Погребенные

Глава двенадцатая

— Конечно, я мог бы спуститься с вами в шахты Кумгильи, ваше преподобие…

— Отец, — поправил Рэнкин низенького человека с заросшим щетиной подбородком. — Можете звать меня просто Саймон.

— Годится, Саймон, — тот слегка покраснел от смущения и невольно глянул в окно, будто желая убедиться, что Кумгилья не провалилась сквозь землю. — Я уже несколько лет не лазил по пещерам — с тех пор, как они превратили это место в туристский аттракцион. В былые годы, когда шахты закрылись и еще не были снова открыты для публики, я там частенько бывал. Это опасно для простых ротозеев, а для умельца — хороший кусок хлеба с маслом. Все туннели прорыты людьми, и нужно только знать, как доползти до определенного места. Большинство пещер соединяется друг с другом, однако если пропустить нужный поворот, вы будете блуждать по кругу до второго пришествия. Когда-то были карты подземелья, но, я думаю, Мэтисон собрал их все и спрятал под замок. А как бы они нынче пригодились! Никому сейчас так не нужна карта, как ему там, внизу.

— Вы, похоже, не очень-то верите в то, о чем я рассказал, мистер Беллмэн? — Саймон взглянул на Андреа, сидевшую рядом. Она выглядела смертельно усталой.

— В привидения? Ну, я думаю, на земле и на небесах есть много такого, о чем мы не догадываемся. Я готов допустить, что в шахтах есть что-то в этом роде, но оно не удержит меня от спуска под землю.

— Что нового слышно о Мэтисоне и других? Я ходил туда, но полиция никого не пропускает.

— Насколько я знаю, произошел обвал в туннеле фуникулера, так что никто не может ни подняться, ни спуститься. Полагают, что завал частичный, и там работает бригада спасателей. Если лавина не добралась ниже, то нет никаких причин беспокоиться о людях.

— Но нам не позволят воспользоваться спусками для туристов, — продолжал Саймон, — поэтому я рассчитываю, что вы найдете вход где-нибудь в другом месте.

— Кажется, я припоминаю один такой лаз, он бы нас вполне устроил, — Малькольм Беллмэн потер щетину на подбородке. — Правда, придется протопать не меньше полутора миль. Он выходит на поверхность в верхнем слое глубокого спуска.

— Вот и отлично. Когда мы отправимся?

Андреа напряглась и открыла было рот, но промолчала, решив, что свое участие в вылазке обсудит позже.

— Я смогу не раньше завтрашнего вечера, — решительно заявил Беллмэн. — Сегодня мне надо быть на заседании общества спелеологов в Конвее. С утра пойду на работу. Скажем так, завтра в шесть вечера. Заходите за мной сюда, и мы отправимся.

Саймон вздохнул. Он терял самое важное — время. За двадцать четыре часа злые демоны, исполнившись жажды мщения, могут разрушить шахты до основанья.

— Может быть, — он заколебался, — вы покажете мне дорогу, и я все сделаю сам?

— Так не пойдет, — Беллмэн был неумолим. — Вам оттуда не выбраться. Либо заблудитесь, либо попадете под обвал. И меня всю жизнь будет мучить совесть.

Саймон Рэнкин неохотно кивнул в знак согласия: "Хорошо, придется ждать до завтрашнего вечера. Но я хотел вас спросить кое о чем, Малькольм. Что происходит с обитателями Кумгильи?"

— Что вы имеет в виду?

— Почему люди здесь такие скрытные, почему они все время прячутся взаперти, боятся собственной тени? Ведь не потому же только, что потеряли сланцевый промысел. За этим кроется нечто более страшное.

— Не знаю, — Беллмэн снова взглянул в окно. — Я здесь живу всего год. Жена ненавидит это место, что правда, то правда. Если б мы нашли покупателя на дом, завтра же уехали бы. Но недвижимость идет туго, спроса нет. Да и кто захочет жить в Кумгилье? Мы-то думали, что нашли спокойное место, когда переехали сюда из центральных графств, но оказалось, что ничего хуже нельзя было придумать. Мне бы раньше догадаться, что тут что-то не так, когда я увидел в объявлении цену дома — его продавали дешевле грязи, но по оценке инспектора все было высший класс. И пока мы не переехали, я ни о чем не догадывался. Деревенские обращаются с нами, как с прокаженными. Джун до того дошла, что совсем не хочет выходить, вот я и отослал ее на недельку к матери. Она рехнется вконец, если останется тут. Но один Бог знает, когда мы сможем отсюда выбраться.

— Завтра утром хоронят старого Джо Льюиса, — сказал Саймон, — я думаю пойти на похороны. Интересно, кто там еще будет. Кстати, я хотел бы познакомиться с викарием.

— Со стариной Брэйтуэйтом, — Малькольм Беллмэн коротко хохотнул. — Он довольно безобидный, в возрасте — ему далеко за семьдесят, да и какой молодой парень согласится губить здесь свои лучшие годы? Бог ты мой, на воскресные службы собирается по полдюжины человек, для такого количества, пожалуй, и не стоит трудиться на органе играть. Народ в Кумгилье не склонен посещать церковь… может даже показаться, что они боятся ходить туда. Брэйтуэйт и по домам больше не ходит. Наверное, слишком часто у него перед носом захлопывали дверь.

— Значит, здесь, в Кумгилье, избегают Бога, — задумчиво пробормотал Саймон Рэнкин, а про себя подумал: "Все совпадает". Он встал и помог подняться Андреа.

— Ну что ж, спасибо за помощь, Малькольм. Завтра в шесть буду у вас.

— Ага, — Малькольм Беллмэн проводил их до двери, — и оденьтесь потеплей. В пещерах чертовский холод.

Темная туча опустилась еще ниже, окутав деревню туманом, какой бывает зимой; серые холодные испарения казались воинством призраков, окруживших людей, чтобы отнять у них жизнь. Дрожа от холода, Андреа глубже надвинула капюшон.

— Саймон, — она взяла его за руку, — я хочу завтра спуститься в шахты вместе с тобой.

Он резко прервал ее: "Я уже говорил тебе, это не место для женщины, тем более, мы пойдем по трудному маршруту".

— Я не хочу быть одна, не хочу расставаться с тобой. Неужели ты не видишь, как опасно оставлять меня одну? Вспомни прошлую ночь. Несмотря на все предосторожности, они проникли в меня. И это может повториться. Пусть тебе пока не удалось победить, но ты достаточно силен, чтобы отбиваться от них. А если… если что-нибудь случится… пусть это случится с нами обоими.

— Конечно, ты права, — он обнял и прижал ее к себе, — как всегда. Честно говоря, я думаю, опасность одинаково угрожает тебе и внизу, и наверху, тем более теперь, когда мы подозреваем, что в деревне живут прямые носители зла. Хорошо, пойдем вместе. И должен сказать, я очень признателен за то, что ты хочешь быть со мной.

— Куда мы идем? — Она вдруг заметила, что они не поднимаются на холм к своему коттеджу, но, дойдя до пустынной мощеной площади в центре Кумгильи, поворачивают налево.

— Хочу побеседовать с преподобным Брэйтуэйтом. Возможно, он тот самый человек, который поможет нам выяснить, что здесь происходит на самом деле.

— Чрезвычайно рад вас видеть, — преподобный Брэйтуэйт провел Андреа и Саймона в просторную гостиную. Он был высок и костляв, годы оставили на нем свой отпечаток: редеющие седые волосы, легкая сутулость; дрожание рук наводило на мысль о начинающейся болезни Паркинсона. Голосом он слегка играл, возможно, приобретя эту покровительственную манеру в прежние годы, когда проповедовал с амвона, и она осталась на всю жизнь. Изможденное лицо с глубокими морщинами наводило на мысль о понесенной им утрате — возможно, он пережил смерть любимой жены, оставившей его в одиночестве завершать труды земные.

Он непременно захотел напоить их чаем и сервировал угощение на маленькой тележке из красного дерева. Старик явно был рад неожиданным гостям.

— Иезуит? — Укор тут же уступил место снисходительности. — Что ж, все мы слуги Господа, не так ли? — Он положил сахар в чай, подал им чашки и присел сам.

— Стало быть, вы тот самый молодой человек, который обнаружил несчастного мистера Льюиса, — Брэйтуэйт покачал головой и довольно шумно отхлебнул из чашки. — Бедняга, лучше бы ему уйти пораньше. Немногие люди осознают трагедию старческого слабоумия. Человек теряет достоинство, самоуважение. В октябре ему исполнилось бы девяносто четыре. Какие страшные дни переживаем мы сейчас в Кумгилье! Эти люди потерялись в шахтах, а теперь и сам мистер Мэтисон пропал. Я только что оттуда, в душе молился Господу об их здравии; боюсь, это все, чем я могу им помочь.

— Жители Кумгильи отвернулись от Господа, не так ли, ваше преподобие? — Саймон старался придать голосу небрежность, однако глаза смотрели на старого священника в упор.

— Отвернулись от Господа! — согбенная спина напряглась, чай пролился в блюдце. — Голубчик, с чего это вы взяли?

— Да с того, всего-навсего, что если на богослужение соберется полдюжины прихожан, можно считать, что вам повезло. И во многих домах вас не привечают. Они отвергли вас так же, как и Бога.

— Вот как! — Священник поставил чашку с блюдцем на столик, посуда дребезжала в дрожащих руках. — Больно слышать такие слова.

— Но мы не можем отворачиваться от правды. Это не ваша вина, викарий, но почему бы нам с вами не попытаться сделать что-нибудь?

Старик в полном изумлении уставился на Саймона: "Нам с вами?"

— Как вы совершенно верно изволили заметить, мы оба — слуги Господни. Давайте говорить начистоту, ваше преподобие. Деревня поражена ужасной злокачественной опухолью, свирепое чудовище таится среди нас. Его питает очень мощная сила, творящая зло. Она пребывает в шахтах, и завтра вечером я надеюсь изгнать ее.

— Вы имеете в виду Джетро Льюиса и тех людей, которых он бросил внизу перед тем, как бездна поглотила и его?

— Так вы знаете! — удивился Саймон. — Я должен был идти к вам в первую очередь.

— Старый Джо рассказал мне об этом несколько лет назад. Тогда я не знал, можно ли верить его бессвязным речам. Но прошло время, и я понял, что он говорил правду. А в прошлом месяце церковь была осквернена, ворвавшиеся нечестивцы богохульствовали в глазах Господа, творя святотатство.

— Вы обращались в полицию?

— Зачем? — Старик печально покачал головой. — Моя задача — обращать в веру жителей Кумгильи, а не предавать их в руки правосудия. Могильные плиты были забрызганы краской, а одну очень старую могилу раскопали и вытащили скелет. Кости использовали для… сатанинского обряда.

— Вот об этом я и пришел поговорить с вами, викарий, — Саймон заметил, как лицо священника побледнело от нахлынувшего гнева. — Зло, поселившееся в шахтах Кумгильи, — первопричина того, что происходит сейчас в деревне. Если я смогу побороть его, то вся остальная нечисть зачахнет и отомрет. В этом я уверен.

— Но те, кому Джетро Льюис уготовил столь ужасную участь, не были злом. Среди них были дети, в том числе юная племянница Джетро.

— Тогда они не были злом, — Саймон старался говорить как можно убедительнее, — но за годы, что они были погребены в этом ужасном месте, у них возникло огромное желание отомстить Джетро. Оно исполнило их горечью, а затем и злом. Теперь они так же опасны, как сам Джетро.

Саймон Рэнкин коротко рассказал о том, что с ним случилось и к каким выводам он пришел.

— Я вам верю, — сказал Брэйтуэйт, выслушав Саймона, — и не сомневаюсь, что вы верно определили, откуда исходит угроза. Однажды я предпринял попытку изгнать злого духа, не очень опасного, однако изрядно досаждавшего обитателям того дома, где он пребывал. С тех пор о нем больше не слыхали, поэтому смею думать, что я добился успеха. Возможно, я мог бы помочь вам в вашем деле, отче.

— Нет, — Саймон отрицательно покачал головой. — Прогулка в шахты была бы слишком обременительной для вас, ваше преподобие. Однако ваша помощь может понадобиться завтра утром. На похоронах.

— На похоронах Джо Льюиса?

— Именно. Он прожил всю жизнь среди этих людей, работал с ними, служил им. Будет небезынтересно узнать, сколько и особенно, кто из них придет отдать ему последний долг.

— Я не совсем понимаю…

— Вам наверняка известно, ваше преподобие, что не могут пребывать в Боге преломившие хлеб с дьяволом. Избравший путь мрака не может войти в церковь или в иное святое место, если только не приходит с целью осквернения. Завтра мы посмотрим, сколько людей явится, и методом исключения сможем определить тех, кто запятнал себя непотребством.

Преподобного Брэйтуэйта трясло, и причиной тому была не только болезнь.

— Момент истины близится, — пробормотал он, — воззовем же к Господу, да не покинет нас.

На следующее утро Саймон Рэнкин проснулся с легкой головной болью. Он застонал; за окном клубился туман, и он почувствовал, как его охватывает тоска, словно как-то связанная с этим туманом. В кровати рядом с ним никого не было. Он резко сел, но, услышав шаги Андреа, вздохнул с облегчением. Слава Богу! На секунду он испугался, что те пришли ночью и похитили ее. Сегодня день похорон — судный день для этих угрюмых людей, когда один из них, столько лет хранивших постыдную тайну, будет предан земле.

— Погода отвратительная: туман и сырость, — Андреа открыла ногой дверь и внесла поднос с чаем. Саймон заметил, что на ней лишь нейлоновый домашний халатик, накинутый на голое тело; значит, она снова собиралась лечь в постель.

— Нам нет нужды спешить, — он заставил себя улыбнуться. — Служба начнется не раньше половины двенадцатого. Как тебе спалось?

— Я спала как бревно, без снов, по крайней мере ничего не могу вспомнить.

— Я тоже. — Это было странно; если силы зла пытаются подорвать их веру, этой ночью им должны были бы сниться тревожные сны. Значит, их бдительность хотят усыпить ложным чувством безопасности. Он не мог поверить, что их оставят в покое. А головная боль могла быть простым совпадением, следствием нарастающей усталости.

Андреа выпила чай и откинулась на постель, поставив чашку на столик. Она принялась освобождаться от халата, обнажая гибкое, чувственное тело. Саймон знал, чего ей хочется, и улыбнулся. Хороший способ начать день — даже такой, как сегодня, когда густой, неприглядный туман окружил их со всех сторон. Это также неплохое средство от головной боли. Он повернулся к Андреа и прижал ее к себе.

В начале двенадцатого Саймон и Андреа вошли в церковь. В ней было сумрачно и пусто. Скамьи кое-где были сильно поцарапаны, как будто их ковыряли острым ножом. Единственная свеча у алтаря не позволяла видеть его целиком, а в стенках амвона недоставало нескольких досок.

Тихо звучал орган, его окружала легкая занавесь, из-за которой виднелась лысеющая макушка. Казалось, органист стремится скрыться от глаз прихожан, боясь быть узнанным.

Они сели в заднем ряду и огляделись. Церковного служки нигде не было видно. По-видимому, прихожане сами должны были брать молитвенники и псалтыри у входа и класть их обратно, выходя из церкви. Служили здесь лишь викарий да органист, в этой безбожной юдоли фигуры малозначимые, обреченные на поражение.

Часы на увитой плющом башне пробили четверть двенадцатого, снаружи удары заглушал туман, но в церкви долго раздавалось их эхо. Саймон и Андреа напряженно вслушивались. В ризнице слышался шорох, видимо, священник готовился к службе.

Медленно текли минуты. Им показалось, что они слышат гул снаружи, но никто не вошел в церковь. Послышался шум приближающегося автомобиля, он остановился; тормоза явно нуждались в смазке. Звуки стали громче и отчетливей. Вот по дорожке, ведущей от покойницкой, покатился катафалк, поскрипывая на сланцевой крошке; раздались невнятные голоса.

Двери церкви широко распахнулись, органист заиграл громче, будто стараясь заглушить отголоски мирской суеты. Двое носильщиков в мешковатых серых костюмах подкатили гроб к подножью алтаря. За ними следовал высокий человек с болезненным лицом, профессиональный поминальщик, он прошел в первый ряд.

Брэйтуэйт широким шагом направился на свое место в конце хоров. Его высокий голос вибрировал: "Бог дал и Бог взял…" Он склонился перед распятием и, обернувшись, встретился на миг глазами с Саймоном. Ошибки быть не могло: во взгляде старого священника застыл страх.

Когда они преклонили колена, Андреа взяла Саймона за руку. В похоронах всегда есть нечто пугающее. Смерть. Извечный человеческий страх перед неизвестностью. У нее из головы не шли сланцевые копи Кумгильи, царившие в них холод и мрак. Они создавали ощущение вечных похорон, а липкие, холодные щупальца тумана разносили его повсюду, проникая даже в церковь. Андреа вздрогнула.

Саймон чувствовал растущее напряжение; те немногие люди, что собрались в церкви, будто замерли в тревожном ожидании. Глупо, однако, было так думать. Похоронных дел мастера ничего не могли чувствовать, они посещали в день не менее дюжины церемоний, это была их работа. Они научились искусно выражать печаль на лицах, в уме подсчитывая вознаграждение за каждую службу. Кумгилья была для них лишь местом, где они получат очередной чек, а Джо Льюис — трупом, который требуется зарыть в землю.

Никто из деревенских так и не появился. Брэйтуэйт явно испытывал трудности: то ли ему отказывали голосовые связки, то ли зрение. Уткнувшись носом в молитвенник, он бормотал что-то монотонно и невразумительно. Необходимо было включить свет. Внезапно Саймон Рэнкин почувствовал запах растопленного воска и встревожился. Боже — единственная свеча погасла, и лишь струя едкого дыма поднималась к потолочным балкам. Дыма становилось все больше, он принимал странные формы, наконец стал таким густым, что грязновато-серый свет дня уже не мог проникнуть в небольшие окна. Этот дым напоминал уличный туман, он так же клубился и погружал все во мглу.

Саймон ощутил присутствие зла: пронизывающий холод, мерзкий запах, будто тело в гробу уже начало разлагаться. Он хотел встать, распахнуть пошире двери, впустить свет и воздух, включить лампы. Но не мог пошевелиться и почти ничего не видел… Рядом застыла в оцепенении Андреа, неподвижно глядя в пустоту.

Теперь они были не в церкви, а в какой-то большой комнате с темными драпировками на стенах. Там тоже был алтарь, поэтому на первый взгляд это место можно было по ошибке принять за церковь. Кто-то снова зажег свечу, она отбрасывала дрожащие тени. У алтаря толпились люди — обнаженные мужчины и женщины с вкрадчивыми повадками голодных хищников.

Там был и священник, вовсе не похожий на Брэйтуэйта. Он был выше ростом, подвижнее, а глаза блестели так, что хотелось отвернуться. Но это не удавалось: сила его взгляда гипнотизировала.

На алтаре шевелились две связанные фигурки, казалось, они хотели освободиться, но не могли. Остальные, тесно прижавшись друг к другу и встав в круг, злобно шипели, как ядовитые змеи перед схваткой: "дай нам крови… дай нам крови!"

Свеча вспыхнула ярко, будто услышала их и подчинилась силе, гораздо более могущественной, чем пожиравшее ее пламя. Теперь можно было разглядеть, что на алтаре связаны веревками двое детей, мальчик и девочка, кляпы во рту скрывали их лица.

Высокий человек обернулся, взгляд его искал кого-то за пределами освещенного круга. Саймон Рэнкин почувствовал сильный удар, его прижало к сиденью, но он по-прежнему не мог пошевелиться.

Это смуглое лицо, такое знакомое и такое сатанинское. Зло из пещер, принявшее обличье человека, который с нескрываемым торжеством приближался к маленьким пленникам, держа в одной руке чашу, а в другой — занесенный нож.

И в следующее страшное, помутившее рассудок мгновенье Саймон Рэнкин понял, кто эти предназначенные в жертву дети — Эдриен и Фелисити. Каждый нерв, каждый мускул напрягся в нем, но все тщетно: крик так и не вырвался из разинутого рта. Его рассудок балансировал на грани безумия, почти перейдя ее.

Кровь брызнула в чашу; зловещий человек в священнических ризах, потешаясь, наблюдал за Саймоном. Затем настала очередь Фелисити. Все повторилось, только медленней: вязкая алая жидкость пузырилась и переливалась через край. Наполненную чашу пустили вкруговую. Отвратительные твари пили, дрались из-за нее; напившись вволю, вампиры довольно скалились, размазывая красные слюни по подбородкам.

В церкви стало светлее, едкий дым взмыл кверху и вышел через открытый люк в потолке; рассеявшись по темным углам, мрак сменился сумрачным светом. Саймон Рэнкин обнаружил, что может пошевелиться, хотя конечности двигались вяло, как после сильной судороги.

Брэйтуэйт стоял на своем месте, обернувшись к удручающе малочисленной пастве. Дрожащим голосом он произносил бессвязные слова, которые могли бы служить утешением, если бы хватило сил вдуматься в старческое бормотанье.

— Если я пойду и долиною смертной тени… не убоюсь зла… потому что…

Прижавшись к Рэнкину, Андреа выдохнула: "О, Господи! — Она чуть не упала, ослабевшие ноги едва держали ее. — Ты… видел?"

— Я… видел… — Саймону пришлось схватиться за спинку скамьи, чтобы удержаться на ногах.

Люди зашевелились, катафалк катился по проходу чуть быстрей, чем следовало бы. Брэйтуэйту и поминальщику пришлось прибавить шагу, чтобы догнать его. Саймон и Андреа пристроились сзади — странная процессия нестройным шагом вошла в холодный туман. Не задерживаясь, они поспешили вниз по склону к кладбищу, к зияющему прямоугольнику могилы, пропитавшей воздух дурманным запахом мокрой земли.

— Пепел к пеплу… прах к праху, — мямлил Брэйтуэйт, с трудом подбирая нужные слова. Носильщики бросили в яму по горсти земли. Мелкие камешки застучали по крышке гроба, и на миг показалось, что это не камешки, а Джо Льюис стучит изнутри, отчаянно требуя, чтобы его вызволили оттуда, пока не поздно.

Лежавшие наготове лопаты пошли в ход. Головная боль вернулась к Саймону с удвоенной силой, как отмщение, пульсируя в такт ударам земли о гроб. С негромким стуком покатился назад пустой катафалк. У могилы, не в силах сдвинуться с места, остались только они двое и викарий.

Саймон Рэнкин заметил какое-то движение в стороне, за живой изгородью из тиса. Сквозь густо разросшуюся листву виднелись лица; иссиня-бледные, враждебные, они наблюдали за ними.

Андреа прижалась к нему. Викарий, казалось, не замечал, что на них смотрят. Он пребывал в оцепенении, опершись на древко лопаты и неотрывно глядя в могилу, будто намеревался в одиночку перебросать всю кучу земли.

За изгородью собралось немало народу. Стоявшие сзади вытягивали шеи, чтобы лучше видеть. Они в упор разглядывали Саймона и Андреа. Их губы неслышно шевелились. Кто-то смачно плюнул в просвет между листьев, кто-то грязно выругался. В задних рядах раздался смех, прозвучавший как распев: дай нам крови!

Одно лицо выделялось среди прочих. Саймон узнал его по глазам, по пронизывающему, пылающему взгляду. Неимоверная сила этих глаз, порожденная злом, проникала всюду и подчиняла своей воле.

И в этот миг Саймону стало окончательно ясно, что Эдриен и Фелисити погибли мученической смертью, их кровь пролилась в чашу Сатаны и была выпита поклоняющимися ему. Он зашатался и упал бы, если бы Андреа не поддержала его. Припав к ней, он корчился под градом насмешек, беззвучно сыпавшихся на него из-за кладбищенской ограды. Но когда его рассудок едва не сорвался в пропасть, откуда нет возврата, внезапная догадка вспыхнула в нем и заставила повернуть назад. Тот человек, темнокожий, ужасный, зло сделало его почти неузнаваемым. Почти, но не совсем! Лишь одна примета отличала прислужника тьмы от местного жителя, прячущегося за изгородью. Черная борода. Дьявольская сущность жреца обитала в оболочке из плоти и крови здесь, в Кумгилье. И Саймон Рэнкин знал, он не мог ошибиться: Илай Лилэн, хозяин "Лагеря Карактака", был главной фигурой, державшей Кумгилью в страхе.

Саймон отошел от края бездны, когда его сердце наполнилось жаждой отмщения, желание расплаты взяло верх над ужасом и отчаянием. Отныне только полное уничтожение неслыханного зла успокоит его душу!