Последняя битва

18-19 января 1978 года. Москва. Военный госпиталь

Первым ощущением возвращающегося сознания, была боль. В голове шумело, сильно пекло в верхней части лба. Я машинально потянулся рукой к саднящему месту. На полпути мое запястье было перехвачено маленькой прохладной ладошкой.

— Не трогай, сейчас бинтовать будем, — строго сказал женский голос. Такое впечатление, что он доносился откуда-то издалека, на пределе слышимости.

Я открыл глаза. Надо мною склонилась симпатичная девушка. Из-под куртки виднелись полы белого халата.

— Сильно зацепило? — проскрипел я.

— Царапина, — отмахнулась медсестра. — Осколком кожу рассекло. Я ватку положила, пластырем заклеила, сейчас перебинтую, на всякий случай и поедем в госпиталь.

— Если царапина, чего же мне так хреново? И почему я вас еле слышу? — тихо пробормотал я, но медсестра услышала.

— Контузия, наверно, — деловито пояснила девушка.

Я расслабился и позволил ей и поддерживающему голову медбрату, наложить бинт. Одновременно краем глаза фиксировал обстановку. В переулок уже заехали две желтые милицейские «волги» стояли метрах в десяти, слепя глаза проблесковыми маячками. Чуть подальше три рафика «Скорых».

Андрей стоял у милицейских машин и что-то эмоционально объяснял пузатому майору и здоровенному, похожему на медведя, капитану.

Когда он повышал голос, до меня доносились отдельные слова: «операция по поимке государственных изменников и шпионов», «нет, по-другому было нельзя», «Николай Анисимович в курсе, свяжитесь с руководством, доложите обстановку, оно всё объяснит».

Медсестра наложила последний слой бинтов, разорвала оставшийся кусок на две половинки и завязала узелком на голове. Полюбовалась на результат работы и спросила:

— Встать сам сможешь? Или нам за носилками идти?

— Попробую, — я встал, пошатнулся и был подхвачен под руку медбратом. Меня довели до «Скорой» и уложили.

— А наши как? — поинтересовался я. — Капитану пуля в грудь попала. Он в бронежилете был, но всё-таки. И одного бойца в руку ранило.

— Не нервничай, всё хорошо, — улыбнулась девушка. — Всех уже в «Скорые» погрузили. В госпиталь повезем.

— Ладно, — я растянулся на лежанке и расслабился. — Везите в свой госпиталь….

Медсестра поставила мне капельницу, сделала укол и я вырубился. Очнулся уже в палате и утром. Кроме меня никого не было. Три пустые кровати рядом, столик с двумя стульями. В помутневшем от холода окне в хороводе метели кружились белые точки снежинок.

Впрочем, долго рассматривать окружающую обстановку мне не дали, пришел врач. Маленький сухонький старичок с седой, аккуратно подстриженной бородкой и печальными семитскими глазами. Зашел вместе с медсестрой, улыбчивой толстушкой с черной косой. Девушка обращалась к доктору «Зиновий Исакович» и смотрела на него преданными глазами домашней собаки.

Врач размотал бинт, пробурчал, что и накладывать его было не обязательно, «царапина же». И оставил меня с пластырем. Попросил снять рубашку, осмотрел, прослушал стетоскопом, постучал молоточком по коленям.

Спросил, не болит ли голова, не хочется ли рыгать, помню ли я что делал вчера и позавчера. Я честно ответил, голова побаливает, но чуть-чуть, по сравнению со вчерашним днём, рыгать не хочется, всё помню до мельчайших деталей. Взяли кровь на анализы, вручили стеклянную емкость для мочи. Потом померили давление, замерили пульс и сказали медсестре, чтобы провела меня к окулисту.

Там убедились, что проблем со зрением нет, и отправили обратно в палату. Накормили кашей и компотом, вручили таблетку со стаканом воды. Я послушно принял лекарство. Медсестра посоветовала отдыхать, и соблюдать «постельный режим прописанный Зиновием Исааковичем». Лег на кровать и сам не заметил, как вырубился.

Разбудила меня полная повариха, притащившая на тележке большие кастрюли с супом и картошкой поре, блюда с горкой котлет и порезанным хлебом. Взяла тарелку из сложенных внизу посудин, щедро плеснула половником супа, вручила тарелку с пюре, котлетой и парочкой кусков хлеба и удалилась.

Пообедал, снова принял таблетку от медсестры. Через час сходил в туалет и отнёс в «сестринскую» анализы. Оксана (так звали медсестру) сказала, что отнесет их в лабораторию. Я заодно попросил принести газет или каких-то книг. Медсестра пообещала найти и умчалась со стеклянными емкостями…

Вечером я лежал, бездумно уставившись в потолок, когда в коридоре раздался топот шагов. Распахнулась дверь и передо мною предстал генерал армии Ивашутин в мундире. На груди начальника ГРУ горделиво блестели два ордена Ленина, Маршальская звезда, три ордена Красной Звезды, два ордена Кутузова и ещё ряд орденов и медалей, которые я не узнал. Выглядел Петр Иванович очень грозно. Тяжелый холодный взгляд, сдвинутые брови.

Из-за спины Ивашутина робко выглянул Зиновий Исаакович, пробормотал: «только не очень долго, товарищ генерал армии. Помните, вы мне обещали, пациенту нужен покой» и тихонько улетучился в неизвестном направлении.

— Ну здравствуй, Леша, — глаза начальника ГРУ метали молнии. — Не можешь без приключений? Зачем тебе всё это надо было? И с Васькой рубиться, и на переговоры с питоврановскими гнидами идти? А если бы с тобой что-то случилось? Как бы я в глаза твоим родителям смотрел? Они после гибели деда ещё не отошли, а тут и сына могли шлепнуть.

— Я не знал, что предатель Вася, — ответил я. — Видел только тень, направляющую на меня пистолет, знал, что постараются убрать охрану, чтобы меня взять, и всё. Что бы я вам рассказал? «Слышал звон, да не знаю, где он»? Это глупо. Тем более полной уверенности, что предатель в наших рядах у меня не было. Поговорил с Иваном Дмитриевичем, попросил его быть настороже, вместе мы нейтрализовали предателя. Что касается переговоров. Другого выхода не было. У боевиков Питовранова были заложники, маленький пацан и его мама. В капитана попала пуля, действовать надо было очень быстро и решительно, у боевиков в любой момент могли сдать нервы. А у меня «дерринджер», который можно было спрятать за резинкой рукава куртки. Времени на принятие решения — минута, максимум. Вот я и продумал и реализовал план. И как видите, всё отлично сработало. Преступники нейтрализованы, заложники спасены, никто по большому счёту серьезно не пострадал.

— Понятно, — сквозь стиснутые зубы проскрипел Ивашутин, и взялся за пряжку ремня. — Переворачивайся на живот.

— Зачем? — опасливо поинтересовался я, на всякий случай, отодвигаясь подальше.

— Буду тебе уважение к субординации и начальству прививать, — тяжело глянул из-под бровей начальник ГРУ. — Дедовским способом, раз слов не понимаешь. Думаю, Константин Николаевич, если был бы жив, одобрил и поддержал такой вариант дисциплинарного взыскания. Ну а как с тобой по-другому? Уволить я тебя не могу, отправить на губу и понизить в должности тоже. Остается только пороть.

— Петр Иванович, — я с беспокойством глянул на ремень. — Перестаньте. Неужели у вас поднимется рука на пострадавшего в бою человека?

— Ещё как поднимется, — проворчал генерал, но руку от ремня убрал. — Если других способов нет.

— Лучше расскажите, какие новости, — я благоразумно перевел разговор на другую тему. — Как я понимаю, Питовранова мы взяли. Какие потери?

— Один убитый из группы захвата, — ворчливо ответил Ивашутин. — «Фирмачи» всё-таки добежали до подъезда и попытались отбить Питовранова. Нашим ребятам пришлось отстреливаться. У противника — восемь трупов. Хорошо снайпер постарался. И не только. Опера, сидящие в подъездах, застрелили четверых, да и ты тоже одного, как минимум, записал на свой счёт.

— Двоих, — поправил я. — Мужика с австрийским пистолетом-пулеметом завалил, ну и одного из дерринджера.

— Хорошо, пусть будет двоих, — кивнул генерал и продолжил. — Двое сотрудников «Фирмы» ранены. У нас — трое. Сергея Ивановича и тебя не считаю. Его хорошо приложило, но бронежилет выдержал. У тебя контузия. По словам врача — не тяжелая, без серьезных последствий. Память ты не потерял, зрение не ухудшилось, органы вроде работают нормально, судя по анализам. Так что полежишь недельку и можешь выписываться.

— Не, не, недельку это много, — запротестовал я. — День всего лежу, а уже выть с тоски хочется.

— Так книги и прессу читай, — Ивашутин кивнул на тумбочку, где лежали принесенные заботливой Оксаной стопки газет и пару книжек. Не знаю, где она раскопала такой дефицит, но вплыла в палату и торжественно вручила два тома «Библиотеки современной фантастики» в розовой и белой обложке. Эту серию нигде днём с огнем не найдешь, читатели готовы, как минимум втрое переплатить за каждый томик, их с руками разрывают, а тут в военном госпитале, дефицитнейшие книги спокойно лежат. Ещё целую охапку газет достала: «Труд», «Правду», «Комсомолку», «Советскую Россию». Я горячо поблагодарил покрасневшую от удовольствия медсестричку, и пообещал коробку конфет за старание. Пробежался по газетам. Ничего необычного. Опять повышение надоев, подготовка к битве за урожай, интервью ударников труда, репортажи о политической обстановке. Почитал заметки о политической обстановке: США установили с КНР дипломатические отношения. Не интересно. Водители грузовиков в Великобритании бастуют против капиталистов. Тоже не особо интересует. Шах Ирана назначает премьер-министром Шаклура Бахтияра. Всё, как и в прошлой жизни. Недолго ему осталось трон занимать, а жаль. В США разгорается скандал из-за участия ЦРУ и некоторых армейских чинов в контрабанде наркотиков. О, а вот это уже интересно. Забастовки докеров, масштабные демонстрации и драки с полицией и национальной гвардией в крупных городах, вопли «просвещенной интеллигенции» об «уничтожении нации». Горящие здания, разгромленные магазины, разбитые торговые центры. Похоже, Картер и его кабинет до конца срока не досидят. Будут громкие отставки в армии и ЦРУ, а демократы на ближайших выборах сменят республиканцев. Это отлично, чем больше проблем у янки, тем лучше для нас. Меньше пакостить будут…

— Так что полежи, почитай, отдохни, — продолжил Ивашутин, возвратив меня «на грешную землю». — Тебе только лучше будет. А мы пока свои дела решим.

— Кстати, по поводу дел, — оживился я. — Вы не рассказали, что там у вас происходило.

— Все по плану, — суровый генерал неожиданно улыбнулся. — Мы проделали большую работу, и она дала результат на все сто процентов. Члены Политбюро были ошарашены. Особенно, когда послушали показания Стороженко и Калугина, о том, как Андропов планировал «убирать старых пердунов», придя к власти. Особенно им понравились планы отравить таблетками через Чазова или убить ядами лаборатории «Х», чтобы не оставить никаких следов. И что самое главное, фигуранты признались, что уже шлепнули таким образом Кулакова. Подмешали в водку токсичный препарат без запаха и цвета. В общем, впечатлений полные штаны. Я думал Михаила Андреевича инфаркт схватит, он такой ярко-красный сидел. Впрочем, другие члены Политбюро выглядели не лучше. Потом узнали о покушении на Брежнева. Звонили к Ильичу на дачу, но там уже все проинструктированы были, трубку не брали, чтобы раньше времени не слить информацию. В итоге, Григорий Васильевич предложил переместиться в Кремль. Предложение приняли. В Кремле, когда вы уже взяли Андропова, объявился Леонид Ильич. Сказал, всем ждать его, никуда не расходиться, никому ничего не говорить. Через час приехал. Провели совещание Политбюро неполным составом, Косыгина не пригласили. Его и Андропова вывели из состава Политбюро, постановили возбудить уголовное дело за государственную измену. Доказательств море, тут уже никуда не денешься. Даже Громыко проголосовал «за», хотя с таким перекошенным лицом, как будто целый лимон в один присест сожрал. Обломилось ему кресло предсовмина.

Это решение задним числом утвердят на Пленуме ЦК, проблем и неожиданностей быть не должно. Меня назначили председателем КГБ, до Пленума, исполняющим обязанности. В ближайшее время введут в Политбюро. Машерова — тоже.

Вчера вечером Щелоков ездил к Леониду Ильичу. Генсек очень подавлен. Переживает, что проворонил заговор, прямо под носом. Да и надоело ему всё, хочется пожить спокойно, внуков понянчить. Сколько ему той жизни осталось? Вот и думает поднять вопрос о своем уходе на пенсию по состоянию здоровья. Щелоков с ним вчера разговаривал. Ильич советовался, кого рекомендовать генсеком. Самая вероятная кандидатура — Романов. Григорий Васильевич сейчас на коне, как организатор встречи на даче Гришина и один из главных разоблачителей государственного переворота и убийства Брежнева. Завтра я, Романов и Щелоков поедем на дачу к генсеку. Будем обговаривать детали передачи власти. Заодно, он чемоданчик с компроматом на Политбюро передаст, чтобы не вздумали брыкаться. Практически, все решено.

— И что потом? — я с нетерпением ждал ответа.

— А что потом? — усмехнулся Ивашутин. — Работать будем. Многое надо сделать, чтобы жизнь поменять к лучшему. Убрать или купировать все болезни, разъедающие наше общество как раковая опухоль — всех этих ворюг, торгашей, спекулянтов, многих диссидентов. Слушать и воспринимать разумную критику, карать за клевету, бороться с низкопоклонством перед Западом, растить свою молодежь — умную, активную, готовую на подвиг и самопожертвование. Чтобы нам выжить и идти вперед общество должно стать другим — более открытым, но и беспощадным к тем, кто работает на врага, саботирует и наживается, используя несовершенство государственной системы. Будем менять всё: подходы к пропаганде, частично идеологию и работу с кадрами. Начнем модернизировать промышленность, активизировать борьбу с расхитителями социалистической собственности, улучшать работу с молодежью, повышать социальные стандарты, разрабатывать целую систему стимулов и смыслов для советских людей. Главные принципы: никакого формализма, такой бумажной отчетности, где всё хорошо, а на деле не очень, больше не будет. Полная нацеленность на эффективность, эффективность и ещё раз эффективность. Советское должно стать лучшим по определению, признаком высокого качества. Грядут большие перемены, новые «сталинские» пятилетки. Государство должно стать абсолютно другим, чтобы те на Западе завидовали нам, а не мы им. Если кратко, наши люди должны по всем показателям жить лучше, чем в Америке и Западной Европе. Потенциал для этого и ресурсы у нас есть. Нужно только правильно ими распорядиться. Естественно, для всего этого понадобится время. Общество должно стать другим. А система управления трансформироваться в более гибкую, прогрессивную, умеющую быстро реагировать на все проблемы. Нам, в том числе благодаря тебе, сегодня чудом удалось спасти страну от развала. Такое больше не должно повториться.

— Понятно, — улыбнулся я. — Звучит хорошо. Посмотрим, как всё будет на практике.

— Нормально будет, — припечатал Петр Иванович. — Здесь не та ситуация, чтобы облажаться. Главное, желание и политическая воля есть. А всё остальное приложится. Конечно, не всё сразу будет гладко. Номенклатура и бюрократы будут сопротивляться. Так трудности для того и существуют, чтобы их преодолевать. И, кстати, я тебе уже говорил, и ещё раз повторю, Григорий Васильевич внимательно ознакомился с твоими рацпредложениями по реорганизации промышленности. Они произвели на него впечатление. А я ещё рассказал, как у тебя в «Красном Знамени» построена агитация и организация работы. Так что готовься. Как только свои дела уладим, он тебя пригласит в Кремль для серьезного разговора. Может, придется ещё и Зорина прихватить. Уже существует мнение, что ваш положительный опыт работы с молодежью надо перенимать и выводить на всесоюзный уровень. Так что твой проект получит поддержку государства и будет распространен. Хотя, пока не будем бежать впереди паровоза. Сначала надо кучу других проблем решить.

— Даже так? — прищурился я. — А ВЛКСМ? Работа с молодежью на них замкнута. Пусть, на мой взгляд, они её в последнее время в целом провалили и свели к формализму, бюрократии и пустой отчетности для галочки. Могут воспринять это, как появление конкурента и вставлять палки в колеса.

— Этого не будет, — твердо пообещал Ивашутин. — Мы уже обдумывали этот вопрос. Во-первых, по нашему мнению ВЛКСМ самим нужна масштабная реорганизация. Комсомольским вожакам не до «Знамени» будет. В своих креслах бы усидеть, что у большинства не получится. Во-вторых, ваш проект будет формально проходить под эгидой и полной поддержкой ВЛКСМ.

— Хорошо, — кивнул я. — А что по артелям, и патентам на индивидуальную трудовую деятельность? Решение принято?

— Принято, — невозмутимо подтвердил генерал. — Всё будет. И не только это. Я же говорю, будем строить совершенно другую страну, при этом, ни в коем случае не отказываясь от социализма. Но пока перенесем все разговоры на эту тему на будущее. Мы ещё власть не взяли. Вот когда возьмем, перейдем к детальному обсуждению. Я и так тебе сегодня слишком много рассказал.