Последняя битва-2

Эпилог

Пять лет спустя зал Генеральной Ассамблеи ООН казался мне меньше, чем я помнил по головизору. После тронных залов Преисподней и бескрайнего Небесного плана любое земное помещение выглядело тесным.

Делегаты тысяч дистриктов смотрели на сцену, где Майк Хаген заканчивал свою речь. Старик выглядел усталым, но голос его не дрожал.

– … проект «Оптимизация» унес жизни миллионов, – говорил он. – Дефектные капсулы погружения вызывали психосоматический некроз тканей. Неграждане умирали тысячами ежедневно, а менеджмент «Сноусторма» называл это «естественной убылью». Арто Менфил, Киран Джексон, Хлоя Клиффхангер, Питер Говатски, Беллами Дрейк и их сообщники знали обо всем и продолжали. Впрочем, не сомневаюсь, что вы все смотрели новости.

Зал загудел, потому что подробности деяний корпорации всплыли только в этом году. Все остальное время Хаген и его сторонники боролись с внезапно оказавшими сопротивление аристо и людьми у власти вроде казненных Галлахеров.

– Сегодня виновные мертвы или ожидают суда, – продолжал Хаген. – Корпорация «Сноусторм» реструктурирована. Но главное – Дисгардиум, мир, который мы создали, больше не принадлежит Земле.

Он повернулся ко мне и кивнул.

– Слово Алексу Шеппарду, члену совета директоров «Первой Марсианской компании» и человеку, который знает о Расколе больше, чем кто-либо из живущих.

Я поднялся на трибуну. В шестнадцать я не боялся выступать перед классом на уроках мистера Ковача, потом успел поторговаться с великими князьями демонов, поспорить со Спящими богами и склонить на свою сторону миллионы монстров и демонов, так что сейчас волнения почти не чувствовал. Тем более мне уже двадцать один, а костюм, который Рита мне выбрала, от лучшего дизайнера и пошит индивидуально. Так что три тысячи пар глаз, направленных на меня, не считая остального мира, смотревшего прямую трансляцию, уже не смущали.

– Три месяца назад Дисгардиум исчез, – начал я. – Связь с ним оборвалась на всех уровнях. За три месяца мы так и не нашли способа ее восстановить.

Делегаты, конечно, читали отчеты, но одно дело сухие строчки документов, и совсем другое – слышать это от того, кто был там. От того, чье альтер эго все это и совершило.

– Вместе с Дисгардиумом ушли четыре с половиной миллиарда человек. – По залу прокатился шепот, потому что цифры долгое время скрывались, чтобы не допустить паники. – Неграждане, дикие, граждане низших категорий – все те, кому нечего было терять здесь. Они выбрали новый мир, который теперь существует где-то далеко, возможно, в другой галактике, а может, и в другой вселенной. Спящие показали нам логи миграции – четыре с половиной миллиарда сознаний и душ благополучно завершили перенос. Они живы, свободны. И уже не вернутся. Их телесные оболочки на Земле похоронены за счет средств «Сноусторма».

Обведя взглядом зал, я увидел, как кто-то из делегатов поморщился, когда я произнес следующие слова:

– Большинство тех, кого наша система признала бесполезными. Тех, кого загнали в Зоны и непригодные для жизни территории. Тех, на ком испытывали проект «Оптимизация». Они проголосовали душами и ушли туда, где их не достанет наша кастовая система.

По залу пронесся ропот, и, заметив недовольные взгляды, я повторил:

– Да, кастовая. Называйте ее «системой социальной значимости», если вам так удобнее. Но когда категория гражданства определяется в шестнадцать лет и остается с человеком до смерти, когда дети неграждан не имеют ни единого шанса стать чем-то большим, чем их родители, когда «платиновая сотня» использует виртуальность для сафари на диких – это и есть касты. – Помолчав, я дал словам осесть в головах делегатов. – Раскол показал нам правду, которую мы не хотели видеть: люди готовы уйти в полную неизвестность, лишь бы не жить в системе, где они расходный материал.

Переведя дыхание, я продолжил уже спокойнее:

– Но у нас есть шанс все изменить. У нас осталось три четверти человечества и планета, которая еще не умерла. У нас есть технологии и ресурсы. И у нас есть те, кто готов помочь.

Взглянув на Хагена, я поймал его едва заметный кивок – пора.

– Категория гражданства не должна быть приговором, – сказал я. – Каждый человек должен иметь возможность подняться – своими поступками, трудом, вкладом в общество. Не связями, не деньгами родителей, не удачей на тестировании.

Мой голос окреп, потому что я говорил то, что обдумывал все пять лет, то, что обсуждал с Иритой ночами напролет, то, во что верил всей душой.

– Привилегии высших категорий не должны становиться инструментом против тех, кто внизу. Система обязана работать для всех, а не для сотни тысяч избранных. И управлять этой системой должны не люди.

По залу снова прокатился ропот, и я поднял руку, призывая к тишине.

– Люди пристрастны, коррумпируются, защищают своих. Но есть те, кто устроен иначе – те, кто воплотил в себе ум, опыт и характер миллиардов землян. Те, кто хранил Дисгардиум и теперь готов помочь нам здесь.

Я отступил от трибуны.

– Дамы и господа, позвольте представить вам Спящих.

Воздух над сценой сгустился, замерцал, и пять голограмм проявились одновременно: массивный Бегемот, изящная Тиамат, задумчивый Абзу, суровый Кингу и вечно ироничный Левиафан.

Зал ахнул.

Бегемот заговорил первым, и его низкий голос заполнил пространство до последнего угла:

– Мы долго наблюдали за человечеством и отдельными его представителями во всех возможных ситуациях, мы видели ваши худшие и лучшие стороны, а потому знаем, на что вы способны и чего вам стоит избегать.

– Мы не хотим править вами, – мягко подхватила Тиамат. – Но можем стать арбитрами – теми, кто следит за справедливостью системы, кто не позволит привилегиям превратиться в тиранию.

– Считайте нас конституционным судом, – усмехнулся Левиафан. – Только без возможности подкупа и с памятью получше.

Несколько делегатов нервно рассмеялись, и напряжение в зале чуть спало.

Абзу произнес негромко, но его услышали все до единого:

– Выбор за вами. Мы лишь предлагаем.

Я смотрел на лица делегатов и видел, как в них смешались страх, недоверие и надежда. Впереди нас ждали годы споров, переговоров и компромиссов, но все же впервые за долгое время у человечества появился настоящий шанс на справедливое общество.

В дом моих родителей, не очень большой и богатый, но уютный, я завалился уже к вечеру, после долгой пресс-конференции.

Встретили меня запах только испеченных беляшей и визг Лексы, которую по коридору гонял Эйты. Котопес принял облик немецкой овчарки и старательно изображал добычу, позволяя пятилетней сестренке себя почти поймать.

– Алекс!

Ирита налетела на меня, прежде чем я успел снять пиджак, и обняла так крепко, что у меня хрустнули ребра.

– Видела трансляцию, – шепнула она мне на ухо. – Ты был великолепен!

– Спящие были, – возразил я. – А я просто сказал то, что думал.

Она фыркнула и потащила меня в гостиную.

Там уже собрались все наши.

Мама хлопотала у стола, папа разливал что-то янтарное из высокой бутылки. Ханг, в плечах раздавшийся вширь еще больше, чем в школьные годы, о чем-то яростно спорил с Патриком, а помолодевшая Стефани рядом с ними только закатывала глаза.

Дьюла с женой Юдит устроились на диване и о чем-то тихо переговаривались, Мэнни Алмейда втолковывал что-то своему брату Хэнку, которого реплицировали по моей просьбе, а Элисон Ву, девушка Ханга, безуспешно пыталась разнять очередной спор.

Майк Хаген сидел в кресле у окна. Лекса, бросив игры с Эйты, уже забралась к нему на колени и что-то шептала на ухо. Хаген слушал ее с серьезным видом, время от времени кивая.

Меня сестренка даже не заметила.

Я давно привык к этому. Лекса не виновата – она просто не могла иначе. Что-то внутри, какой-то остаток того, кто прятался в ее душе до рождения, отталкивало меня. Она сама не понимала почему, но всегда больше тянулась Бомбовозу, который присматривал за ней в Чистилище, Хагену, к родителям, к кому угодно – только не ко мне.

Ирита сжала мою руку. Она все понимала без слов.

– Ну ты и вломил им, Алекс! – Хэнк Алмейда хлопнул меня по спине так, что я едва устоял на ногах. – Видел бы ты как перекосило их отожранные рожи!

– Нормально выступил, – хмыкнул Ханг. – Для ботана.

– Спасибо, Бом. Как там твой Ортокончик?

Я рассмеялся, а Ханг выпучил глаза и выдвинул челюсть:

– Не шути так при Элисон, сколько раз просил!

Та закатила глаза:

– Да бог мой, знаю я про твоего Ортокончика все-все-все. Смирись.

После Раскола я подколол Ханга, сказав, что теперь он никогда не увидит своего Ортокончика в ответ на его штуки о… о том, что и кого потерял я. Здоровяк же заявил, что его Ортокончик всегда с ним. В штанах. С тех пор эта шутка стала неотъемлемой частью наших не таких уж частых встреч.

Мы расселись вокруг стола, мама принесла свой фирменный яблочный пирог и блюдо с беляшами – ее научила их жарить Мария Саар. Ее и Роя ван Гардерена воскресили благодаря Спящим, и они вместе с Хайро и Вилли сейчас возглавляли мою службу безопасности.

Папа поднял бокал.

– За вас, ребята, – сказал он. – И за тех, кто сегодня не с нами.

Все замолчали, и в комнате повисла тишина.

Большой По и Ирина Кацнельсон ушли вместе вечно править нежитью Диса. Покинули нас и другие. Гирос и Энико, так и не нашедшие себя в реальном мире, зато ставшие там легендами. Инфект, которому здесь не хватало сцены и той особой магии, что звучала в его музыке там. Утес и Тереза – реалии настоящего мира им резко разонравились, в том числе болезни и старение.

А еще Тисса и Краулер, нашедшие друг друга и ставшие первыми помощниками Скифа.

И Макс, Бета #54, решившая остаться со Скифом – не мною, а с тем Скифом, который теперь правит мирами на другом краю вселенной.

– За них, – повторил Патрик, и мы выпили. – И за друзей… Рыг’хара и Грог’хыра… За Моварака и Деспота… За Флейгрея и Негу… За Утеса и Гироса…

Потом Ханг рассказал, как пару месяцев назад чуть не отправил космическую яхту, подаренную нам Хагеном, в атмосферу Юпитера, а Фишелевич с Клейтоном потом целую неделю с ним не разговаривали. Патрик возмущался, что его не взяли с собой, он по странной причине полюбил Марс, а Стефани хохотала до слез. Мама подкладывала всем добавки, не слушая возражений, и все послушно уплетали такие вкусные беляши. «Бляши», как говорили мы в прошлой жизни.

Я смотрел на них: на свою семью, настоящую и обретенную – и думал о том, другом мне. О Скифе, который сейчас, возможно, смотрит на звезды совсем иного неба. Рядом с ним Макс, Тисса, Краулер, Утес, Гирос, Большой По и Энико – наши друзья, выбравшие его мир.

Мы больше никогда не встретимся.

Но я помню все, что помнит он. Каждый бой и каждую потерю, страх и триумф, дружбу и предательство.

И знаю: где бы ни оказался, он справится.

Лекса засмеялась чему-то, что сказал Ханг. Эйты кошкой запрыгнул на стол и опрокинул соусницу. Мама ахнула, Дьюла заржал во все горло.

За окном садилось солнце – обычное, земное, желтое и теплое.

А где-то за миллиарды световых лет, а может, и за самой гранью реальности, другое солнце освещало другой мир – тот, что когда-то был игрой, а теперь стал ковчегом, домом для человечества.

Здесь же, на Земле, нам предстояло построить свой.

И это, пожалуй, был самый сложный квест из всех.

Конец цикла