавали поджатые губы и бегающий взгляд.

Дануся рыдала. Каждый удар отца сопровождался новой волной боли, проносящейся по спине. Она не знала, как остановить наказание, но желала этого больше всего.

– С-спасибо, папа, – сдавленно произнесла она, – с-с-спасибо…

Отец усмехнулся, ударил Данусю ещё раз и остановился. Он вцепился пальцами в волосы девочки и резким рывком поднял её на ноги и повернул к себе. Дануся подкашивалась и хотела упасть. Её спина ещё ныла от жуткой боли, словно запомнив её.

– Не для того я тебя растил, чтоб ты плакала, – голос отца был полон злобы и гнева, – будешь себя вести тихо – не буду бить.

– П-п-поняла, – запинаясь, ответила Дануся.

Она была рада, что наказание закончилось, но все её чувства вытеснила ненависть к отцу – сильная и острая, пронзившая сердце словно нож. Она хотела мести, хотела, чтобы ему было так же плохо и больно, как и ей. Но вслед за ненавистью Дануся ощутила собственное бессилие. Она ничего не могла ему сделать – большому и сильному как глыба. И ей оставалось лишь рыдать и терпеть.

Отец разжал руку и толкнул Данусю, намекая, что она свободна. Девочка подошла к матери и, рыдая, обхватила её талию трясущимися руками. Она хотела, чтобы её пригрели, утешили и защитили от отца, а тепло тела матери хотя бы чуть-чуть ослабило боль.

– Не плачь, Дануся, – сказала ей мать, коснувшись её плеч, – не жалей себя.

Дануся не знала, что такое «жалеть себя», но по её тону поняла, что в этом нет ничего хорошего. Мать позволяла дочери обнять себя и положила руки на её плечи, проявляя любовь, однако её слова звучали отстранённо и говорили об обратном. Дануся была растеряна, и ей ещё больше хотелось плакать. Но она боялась снова привлечь внимание отца…

Каждый выходной семья Дануси, как и все вспыховчане, шла в церковь на службу. Старый каменный костёл был самым большим и самым целым зданием во всём Вспыхове. Девочке нравились его окна со стёклами самых разных цветов.

Семья чинно прошла мимо статуи ангела с печальным лицом, которая стояла перед костёлом. Все они по такому случаю надели самую лучшую, то есть наименее грязную и рваную, одежду. Облезлая собака, которая рылась в грязи перед церковью, испуганно поджала хвост, когда рядом с ней проскакал на лошади гусар с украшениями в виде крыльев на спине.

Внутри костёла, в полумраке, через который пробивался свет из разноцветных витражных окон, Дануся и её родители встали вместе с другими прихожанами перед алтарём, где старый тщедушный ксёндз с доброй улыбкой монотонно бубнил молитвы на языке, который девочка почти не знала.

– Дануся, – тихо сказала ей мать, дотронувшись до её плеча, – Бог на небе, и он нас любит. Будь хорошей девочкой, молись Ему – и Он тебя обязательно услышит.

И Дануся смотрела на деревянный крест, залитый тусклым светом свечей, и пыталась повторить слова молитвы, которую читал ксёндз. В лучах солнца, льющихся через витражи за алтарём, девочке виделось лицо безгранично мудрого и доброго старца с седой бородой. Она в мыслях протягивала к нему руки и просила помочь, спасти от несправедливости жизни…

Шли годы. Дануся стала двенадцатилетней девушкой – высокой, худой и нескладной. Она подметала пол метлой под строгим присмотром отца, а мать в это время занималась едой на столе. Повсюду бегали крысы – серые и шерстистые. Дануся их пугала, замахиваясь орудием своего труда.

– Дануся-уся-пуся!

– Мети метлой, ведьма!

Это были уже не крысы, а два маленьких брата Дануси – Ендрек и Бартек. Одетые в обноски, они весело плясали вокруг старшей сестры, корчили ей рожи и махали руками перед ней. Внутри Дануси вскипела злость, от которой она покраснела.

– О, смотри – красная рожа! – задорно крикнул Бартек, с глупым видом обнажив молочные зубы.

Дануся зарычала и замахнулась на брата. Мелкий и юркий Бартек побежал от неё, а она ринулась за ним, стуча метлой по его спине.

Отец не заставил себя долго ждать.

– Данута!!! – взревел он, брызжа слюной.

Он подошёл к Данусе сзади и схватил её за руку словно клешнёй. В правой руке у отца была любимая плётка. Бартек и Ендрек, предвидя зрелище, довольно захихикали. Сердце девушки ушло в пятки. Она не так сильно боялась отца, как в далёком детстве, но всё равно вздрагивала, когда он на неё злился.

– Ты не подметаешь пол, а валяешь дурака? – гремел он на весь дом, – дура ты бесполезная, я жду, что от тебя будет хоть какой-то прок! Твои братья унаследуют моё ремесло и будут работать, а ты ненужный рот, который я поскорее выдам замуж, чтобы забыть!

Мать повернула голову к нему, слушая разговор. Возможно, она хотела вмешаться, но боялась гнева мужа…

– Так научи меня, папа! – Дануся бросила взгляд на гончарный круг с заготовкой на нём. Девушка старалась говорить спокойно, но её голос постоянно срывался от страха, – покажи, как делать горшки! Вдруг я смогу?

– Чтоб баба касалась глины своими грязными руками? – взревел отец, – скорее в аду замёрзнет, чем это случится!

Братья Дануси расхохотались. Сама она чувствовала лишь душевную боль – и больше ничего. А затем последовала боль физическая – отец замахнулся плёткой и ударил.

– Ты ещё должна быть благодарна, что мы тебя родили на свет Божий! – пролаял он.

Но девушка почему-то не хотела его благодарить. Не понимала она, как можно считать такую несчастную и гадкую жизнь благом.

А на выходных Дануся так же продолжала ходить в церковь. Она зажигала свечку и подносила к алтарю в надежде, что Бог обратит на неё свой взор и вытащит из того кошмара, в котором она жила. Она ведь была хорошей и старалась ради родителей.

Седой ксёндз монотонно читал молитвы на древнепентадийском языке, а Дануся их повторяла, теперь уже понимая слова. Как и в детстве, она представляла в окнах костёла лица Бога, Его ангелов и святых, и это было одним из самых светлых ощущений в её полной безысходности жизни.

Была у девушки и другая отрада – рядом с домом она часто играла с рыжим уличным котом, который любил устроиться на камне рядом с чахлым деревцем.

– Один ты меня здесь понимаешь, Драпка, – говорила она, поглаживая кота, – дома меня не любят, а Бог далеко от нас, на небе.

Драпка в ответ мурлыкал и ластился к её тощей руке. Дануся трогала его рыжую, приятную на ощупь шерсть, и чувствовала под ней тёплую кожу. И снова Данусю накрыло отчаяние, что никому во Вспыхове, кроме этого маленького хвостатого существа, она не нужна. Что она бесконечно одинока в этом ужасном мире. Но было ещё что-то помимо этой безысходности. Где-то в глубине души Дануся чувствовала, что обладает некой силой. И этой силе лишь предстоит пробудиться. Возможно, нескоро, но когда-нибудь этот момент непременно настанет, и она сможет поквитаться с отцом за побои…

Минуло ещё несколько лет. Дануся перестала быть такой худой, и у неё оформилась фигура. Она выросла ещё выше и стала ростом чуть ли не с отца. Мать заставила её отрастить длинные волосы и собирать их в причёску – родители много говорили о грядущем замужестве и хотели, чтобы она, насколько возможно, была привлекательной для жениха. И однажды её отец принял решение.

– Ты выйдешь замуж за пана Козловского, – твёрдо сказал он за семейным обедом, – мы с ним уже договорились.

– Тили-тили-тесто, жених да невеста, – поддразнили Данусю братья, поедая овощи и запивая их морсом.

Лицо Дануси, которая сидела за столом напротив отца, помрачнело. Её совсем не радовала перспектива уйти от отца к такому же мужчине, который будет её так же держать в чёрном теле и бить. А через несколько лет стать такой же раздавленной и запуганной, как её мать.

– Но он же противный, – возразила отцу Дануся, – и очень скучный.

– Зато он лучший гончар во всём Вспыхове! – почти перешёл на крик отец, – если мы породнимся семьями, то наши дела пойдут на лад!

Мать Дануси лишь немного вздрогнула.

– Не переживай ты, – она утешала дочь, – у Козловского побогаче дом, и тебе там будет лучше. А потом ты нарожаешь ему много маленьких детишек…

А на лице девушки проступила нескрываемая злость.

– Пошла сюда!

Отец загнал Данусю на чердак, словно она была животным. В руке он сжимал плётку.

– Сиди здесь до утра, а завтра выйдешь замуж! – сказал отец, презрительно усмехаясь.

Он снял со своего пояса один из ключей и помахал им перед носом Дануси. Дочери не оставалось ничего делать, кроме как испепелить его полным ненависти взглядом. Отец недовольно фыркнул, развернулся и ушёл, заперев дверь на ключ. Девушка с грустью побрела к небольшой деревянной кровати, которая стояла под прохудившейся крышей. Здесь она любила прятаться от родителей и братьев, когда не была им нужна, и радовалась своему одиночеству. Только теперь на голову Дануси упала огромная тяжесть. Отец сказал, что она выйдет замуж – и так, безусловно, и будет.

Постепенно темнело, и чердак погружался в сумерки. Дануся лежала на жёсткой кровати и смотрела на паутину, которую паук сплёл под крышей. Она молилась Богу, но Он, похоже, её не слышал. Как Он при своём всемогуществе мог допустить такие страдания и мучения? Или это было лишь испытание для Дануси? Но если так, то она его всё равно не выдержит… Девушка пыталась обратиться к дремлющей в ней силе, но та словно отвечала, что время ещё не пришло. Несчастья, которые затравили Данусю, мешали ей раскрыться. Не сейчас. Дануся расплакалась от объявшего её глухого отчаяния. Казалось, всё мироздание отвернулось от неё и про неё забыло.

Прошли часы. За окном темнело сильнее и сильнее. В полумраке Дануся пыталась заснуть и сбежать от беспросветной реальности, но тревожные мысли не давали ей покоя. Она снова пыталась воззвать к Богу или другой, внутренней силе, способной её вытащить из этого кошмара. Но ответа не последовало ни от кого. И тогда Дануся решилась на отчаянный шаг. Никто не может ей помочь, зато она сама – может. Возможно, под словами «не жалей себя» мать имела в виду именно это.

Девушка резко встала с кровати. В её глазах загорелся мрачный огонь. Она думала о побеге из дома. Данусе придётся добывать себе еду и пропитание, но всё равно ей в любом месте будет лучше, чем у отца или пана Козловского. С другой стороны, если она сбежит, то ослушается старших и вряд ли будет хорошей девочкой и заслужит внимания и доброты Бога. Но Он сам её не слышал и не хотел слышать, поэтому пусть так и будет.

Дануся подошла к окну с решётчатыми ставнями, у которого стояли разные сундуки и бочки. Она открывала их по очереди, размышляя, что из скудных запасов отца поможет ей сбежать. В конце концов, Дануся нашла толстую верёвку, которую можно бросить из окна и по ней спуститься вниз, на улицу.

Девушка распахнула окно, и ей в лицо ударил промозглый вспыховский ветер. Она старалась не шуметь, чтобы не разбудить кого-нибудь. Дануся привязала конец верёвки к одной из балок, на которых держалась крыша, а другой выбросила из окна. Она посмотрела вниз, на тёмную, грязную улицу.

Вцепившись в верёвку, Дануся стала спускаться. Раньше она не лазила таким образом, поэтому ей было страшно. Вдруг она упадёт с верёвки, и отец её увидит? Но остаться во Вспыхове было гораздо страшнее.

Спустившись, девушка встала на ноги, и её сапоги продавили грязь. Рядом с ней находилась лужа, в которую она, к счастью, не упала. А в доме за спиной Дануси было тихо. Родители и братья спали и не видели, как она сбежала.

Дануся увидела, как рядом с домом встала повозка. Извозчик спешился – к нему подошёл купец в меховой шапке с пером. Девушка знала, что ей нужно делать. Не отводя взгляда от оживлённо беседующих купца и извозчика, она обошла повозку – старую развалюху, типичную для этих мест – и подкралась к ней сзади, где светился фонарь, привлекая вездесущих мух. Подобравшись поближе, Дануся нырнула под ткань, где лежали ящики с припасами. Она устроилась в повозке и прикрылась чёрными лоскутами, чтобы её не было видно. Она хотела унять участившееся дыхание, и оно постепенно притихло. Но волнение побороть она не могла.

Вскоре девушка почувствовала, как извозчик вернулся на своё место. Видимо, он уже закончил разговор и был готов отправиться в путь.

– Но! – сказал он, ударив лошадь кнутом.

Дануся вздрогнула от звука, который вызвал у неё неприятные воспоминания. Худая кляча пошла, неохотно поднимая копыта, а колёса повозки заскрипели на своих осях. Девушка немного раздвинула ткань, под которой лежала, и краем глаза смотрела, как за ней исчезал её дом, а затем и весь Вспыхов. Впереди была неизвестность, пугающая и манящая.

СТОЛИЦА СВЯЩЕННОЙ ИМПЕРИИ ЛЮДЕЙ

1688 год После Битвы

Через несколько дней Дануся добралась на повозках до Ракова, основного города Больши, а затем – до Столицы могучей Империи, в состав которой входила её родина. Всё поразило девушку в центре человеческой цивилизации – от размеров и ухоженности до яркости красок. Ничего подобного во Вспыхове она никогда не встречала. Улицы, вымощенные брусчаткой, не знали нехватки людей. Между аккуратными домами с чистыми и яркими стенами, украшенными колоннами и барельефами, непрерывно сновали прохожие. Аристократы в белых напудренных париках и дамы в разноцветных платьях, имперские солдаты в идеально чистых красных мундирах, небритые и пьяные простолюдины и даже редкие эльфы и гномы проходили мимо Дануси.

Она видела, как перед ней проезжали вычурные кареты богатых вельмож и простые повозки. Она слышала не стихающий шум и гвалт. И мало кто подходил к ней и бросал ей в котомку блестящие монеты. Единицы. Целыми днями Дануся сидела перед разными домами в Столице и попрошайничала, а ночами воровала яблоки и груши в садах, которые были не такими чахлыми, как в её родном городке. В минуты отчаяния ей даже хотелось вернуться во Вспыхов, к безопасности родных стен, но затем она вспоминала, насколько там ей было ужасно, и переставала жалеть о побеге.

Однажды девушка сидела перед домом с голубыми стенами, прося милостыню, и обратила внимание на пару людей, идущих по улице. Старый дворянин в парике и красном камзоле опирался на чёрную лакированную трость. Рядом с ним шла девушка примерно того же возраста, что и Дануся. Её тело было здоровым и ухоженным – значит, она жила в сытости и достатке. Но в первую очередь Дануся обратила внимание на её мягкое, лучащееся добротой лицо.

– Что случилось, Марго? – спросил мужчина, когда они подошли поближе, – не задерживайся – мы не должны опаздывать.

Нордиш, на котором говорили в Империи, не был родным языком Дануси, но из-за близости Вспыхова к Нордмарку она его немного понимала.

– Постойте, дядя Луи, – уговаривала его девушка, – этой бедняжке нужно помочь. Мы не можем её здесь оставить.

– Эх, Марго, – тяжело вздохнул старый вельможа, – ты напоминаешь мне, насколько важны доброта и сострадание. Прямо как моя покойная сестра.

Марго и её дядя подошли ближе к Данусе. Та насторожилась.

– Привет, – неуклюже начала разговор Марго.

Её улыбка казалась Данусе доброй и искренней. И девушка из Вспыхова хотела верить, что сама Марго тоже была такой. Ведь в прошлом ей встретилось столько людей, которые много говорили о любви, помощи ближним и прочих добродетелях, но сами требовали лишь беспрекословного послушания.

– З-здравствуйте, госпожа, – выдавила Дануся согласно правилам приличия. Она смотрела на Марго с подозрением.

– Не бойся меня, – дворянка положила руку на плечо простолюдинки и улыбнулась ей, – Можешь звать меня просто Марго. Марго Феллини.

Дядя Луи со звонким звуком поставил трость на брусчатку и встал недалеко от Дануси и Марго. На его изрытом морщинами лице отражались лишь задумчивость и печаль.

– Хорошо, Марго, – Дануся с трудом заставила себя улыбнуться в ответ.

Впервые за много лет она ощутила надежду. Возможно, её злоключения скоро закончатся, и ей больше не придётся ни терпеть унижения дома, ни голодать на улицах Столицы!

– А тебя как зовут? – спросила Марго.

Дануся молчала. Она думала над именем, которым представится девушке. От того, которое ей дали при рождении, её передёргивало – оно вызывало горькие воспоминания о родном доме. И девушка очень хотела, чтобы оно кануло в небытие вместе с прошлым. Немного подумав, она назвала новое имя. То, которого впоследствии боялся весь мир:

– Я Арабелла. Арабелла Левски.

КРЕПОСТЬ ГРАНД-АЛЬЯНСА, БЕЛЫЕ ГОРЫ

2011 год После Битвы

С тех пор прошли столетия. Густой туман навис посреди горных вершин и плотным слоем покрыл зелёный луг между ними. Из серой дымки поднималась огромная крепость из камня, металла и бетона. Прошлым днём на неё напали орды демонов и мертвецов, но её защитники выстояли и теперь восстанавливали укрепления, готовясь к новой осаде. Которая была неизбежна, ведь крепость – последний рубеж между демонами и немногими разумными существами мира Пяти Рас, которым удалось выжить.

Арабелла Тереза Эмма Левски стояла на крыше самого высокого здания крепости, за зубчатой стеной из бежевого камня. Рядом с ней поднималась небольшая башня с фиолетовым шпилем и витражным гоэтическим окном, в котором зияла дыра, оставленная во время схватки с демонами. Волшебница вернулась в крепость Гранд-Альянса после битвы в штаб-квартире Невидимых и неотложных дел в Лимбо, месте между Раем и Адом. Ветер колыхал длинные чёрные волосы Арабеллы и подол её платья такого же цвета. Левски всматривалась вдаль, в выступающие из тумана горные пики, словно надеясь найти что-то там. Она не могла оставить мысли об Изабелле и Эрнсте. О Сестре и Брате. О своих лучших творениях. Слишком много зла и горя Арабелла уже причинила им и многим другим существам из своей жизни на пути к могуществу и силе, нужным ей для осуществления давнего плана. Если бы только было возможно отделить всё то лучшее, что у неё было, от зла, которое она добровольно взяла на себя ради той великой цели… Спасти хотя бы малую толику доброты и сострадания, оставшуюся в душе волшебницы… Она могла бы даже отречься от всего задуманного, чтобы перестать плодить зло и боль…

Но Левски дала обещание. Она не могла отказаться от плана. Целых триста лет она посвятила его воплощению. Слишком многим она пожертвовала на своём пути, чтобы так легко с него свернуть.

Арабелла нахмурила чёрные брови. Фигуры уже расставлены. Настало время финальной партии.