Погребенные

Глава тринадцатая

В течение дня Саймон Рэнкин несколько раз пытался дозвониться Джули из телефонной будки на площади, но телефон Джеральда не отвечал. К четырем часам он понял: дальнейшие попытки бесполезны. Либо Джули отправилась на поиски пропавших детей и, возможно, нашла их. Либо она не подходит к телефону, а уж с ним тем более не захочет разговаривать.

Он отдался во власть мучительных переживаний. Удар был слишком силен. Саймона мутило от непереносимой боли и отчаяния. Если бы он тогда не струсил, если бы довел до конца попытку самоубийства, его дети сейчас были бы живы. А он бы покоился с миром.

"Ты не веруешь в Бога!"

Давно он не слышал этого голоса, но теперь тот вернулся и хрипло визжал внутри, злорадно, с вызовом.

Саймон вошел в дом и стал подниматься по лестнице; из кухни показалась Андреа. Она попыталась улыбнуться, но тоскливый страх не сходил с лица.

— Ну что?

— Не отвечают. — Он резко повернулся и поднялся еще на две ступени.

— Саймон!

Он остановился, но не обернулся: "Что?"

— По радио сообщили. Ищут двух пропавших детей. Пока не нашли. Они пропали вчера.

Он зашатался и, чтобы не упасть, вцепился в шаткие перила: "Значит, это правда, то, что мы видели. Я и не сомневался".

— Может быть, их найдут, живых и невредимых, — как она ни старалась, слова прозвучали неуверенно.

— Нет. Они погибли. О Боже, что им пришлось пережить! Если бы это случилось как-нибудь по-другому, хотя бы в дорожной аварии! Но они победили, сделали со мной, то, что хотели. Разрушили силу, которой я обладал, восстановили меня против…

— Нет, Саймон! Они не восстановили тебя против Бога! Ты не можешь сейчас устраниться. Ты обязан продолжать из-за детей. И ради меня. Ты думаешь, я сдамся теперь, когда они зашли так далеко? Если ты не будешь бороться, то я буду. Я сама спущусь в шахты и положусь на мою собственную веру. Горю не поможешь, тебе придется это пережить. Жизнь полна страданий. Но неужели ты хочешь оставить этих извергов рода человеческого без наказания?

Несколько минут он стоял, согнувшись, уронив голову на руки. Наконец выпрямился. Глаза покраснели, но губы были решительно сжаты, такого выражения ей еще не доводилось видеть на его бородатом лице.

— Ты права. Как ты говоришь, утраченного не вернуть, но они заплатят за то, что сделали. Мне отмщение, сказал Господь. Но это и будет Его отмщение, а я стану Его слугой, посланным исполнить волю Его. И пусть я пройду долиной смерти, но не убоюсь! До встречи с Беллмэном остается несколько часов. Давай проведем это время в приготовлениях, ибо сегодня вечером будем нуждаться в помощи Господа нашего.

Андреа почувствовала огромную радость, но благоразумно не показала виду. Вслед за ним она поднялась наверх. Для нее последняя битва уже началась.

С того времени, как случился обвал в туннеле фуникулера, Фрэнсис Майетт подумывала уехать из Кумгильи. Она твердо решила больше ни за что не спускаться под землю, однако, похоже, никто и не собирался просить ее об этом. Глубокий спуск был закрыт, и покататься на "шахтерском трамвайчике" вряд ли нашлись бы охотники. Публика явно отвернулась от подземного аттракциона.

От нечего делать она забрела в кафе рядом с сувенирной давкой. Сидя над остывшей чашкой кофе, она читала вчерашнюю газету, которую нашла на столике. Пресса не обошла поселок вниманием, в газетах писали о "злосчастной шахте". Что ж, каждый, кто работал в Кумгилье, знал, что это недалеко от истины.

Она посмотрела в окно. Вокруг подъемника на площадке фуникулера суетились люди. Среди машин, съехавшихся к месту происшествия, выделялись две полицейские и "скорая помощь", стоявшая тут со вчерашнего дня. Группа мужчин у подъемника оживленно беседовала. Крутизна спуска усложняла им задачу, не позволяя использовать оборудование в полную силу.

Вздохнув, Фрэнсис снова подумала о возвращении домой. Нет, пожалуй, она повременит. Жалованье ей все еще платили, и, возможно, когда гидов будут рассчитывать, к последней выплате добавят премию, что-то вроде "позолоти ручку на прощанье". Так или иначе, атмосфера здесь оставалась удручающей, а густой туман, спустившийся с гор, ее не улучшал.

Она вспомнила Саймона, в последние дни его не было видно. Скорее всего, его не подпускают к шахтам. А ведь именно он выбрался наверх из чертовой ловушки и поднял тревогу. Все дело в том, что он им не нравится; Мэтисон боялся его, потому что он высказывал вслух то, что думали все.

Но это правда… в шахтах водятся привидения. Банальная фраза. Привидения — это нечто, вызывающее скорее интерес, чем отвращение. Однако внизу все было по-другому — полнейший ужас!

Она допила кофе, но продолжала сидеть, уставившись в окно. Как здесь чертовски скучно, нечем заняться, некуда пойти. Машины нет. Она могла либо вернуться в комнату, которую снимала в одиночку, либо остаться здесь. О второй чашке кофе противно было подумать. Лучше выйти прогуляться. Это наименьшее из зол, по крайней мере она будет на свежем воздухе, пусть даже в сырости и тумане. Фрэнсис не любила сидеть в четырех стенах.

Она поднялась и вышла на площадку для посадки в "шахтерский трамвайчик". Здесь не было ни души, миниатюрный поезд стоял неподвижно, кругом царило запустение. Наверное, так выглядела Кумгилья после того, как прекратилась добыча сланца, — пустота и заброшенность, будто люди ушли навсегда. Невдалеке слышался скрип работающего подъемника, звяканье цепи. В глубине души Фрэнсис была уверена, что никого не поднимут. Даже Артура Мэтисона, большого босса, чье слово было законом для Кумгильи.

Фрэнсис остановилась, сама не зная почему. Ей сделалось грустно. Не то чтобы ей когда-нибудь нравились эти вылазки под землю, с первого же дня она чувствовала себя там не в своей тарелке. Саймон Рэнкин был прав: внизу есть нечто такое, чего никто не сможет понять. Даже он.

Она подошла к поезду и заглянула в пустые вагоны. Ей почудились лица — возбужденные, любопытные, тревожные. "Леди и джентльмены, сейчас мы отправимся по маршруту, которым пользовались горняки в начале века. Имейте в виду, единственным источником света во время их работы была свеча, весь день они проводили почти в полной темноте". Уф! Ее передернуло.

Фрэнсис ступила на рельсы позади последнего вагона и взглянула в туннель. Чернота, ни единого огонька. Что ж, этого следовало ожидать; туннели освещались только с девяти утра до шести вечера, а в отсутствие туристов владельцы не станут жечь электричество попусту.

Вода монотонно капала с кровли. Она уже собралась повернуться и уйти, как вдруг услышала шум, слабый шорох, похожий на скрип башмаков, будто кто-то шел внизу. Вот он остановился. Ей показалось, что она слышит дыхание, как если бы этот кто-то в свою очередь прислушивался к ней. Она чуть не крикнула "есть там кто-нибудь?" — но это прозвучало бы глупо.

Замерев в ожидании, она говорила себе, что ей померещилось, наверное, это какое-нибудь мелкое животное шныряет в поисках пищи. Фрэнсис терпеть не могла крыс. Когда на экскурсиях замечала, как они шарахаются от света, она старалась не подавать виду, чтобы туристы ни о чем не догадались. Большинство людей боится крыс, поэтому надо делать вид, что в пещерах их нет.

Но там был человек! Теперь он шел быстрее, явно приближаясь. Фрэнсис пристально смотрела в туннель, любопытство взяло верх. Она должна узнать, кто это.

То была маленькая темноволосая девочка в домотканном льняном платьице, помятом и разорванном на боку. Она выглядела немного странно. Ей исполнилось не больше восьми-девяти лет, но выражение лица было не по возрасту взрослым, как у ребенка, пережившего войну и навсегда отмеченного этим опытом. Она обезоруживающе улыбалась и вовсе не казалась испуганной, хотя вышла из кромешной тьмы.

Фрэнсис взглянула на ноги ребенка и не столько удивилась, сколько пожалела девочку. На ней были тяжелые рабочие башмаки, доходившие до середины лодыжки и подбитые огромными гвоздями. Судя по изношенности и многочисленным трещинам, они были повседневной обувью.

— Привет, — голос у нее был с хрипотцой, то ли от простуды, то ли от сланцевой пыли. Нет, последнее невероятно: чтобы заработать профессиональную болезнь шахтеров, нужно провести под землей десятки лет.

— Что ты там делала? — Фрэнсис вспомнила, что все еще работает на фирму, а потому имеет право делать замечания нарушителям правил. — Тебе нельзя спускаться вниз. Это опасно.

— А вот и нет. Другие же дети спустились.

— Другие дети?

— Ну да. Они вон там, за поворотом в большую штольню. Хочешь с ними познакомиться?

— Конечно! — Растерянность Фрэнсис сменилась возмущением. Не хватало только, чтобы дети играли в шахтах, когда там пропадают и гибнут взрослые. Как они туда попали? Наверное, охрана оказалась не такой бдительной, как говорили, и не заметила, как стайка детей проскользнула внутрь.

— Меня зовут Пенелопа. Пенелопа Марстон.

— Очень приятно, Пенни, но думаю, лучше тебе поскорей отвести меня к твоим друзьям, пока они не ушли дальше и не заблудились.

— Не, они не заблудятся, — самоуверенно заявила девочка, повернулась и зашагала вниз по туннелю.

Фрэнсис сунула руку в карман и, нащупав маленький фонарик, с которым не расставалась, вздохнула с облегчением. А затем сообразила нечто, от чего мурашки побежали у нее по спине. У Пенни Марстон не было фонарика, однако она вела себя так, будто отлично видела в темноте.

Под ногами скрипел сыпучий сланец. Луч фонарика освещал маленькую фигурку впереди. Пенни шла быстро, видимо, торопясь к своим друзьям.

— Эй, нельзя ли помедленней! — Фрэнсис приходилось почти бежать, чтобы не отстать. Они подошли к повороту, однако никаких детей там и в помине не было. — Ты, кажется, говорила, они за поворотом.

— Может, ушли подальше, — девочка даже не взглянула на нее.

"Подальше… дальше… дальше…" — уныло отозвалось эхо, словно заманивая их все глубже.

Пенни Марстон теперь почти бежала, уверенно ступая, даже ни разу не споткнувшись.

— Вернись, — Фрэнсис направила луч фонарика вперед; девочка была уже в конце прямого длинного штрека, в двадцати шагах от нее. — Я не верю, что там дети. Ты просто задумала какую-то дурацкую проделку, и когда я тебя поймаю, ты у меня…

Но тут до нее донеслись голоса, и злость немедленно сменилась стыдом. Тихий гул, так шепчутся школьники в классе, надеясь, что учитель не услышит. А в этом гуле послышался знакомый стон.

Фрэнсис остановилась. Инстинкт подсказывал, что надо повернуться и бежать обратно что есть сил. Но она не могла оставить Пенни одну в таком месте. К тому же дети в самом деле были здесь.

Пенни продолжала идти вперед. Фрэнсис направила луч фонарика под ноги. Рельсов там не оказалось, один голый камень, за долгие годы отполированный подошвами до гладкости. И своды здесь были ниже. Она с испугом поняла, что это не трамвайный туннель. Должно быть, они где-то ошиблись поворотом и оказались в незнакомой части подземелья. Ей стало не по себе. Но она должна вернуть Пенни.

Впереди над головой забрезжил свет, но не резкий от фонаря или электрической лампы, а мягкое желтое свечение, такое тусклое, что едва было видно. Свеча!

Они сидели на земле в кружок у свечи, прилепленной к плоскому выступу скалы. Скала служила им столом, на котором лежали корки хлеба и кучка то ли яблок, то ли луковиц.

— Вот, — Пенни Марстон показывала на людей, — что я тебе говорила? А ты не верила!

Фрэнсис почувствовала озноб. Их было восемь: семеро детей обоего пола, старшему не больше двенадцати; единственный взрослый склонился над ними, как бы опекая. Повадки мужчины — то, как он сердито ворчал, как жадно хватал еду, — привлекали внимание Фрэнсис. Она стала разглядывать его: асимметричное лицо в морщинах, такое бледное, будто лучи солнца никогда не падали на него, слишком близко посаженные глаза, крючковатый нос со злобно раздувающимися ноздрями, густые щетинистые усы, черные обломанные зубы. Его одежда превратилась в лохмотья, из прорехи на рубахе вылезала свалявшаяся шерсть, штаны заправлены в изношенные кожаные гетры, а на ногах было нечто вроде грубых деревянных башмаков.

Фрэнсис показалось, будто она перенеслась в прошлый век… однако все выглядело таким знакомым. Она напрягла память, силясь вспомнить, где видела все это раньше. А когда вспомнила, похолодела от ужаса. Этот человек был почти точной копией восковых фигур — той, что стояла у стены в забое, или той, что склонилась над перегруженной вагонеткой. Дети как будто пришли сюда прямиком со стендов шахтерского музея, только эти двигались и болтали, испуганно замолкая каждый раз, когда мужчина смотрел на них.

От них шел затхлый, едкий дух, похожий на запах мочи и пота, вид у детей был хрупкий и болезненный. Один мальчик закашлялся, и Фрэнсис вздрогнула. Внезапно она почувствовала, что надсмотрщик разглядывает ее в упор. Однако в глазах под кустистыми бровями не было удивления, только гнев.

— Эй! — он говорил с набитым ртом, из которого сыпались крошки. — Садись ешь. Нечего зря время терять, работать надо.

— Спасибо, — она смутилась, чувствуя свою неуместность здесь, как будто нарушила уединение семейного пикника. — Я не голодна.

В его глазах вспыхнула ярость: "Садись и ешь, сука!"

К собственному изумлению, Фрэнсис Майетт подчинилась приказанию, ослабевшие ноги подвели ее к людям, сидевшим в кружке тусклого света. Она не хотела быть среди них, но ничего не могла с собой поделать, она повиновалась как робот. Сев рядом с детьми, она задрожала от холода, исходившего от сгрудившихся тел. Запаха она больше не чувствовала, видимо, уже успела привыкнуть. Все казалось сном.

Люди внимательно смотрели на нее, ей было неловко и очень страшно. Однако способности думать она пока не утратила. Что она здесь делает? Кто эти странные существа, одетые, как манекены в пещере? Если бы она могла вскочить и убежать, она бы так и сделала, но невидимая сила удерживала ее на месте.

Она взяла ломоть хлеба, лежавший перед ней, не потому что хотела есть, а просто необходимо было чем-то занять руки. Ломоть был похож на кусок сланца. Фрэнсис помяла его — он не крошился, поднесла ко рту и понюхала. Уф, черствый, заплесневелый и такой жесткий, что она не смогла бы откусить ни кусочка, даже если бы хватило духу. Положив хлеб обратно, Фрэнсис потянулась за одним из круглых предметов, пытаясь на ощупь определить, что это такое. Пальцы погрузились в липкую массу. Ее затошнило. Что бы это ни было, яблоко или луковица, оно совсем сгнило. Однако остальные, даже Пенни Марстон, ели с аппетитом, жадно чавкая.

— Хватит рассиживаться! — Сердитый человек достал часы из кармана драной жилетки; изо рта, дробившего черствый хлеб, вновь посыпались крошки. — За работу, или вы хотите, чтоб я вас плеткой угостил?

Дети вскочили с мест и схватились за инструменты, сложенные рядом: молотки, зубила, кайла, казавшиеся слишком большими для них.

— А ты что, сучка?! Плетки захотела, а?

Фрэнсис не сразу сообразила, что мужчина обращается к ней. Перегнувшись через стол-скалу, он свирепо глядел на нее. Она увидела перед собой лицо в сетке заскорузлых морщин, немигающие рыбьи глаза, ощутила зловонное дыхание — и вспомнила о египетских мумиях, существах из загробного мира.

— Я… — она не знала, произносит ли слова вслух, или они лишь звучат в голове — слабая попытка воспротивиться, порожденная безысходным ужасом, — не работаю здесь.

— Нахальная тварь! — яростно заорал он, обдав Фрэнсис мерзким запахом истлевшей плоти, отчего ее чуть не вырвало. — Коли Джетро велит работать, будешь работать до упаду. А сейчас марш в забой с остальными, не то выпорю по голой заднице!

Вновь, сама того не желая, она покорилась неодолимой, страшной силе. Присоединившись к детям, она обнаружила в руке небольшое кайло, которое, видимо, взяла из кучи инструментов. Они выстроились в шеренгу, справа от нее стояла Пенни, а слева — девочка, похожая на ведьму. Все работали, откалывая куски твердого сланца, как стая дятлов в лесу; жуткое, монотонное позвякиванье инструментов перемежалось равномерными ударами падающих капель.

Фрэнсис подумала, что сошла с ума, всего этого просто не могло быть на самом деле. Отлетевший камешек больно ударил по щеке — значит, случившееся с ней было явью. Она напрягла разум, пытаясь постичь смысл происходящего, но безуспешно. Что это, идиотский розыгрыш? Нет, все было взаправду, и ей было страшно оттого, что ее опутали незримые нити, душой и телом завладела непонятная сила.

Теперь она знала, чьи крики и стенания так часто слышала под землей, знала, откуда они раздавались — из запретных глубоких пещер. Но узнала это, оказавшись в смертельной ловушке. Если бы здесь был Саймон Рэнкин! Но нечего и надеяться, что он или кто-то другой придет на помощь.

Через несколько минут невыносимо разболелись пальцы, и ей пришлось поменять руку. Дети работали прилежно и, казалось, совсем не уставали — от страха перед человеком по имени Джетро. Они были рабами этого гнусного чудовища.

В полутьме она видела лишь черную, мокрую, блестящую стену, которую надо было долбить кайлом. Осколки разлетались во все стороны, и когда она прерывала работу, чтобы вытереть пот со лба, на пальцах оставалась липкая кровь.

— Не останавливайся, — послышался хриплый предупреждающий шепот Пенни, — а то он тебя высечет.

— Сколько… еще? — Френсис была в полном изнеможении, она тяжело и прерывисто дышала.

— Всегда! — ответ, отнявший последнюю надежду, разнесло эхо: "Всегда… всегда… да…"

Теперь Фрэнсис долбила твердую стену, сжимая инструмент обеими руками, удары становились все слабее, ноги подкашивались, и она могла в любую секунду рухнуть на землю. Необходимо было остановиться, продолжать уже не хватало сил. Она испуганно оглянулась, ожидая увидеть корявую фигуру Джетро, приближающегося к ней с занесенной плеткой.

Она утерла пот, заливающий глаза, и увидела вдалеке, высоко на противоположной стене пещеры светящуюся точку. Там мог быть только этот изверг; она взмолилась, чтобы он упал. Но им не суждено было избавиться от него так просто.

— Он собирается устроить взрыв, — зашептала Пенни. — Этот забой почти выработан. Он найдет другую жилу и пошлет нас ее вырубать.

От этих слов Фрэнсис стало дурно. Раньше у нее, бывало, кружилась голова от одного вида восковой фигуры наверху. Она не полезла бы туда и за тысячу фунтов, но знала, что выполнит любой приказ Джетро.

— Он спускается, — торопливо, испуганно прошептала Пенни. — Смотри, он запалил шнур. Не стой, работай и не беги, пока он не даст команду. Даже виду не показывай, что знаешь, чем он занимается.

Кайло, казалось, потяжелело фунтов на десять, Фрэнсис едва царапала стену, так ослабели руки. Она услышала, как Джетро с шумом спрыгнул вниз, изрыгая отрывистые проклятья. И снова наступила тишина, нарушаемая лишь звяканьем инструментов.

Тревога перешла в мучительный страх. Где-то наверху шипел шнур, огонек медленно приближался к пороховому заряду. Она слишком хорошо знала, что произойдет; сотни раз она рассказывала туристам о добыче сланца. С оглушительным громом взорвется стена, разбрасывая осколки, грозящие гибелью; порой случались обвалы или рушилась кровля; потом шахтеры вернутся ползком, карабкаясь по валунам, чтобы посмотреть на результаты взрыва. Однако на этот раз работники никуда не уходили, они оставались на месте неминуемой катастрофы и, казалось, ни о чем не подозревали.

— Где Джетро? — Фрэнсис выронила кайло и оглянулась: надсмотрщика не было видно.

— Ушел, — невесело засмеялась Пенни. — Бросил нас. Он всегда так делает. А мы должны оставаться.

Фрэнсис в панике бросилась бежать, но вдруг обнаружила, что не может сделать ни шагу, как будто подошвы намертво приклеились к полу. Силы внезапно покинули ее, понадобилось неимоверное напряжение, чтобы высказать терзавшую ее мысль: "Мы все погибнем".

— Мы все погибнем, — на этот раз ответило не эхо, а стоявшая рядом высокая девочка.

Все погибнем!

Страшный грохот раздался над ними, слепящее оранжевое пламя на долю секунды осветило всю пещеру. Для Фрэнсис это мгновенье длилось вечность, адское пламя жгло ее тело, уподобляя его черной высохшей плоти маленьких товарищей по несчастью. По стенам поползли огромные трещины, посыпался сланец. Потом все погрузилось в темноту, даже свеча потухла, а густая черная пыль забивала ноздри и рот.

Должно быть, их завалило. Но нет: пол вздыбился и задрожал, огромные глыбы откалывались от стен и, падая, с треском разлетались на куски. Невредимые, они жались друг к другу в темноте. Но в близости тел не было утешительного тепла, лишь всепоглощающий холод, как от трупов в морге.

В наступившей тишине Фрэнсис слышала, как дети ворочаются, тихо постанывая. Обожженные глаза невыносимо болели, она не могла разжать веки и пробиралась на ощупь с вытянутыми руками, с отвращением отдергивая их каждый раз, когда натыкалась на движущееся и холодное. В куче сланцевых обломков она нашла углубление, втиснулась в него и почувствовала себя спокойнее. Может быть, скоро к ней вернется способность думать, и тогда она сумеет сообразить, что делать дальше.

Послышались удары, кто-то стучал с другой стороны завала. Надежда затеплилась в измученной груди, помощь была близка. Фрэнсис хотела крикнуть, но голосовые связки не слушались, и она лишь просипела: "Ради всего святого, вызволите нас отсюда!"

Глухие удары не прекращались. Затем послышался сердитый голос, как будто знакомый, но смысл слов не доходил сквозь толщу завала. Она поняла, что это Джетро сыплет бешеными проклятьями. В безумном бреду он пылал жуткой ненавистью и вовсе не собирался их спасать. Он желал добраться до них лишь затем, чтобы жестоко наказать; это была поистине сатанинская ярость.

Фрэнсис подумала о детях, не успокоить ли их? Но представив, как холодные, словно в мертвецкой, тела прижмутся к ней, она почувствовала отвращение. Опустившись на колени, она закрыла лицо руками. О Господи, она сама была холодна как лед… как мертвая!

Ее стала бить дрожь, по щекам потекли ледяные ручейки, рыдания сотрясали тело. Вдруг она услышала разговор совсем рядом. Это не были дети, низкий голос принадлежал мужчине, но не Джетро. Говорил кто-то знакомый, нарочито гнусавя под американца: "Мы ни в жизнь не выберемся из сволочной ямы. Мы здесь застряли навсегда, так что лучше тебе, парень, смириться с этим".

В ответ тихо прозвучало: "Я знаю. Я здесь был до вас".

Разговор отпечатался в воспаленном мозгу, дав новый проблеск надежды. Первый голос принадлежал Артуру Мэтисону, второй — пропавшему юноше Дэвиду Уомбурну. С ними были еще мужчины, постарше. Она знала, кто это, даже не прислушиваясь к их угрюмому ропоту, — это был попавший в ловушку спасательный отряд.

О Боже, здесь находилась могила всех пропавших в Кумгилье, последнее пристанище проклятых душ!

— Я здесь, — крикнула она изо всех сил, не зная, услышат ли ее, — это я, Фрэнсис Майетт!

Голоса умолкли, она услышала, как кто-то приближается. Она вжалась в сланец, не открывая глаз, в темноте все равно ничего нельзя было увидеть.

— Не прикасайтесь ко мне!

— Ему до нас не добраться, — сказал Мэтисон. — В любом случае он не пробьется через завал. Он, как и мы, в мышеловке, но с другой стороны, а это самое главное.

— Я не хочу оставаться здесь! — вместо вопля раздался жалкий всхлип отчаяния.

— У тебя нет выбора. Нас не найдут. Они будут пытаться, но в конце концов отступятся. Тем не менее держись подальше от детей. Им не нравится наше присутствие, но мы ничего не можем поделать, черт побери. Со временем нас станет больше, это точно. Джетро сумасшедший, но здесь мы в безопасности от него. Помоги Господь тем, кого он заманивает в туннели. Четверо, что были со мной, остались где-то там. Спаси, Господи, их души!

Владелец пещер Кумгильи был благочестив только на словах, но Фрэнсис не усомнилась в его искренности: сомнения лишь усугубили бы отчаяние.

Снова стало тихо. Она не знала, остался ли Мэтисон в пещере, но, собственно, уйти ему было некуда. Не доносился даже плач детей.

Пыль больше не раздражала легкие, в горле перестало першить. Она попыталась глубоко вдохнуть, но ничего не получилось, как если бы она поднесла к губам чашку и, сделав глоток, вдруг обнаружила, что та пуста.

Безысходное отчаяние окончательно овладело Фрэнсис Майетт. Вместе с остатками воли она лишилась страха и покорно приняла свою судьбу.

Физически все они умерли, но в их телах, как в клетках, томились души. Живые мертвецы!