Перекресток воронов

Глава седьмая

Ежемесячное собрание Благородного Братства Гурманов было созвано – как обычно – на первую среду месяца, в июле приходящуюся на третье число. Местом собрания, как обычно, был рыцарский зал королевского дворца в Ард Каррайге. За составленными подковой столами уселись члены Братства, в полном составе, числом в двадцать три персоны. Застольные разговоры и сплетни под вино из Туссента и соленый миндаль прервались при появлении в зале двадцать четвертого члена Братства, короля Каэдвена, Его Величества Миодрага Первого.

Король вступил в зал один, без пышности и фанфар, и встречен был также без пафоса, без аплодисментов и вставания с мест.

– Приветствую, уважаемые Собратья, – начал король, едва усевшись на почетном месте в середине стола.

На время собраний Братства его члены, вне зависимости от своих титулов и рангов, назывались просто Собратьями. Сам же король на это время переставал быть королем и становился Председателем.

– Блюдо, которым мы сегодня порадуем наши органы вкуса, есть настоящий раритет, – деловито продолжал Председатель, – и таковым мы обязаны, как и многим предшествующим, уважаемому Собрату Метцгеркопу, владельцу многих известных нам ресторанов. А вот и само блюдо! Добро пожаловать!

Речь была одобрена поднятыми бокалами; вино из Туссента быстро исчезало из графинов, слуги только успевали подносить следующие.

В зал вошел, гордо вытянувшись по струнке, главный королевский кухмейстер, praefectus culinae. За ним, словно солдаты на параде, вышагивали четыре пузатых помощника в снежно-белых фартуках и шапочках, вооруженные длинными ножами и тесаками размером с алебарду. Вслед за помощниками появились четыре поваренка, сгибающихся под тяжестью огромных деревянных носилок. На носилках же, в венце печеных яблок, покоился…

Собратья охнули единым голосом.

– О боги! – вскричал первосвященник Иммергут. Он часто клялся богами и взывал к их заступничеству. Насчет же того, верил ли он в них, существовали обоснованные сомнения. – О боги! Почтенный Председатель! Что это такое?

– Птица, – ответил, глотнув из кубка, Абеляр Левесли, главный королевский инстигатор. – Это, очевидно, птица. То есть – дичь.

Трудно было не согласиться с прокурором. В определенной степени. Покоящееся на носилках нечто имело румяную от запекания кожу, всю в дырочках от ощипанного оперения, а также крылышки, ножки, шею и гузку, которую повара декорировали, воткнув в нее десятка полтора зеленых, блестящих, словно павлиньи, перьев. Однако что касается шеи, то она, торчащая вверх будто мачта корабля, длиной была не меньше сажени, а заканчивалась головой – черепом – размером что арбуз, вооруженной массивным и длинным, с локоть, клювом.

Полностью же дичь, издающая чудесный запах печеного мяса и майорана, весила на глаз добрых триста фунтов.

– Тут добрых триста фунтов, – оценил Руперт Мансфельд, маркграф Нижней Мархии. – На глаз.

– Это Птица Рух, – заявил Актеон де Ла Миллерэ, королевский герольдмейстер и секретарь Братства. – Без сомнения, это легендарная Птица Рух.

– Вот именно что легендарная, – глубоким басом отозвался Сириус Вайкинен, маркграф Озерной Мархии. – Птица Рух есть птица мифическая. Не бывает таких птиц!

– Но ведь есть они, есть, – возразил Властибор из Поляны, посол королевства Редании. – На островах Скеллиге их видят, и впрямь редко, но видят. Но рухи выглядят иначе. Этот же здесь словно страус… Гигантский страус?

– Это не страус, – возразил Мансфельд. – Гляньте только на этот клюв. Это, курва, диковина какая-то.

– Именно что диковина, – недобро усмехнулся Ян Айхенгольц, главный королевский ловчий. – Эй же! Почтенный Президент и ты, Собрат Метцгеркоп! Уж не мистификация ли это какая? Тщательно сложенная подделка из разных частей разных животных?

– Возражаю, – возразил король, прежде чем возмущенный Эзра Метцгеркоп успел сорваться со стула. – Возражаю против предположения, что это мистификация или подделка. А впрочем, пусть выскажется наука. Собрат Крофт!

– Предполагаю, – предположил убеленный сединами Эвклидес Крофт, ректор Академии Магии в Бан Арде, – что это одна из так называемых птиц ужаса. Вероятнее всего, птица-мамонт, Aepyornis maximus. Но эти птицы вымерли…

– Да и пусть себе вымерли, холера с ними, – воскликнул Мансфельд. – Главное, что один остался, и дал себя запечь. Выглядит вкусно! И пахнет чудно! Ну же, господа повара, вперед, нарезать пёрдниса!

– Пока птицу нарезают, – постановил король Миодраг, – почтенный Собрат Метцгеркоп угостит нас рассказом. Узнаем от него, каким образом сей эпиорнис попал на наш стол. Собрат Метцгеркоп, просим!

Эзра Метцгеркоп глотнул из бокала, откашлялся.

– Вы наверняка знаете, почтенные Собратья, – начал он, – кто такие ведьмаки. Так вот где-то за неделю до солнцестояния один ведьмак объявился в Западной Мархии, в городе Берентроде. И случилось там вот что…

Illustrissimus[20]

Эстеван Трилло да Кунья

Praefectus vigilum

Ард Каррайг

Ex urbe Berentrode, die 23 mens. Junii

anno 1229 p. R.

Illustrissime Господин Префект,

немедля же по получению уведомления относительно подозреваемого ведьмака, как и требовала того важность дела, так я им statim и занялся. Как можно быстрей выслать моих соглядатаев non neglexi[21], дабы за каждым шагом оного следили. Ибо разве мог бы недостаточно заботиться о законе и порядке я, на чьих плечах лежит эта ответственность? Я semper в распоряжении Вашего Превосходительства Господина Префекта, и каждый приказ statim исполнить готов.

Что же доложили соглядатаи, то выходит так, что либо ведьмак тот хитрец и словно vulpes следы деяний своих хвостом заметать умеет, либо и впрямь простачок он безо всякой вины, во что поверить трудно. Осмелюсь тем не менее заметить, что ведьмак сей, nota bene Геральтом именуемый, благу округи храбро послужил, монстра-людоеда на торфяниках наших убивши. Ни на кого чар не наводил, не крал и не мухлевал, девок не баламутил. В корчмах не напивался и не бил никого, хоть его, насколько я знаю, негодяи местные цеплять пытались.

Один мой специальный соглядатай настолько же перестарался, что по ночам в конюшнях investigavit чтобы Геральта того in flagranti поймать. Не поймал однако. Следовательно, стоит принять, что есть pro-babiliter[22] фальшь и поклеп, будто бы ведьмаки с кобылами, козами и иными животными копулировать обычай имеют.,

Тем не менее в стараниях не устану и продолжу того ведьмака Геральта invigilare пока он в Берентроде пребывает. Говорят же, что он в сторону Верхней Мархии двинуться собирается, туда, где Великую Дорогу кладут. О чем Ваше Превосходительство Господина Префекта уведомлю не мешкая.,

Iterum[23] Ваше Превосходительство Господина Префекта в постоянной моей готовности служить заверяю и благополучия желаю, и пр. и пр., слуга покорный,

Дидье Хан,

magister civium

Со стороны быстрой, плещущей на булыжниках речки доносились бабий гомон и стук вальков. На берегу работало десятка два прачек. Одни яростно молотили вальками расстеленные на мокрых камнях предметы одежды. Другие развешивали выстиранное белье на кустах. Третьи, попарно, снимали высохшее и укладывали в корзины.

Все до единой орали во весь голос, перекрикивая друг друга. Вдобавок в прибрежных зарослях паслись дети, наверняка потомство прачек. Дети тоже орали. Беспрерывно.

Геральт толкнул лошадь пяткой, двинулся шагом в сторону мельницы, здания, полускрытого в густой и уже приятно зеленеющей вербе. Миновал группу юношей, сидящих на высоком берегу и ожидающих, когда кто-то из сильно закатавших юбки прачек наклонится над стиркой и предоставит приятную для глаза картину.

Геральту было стыдно перед самим собой, но и он на несколько минут увлекся наблюдениями.

Мельничное колесо вращалось, постукивая, вода пенилась, падая с лопастей, с шумом переливалась через затвор и уходила в сток. На запруде стояли несколько возов, скорей всего привезших зерно или забирающих помол.

Два воза, запряженные першеронами, стояли отдельно, вблизи мельничного ручья и пруда, широко разлившегося среди верб и осин. На пруду тоже что-то происходило. Геральт подъехал ближе.

Четверо селян в соломенных шляпах, зайдя в воду по пояс, тыкали в дно пруда жердями. Жерди эти затем поднимали; ведьмак заметил, что к каждой их паре был прикреплен плетеный из лозы вентерь, или сак. Добычу поселяне выбирали из вентерей и складывали в висящие на шеях мешки, а затем продолжали прочесывание дна.

– Раками занимаемся, – объяснил полный и довольно богато одетый господин в лисьей шапке, заметив, что Геральт заинтересовался. – Раков ловим, которых тут прорва, а крупных особенно. О, пожалуйста, дорогой мой, извольте сами глянуть. Пожалуйте, пожалуйте поближе.

Геральт подъехал к указанному возу. Действительно, там уже стояло больше десятка плетеных корзин, в которых, хрустя листьями крапивы, лениво двигались многочисленные раки.

– Это в мою таверну, – объяснил господин в лисьей шапке. – Я, видите ли, ресторатор, а мое заведение раками славится – ну, понятно, в сезон. Такого супа из раков, как у меня, дорогой мой, нигде на свете не испробуешь. Не верите?

– Отчего же, верю на слово.

– Посетите мое заведение, докажу, что не пустословлю! Таверна «Под Раком и Улиткой» в Бан Феарге, часть сети знаменитых ресторанов господина Метцгеркопа из Ард Каррайга. Отсюда, из Берентроде, до меня миль тридцать. Далеко, но ближе столько раков не наловишь. Приглашаю… Постойте! Уж не вы ли, случайно, дорогой мой, тот самый ведьмак, о котором столько в городке говорят?

– Он самый, – подтвердил ведьмак. – И, факт, в целом случайно.

– Хо-хо! – взялся за бока ресторатор. – Такой молодой, а уже такая слава! Все только и говорят, что о том чудовище, убитом на пригородных болотах. Наконец там стало безопасно, а то ведь даже торф копать перестали со страху, то и дело кого-то монстр убивал. Боялись его как огня, и не диво, ибо страшен будто бы был, истинный ужас. А вы его, дорогой мой, смело, говорят, убили! Хо-хо, и такой молодой!

Геральт не сдержал улыбки. С кикиморой на торфяниках у него вышло намного лучше, чем с зоррилом. Лучше. И чище. Может, все еще без грации и тонкости, но точно чище.

– А теперь вы, дорогой мой, – призадумался ресторатор, – здесь, у мельницы. Что ж выходит, тут тоже опасно?

– Кто-то будто бы видел здесь некое чудище, – признался Геральт. – Будто бы, повторюсь. Но дело было ночью. Вроде бы. Днем, в этом гомоне и толпе, ничего тут не появится. Я лишь местность изучаю, чтобы…

Он не успел договорить. Со стороны реки и прачек донеслись режущие уши вопли. Крики боли и ужаса.

Геральт, не задумываясь, развернулся и рванул лошадь в галоп.

Первым, что заметил он еще издалека, были яркие брызги крови на сохнущем полотне. И несколько тел.

Вопли донеслись с дамбы. И тогда он увидел.

Птица напоминала страуса, однако отличалась крупной головой и огромным клювом. И высотой – верных футов пятнадцать. Ни один страус не достигал таких размеров. На голове у птицы торчал гребень, зоб был голубым, а копчик венчал пучок зеленых перьев.

Птица гигантскими прыжками выскочила на дамбу, догнала бегущих людей. Одного свалила ударом клюва в голову, другого пнула, вспоров когтем трехпалой ноги. Увидела Геральта, широко разинула клюв – так, что видна стала глотка. И заорала. Как павлин – только в десять раз громче.

Лошадь ведьмака испугалась крика, забилась, встала свечой. Ведьмак упал, удар спиной о камень вышиб из него дыхание. Лошадь взбрыкнула и умчалась куда-то вдаль.

Невообразимой длины прыжками птица подскочила к лежащему Геральту. Геральт лежал на спине и не мог достать меча, однако вытянул руку и угостил птицу Знаком. Полетели перья. Осознав, что ведьмак ей, так сказать, не по зубам, птица подскочила вверх, снова разразилась криком и диковинными прыжками помчалась вслед за убегающими людьми, к возам с раками. Першероны первого воза задергались в упряжке, чуть не перевернув экипаж. Птица долбанула левого пристяжного в голову; высоко ударила кровь. Возница спрыгнул с козел и попытался бежать, птица догнала его, клюнула и пнула ногой. Увидела ресторатора и заорала. Ресторатор заорал тоже. Пожалуй что даже не менее громко. Укрылся за повозкой, а затем со всех ног бросился в сторону мельницы. И Геральта. Птица расправила гребень, крикнула и погналась за ним.

Геральт уже бежал навстречу, с мечом в руке.

– На землю! – крикнул он ресторатору. – На карачки!

Ресторатор, о чудо, немедленно послушался. Упал на четвереньки. Геральт с разбега вскочил ему на спину, высоко оттолкнулся и рубанул с размаху. Прямо в голубой зоб.

Голова птицы полетела в сторону пруда. Сама птица, истекая кровью из шеи, побежала вдоль берега мельничного ручья. И пробежала с полсотни шагов, прежде чем упасть в камыши. И еще верных несколько минут дергала когтистыми ногами.

– А вы говорили… – просипел ресторатор, когда Геральт помогал ему встать. – Обещали, что ничто тут не появится… А тут вот те раз… Еле ж я живым ушел, правда благодаря тебе, дорогой мой… А возница мой погиб…

– Да вроде живой. Надо бы ему помочь.

У возницы оказалась рассеченной голова, он истекал кровью. Досталось ему и в спину, глубоко; как оказалось, у птицы на ногах были массивные шпоры, и она умела ими калечить. Геральт как смог перевязал возницу поданными холстинами.

Уже собиралась небольшая толпа, люди рассматривали тушу птицы. Кто-то из раколовов притащил отрубленную голову.

– Да чтоб его… – застонал ресторатор. – Это что ж такое? В смысле – было…

– Птица-мамонт, – ответил Геральт. – Известная также, как эпиорнис. Очень редкая. Откуда она тут взялась? И почему атаковала? Да еще так бешено?

– Двое убитых! – крикнул кто-то из толпы. – Шестеро раненых!

– Что за проклятое чудище!

– Давайте сюда эту голову! – потребовал Геральт. – Это моя добыча. Как и весь эпиорнис. Оставьте тушу в покое, отгоните собак!

– Ага, – сообразил ресторатор, почесывая бороду. – Вы же ведьмак же. Имеете в виду получить оплату за птицу, верно?

– Верно.

– Ха. Тогда, хммм… У меня есть предложение. Я тебе за всю птицу, вместе с головой, заплачу, скажем… двести… Ну ладно, ладно, дорогой мой, двести пятьдесят новиградских крон…

– Вы его хотите… в таверну?

– Не иначе. Дичь есть дичь, что с того, что огромная. Ну так как? Бургомистр из Берентроде не даст тебе больше, я его знаю, местные фонды неохотно тратит, ибо сам с них доход черпает, со всей своей семьей. А я заплачу наличными. Подъедем в ближайший банк, дорогой мой…

– Вот именно. Подъедем. Где моя лошадь? Люди, не видали? Буланая кобыла. Оседланная…

– Так видели ж, а как же! Ваш слуга ее и вел. Тудась, в сторону местечка!

– Какой еще, мать его, слуга?!

Поместить на фасаде ратуши городка Берентроде большой транспарант с надписью «Проваливай отсюда в задницу вместе со своей просьбой» было бы крайне разумно. Это позволило бы просителям сэкономить много времени и сил, которые можно было бы использовать с пользой для общества.

Да и Дидье Хан, бургомистр городка, не носил на шее металлической бляхи с гравированной надписью «Редкая сволочь». А должен был бы носить. Многих людей это тоже уберегло бы от неприятного опыта.

– Поостерегись-ка разбрасываться клеветой, ведьмак, – сказал он холодно, выслушав жалобы Геральта. – В Берентроде нет ни конокрадов, ни преступников. Сие есть урбиум[24] законопослушное, и живут тут порядочные люди. Здесь никто не ворует.

– Выходит, мой конь сам себя украл?

– Не знаю. Не сторож я коню твоему.

– И даже расследования никакого не будет?

– Не будет. Нет у меня на это ни средств, ни людей. Мои люди заняты тем, что следят… Заняты другими делами. А эти твои байки про украденного коня не только клеветой, но и мошенничеством попахивают. Выманить хочешь денег каких-то из городской казны, да? Смотри, чтоб я тебя в яму посадить не велел!

– В силу именного указа короля Дагреада исключены ведьмаки из-под юрисдикции местных властей…

– Вот засажу тебя в яму и посмотрим, вытащит ли тебя оттуда король Дагреад! Хватит болтовни, слушать об этом больше не хочу! Удались! Что значит – проваливай из ратуши! И из города тоже!

– Пешком?

Дидье Хан гневно засопел. Он встал из-за стола, прошелся по комнате.

– Ладно, – сказал он. – Пусть так. Хоть ты и ведьмак, а для меня обычный бродяга и перекати-поле, хоть и пытаешься очернять население моего города, хоть и стоит тебя кнутами отсюда погнать… В благодарность за ту гадину, что ты на торфяниках убил. И за людишек, что ты на мельнице от той дьявольской птицы спас, уделю тебе консилиум[25]. Есть у нас тут конный завод, мой родственник им управляет, зовется Бениамин Хунникут. Кони у него хороши. Если скажешь ему, что от меня, он тебе скидку даст. Не благодари.

Геральт не поблагодарил.

– А птичища эта, с мельницы, – внезапно поинтересовался бургомистр, – где она? Труп ее, то бишь?

– По дороге в Бан Феарг, обложенный льдом.

– Да? Жалко. За голову я бы, может, и заплатил… Поставил бы в коллекцию. Глянь сюда.

Геральт только сейчас обратил внимание на шкаф и стеллаж. В стеллаже размещались разнообразные редкости, в основном какие-то кости. На центральном почетном месте, на подставке, стояло огромное яйцо. Пустое, одна скорлупа.

– Позавчера мне его принесли, – похвастался Дидье Хан. – Охотники. Нашли гнездо и это яйцо. Раритет, правда? Жаль, жаль, что головы у тебя не осталось. Сейчас у меня яйцо, а была бы и голова. Жаль, жаль.

– Есть ли у меня кони? О боги несуществующие, ты спрашиваешь, есть ли у меня кони? Ты лучше спроси, сколько их у меня. Сюда, юный ведьмак, проходи сюда. Осторожно, в навоз не наступи, хехе. Ну я ж говорил, осторожно. А теперь посмотри на этот манеж. Видишь, что за жеребцы? Что за скакуны, как с картинки? Это чистокровки новиградские, горячая кровь, мечта любого кавалериста. Хвосты как шелковый рулон, а зады? А покажи мне у любой бабы такой роскошный зад. У каждого, хехе, мечта, а не зад. Каждый рыцарь, говорю и ручаюсь, за такого конька мне не моргнув глазом жену в пользование отдаст, хехе, или дочку, я тебе говорю, или ту и другую. Что? Ты не рыцарь? И нет у тебя жены и дочерей? Ха, ну на нет и суда нет, хехе. Тогда выхода нету, придется тряхнуть мошной, серебришком раскошелиться. Обычно за каждого из моих скакунов беру двести пятьдесят новиградских крон, в пересчете на местную валюту будет тысяча двести пятьдесят марок. Но как уж ты есть ведьмак, профессия сия благородная, да и прибыл от господина бургомистра Хана, то я готов сбросить… Ну, пусть будет… десять процентов. Столько я тебе скину. Чтоб, значит, всем ведомо было, из края в край, что ведьмак на коне с моего завода ездит. Что жеребчик под ним из Беллентроде, от меня, то бишь от Бениамина Хунникута…

Что говоришь? Не жеребчик? А вон та кобылка-каштанка, что из стойла голову высунула? Ну так да, конечно, продается, как иначе-то, это конный завод, а не выставка картин, здесь продают, а не просто восхищаются, хехе. Сколько за кобылку? Ну, пусть в убыток, сейчас посчитаю… двести крон. Как для брата, хехе.

Но как же так, ведьмак на кобыле, а не на жеребце? Невместно как-то. Что говоришь? Что это самая малая из твоих проблем? Ха, клиент наш господин, хочет кобылу – получит кобылу. Только вот, хехе, милсдарь ведьмак, с конями ведь как с рыбой. Я тебе тут скакунов чистокровных словно крупных щук предлагаю, а ты себе плотвичку выбираешь. Чего смеешься? Разве я что-то смешное сказал?

Инго Ксмутт ехал по Великой Дороге, весело насвистывая. Копыта украденной буланой кобылки весело постукивали по бревнам, которыми тракт совсем недавно вымостили. Ксмутт был весел и при деньгах – содержимое присвоенных вместе с кобылой вьюков он продал на попавшейся ярмарке вскоре после удачной экспроприации лошади. Теперь он бодро двигался на север. Далеко ехать по Великой Дороге он не планировал, ему вовсе не улыбалась встреча с дорожниками, строящими ее, и уж особенно с их охраной. Собирался свернуть на северо-запад, в лесные просеки, ведущие к хенгфорсским перевалам. В Хенгфорсе рассчитывал продать лошадь, а на вырученные деньги временно осесть в одной из деревушек под Голополем. А может даже и перезимовать там.

С грохотом копыт он въехал на мост над лесной речкой, берега которой терялись в крапиве. И вдруг его одиночество закончилось. За два дня и две ночи он повстречал на новом тракте от силы трех человек и три повозки. А сейчас внезапно его окружило человек десять. Хуже того, это были вооруженные всадники. Хуже того, окружили его плотно и со всех сторон.

– Ой, – изобразил он радость. – Господа военные! А я уж было испугался, что разбойники… Позвольте представиться, я Рауль Азеведо… На службе маркграфа…

Он вдруг испугался, не напрасно ли использовал аристократическую фамилию, поскольку на аристократа ни с какого боку не походил. Но это ж военные, успокоил он себя, острым умом не отличаются…

– На службе маркграфа, – задумчиво повторил командир солдат, усач в лосиной куртке, с золоченой перевязью и в шляпе с пучком страусиных перьев. – Судя по имени, аристократ. А эта буланая кобыла, полагаю, как раз из конюшни маркграфа происходит? Верно?

– Верно-верно, – поспешно подтвердил Инго Ксмутт. – Из конюшни маркграфа, а как же. Поистине, господин рыцарь, вы разбираетесь в конях…

– Разбираюсь, – бесстрастно подтвердил капитан Рейш Карлтон. – Мне один взгляд достаточно бывает на коня бросить, и я его узнаю, не забуду. Потому и знаю, на чьей ты лошади сидишь, милсдарь Азеведо, или как там тебя на самом деле звать. А еще я знаю, что настоящий владелец лошади этой не продал бы ее, не заложил бы, не одолжил и не отдал.

Конокрад облизал губы и нервно оглянулся. Но бежать было невозможно, да и некуда, конники окружали отовсюду. А по знаку командира вдруг схватили его железной хваткой за руки, почти выдернув из украденного седла.

Капитан Карлтон огляделся.

– Господин Аэльварр!

– Да, господин капитан?

– Видите вон тот дуб? С таким симпатичным суком? Перекиньте-ка через этот сук петлю.