Пожиратель Ци 4

Глава 100

Работа. Работа для Мико была спасением. Она погружалась в нее с рассвета и трудилась до заката, пока силы окончательно не покидали ее тело. Работа с максимальной отдачей, на износ — ведь тогда сон приходил мгновенный, без сновидений, без боли.

Правда, спасало это не всегда. Часто ей снились его руки, его насмешливая улыбка, его глаза с вертикальным зрачком. Каждый раз она вскакивала с уверенностью, что он рядом, протяни руку — и дотронешься, но… Нет. Уже пять лет его не было рядом.

Все это время она руководила, учила, чертила руны, вкладывала Волю в новые артефакты для строящейся второй крепости — «Вечного Дозора». Ее «Народные Академии», как их когда-то назвал Керо процветали, и не было отбоя от желающих попасть в новые школы. Она отдавала всю себя, как он просил. Чтобы не думать. Чтобы не чувствовать пустоту, зияющую в ее груди на месте той связи, что когда-то была таким живым, теплым, сияющим мостом между их душами.

С тех пор, как он исчез в Гробнице, связь оборвалась. Не ослабла, не затухла — порвалась. Остро, болезненно, окончательно. Осталась лишь тишина. Пустота.

И вот, закладывая очередной артефакт в фундамент новой башни, она вдруг замерла.

Показалось.

Она зажмурилась, сосредоточилась. Нет. Нет, не показалось.

В самой глубине ее души, в том самом месте, где так долго была лишь холодная пустота, дрогнула струна. Тонкая-тонкая, слабая, едва уловимая. Как паутинка, колеблемая ветром.

Сердце ее бешено заколотилось, дыхание перехватило. Она отшатнулась, прислонившись к холодному камню стены.

Она чувствовала. Оно было. Совсем слабое, с абсолютно неясным направлением, размытое, как сквозь толщу воды… но оно было. Связь с ним… Снова появилась.

«Он… вернулся?» — прошептало ее сердце, и в нем вспыхнула бешеная, ослепляющая надежда.

Но почти сразу же накатила волна горького реализма. Нет. Это слишком слабо, слишком призрачно. Это просто эхо. Отголосок старой боли. Самовнушение от усталости.

Мико с силой тряхнула головой, смахнув предательскую влагу с ресниц. Нет. Нельзя. Нельзя снова поддаваться. Нельзя позволять надежде разбить себе сердце в очередной раз.

Она глубоко вздохнула, выпрямила плечи и снова повернулась к кристаллу. Ее лицо стало спокойным и сосредоточенным, каменной маской поверх бури внутри.

«Просто работай, — приказала она себе. — Просто работай и не думай».

Но крошечная, дрожащая паутинка в глубине души продолжала вибрировать, и остановить её было уже невозможно.

Хельда сидела в своем кабинете, перебирая бесконечные письма. Её взгляд то и дело соскальзывал на камин, в котором её подруга сушила волосы, когда гостила тут много лет назад.

«Может снова туда, к Стене, отправиться?» — пронеслась мысль в голове Хельды.

Мастер Кёльн, которому она когда-то отдала артефакт со знаниями по рунам, работал из рук вон плохо… и ситуация не предвещала улучшения. Только в присутствии самой Хельды этот зазнайка хоть как-то начинал шевелиться, но стоило царице покинуть стройку, как он тут же расслаблялся, не желая лишний раз и пальцем пошевелить и требуя к себе почтения не меньшего, чем к главе Школы Феникса.

Сама же Мико работала буквально на износ и, хотя не обладала таким объемом знаний как у Кёльна, умудрялась делать артефакты раз в пять больше и на порядок качественнее. И это помимо прочих обязанностей главы школы.

Кроме того, Хельда не понаслышке знала, что Кёльна от работы отвлекают еще и постоянные попытки привлечь к себе внимание Мико. Безуспешно. Во всём, что не касалось работы, Мико его игнорировала. Как и остальных мужчин, за исключением разве что трёх — Лин Чжэна, Хаггарда и Чоулиня. Сколько раз она ему говорила и не пытаться лезть к ней — прихлопнет и не задумается, однако тот был слишком уверен в своей неповторимости.

М-да, Хельда иногда ошибалась в людях. Жаль, что сейчас не вернуть время вспять, и не забрать уникальный артефакт знаний, который тот впитал. Нет, Кёльн был верным и талантливым, но вот испытания славой не выдержал. И только сама Хельда пока может удерживать его в рамках субординации. Быть же постоянно на Стене ей не с руки. Почему?..

Да, множество проблем требовали её непосредственного присутствия в царстве Севера. Но проблемы — проблемами, они были и будут всегда, и дело определенно не в них. Сейчас, когда ее царство расцветало — знания из гробницы Безымянного дали невероятный толчок во всех областях — она могла бы уже немного выдохнуть и проводить больше времени с подругой. Однако…

Там, у Стены и на стройке новых школ-крепостей… ей там было… Неуютно. Подруга изменилась до неузнаваемости, а вокруг неё была такая аура власти и силы, что сама Хельда стала чувствовать себя на вторых ролях. А она это ощущение очень не любила.

И все началось в тот день, когда она рассказала Мико об исчезновении Керо.

В груди Хельды снова разбушевалась смесь гнева, досады, грусти и даже чего-то очень похожего на… вину. Вот куда он делся? Она помнила тот день, как сейчас — гробница заходила ходуном, что до безумия напугало всех. Но не её. Однако к тому моменту, когда Вестра довела царицу до зала сокровищ, гробница успокоилась. А внутри — никого, и только странные кристаллы разбросаны по всему полу. Хельда и её люди обследовали каждый угол гробницы, и обнаружили скрытую пустую нишу. Что он там мог найти? Куда делся? Эти, и многие другие вопросы так и оставались без ответа.

Ей хотелось думать, что он нашел что-то ценное, украл и убежал. Так было бы легче на него злиться и не испытывать ни благодарности, ни тяжести неотданного долга.

Она его знала не так хорошо, как ей хотелось бы, но она понимала — он бы не стал воровать и убегать. Скорее он каким-то образом опять всех спас — а люди вокруг даже не поняли как, и от чего. И, вероятно, умер. Пять лет о нем нет вестей…

Хотя, легенды о нем до сих пор живут в устах и сердцах людей…

В дверь постучались. Хельда вынырнула из своих мыслей и перестала смотреть на камин.

— Заходи, — негромко сказала Царица, узнавшая стук. Вестра всегда стучала именно так.

— Вы звали, госпожа? — склонила голову верная тень.

— С появлением этого твоего «гостя», ты совсем перестала заниматься делами. Дорогая, если ты хочешь отдохнуть, скажи прямо. Мне не хватает твоей цепкости и инициативности. Лучше совсем не работай, чем так.

— Простите, госпожа, — вновь склонила голову Вестра, — я и сама не ожидала, что так увлекусь. Можно мне неделю выходных, а потом я снова возьмусь за дела — как раньше…

— Хорошо. Отдохни. Через неделю мы отправимся к Стене, и в этот раз заглянем еще и в столицу.

— Спасибо, ваше Величество, — поблагодарила Вестра и замерла в ожидании. Хельда её еще не отпустила.

— Вестра… — чуть замявшись, Хельда покрутила ладонью, и указала на стул — я хочу с тобой поговорить не как царица и госпожа, а как подруга детства, по-простому. Ты уверена, что это твое увлечение — нормально?..

— Он мне всегда нравился, — улыбнулась Вестра и села на кресло, закинув ногу на ногу. Когда царица предлагала говорить «по-простому», нельзя было к ней обращаться даже на «вы».

— Сейчас, когда он лишился своего высокомерия, он так мил, ты не находишь?

— Ну… Не знаю… — задумалась Хельда. — Я приказала выжечь его культивации и заковать, как поступила бы с любым государственным преступником. Но ты превратила его в свою игрушку. И теперь проводишь все время с ним. Ты не хочешь его отпустить?

— Что ты, что ты… Нет, он так очарователен в своей беспомощности! Я иногда его специально злю и смотрю, как он дергается в своих цепях от бессильной ярости. А потом… он перестает злиться, и начинает смотреть заискивающе… Я иногда даже даю ему прогуляться. За хорошее поведение.

— Но ведь он тебя ненавидит!

— Сейчас — да, но кто знает, что будет потом? А я таю, когда вижу его аристократический профиль, слышу его голос. Мне нравится давать ему иногда лакомства, а еще задать ему какой-нибудь глупый вопрос и слушать, как он рассуждает… Да, он не особенно умён, но от любимой зверушки многое и не требуется…

— Да уж… — чуть поежилась Хельда. — Зверушка. Думается мне, не такого конца своего пути ожидал принц… Не такого….

— Зато он только мой!.. — с вызовом бросила Вестра.

Хельда только покачала головой. Пару месяцев назад, когда выменянному из-за рубежа преступнику, Айрону, был вынесен приговор, Вестра вмешалась, и попросила для него вместо смерти — лишение сил и темницу. Верная подруга так редко о чем-то просила, что Царица не смогла отказать. Но она никак не думала, что дальше все будет происходить именно так…

В уютном, крепком доме в центре столицы Лунного Света пахло свежеиспеченными булочками и молоком. Линфей, укачивая на руках младшую дочь, глянула в окно и, заметив знакомую фигуру, идущую от калитки, крикнула мужу:

— Чоулинь, смотри, кто к нам пожаловал! Встречай гостя!

Великан, возившийся на полу со старшим сыном, поднял голову. Отряхнувшись, он встал и открыл дверь — его и без того добродушное лицо расплылось в улыбке.

— Хаггард! Давно не заглядывал! Проходи, проходи! — Чоулинь расставил руки в стороны, намереваясь заграбастать бородача в объятия, но тот стал уклоняться.

— Аккуратнее, верзила! Подарок сломаешь! — в руках у Хаггарда действительно была изящная резная коробка.

Чоулинь решил ограничиться тем, что похлопал друга по спине, пропуская в дом.

— Привет, Хаггард! — улыбнулась Линфей.

— Я до сих пор удивляюсь каждый раз, когда вижу твою улыбку, — добродушно проворчал Хаггард, протягивая ей коробочку, однако, увидев, что у той заняты руки, повернулся к Чоулиню,– держите подарок. Безделушка для младшей. Сама двигается, если ци подлить. Пусть привыкает.

Чоулинь открыл коробку. Внутри лежала фигурка деревянного тигра, так искусно вырезанная, что казалось, вот-вот рыкнет.

— Спасибо, Хаггард, но это слишком щедро! Ты обещал больше не дарить ничего ценного! — чуть нахмурилась Линфей.

— Это ерунда, говорю же, красивая безделушка. Да и для кого же богатеть, как не для друзей?

— Когда ты подарил нам этот дом, он неделю пил и праздновал. — продолжала ворчать Линфей.

— Эй! Я праздновал рождение первенца! — возразил Чоулинь. — А то что на это самое рождение друг дом подарил — так просто совпало! И спасибо тебе, Хаггард! Надеюсь, Маюри успеет позабавиться с этой игрушкой… — последнюю часть здоровяк произнес с легкой опаской. И было понятно почему — взгляд старшего сына, мальчугана чуть старше двух лет, прикипел к игрушечному тигру. Он не решался подойти, спрятавшись за ногами матери, однако во все глаза разглядывал игрушку. Бородач, заметив взгляд, засмеялся и влил капельку Ци в тигра. Тот тихо заурчал и пошел вперед грациозной походкой.

— Наша жизнь, конечно, круто поменялась, со всеми этими технологиями из гробницы… — Чоулинь удивленно смотрел на игрушку. По лицу Хаггарда прошлась тень, но никто этого не заметил — игрушка привлекала все их внимание.

Вечер потянулся неспешно. Хаггард рассказывал байки, играл со старшим сыном друзей, хвалил яблочный пирог и другие угощения. Но Чоулинь, знавший его не первый год, видел — за напускной веселостью скрывалась тяжесть. Настоящий Хаггард был где-то далеко.

Когда дети уснули и Линфей, пожелав спокойной ночи, удалилась в спальню, в гостиной воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием поленьев в камине.

Чоулинь налил в две глиняные кружки крепкого алкоголя, того самого, «эликсира». Хаггард когда-то сам ему и подарил — целую бочку. На новость о беременности Линфей… И за эти три года бочка опустошилась не больше чем на треть. Не так уж и много он пьет, как говорит жена…

— Ну, как дела-то? Больше года, считай, не виделись. — спросил великан, протягивая кружку другу. — Все в совете у Трора заседаешь? Империю чайную растишь?

Хаггард взял кружку, задумчиво посмотрел на огонь.

— Да бросил я это. Почти всё. Трор за советом иногда приходит, да… Но он и сам справляется. Железный Регент, мать его. Порядок навел. Голода нет, дороги безопасны. Чайная плантация… цветет. Но это уже не моё. Нашел управляющего.

— А что твое-то? Лавка, как в старые добрые?

— Лавка, — кивнул Хаггард и сделал большой глоток. — Сижу там. Иногда. Продаю какую-нибудь ерунду юнцам, которые хотят почувствовать себя героями. Чаще — просто сижу. Иногда выпиваю.

Он замолчал. Чоулинь ждал.

— Первые два года… я ведь пахал как проклятый. Строил, покупал, продавал, вербовал, договаривался. Как и тогда, когда он в Озере три года проторчал. Но тогда хоть видно было — происходит что-то, скоро вернется, и оценит, чего я достиг. И вот спустя два года… А теперь… зачем все это? Он может и не вернется уже никогда. Может и вовсе сгинул… — Хаггард горько усмехнулся. — А если чудо будет, и вернется — ресурсы и так есть. Мир налаживается. А рвать жопу ради барыша — смысла нет. А без него… Без его безумных идей, без его «а давай попробуем вот так»… Скучно стало, Чоулинь. Или, скорее, тоскливо.

Он допил эликсир и посмотрел на великана. В его глазах стояла неприкрытая, тихая боль.

— А у тебя всё хорошо. Жена. Дети. Я помню эти чувства… — его голос дрогнул. — Я даже завидую тебе, старина. От всей души завидую.

Чоулинь молча положил свою лапищу на плечо друга. Ничего не сказав, он налил еще по кружке. Сидели так допоздна, в тишине, у огня, каждый со своими мыслями.

— Я… Должен… Вспомнить… — хрипло шептал я на каждом выдохе, монотонно переворачивая сено, — Я… Должен… Вспомнить…

Я чувствовал разгорающийся внутри груди огонек, когда нагружал своё тело работой. Мне казалось, что этот огонек твердит мне — вспоминай… вспоминай… И чем сильнее я нагружал тело, чем ярче он горел. Однако вспомнить я вообще ничего не мог — кроме последних двух недель. Как раз их я помнил хорошо…

Началось все с того, что я проснулся от вылитой на лицо воды. Я лежал на земле, а все тело нещадно болело.

— О, жив еще? — произнес женский голос без особой теплоты. — На, попей. Чудом выжил, болван. Сказали же — не лезь к ним.

— К кому? — я попытался задать вопрос, однако сквозь запекшиеся губы прорвался лишь невнятный хрип.

Кем бы ни была эта женщина, она явно не собиралась задерживаться рядом со мной — шаги удалились, а возле своей головы я наощупь обнаружил кувшин с водой. Присосавшись к нему, я разом ополовинил емкость, чувствуя удовольствие от чистой вкусной воды. Кое-как разодрав слипшиеся, по всей видимости от крови, веки, я попытался оглядеться. Бесполезно. Темно. И отвратительно пахнет.

Позже, когда вернулась эта же женщина с миской похлебки, а свет из дверного проема хоть немного осветил помещение, я понял, что нахожусь где-то… в хлеву?

Так начались мои дни. Меня звали… местные сначал звали меня «Эрик», но я не отзывался на это имя — слишком оно казалось чужим. Потом стали звать «Эй, ты» или «Чудак». Я был тем парнем, которого избили почти до смерти какие-то задиры из соседней деревни, из-за мешка зерна две недели назад. Дескать, в долг брал и не отдал. Все думали, что я умру. А я выжил. И стал «чудаком», потому что почти не разговаривал и все время бубнил себе под нос одно и то же, чего сам не понимал: «Я… Должен… Вспомнить…»

Я выполнял самую простую работу — ворошил сено, чтобы оно равномерно просыхало, таскал воду, и делал другие мелкие поручения — в обмен на какую-то еду и воду. Я этого не просил, но кормили меня часто — все-таки работал я усердно. Мозг был пуст, но руки сами знали, что делать. А еще… я начал меняться. Это мне говорил то один, то другой человек, замечая вскользь, думая, что я ни черта не понимаю. С каждым днем я становился чуть сильнее. Волосы, бывшие темно-русыми и редкими, светлели и густели. Спина распрямлялась, плечи становились шире. Я не понимал, что происходит. Но слушал и пытался вспомнить. А рядом с чудаками… люди часто становятся разговорчивее.

Люди вокруг говорили о своих делах. О том, что голод, слава небесам, кончился. Земли стали плодороднее. Хвалили нового Регента, Трора, который за три года навел порядок. Ругающих его тоже хватало — за суровость, за высокие налоги, но даже недовольные признавали: теперь есть что есть, и по дорогам можно ходить, не боясь бандитов.

Говорили и о другом — о стройке новой, второй школы-крепости за Стеной. Говорили с гордостью, с надеждой — мол, подрастет младший, обязательно в школу учиться отправлю! Человеком большим станет!

Мой мозг фиксировал эти разговоры, однако не вовлекался в них, будучи сосредоточенным на одной главной задаче.

— Я… Должен… Вспомнить… — продолжал я шептать, неся два ведра в коромысле от колодца до того дома, в сарае которого ночевал чаще всего. — Я… Должен… Вспомнить…

Мне навстречу двигалось трое здоровых деревенских парней.

— О, смотрите, как он окреп! — один из них толкнул меня в плечо. Ведра на коромысле качнулись, плеснув ледяной водой на мои босые ноги. — Уже и ведра носит бодро! Долг пора отдавать!

Я остановился, глядя на них пустым взглядом. Их лица мне были совершенно не знакомы. Хотя меня они определенно знали.

— Мешок зерна, чудак! — другой тыкнул меня пальцем в грудь. — Или мы тебя опять отделаем. И бить будем регулярно, пока долг не отдашь. Или вовсе жалобу за воровство подадим — так тебя работать на каменоломни отправят. Так что отдавай два мешка и живи спокойно!

— Я… должен… вспомнить… — пробормотал я себе под нос, чувствуя, как огонек в груди вспыхивает еще ярче, чем при нагрузке на тело.

— Что? Опять свое заладил? — первый парень грубо вырвал у меня коромысло. Вода из ведер хлынула на землю. — Слушай сюда, болван…

Его рука потянулась, чтобы схватить меня за воротник. В груди стало совсем тепло, и, кажется, что-то во мне щелкнуло.

Мое тело среагировало само. Я не думал. Я просто отшатнулся — не быстро, но плавно, так, что его пальцы схватили пустоту. Второй парень, видя это, с рыком бросился на меня, сжимая кулаки.

И снова мое тело двинулось без моего ведома. Я сделал полшага навстречу, левая рука поднялась и легким, едва заметным движением отвела его замахивающуюся руку в сторону, нарушив равновесие. Правая ладонь сама раскрылась и с резким, коротким толчком уперлась ему в солнечное сплетение.

Это был просто толчок ладонью. Не особо сильный, но резкий. Парень с выпученными глазами и беззвучным стоном сложился пополам и рухнул на землю, задыхаясь.

Третий замер в ошеломлении. Первый, что вырвал коромысло, опешил лишь на секунду, потом его лицо перекосила злоба.

— Ах ты ж… Убью!

Он сбросил ведра и замахнулся коромыслом по широкой дуге — чтобы зацепить. Я чуть отшатнулся назад, пропуская перед носом палку, и сразу вперед, вбивая кулак в подставленный бок. Парень рухнул, как скошенный. Огонь в груди разгорелся как кузнечный горн. Нагрузка в поле и рядом не стояла. Вот… Вот оно…

— Я… должен… вспомнить… — на этот раз мой шёпот прозвучал громче и увереннее.

Третий парень, видя мой взгляд, отступил на шаг, потом еще на один. Плюнул, растряс своих товарищей, которые все еще не могли отдышаться, и они поспешно ретировались, бросая на меня испуганные взгляды.

Я стоял у дороги, глядя на свои руки. Они слегка дрожали, словно тело удивлялось своим движениям и перенапряглось. Но это не важно. Надо зажечь огонь в груди еще ярче. Я точно вспомню.

Спустя пару часов оказалось, что история про мешок зерна еще не закончилась. Я стоял, опершись на коромысло, и наблюдал, как ко мне приближается группа во главе с тем самым парнем. Его надменная ухмылка говорила сама за себя — привел начальство. Двое других, тех, что я уложил, шли сзади, стараясь не смотреть мне в глаза.

— Вот он, господин проверяющий! — палец парня был направлен прямо на меня. — Вор и буян! Долг не отдает, еще и людей калечит! По закону Регента таких — на рудники, для исправления трудом!

Человек, которого он назвал проверяющим, смотрел на меня холодным, оценивающим взглядом. Он был одет в практичную, добротную одежду, без излишеств. За его спиной трое стражников в кожаных доспехах с рунами спокойно положили руки на эфесы мечей. Их глаза ничего не выражали — они видели здесь не человека, а проблему, которую нужно решить.

Огонек в моей груди вспыхнул тревожным, предупреждающим жаром. Эти двое… они были опаснее всей деревенской швали вместе взятой. Мои ноги сами собой приняли чуть более устойчивое положение, спина выпрямилась. Я не помнил, почему, но знал — движения этих стражников будут быстрыми и точными. И что-то в них было… Ци?..

— Мешок зерна, говоришь? — проверяющий скрестил руки на груди, его голос был ровным, без эмоций.

— Да-да, господин! Еще прошлой осенью брал! А теперь еще и нас избил! — закивал тот парень.

Проверяющий медленно перевел взгляд на него.

— И на что он, по-твоему, брал этот мешок зерна?

Парень на мгновение опешил, но быстро нашелся:

— А я почем знаю? Может, пропить хотел! Сказал — отдам вдвойне! Я дурак, поверил!

В это время из ближайших домов начали выходить другие жители. Привлеченные шумом, они собрались неподалеку, перешептываясь.

Проверяющий обратился ко мне:

— Брал ты зерно у него, парень?

— Я должен вспомнить…

— Чудак он! Как Дюк его избил, так память потерял и твердит что вспомнить должен! — вмешалась та женщина, что когда-то вылила на меня воду.

— Вот как… — На лице проверяющего появился едва заметный оскал, — А до того, как его избили, зерно он брал? Может он поле свое имеет здесь?

— Беженец он! Откуда-то с восточных земель! Молчаливым всегда был, но трудолюбивым… ни угла, ни скарба нажить не успел, как память потерял, от рук этого ирода! Поди пойми теперь откуда он! — ответила женщина.

Поддержал ее и старик, у которого я чаще всего работал:

— Так и есть, господин проверяющий. Этот чудак ни у кого ничего не брал. Работает молча, честно. А эти трое — известные забияки. Уже не первый раз пытаются его поддеть, да видно, в этот раз сами напоролись!

Лицо парня по имени Дюк побелело. Он начал что-то яростно отрицать, но голоса других односельчан, один за другим, поддерживали старика и женщину. Картина прояснялась быстро и безжалостно.

Проверяющий выслушал все, его лицо оставалось каменным. Наконец, он махнул рукой, и стражники схватили Дюка и его приятелей за плечи.

— Клевета и вымогательство, — холодно констатировал проверяющий. — По указу Регента — год на рудниках. Всем троим. Впредь думайте, кого обвинять.

Нытье и мольбы троицы, уводимой стражниками, быстро затихли вдали. Проверяющий снова повернулся ко мне. Его взгляд был полон уже не подозрения, а живого интереса.

— У тебя здесь нет ни дома, ни угла. Этот Дюк говорит, ты один их троих избил. Троих здоровых деревенских лбов. Мне в дружине всегда люди нужны… Что думаешь? — спросил он.

— Я должен вспомнить!

— Вспомнить, говоришь? — он на секунду задумался, а затем полез в поясную сумку и достал оттуда маленький деревянный футляр. Внутри лежала какая-то небольшая штука округло-вытянутой формы тускло-серого цвета. — Знаешь, что это такое?

Я молчал, с интересом разглядывая незнакомую вещицу, которая, однако, вызывала какие-то смутные ассоциации.

— Это пилюля пробуждения зерна. Помогает доставать внутренние резервы, о которых ты и понятия не имеешь. И с твоей памятью может помочь. Выстоишь против моего бойца — она твоя. Согласен?

Затем, видимо решив, что мое молчание это знак согласия — кивнул последнему из своих стражников, оставшемуся рядом. — Луан, проверь его. Только максимально аккуратно, если он так и не покажет признаков разума, не бей.

Стражник по имени Луан с нескрываемым любопытством смерил меня взглядом, снял плащ и меч. Он был на голову выше меня и шире в плечах. Он вышел на свободное место у дороги и сделал несколько разминочных движений, от которых его мышцы заиграли под кожей.

— Давай, деревенский, покажи, что ты умеешь, — бросил он мне вызов.

Я не хотел драться, но… огонь в груди подталкивал меня, требуя действия. Мои ноги сами вынесли меня вперед. Я снова не думал. Я просто встал в стойку. Какую — не знаю. Но она ощущалась верной.

Луан атаковал первым — быстрый, легкий удар в корпус, чтобы проверить реакцию. Мое тело отреагировало само. Я не уклонялся. Я сделал короткий шаг навстречу, подбивая предплечьем его руку, уводя мимо. Затем обхватил её и обозначил удар правой ладонью в локоть. Все движение заняло долю секунды. Оно было экономным, точным и эффективным.

Луан ахнул от удивления и отскочил, потирая локоть. Его взгляд из любопытного стал настороженным. Он наносил мне несерьезный удар, чтобы проверить. А я не сломал ему руку — хотя мог, и он это понял.

— Так не дерутся в деревнях, дружище, — произнес он. — Это школа. Или… что-то похуже.

Он снова пошел в атаку, теперь уже серьезно. Серия ударов, низкий подсекающий выпад, попытка захвата. Я парировал, уворачивался, двигался. Мое тело генерировало движения, не опираясь на разум. Оно считывало замыслы противника по едва заметному напряжению мышц, по взгляду. Я не наносил ударов сам, только защищался. Но моя защита не давала ему ни малейшего шанса.

В конце концов, Луан отступил, тяжело дыша. На его лбу выступил пот.

— Я не могу его достать, господин, — честно признался он проверяющему. — Он… он меня как будто насквозь видит. И стиль… я такого не видел. Это не Громовой Топор, не Белый Тигр… что-то другое.

Проверяющий подошел ко мне вплотную. Он внимательно вглядывался в мое лицо, будто пытаясь найти что-то знакомое.

— Кто ты? — спросил он прямо. — Откуда эти приемы?

— Я… — мой голос прозвучал хрипло. — Я должен вспомнить.

Он покачал головой. Потом потер переносицу, размышляя.

— Похоже, правда, не помнишь… Ладно. — Он протянул мне футляр с пилюлей. — Держи. Заслужил. В былые времена за нее и убить могли. Сейчас, благодаря открытиям последних лет, и огромным плантациям Школы Феникса, они стали куда дешевле.

Я взял пилюлю. Она была холодной и на первый взгляд казалась абсолютно невзрачной, однако где-то в ее глубине ощущались импульсные толчки неуловимо знакомой энергии.

Я не отрываясь смотрел на пилюлю. Огонек в груди пылал в такт ее мерцанию.

— Ты явно не простой селянин, — продолжал проверяющий. — Сильный и способный. Таким, как ты, всегда есть место в дружине Регента. Работа найдется — демоньи выводки по окраинам еще попадаются, бывает, бандитов надо гонять. Плата хорошая, еда, кров, ресурсы для роста. Думай.

Он развернулся и, кивнув своему стражнику, направился прочь. Луан на ходу надел плащ, бросил мне на прощание.

— Послушай его, парень. Сколько тебе лет? Двадцать пять? В таком возрасте поздновато начинать культивацию, но годам к сорока до третьей стадии дойдешь. С твоими данными на поле пропадать — грех.

Я продолжал пристально разглядывать свой неожиданный выигрыш. Последние зеваки, поняв, что представление закончилось и больше ничего интересного не предвидится, неохотно разбрелись по своим делам. «Я… должен вспомнить…» — снова прошептали мои губы. И, не думая больше ни секунды, я закинул пилюлю в рот.

Холодок, поначалу несильный и даже приятный, как от мятного леденца, прокатился по пищеводу, постепенно разрастаясь, усиливаясь и стремительно заполоняя собой все пространство моего тела и разума, соединяясь, но не смешиваясь, с огоньком в груди и зарождая огненно-ледяную бурю. Да, именно так, и теперь я начал это понимать — огненная ци, ледяная ци — мои родные стихии, проснувшись, бушевали во мне, прочищая мозги и сжигая пелену забвения.

Я вернулся.

Хрен его знает, что именно меня спасло, то ли несокрушимая Воля к жизни, то ли «неубиваемость» Феникса, но думаю, что, скорее всего, их уникальный сплав, который во время взрыва Сердца Чертогов запечатал мое «я» в бесконечно малую величину искорки. И, похоже, они же на па́ру отволокли меня домой, сунули в первое попавшееся подходящее тело, ну и уже начали это тело менять, подстраивая его под мою сущность.

Так что, я в очередной раз оказался в самом начале пути. Ну что же, не привыкать. К тому же, в этот раз со мной был мой опыт и моя Воля. Судя по всему, сейчас я был в начале стадии зерна. Можно сказать, дракон с рождения… И если при каждом прорыве культивации Воля будет укрепляться и увеличиваться, как и прежде, то какого уровня я достигну, когда стану четвертой стадии, или пятой… А я стану.

Стоп, о чем я вообще думаю⁈ Безымянный говорил, что выжившие адепты шестой стадии начнут проникать в обычные миры. Пока я тут прохлаждаюсь, возможно, где-то уже зреют проблемы. Надо предупредить… Мико… Я чувствовал связь. Ту связь, что привела меня в один из многих тысяч миров. И прямо сейчас я почувствовал направление. Туда и побежал… Нельзя больше терять время.

По пути мне встретилось небольшое озерцо. Вымывшись, я посмотрел в отражение — это определенно был я… Глаза после пробуждения зерна стали вертикальными и с золотым блеском в глубине. Волосы были короткими, но белыми и густыми, как когда-то до Озера, где сущность клыка слилась со мной. Грудь стала абсолютно чистой, без тату. Клык… Сдох. Ну и хрен с ним.

Столица Лунного Света оказалась прямо по пути. Точнее, то тончайшее, едва уловимое чувство, что тянуло меня вперед, как ниточка, вело прямиком через нее.

Город… изменился. Тот упадок и разруха, что я помнил, исчезли. Улицы были полны людей, но не оборванных и голодных, а деловитых. Отстроенные дома, новые вывески, запахи еды из харчевен — всё почти так же, как было здесь в мой самый первый приезд. Почти, но чувствовалась и смена власти — город был неуловимо… Чище?

Проходя по главной улице, я уловил обрывок разговора двух купчих, обсуждавших цены на чай.

«…а у Хаггарда, слышала, новые партии из плантаций школ прибыли. Говорят, сам Регент у него закупает!»

Имя ударило по сознанию, как молот. Хаггард. Теплое, важное, выжженное в самой глубине того, что я теперь снова осознавал как «я». Друг. Совсем рядом. Неужели он здесь?..

— А как найти лавку этого Хаггарда? — нетерпеливо перебил я купчиху, — подскажите, пожалуйста.

— А не пошел бы ты н… — явно хотела выразить свое недовольство женщина, но потом увидела что-то в моих глазах и осеклась. — … до конца улицы и налево, там сразу и найдешь его лавку…

Я поблагодарил и почти побежал, следуя по указанному маршруту. И вот она — лавка. Копия той, что сгорела в городе Пламенной Птицы. Небольшая, неприметная, без вывески. Даже внутри было чем-то похоже, разве что чуть почище, и гораздо меньше оружия. И больше всяких безделушек, чая, и даже, вроде как, игрушки были…

Войдя, я увидел его. Он сидел за прилавком, подперев голову рукой, и смотрел в одну точку на стене. Похудел, осунулся. В его густой бороде пробивалась седина, которой раньше не было. Он присутствовал здесь физически, но его сознание, казалось, витало где-то далеко.

Я подошел к прилавку. Он даже глаз не поднял.

— Что надо? Бери, что понравится, цена написана, — пробурчал он глухим, безучастным голосом.

Я посмотрел на него, чувствуя, как что-то щемит в груди, и не смог сдержать улыбки. Широкой, наглой улыбки, той самой, которой я всегда дразнил его.

— Эй, бородач, — сказал я, и мой голос прозвучал немного хрипло от волнения. — У тебя случайно нет пары-тройки мощных пилюль для быстрой культивации? Мне бы силы вернуть… Да и пару заготовок под артефакты бы…

Он замер. Сначала его плечи напряглись, потом медленно, очень медленно, он поднял голову. Его глаза, тусклые и уставшие, уставились на меня. В них не было ни узнавания, ни удивления. Разве что легкая тень раздражения — как смеет кто-то глупости непонятные городить?

— Что? — только и выдохнул он.

— Говорю, подкинь немного силы. А то неудобно получается — вернулся, а встречать меня некому. Хрен его знает, сколько лет прошло, но все, кажется, своими делами заняты.

Он вглядывался в мое лицо, в мои глаза с вертикальными зрачками, в которые теперь вернулся золотой огонь. Его собственные глаза начали медленно, невероятно медленно округляться. Дрогнули губы. Он отшатнулся так, будто прилавок ударил его током. Стул с грохотом опрокинулся.

— Не… может… быть… — то был уже не голос, а надсадный хрип. — Это… ты?

— А кто же еще? — я рассмеялся, и это был смех облегчения, смех возвращения домой. — Принимаешь старых друзей? Или все лучшее уже Трору отдал?

Он не ответил. Он издал какой-то нечленораздельный, хриплый звук, не то рык, не то стон, перепрыгнул через прилавок с неожиданной для его тучности ловкостью и сбил меня с ног в объятиях. Мы грохнулись на пол меж стеллажей с безделушками, и он, не отпуская, колотил меня по спине, рыдая и смеясь одновременно.

Минут через пять я попытался встать, когда Хаггард, все еще всхлипывая и не отпуская меня из своих медвежьих объятий, вдруг замер. Его взгляд устремился куда-то за мою спину, к дверям лавки. По его лицу пробежала смесь изумления и надежды.

— Ты… ты почувствовала? — выдохнул он, обращаясь к вошедшей. — Я же говорил! Говорил, что не мог он!…

Я медленно, очень медленно повернул голову.

В дверном проеме, залитая светом уличного дня, стояла она. Застывшая, как изваяние. Одна рука все еще была протянута к дверной ручке, словно она замерла на полпути, войдя сюда. Ее глаза, широко распахнутые, были полны такого смятения, такой надежды и такого страха, что мое собственное сердце совершенно забыло, как биться.

Она изменилась. Повзрослела. В ее осанке, в ее взгляде читалась власть, ответственность и та сила, что когда-то бушевала в ней неуправляемым штормом, а теперь была укрощена и обращена в русло созидания. Но в этот миг вся эта мощь, вся эта уверенность испарилась, оставив лишь хрупкую, испуганную девушку, боящуюся поверить в чудо.

— Мико… — ее имя сорвалось с моих губ шепотом, хриплым от переполнявших меня чувств.

Этот тихий звук, казалось, разбил оковы парализующего шока. Она сделала шаг вперед. Потом еще один. Ее взгляд не отрывался от моего лица, скользя по чертам, которые она, должно быть, боялась забыть, по белым волосам, по глазам с вертикальными зрачками, в которых снова горел знакомый золотой огонь.

— Это… ты? — ее голос дрогнул, был тише шелеста листвы. — Правда… ты?

Она была уже в двух шагах от меня. Я видел, как дрожат ее руки, как на глазах выступают предательские слезы, которые она отчаянно пыталась сдержать.

Я осторожно высвободился из объятий Хаггарда, который, всхлипнув, отпустил меня и отошел в сторону, давая нам пространство. Я поднялся с пола, не сводя с нее глаз.

— Да, — сказал я уже громче, и моя рука сама потянулась к ней. — Это я. Вернулся.

Ее пальцы дрогнули и встретились с моими. Сначала это было просто прикосновение, легкое, почти невесомое, будто она боялась, что я рассыплюсь в прах от одного неверного движения. Потом ее хватка внезапно усилилась, сжала мою руку с такой силой, что кости затрещали. Но я и не думал ее останавливать.

— Пять лет… — прошептала она, и голос ее сорвался. — Пять лет я… я чувствовала только пустоту. А сегодня… сегодня…

Она не договорила. Рыдание, сдержанное и горькое, вырвалось наружу. Она рухнула вперед, прижалась лбом к моей груди, и ее плечи затряслись от беззвучных, сокрушительных слез. Я обнял ее, чувствуя, как знакомое, забытое тепло ее ауры смешивается с моим, как тончайшая паутинка нашей связи, едва теплящаяся все эти годы, вдруг вспыхнула с новой, ослепительной силой. Это было не эхо. Это было настоящее. Живое. Наше.

Я прижал ее крепче, позволив ей выплакать все годы отчаяния, все ночи надежды, сменявшиеся утрами разочарования. Я просто стоял и держал ее, чувствуя, как что-то щемящее и правильное встает на свои места внутри моей собственной души.

Хаггард тихо шмыгнул носом где-то у прилавка.

— Ну вот… — пробормотал он сипло. — Теперь можно и напиться. По-нормальному.

Мико наконец подняла голову. Ее глаза были красными от слез, но в них уже горел знакомый огонь — яростный, преданный, бесконечно любящий.

— Где ты был? — спросила она, и в ее голосе слышались и упрек, и облегчение, и бесконечная нежность. — Что случилось? Я чувствовала… чувствовала, как все оборвалось. Думала… думала, ты…

— Это долгая история, — я мягко провел рукой по ее щеке, смахивая слезу. — Очень долгая. И очень странная. Но я справился.

Она смотрела на меня, впитывая каждое слово, и постепенно ее лицо озаряла все та же знакомая, озорная улыбка, которую я помнил с самого детства.

— Значит, «капец» миру все-таки не пришел? — прошептала она. — А то Хаггард все пугал.

— Пришел, — хрипло рассмеялся я. — Но я его, как всегда, обставил. Теперь, думаю, мир ждут очень интересные времена.

Я посмотрел на нее, на Хаггарда, на лавку, пахнущую деревом, чаем и домом. Ощутил твердую почву под ногами и тепло её руки в своей.

— Со всем справимся, — сказал я, и на этот раз это звучало не как надежда, а как констатация факта. — Теперь уже точно со всем справимся. Вместе.