Последняя битва

11-14 марта. 1979 года. Свердловск — Атлантический океан

Борис Николаевич Ельцин был мрачен. В наступающих сумерках, окутавших серой пеленой кабинет первого секретаря Свердловского обкома, его крупная фигура, подсвеченная теплым желтым светом настольной лампы, смотрелась зловеще. Особенно пугало отекшее от пьянки лицо, выхваченное из полумрака кабинета. Заплывшие мутные глазки, которые через каких-нибудь полтора десятилетия окончательно превратятся в поросячьи, недовольно скривившиеся губы и трехпалая рука на столе, больше похожая на клешню краба, вызывали ассоциации с фантасмагорическим злодеем из американских комиксов.

Но в свете дня, трезвым и собранным Ельцин выглядел совсем другим. Высокий, плечистый с волевым, мужественным лицом, копной аккуратно уложенных седеющих волос он производил на окружающих только положительное впечатление. До тех пор, пока не начинал рычать или хамить подчиненным. Тут его необузданный нрав проявлял себя во всей красе. Ельцин мог кинуть чашкой в секретаршу, обматерить прораба, наорать зычным голосом на доярок или рабочих, гаркнуть на заместителя, поломать в приступе бешенства стул или другое казенное имущество, и ему всё сходило с рук. Потому что с высокими начальниками он был совершенно другим: деловым, немногословным, исполнительным, готовым пахать, чтобы выполнить самые сложные задачи. А иногда даже заискивающим. До того момента, пока не чувствовал, что может безнаказанно облить холодным душем критики и завуалированных оскорблений бывшего покровителя.

Тогда Ельцин обрушивался на недавних начальников со всем пылом своей разрушительной энергии и пролетарской ненависти. И не успокаивался, пока не убирал со своего пути тех, кого назначал себе в противники, ломая людям жизнь. Такой он был человек — Разрушитель с большой буквы, не отягощенный моралью, совестью и другими геббельсовскими «химерами». Хитрый, наглый, с потрясающей чиновничьей чуйкой, способной улавливать и подстраиваться под новые политические веяния и умением нравиться народу популистскими поступками.

Сейчас его чуйка буквально вопила о будущих проблемах, заставляя сердце тревожно колотиться в груди. В предчувствии будущих неприятностей Борис Николаевич богатырскими глотками осушал один стакан «беленькой» за другим, но спокойствия это не приносило. Наоборот, наполняло душу ещё большей тоской и ощущением надвигающейся катастрофы. А ведь он только случайно узнал, что на бывшей работе, какой-то непонятный человек попросил в отделе кадров личное дело Бориса Николаевича, а потом долго о чем-то беседовал с нынешним директором домостроительного комбината. И сразу предчувствие взвыло пожарной сиреной: «Быть беде»!

Ельцин задумчиво поднял стакан с водкой, зачем-то его взболтнул. Глянул прищуренным глазом, на плескающуюся жидкость, шумно выдохнул и одним богатырским глотком, осушил до дна. Порозовел, довольно крякнул, подхватил толстыми пальцами соленый огурец. Аппетитно хрустнул, откусив половину, решительно облапил бутылку «Пшеничной» и налил себе следующий стакан водки. Поднял, и вдруг замер, прислушиваясь. На двери клацнул замок, открываясь.

На пороге появился молодой парень в темной куртке, с черной кожаной папкой в правой руке. Аккуратно закрыл за собой толстую дубовую дверь, глянул на Бориса Николаевича и насмешливо ухмыльнулся.

— Картина маслом, мля. Ельцин, огурец и водка. Будни алкаша во всей красе.

— Ты кто такой, щенок? — Борис Николаевич побагровел. — Кто пропустил?

— Твоя секретарша, — ухмыльнулся парень. — Я очень убедительно попросил, и она не смогла отказать. Хочу дать тебе важный совет: следи за своим вонючим языком. Не ровен час, тебе и на другой лапе пальцы обломают, и ноги в задницу вобьют. Будешь, как краб-инвалид ползать и клешнями щелкать.

— Ты что себе, позволяешь?! — Ельцин вскочил с грохотом, отодвинув стул. — Хамло! Я тебя сейчас…

— Сядь, алкаш, — в голосе парня появилась сталь, а в руке мелькнула красное удостоверение с буквами КГБ. — Ты спрашивал, кто я? Отвечаю — старший лейтенант Комитета Государственной Безопасности — Алексей Кирсанов.

— Старший лейтенант? — развеселился Борис Николаевич. — Да тебе на вид двадцати не дашь. Подгузники давно менял, старший лейтенант? Тоже мне офицер, понимаешь, сопливый.

— Дискуссию о моем возрасте мы оставим на потом, — хладнокровно парировал гость. — Лучше скажи мне, гражданин Ельцин. Как тебя с такой биографией к партийной работе допустили?

— А что в моей биографии не так? — рассвирепел Ельцин. Тяжеленный кулак с силой стукнул по столешнице. — Я всего своим потом и кровью добился. Пахал как батрак, с раннего утра до поздней ночи!

— Как ты «пахал» и какой «батрак», отдельный разговор, — усмехнулся парень. Он вжикнул молнией папки и достал тонкую пачку бумаг. — Пока вернемся к твоей биографии. Конкретно, к деду и отцу. Согласно данным из архивов КГБ, они жили на Урале в селе Басманово.

Твой дед Игнат до революции владел обширным хозяйством: пятью лошадьми, четырьмя коровами, ветряной и водяной мельницей, жаткой, молотилкой, обильными угодьями. По воспоминаниям односельчан был редкостной гнидой, способной отобрать последний сухарик у голодного ребенка в счет долга. В Бутку твой папаша попал после раскулачивания деда. Затем вместе с братом он отправляется в Казань. Там их арестовывают. Вот справка из казанских архивов КГБ Татарской АССР. Цитирую: «Создали контрреволюционную группу из шести человек — детей бывших кулаков. Проводили антисоветскую агитацию, распространяли провокационные слухи, призывали рабочих увольняться со стройки, используя как повод недостатки в питании, зарплатах, производственные неполадки». Имелись агентурные данные, что группа готовила более серьезные акции: убийства ответственных партийных работников и руководителей стройки. Аресты помешали твоему папочке и другим кулацким недобиткам осуществить задуманное. К сотрудникам КГБ, осуществлявшим твою проверку при занятии высоких партийных должностей, у нас будут отдельные вопросы. Но сейчас я хочу спросить тебя: Как же ты, антисоветчик и контра недобитая сумел свою биографию так искусно скрыть и добраться до должности аж первого секретаря Свердловского обкома?

— Это клевета! — на Ельцина было страшно смотреть. Раскрасневшееся после выпивки лицо стремительно багровело от гнева.

— Знаю, я ваши гзбэшные штучки, — прорычал он. — Фальсификаторы гребаные. Нарисовали, понимаешь, документов, чтобы обвинить. Хотите снять меня и поставить своего человека? Не получится!

— Хорошая попытка, — парень ухмыльнулся, сунул папку под мышку, и демонстративно похлопал в ладоши. — Браво. Но отмазаться не выйдет. Это только малая часть обвинений. Знаешь в чем твоя проблема? Ты всю жизнь совершал преступления, и тебе всё сходило с рук. Ещё в малолетнем возрасте украл гранату с военного склада, и попробовал её разобрать в присутствии приятелей. Это стоило тебе двух оторванных пальцев. Но никакого официального наказания ты не понёс. А безнаказанность рождает вседозволенность. Дальше — больше. В шестьдесят шестом году в Свердловске рухнул недостроенный жилой дом. Его возводил домостроительный комбинат, которым ты руководил. Мы провели небольшое расследование, и узнали, что ты подгонял строителей, заставляя нарушать технологии, и заливать фундамент зимой. Потому что хотел выслужиться и перевыполнить план, сдавая в короткий срок сотни тысяч квадратных метров. Тогда Яков Рябов, бывший вторым секретарем обкома, тебя прикрыл. И ты — карьерист и самовлюбленное дерьмо, снова не понес никакого наказания. Но самое главное не это, а убийство, которое ты совершил.

— Какое убийство? — моментально насторожился Ельцин. — Что ты несешь, пацан?

— Из вот этого пистолета, ты убил супругов Игнатовых во время пьянки, — молодой человек положил расстегнутую папку на стол. Вытащил предмет, завернутый в тряпочку, аккуратно размотал. На его ладони лежал, тускло поблескивая воронением, «ТТ».

— Узнаешь?

— Я этот ствол впервые вижу, — пробурчал первый секретарь Свердловского обкома. — Никаких чертовых Игнатовых не знал, и знать не желаю.

— Так я и поверил, — усмехнулся парень. — Тебя видели и уверенно опознали. Возьми и посмотри внимательно. Может, чего-то вспомнишь. Это в твоих интересах.

Ельцин взял пистолет. Повертел, схватил за рукоять, покачал в руке, бросил ствол на столешницу и недовольно фыркнул:

— Я же говорю, впервые вижу.

— Отлично, — улыбнулся старший лейтенант, аккуратно беря «ТТ» рукой в тряпочке, так чтобы не стереть следы пальцев. — Опечатки зафиксированы. Ещё одна статья есть. Теперь тебя от тюрьмы никто не отмажет, гнида трехпалая.

Непонимание в глазах Ельцина сменилось бешенством.

— Так ты, сука малолетняя меня подставил?! — процедил он.

— Ага, — довольно ухмыльнулся парень. — Чтобы ты в тюрьму лет на шесть-семь, как минимум, сел. Заслужил.

— Ах, ты тварь! — взревел Борис Николаевич и схватился за стул.

— Положи ствол, урод, — в свою очередь, громко крикнул парень. — Он тебя не спасет!

Он бросил пистолет на пол и метким ударом ботинка зафутболил оружие под шкаф.

Ельцин широко размахнулся. В тот же момент бесшумно открылась дверь кабинета. В проеме соляным столбом застыла секретарша, за её спиной маячила еще пара мужчин.

— Бо…, — робко начала она, увидела взметнувшийся стул и испуганно расширила глаза.

Охваченный гневом Ельцин остановиться не мог, с воплем «суууки», с силой швырнул стул. Молодой человек резко пригнулся, уклоняясь от летящего предмета.

Стул с грохотом обрушился на моментально закрывшуюся дверь. Хрустнули поломанные ножки, брызнули щепки, и переломанная груда деревяшек рухнула на паркет.

— Убью, — прохрипел взбешенный Ельцин. Изрыгая матерные ругательства, он сжал кулаки, быстро обогнул стол, приближаясь к молодому человеку. Его противник не смутился. Даже, наоборот, обрадовался, приведя Бориса Николаевича в секундное замешательство.

— Наконец-то. Как долго я этого ждал, — удовлетворенно выдохнул и садистки улыбнулся юноша. Он поднял кулаки и принял боксерскую стойку, поджидая красного как рак первого секретаря обкома. Ельцин размахнулся и…

Парень шустро прыгнул навстречу. Ребро тяжелого ботинка с глухим стуком врубилось в голень злобно сопящего Бориса Николаевича. Ельцин притормозил, скривился и чуть пригнулся к пострадавшей ноге. Резкий короткий боковой влетел в челюсть первого секретаря неожиданно, как молния. Голова Ельцина мотнулась, из приоткрывшего рта веером брызнули белые капельки слюны. Ошеломленный ударом первый секретарь обкома, начал заваливаться на бок. У самого пола, его догнал ботинок со смачным хрустом врубившийся в другую челюсть.

Замок двери, автоматически закрывшийся, при захлопывании, снова щелкнул, открываясь. Это на пару секунд отвлекло молодого человека. Ельцин, каким-то чудом не потерявший сознание, момента не упустил. Тронул пятерней поломанную челюсть, взревел, одним рывком вскочил, сгреб в объятья молодого, схватил его за горло и повалил на пол.

Дверь резко распахнулась настежь, стукнувшись об стену. В кабинет влетели крепкий седой мужик лет сорока в черном костюме и два здоровенных лба в куртках.

Бориса Николаевича бесцеремонно сдернули с юноши, дали по почкам, завернули руки за спину, застегнули наручники.

— Алексей, что произошло? — осведомился седой.

— Виноват, товарищ майор, — ничуть не пострадавший парень вскочил и бодро отряхнулся. — Зря я вас попросил дать мне с Ельциным сначала лично поговорить. Хотел с этим боровом по нормальному пообщаться и разобраться в сложившейся ситуации. Вопросы ему задал, почему скрыл биографию деда и отца. О рухнувшем доме спросил. А этот невменяемый совсем кукушкой поехал. Шипит: «я вас кровавую гэбню и коммуняк давил, и давить буду». Тэтэшник выхватил, на меня направить хотел. Хорошо, что я сразу его выбил и ногой под шкаф зашвырнул. Пистолет, кстати, там до сих пор валяется. Только аккуратно его доставайте, там опечатки пальцев.

— Володя, достань, — приказал седой.

— Слушаюсь, товарищ майор, — пробасил здоровенный амбал с поломанными борцовскими ушами. Пока второй удерживал придерживал за холку и запястья, согнутого и тяжело дышащего Ельцина, он заглянул под шкаф, вытянул из кармана брюк носовой платок и аккуратно вытащил «ТТ».

— Сейчас в управление поедем, там эксперту отдадим, пусть пальчики пробьет, — распорядился майор.

— Это подстава, — прохрипел Ельцин, плюнув на паркет кровью. — Он заставил взять меня пистолет. Потом на пол его бросил, и под шкаф запулил. Это не мой.

— Вот Кирсанов, негодяй какой, — недоверчиво ухмыльнулся седой. — И все эти справки сам написал, собственноручно. Потом в архивы подкинул для правдоподобности, чтобы нам их по запросу выдали. Да?

— Конечно, заставил, — добавил молодой, — А если бы ствол из твоей лапы не выбил, то и выстрелить в себя тоже вынудил. Пить меньше надо, алкаш. Тогда может что-то правдоподобное смог бы придумать, а не этот бред.

— Ладно, ребята выводите его, — скомандовал седой. — Отвезем в наше управление пока.

Здоровяки, прихватив Бориса Николаевича, за руки, потащили его к выходу.

— Только передавать его никуда не надо, — попросил молодой. — Они здесь могут быть все повязаны. Алкаш — первый секретарь обкома. Думаю, в ЦК у него покровители тоже найдутся. Поэтому пусть в изоляторе КГБ посидит. Следственную бригаду из Москвы вызовем, и только им эту жертву «зеленого змия» сдадим. Пусть работают. Он соскочить ни в коем случае не должен.

— Не переживай, не соскочит, — улыбнулся седой. — Будет отвечать по полной программе. Мы за этим присмотрим. И всё зафиксируем. Вон, какие следы у тебя на горле от пальцев остались.

— Здоровый просто бугай, — признался молодой. — Я не ожидал, что он так набросится.

— Я тебе сколько раз говорил? — проворчал майор. — Никогда не нужно недооценивать противника. Даже когда кажется, что ты его уже втоптал в землю. Всегда надо быть готовым к любому развитию событий. Расслабиться можно только после контрольного выстрела в голову. И то, не всегда.

Я понял, Сергей Иванович, — улыбнулся молодой. — Вам тут больше ничего не надо?

— Пока нет.

— Тогда поехали?

— Поехали, — кивнул седой. — Только я сейчас кабинет оппечатаю, и у секретарши ключи заберу. Потом здесь обыск надо провести. Может, чего интересного найдем.

— Навряд ли, — отмахнулся молодой. — Ельцин хоть и алкоголик, но не дурак как Горбачев. Он на мелочи вроде взяток не разменивается, его власть интересует. Если бы до самого верха добрался, тогда уже творил бы что хотел. Человек такой. Так что кроме бутылок водки, ничего здесь нет.

— Посмотрим, — многозначительно ответил майор. — Ладно, иди уже к бойцам. А я тут пока вопросы порешаю.

— Слушаюсь, товарищ будущий полковник, — ухмыльнулся парень, развернулся и вышел из кабинета.

Я задумчиво смотрел в окно иллюминатора. Белоснежные облака проплывали мимо и висели сплошной пеленой внизу, заслоняя лазурную гладь океана. Если бы вдруг произошло чудо, и они моментально рассеялись, я бы все равно ничего не увидел. До земли было очень далеко. Откинувшись на большое мягкое сиденье, я отдыхал душой от напряженных будней, наслаждаясь бездельем.

Встречи с Горбачевым и Ельциным оставили двойственное впечатление.

С одной стороны я помнил прошлую жизнь и роль этих личностей в развале страны, последующем хаосе, веретенице вооруженных конфликтов и региональных войн, бандитском беспределе, холоде и голоде «гремящих девяностых». Холеные сытые рожи Пятнистого и Алкаша, вызывали только ненависть и желание как следует приложиться от всей души, оставляя ощущение чего-то невероятно мерзкого, гадкого и липкого, к которому пришлось прикоснуться против своей воли.

С другой, они ещё не успели сделать ничего действительно непоправимого. Моя личная вендетта против них, была обусловлена памятью, оставшейся с прежней жизни. Особенно это касалось Ельцина. Убитый снайпером старик-ветеран в Белом доме, мертвая молодая девчонка с широко открытыми голубыми глазами и копной разметавшихся русых волос до сих пор стояли у меня перед глазами. Я запомнил каждый слипшийся и потемневший от натекшей бордовой крови локон, безжизненно раскинутые тонкие белые руки, навсегда застывший взгляд, исполненный предсмертной тоски и невыразимой муки, и разорванное красное знамя с серпом и молотом, мягкой шелковой волной накрывшее хрупкую девичью фигурку…

Теперь ты отомщена, девочка. Этих страшных событий, унесших твою юную жизнь больше не будет. Может быть, ты достойно используешь появившийся шанс. Станешь врачом, учителем или кем-нибудь другим. Сможешь счастливо прожить свою жизнь, любить и быть любимой, познать радость материнства, дожить до глубокой старости, окруженная любящими детьми и внуками. Во всяком случае, я на это надеюсь…

Ельцин, устроивший в той жизни бойню в Белом Доме, в этой не уйдет от расплаты. Подставу я ему организовал грамотно, используя его страсть к выпивке и импульсивный характер. Сначала вогнал в ступор, вызвал чувство гнева неудобными вопросами. Затем ещё ошеломленного, обвинил в убийстве и сунул в руки пистолет. Был бы Алкаш трезвый, возможно, номер бы не прошел. А с пьяным и раздраженным всё вышло лучшим образом. С таким букетом обвинений сидеть будет долго и с гарантией. И пистолет «ТТ», бывшее оружие армейского ворюги — подполковника Петренко, по иронии судьбы, послужит справедливости.

Теперь, глядя в окошко иллюминатора, я ощущал спокойное удовлетворение, как после хорошо сделанной тяжелой работы. Заговорщики арестованы, долги розданы. Я лечу на солнечную Кубу. Впереди встречи с легендами кубинской революции: Фиделем и Раулем Кастро, тропические пляжи с белым песком, пальмы и голубая гладь океана. Viva Cuba! Viva Comandante!