Перекресток воронов

Глава десятая

О произошедшем в городке Стеклянная Гора, некогда и впрямь месте выплавки стекла из добываемых там кварцевых песков, Геральт хотел бы забыть как можно быстрее. Не удалось. Весть разнеслась широко, неожиданно быстро и неожиданно далеко. Правда, за снятие порчи в основном славили местного жреца, однако же, о чудо, кто-то распустил и слух, в котором героем представал некий молодой ведьмак. Придорожные дубы и столбы внезапно украсили доски с надписями. Весьма разнообразные с точки зрения орфографии надписи на досках отчаянно взывали о помощи. Помощь ведьмака, гласили надписи, требуется срочно – нужно снять проклятие, сглаз или порчу.

Все еще полный юношеского задора, Геральт сперва не пренебрег ни одним из призывов, с энтузиазмом спешил на каждый из них. Однако энтузиазм его понемногу иссякал, когда пришлось, к примеру, объяснять семье, что дедуля, которому стукнуло – всем пасть на колени! – девяносто, страдает старческим увяданием и связанной с ним деменцией, и что это вовсе не сглаз, который, по мнению семьи, навела злокозненная соседка. В следующем поселении ему пришлось осмотреть гениталии старосты и разъяснить, что это не проклятие, а запущенный триппер, и что здесь нужен не ведьмак, а медик. В трех следующих поселениях объяснял мужчинам, пораженным временной или постоянной половой слабостью, что он, ведьмак, такое исправить не сумеет. Обычно, когда он отказывал в помощи, его упрекали в желании выманить побольше денег и ругали последними словами. Несколько раз его пытались подловить на банальное жульничество – люди разного пола и возраста симулировали одержимость, а в наведении порчи обвиняли кого-то из соседей, родственника или супруга, в надежде, что ведьмак обвиненного немедленно убьет. Когда же ведьмак отказывал, его обвиняли в мошенничестве или сговоре, ругали и прогоняли.

Ближе к концу сентября, проехав тридцать с чем-то миль, Геральт начал достаточно избирательно относиться к размещаемым на столбах вызовам. Реагировал лишь на те, в орфографии которых не было ошибок, а таких было очень, очень мало. С настоящим же – и поддающимся снятию – сглазом он, однако, так ни разу и не повстречался.

Не взялся также убить медведя, для чего хотели его нанять встреченные лесные бортники. Медведь разбивал им борти и выжирал мед. Геральт заслонился наспех выдуманным ведьмачьим кодексом, но на самом деле вовсе не горел желанием связываться с мишкой, ибо тот был здоровый что гора и, как оказалось, уже имел на счету несколько охотников.

Где-то через неделю после равноденствия его взгляд привлекла дощечка из светлой березовой древесины, прибитая к кривому столбу на перекрестке. Надпись на доске была выжжена, а такое встречалось редко, обычно буквы наносились углем. И была эта надпись поразительно загадочной.

Выжженная стрелка указывала направление. В бор, в лесную просеку. Приблизительно на юг.

Что-то было не так. Деревня, как он понял сразу, была покинута. И уже очень давно. Крыши на хатах провалились, выбитые окна зияли черными дырами, оборванные крылья дверей печально свисали с косяков. Усадьбы и огородики заросли буйными сорняками. Из зелени щерили зубы поломанные изгороди.

Ничто не указывало на то, что именно здесь нужен ведьмак. Не было даже следа того, кому он мог бы требоваться.

Однако же, что интересно, песчаная дорога хранила многочисленные – и свежие – следы копыт.

Более опытный ведьмак немедленно бы развернулся и спешно удалился. Геральт же недостаток опыта компенсировал смелостью. Происходящей от нехватки не только опыта, но и воображения. Он толкнул Плотву пяткой и направился в сторону колодца. Тот тоже сильно оброс мхом и крапивой, но журавль выглядел целым, было там и корыто.

Он не успел даже приблизиться к колодцу, когда словно из-под земли – фактически, конечно, из-за хат – внезапно выросли четверо громил. Одетых одинаково, буквально в униформу – желто-черные жаки[30]. Радовало то, что это, следовательно, были не какие-то обычные разбойники. Не радовало, что у каждого был арбалет. Взведенный. И нацеленный на Геральта.

– С коня. На землю. И мечи на землю.

Непохоже было, чтобы с этим можно было спорить.

– Вперед. Туда. В амбар.

В амбаре было светло – потому что крыша представляла собой одну большую дыру. Остатки крыши свешивались с конька и стропил, каждую минуту угрожая сорваться и рухнуть. Много того, что уже рухнуло, лежало вокруг на глинобитном полу.

Мужчина, находящийся в амбаре, полностью игнорировал эту угрозу. Сидел на переборке разрушенного сусека и ковырялся в зубах соломинкой.

– Ведьмак, известный как Геральт?

– Да, это я.

Мужчина сделал короткий жест. Громилы с арбалетами вышли из амбара. Геральт не сомневался, однако, что далеко они не ушли.

– Я Эстеван Трилло да Кунья. Префект стражи из Ард Каррайга. Ответственный за безопасность королевства Каэдвен. Предъяви ведьмачий знак.

Геральт расстегнул куртку, вытащил цепочку и медальон с оскаленным волком.

– Благодарю. А вот мой знак и удостоверение личности.

Мужчина достал из-за пазухи и показал Геральту округлую эмалированную пластинку. На пластинке, на желтом фоне, виднелся черный вставший на дыбы единорог.

Эстеван Трилло да Кунья был худощавым, буквально тощим. У него были черные волосы, зачесанные назад и сплетенные в косичку, черные усы и черная же заостренная бородка. И одет он был тоже во все черное. Достаточно богато, впрочем.

– А теперь к делу, – сказал он, вонзая в ведьмака взгляд черных глаз. – Выходит так, что ты, ведьмак Геральт, представляешь угрозу для королевства Каэдвен. На тебе висят обвинения в двух убийствах. В марте, в местности Нойхолд, ты убил солдата. В сентябре же, в Стеклянной Горе, женщину.

– Мародера я убил, защищая людей, подвергшихся нападению, а также в самообороне. Есть свидетели…

Эстеван Трилло да Кунья прервал его взмахом ладони в перстнях.

– Я бы на это слишком не надеялся. Свидетели такое дело, то они есть, а то их нет. И показания меняют очень часто. Смотря какие нужны в данный момент.

– Женщина же навела порчу, убила чарами ребенка, смерть угрожала еще нескольким людям. Порчу снять могла лишь ее смерть. Это ведьмачья работа…

– У меня другая информация. И доказательства, подтверждающие ее истинность.

– А так вообще, в силу именного указа короля Дагреада, ведьмаки исключены из-под юрисдикции…

– Указ касается ведьмаков, убивающих чудовищ. Чудовищ. Не людей. Мне придется арестовать тебя, ведьмак Геральт.

Геральт какое-то время молчал. Ему показалось, что Эстеван Трилло да Кунья слегка усмехается под черными усами.

– Дощечка на перекрестке, – сказал он медленно. – С фальшивым известием, что, мол, проклятие. Безлюдная местность. Засада. Арест, но такой как бы неофициальный. Никаких свидетелей. Так работает служба безопасности королевства Каэдвен? А медальон этот с единорогом, господин префект стражи, не фальшивый ли тоже?

Эстеван Трилло да Кунья тоже молчал, и тоже довольно долго. Но усмехаться перестал.

– Ты носишь ведьмачий знак и действуешь как ведьмак, – сказал он наконец. – Словно бы от своего имени, но ведь так на самом деле лишь прислуживаешь кому-то другому.

– Я никому не прислуживаю. Я per procura, что значит…

– Ты сообщник преступника, – резко прервал префект. – Престон Хольт, которому ты служишь, преступник. Тайно и по злому умыслу он убил троих человек. Я это знаю, но одного знания недостаточно. Хочу поставить его перед судом, а для суда мне нужны неопровержимые доказательства. И именно ты мне эти доказательства представишь.

– Что, простите?

– Ты найдешь доказательства вины Хольта и доставишь их мне. Тогда тебя самого минует суд, приговор и наказание. А за двойное убийство, чтоб ты знал, положена гаррота в тюрьме Стурефорс.

Геральт пожал плечами и отвернулся.

– Три человека, – повторил префект. – Убиты необычайно жестоко, и при этом так, чтобы ничто не указывало на ведьмака. То есть уж точно не мечом.

– Да что вы говорите.

– Карл Нурред, калека на костылях, повешен на собственных кальсонах. Отто Маргулис, заслуженный общественник и филантроп, зарублен тесаком для мяса. Ремко Хвальба, отец троих детей и дед шестерых внуков, забит насмерть сапожным молотком.

– И каждый раз, – издевательски поинтересовался Геральт, – свидетели указывали на Хольта?

– Каждый раз они указывали на разных персон, выглядящих совершенно по-разному. Кстати, знаешь ли ты, откуда происходит название усадьбы Хольта, Рокамора?

– Нет.

– Roac a moreah. На Старшей Речи – кровная месть, вендетта.

– Ну да, это довод неопровержимый. – Геральт по-прежнему издевательски усмехался. – Но чем же будто бы провинились перед Хольтом эти трое? А может быть, Хольт просто так, для развлечения, убивает случайных людей? Ну как у ведьмаков водится? Ведь на ведьмака можно свалить всё. На всё найдутся улики и свидетели, и все поверят, ибо воистину за ведьмаком всякое зло тянется и миазмы мерзкие, и спалить нужно всё, к чему он прикоснулся. Всему он обязан виною быть, в том числе и убийствам. Особенно, если настоящих преступников никак найти не выходит, а отличиться надо…

– Эти трое убитых, – спокойно разъяснил Эстеван Трилло да Кунья, – возглавляли народное ополчение, которое в сто девяносто четвертом году штурмовало Каэр Морхен, это ваше Ведьмачье Поселение. Именно поэтому, юноша, я никогда не поверю, что вину за эти преступления несут какие-то разные случайные убийцы. Потому что знаю, кто на самом деле виновен и какой у него был мотив.

– Ну вот все и объяснилось, – медленно сказал Геральт. – Вот все и встало радикально на свои места. Сто девяносто четвертый год. Знаешь что, префект? Если все это правда, то этим троим так было и надо, они заслужили свою судьбу. Я бы и сам их с удовольствием грохнул, мотив у меня был дай боги каждому, жаль, что кто-то меня опередил. Если б случилось повстречать этого кого-то, я б его поздравил и поблагодарил. И поставил ему пиво.

– У тебя не будет такой возможности. – Префект поднялся с переборки. – Ибо будешь сидеть в камере в Стурефорсе и ждать казни. Разве что согласишься…

– Не соглашусь.

– А ты знаешь, почему мы разговариваем в безлюдной местности и без свидетелей? Потому что если ты согласишься доставить улики, что мне нужны, если хотя бы пообещаешь, что поищешь их, то покинешь это место свободным как птица, а о нашем разговоре не узнает никто. Но уж если я официально тебя арестую, то машина двинется и втянет тебя в жернова, а из них ты уже не выйдешь никак иначе, кроме как на эшафот.

– Не соглашусь.

Эстеван Трилло да Кунья резко встал и подошел к Геральту, очень близко. Геральт, который уже некоторое время поигрывал в кармане своим ключом, призадумался, что будет лучшей целью – брегма, она же макушка? Или же переносица и эта, с таким приятным названием, глабелла?

В амбар ворвался один из арбалетчиков, задыхающийся и потный, он активно жестикулировал. Префект еще раз стегнул взглядом Геральта, затем вышел.

Геральт остался один. Задние ворота амбара были приоткрыты, никто их не охранял, ничего не стоило удрать через них и скрыться в ближней чаще. Однако ведьмак и не думал оставлять префекту ни Плотву, ни своих мечей. Что будет, то и будет, решил он, усаживаясь на переборку сусека. Подожду.

Он ждал. Снаружи доносились возбужденные голоса, стук копыт, храп и ржание коней. Через какое-то время настала полная тишина. Однако ему казалось, что он все еще слышит похрапывание коней. И скрип колодезного журавля.

Когда же он, наконец, устал ждать и вышел, щуря глаза от солнца, то крепко удивился. На деревенском майдане ждали пятеро конников в седлах. На всех были красно-черные жаки. От желто-черных и префекта из Ард Каррайга не было и следа.

У колодца стояла высокая светловолосая женщина в мужском лосином колете и высоких сапогах. Ведро воды, вытащенное из колодца, она как раз переливала в корыто. Из корыта, склонив голову, пила Плотва.

Он подошел ближе. У женщины были ядовито-зеленые глаза миндалевидной формы. Из-под расстегнутого колета в глаза била белизна мужской отделанной кружевами рубашки. С перевязи, вышитой серебряной нитью, свисал длинный кинжал-корд.

Жестом ладони в перчатке женщина указала на прислоненные к колодцу мечи.

– Твоя собственность, как я понимаю?

Он кивнул.

– Я Елена Фиахра де Мерсо, комендант службы охраны Верхней Мархии.

Геральту стоило бы тут тонко пошутить. Вроде того, что, мол, урожайный сегодня день на службы охраны. Или что мешок со службами, видать, прохудился. Но он ничего не сказал. Язык будто присох к гортани.

Женщина поняла, что с ним, и не стала продолжать.

– Твоя лошадь напилась, – коротко сказала она. – Мы можем выезжать.

– Я не буду… – Речь вернулась к Геральту. – Я не буду предоставлять улик.

– Вот и хорошо. Мне они не нужны. На коня, пожалуйста.

– Так я не арестован?

– А очень хочешь быть?

– Нет.

– Тогда давай в седло. Хватит пустых разговоров.

– Но я бы сперва хотел…

– Господин маркграф Луитпольд Линденброг, – отрезала Елена Фиахра де Мерсо, – желает, чтобы ты, ведьмак, явился на аудиенцию в его замок Брунанбург. Здесь, в Верхней Мархии, маркграф Линденброг обладает всей полнотой власти. На каковую власть, кстати говоря, я только что и сослалась. Приказав Эстевану Трилло да Кунья оставить тебя в покое и возвращаться к себе, в Ард Каррайг. Безотносительно того, что у него на тебя есть и чего он от тебя хочет. А Эстеван, хоть и находится на королевской службе, вежливо меня послушался. Как видишь, его здесь больше нет. Достаточно оказалось одного слова, чтобы он исчез. Предлагаю и тебе исполнить желание господина маркграфа. Столь же вежливо. И больше слов тратить я не хочу.

– Понятно. Что ж, тогда поедем.

Елена Фиахра де Мерсо, комендант службы охраны Верхней Мархии, по возрасту казалась сверстницей жрицы Нэннеке из Эльсборга, что давало ей, как подсчитал Геральт, чуть меньше тридцати лет. Ни в коей мере ее нельзя было назвать некрасивой, однако это была красота совершенно иного рода, чем красота Пампинеи Монтефорте или девочек из «Лорелеи». Красота девочек из «Лорелеи» была – Геральт долго подыскивал подходящее слово – пушистой? Плюшевой? Такой мягкой, милой и притягивающей. Зато к коменданту де Мерсо ничего, ну совершенно ничего не притягивало.

Около часа они ехали в абсолютном молчании. И было совсем непохоже на то, что де Мерсо заговорит первой. У Геральта безусловно было несколько вопросов, но он не спешил их задавать. Помнил, что комендант не любила попусту тратить слова, так что ему не улыбалось снова услышать это от нее.

Но в конце концов он не выдержал.

– Для чего я нужен маркграфу?

Комендант подъехала ближе, так близко, что задела стременем ногу Геральта.

– Ты ведьмак. – О чудо, она не замедлила с ответом. – Ты нужен по ведьмачьим делам.

– А конкретнее?

– Куда уж конкретнее.

Он замолчал, постепенно теряя терпение.

Издалека, оттуда, где кончался лес и где горел закат, донесся лай собак. И мычание волов.

– В деревне, – сказала Елена Фиахра де Мерсо, – мы переночуем. Я воспользуюсь там правом маркграфа на постой. Тогда и поговорим.

Постой, или обязанность содержать свиту путешествующих чиновников, аристократов или даже служащих низкого ранга, был повинностью, сравнимой для деревни или села с истинной карой божьей. Хуже этого мог быть разве что пожар или вторжение вражеских войск. Геральт видел в эльсборгском храме крестьян, что молили жриц о помощи или о посредничестве по поводу жалоб властям на чиновников, злоупотребляющих правом постоя, притом иногда злоупотребляющих сильно.

Поэтому не стоило удивляться тому, что деревушка на краю леса, явно небогатая, встретила коменданта Мерсо и ее требование о постое без энтузиазма. Некоторые бабы заревели в голос, а дети захныкали. Но напрасно. Комендант использовала право маркграфа довольно сдержанно. Сама она, впрочем, не отказалась, когда староста деревни отдал в ее распоряжение всю свою хату. Однако солдатам она велела заночевать в сарае. И кормиться собственным провиантом, не трогая и без того уже скудных запасов общины, в особенности пищи и фуража, при нехватке которых деревня могла и не дотянуть до весны.

О своем обещании она не забыла. Когда стемнело, Геральт составил ей компанию в хате старосты деревни. За кривым и кое-как оструганным столом. У свечи, которую она достала из собственных вьюков. На всю деревню не нашлось бы ни единой свечи, были лишь светильнички-каганцы. А те ужасно воняли старым жиром.

– Ты, – начала она, всматриваясь в дрожащий язычок пламени свечи, – сразу видно, ведьмак довольно молодой. Так что пусть тебя не удивляет, что я задам вопрос, хочу удостовериться. Чудовище под названием стрыга. Знакомо тебе такое?

– Знакомо. Стрыга, она же упырица, есть чудовище из группы упырей, подгруппы ночниц. Может возникнуть из-за мутаций плода в результате проклятия или сглаза, наложенного на беременную мать…

– Когда беременность является плодом инцеста.

– Согласно народным поверьям. Проклятие или сглаз могут быть наведены также не на плод, а на человека. В любом возрасте. Если проклятие подействует, то такой человек после смерти становится стрыгой.

– Ты когда-нибудь видел сам?

– Да, видел, – подтвердил он. И не солгал. Но не добавил, что видел гравюры. В Physiologus и других книгах из ведьмачьей библиотеки.

– И знаешь, как с таким справиться.

– Знаю. – И на этот раз он тоже не добавил, что из книг и лекций Весемира. То есть, – продолжил он, не дождавшись реакции, – у вас в Брунанбурге стрыга. Это и есть то дело, для которого я нужен маркграфу.

В круг света, отбрасываемого свечой, вбежала мышь. Встала столбиком, огляделась. Подбежала к кончику сапога Елены Фиахры де Мерсо. Потом перебежала через него. И исчезла во тьме.

– Примерно год назад, летом, – Елена Фиахра де Мерсо проводила мышь бесстрастным взглядом, – в замок Брунанбург приехала некая аристократка из Ард Каррайга. В тайне и инкогнито. С дочерью, лет пятнадцати. Попросила убежища и защиты. Принимая во внимание давнишнее знакомство, маркграф Линденброг гарантировал ей и то и другое. После недолгого пребывания эта аристократка покинула замок и мархию. Куда она направилась, было известно лишь маркграфу. Но уехала она одна. Ее дочь осталась у нас.

Геральту показалось, что после этих слов комендант легко вздохнула. Но он не прервал ее монолог.

– Дочь осталась, – повторила комендант. – Но незадолго до Мидинваэрне[31] заболела и быстро скончалась. Маркграф воспринял это очень тяжело.

Геральт уже догадался, что будет дальше. То, что он догадывался, комендант без труда сообразила. И сократила свой рассказ.

– Все началось еще до конца Йуле[32]. Девочка начала выходить из могилы как… Как ты это сказал? Чудовище из группы упырей, подгруппы ночниц? Люди, однако же, не стеснялись называть чудовище его собственным именем. Потому что хоть все и было покрыто полной тайной, слухов удержать не удалось. Эта аристократка из Ард Каррайга сбежала из столицы от отца. С дочерью, которая… Была одновременно и ее сестрой. И именно поэтому стала стрыгой. Чудовищем с очень большими и очень острыми зубами. Стрыга, – Елена Фиахра де Мерсо все еще смотрела на огонь свечи, – начала делать то, что обычно и делает стрыга. То есть вылезать по ночам из могилы и убивать людей. Во множестве. Настоящим богатством Верхней Мархии, – продолжила она после паузы, – и лично маркграфа является соль. Все Предгорье, то есть западные склоны Синих гор, особенно окрестности Брунанбурга, стоит на огромных подземных залежах каменной соли высочайшего качества. Сейчас там работают уже три шахты, а добыча доходит до нескольких тысяч цетнаров[33] в год. А перспективы открываются значительно большие. Близ Брунанбурга вырос целый городок горняков, их там добрая сотня живет, с семьями.

По несчастному совпадению кладбище и склеп стрыги оказались как раз вблизи этого городка и самой шахты. Стрыга не затрудняется далекими вылазками, так что число жертв среди горняков растет. И вдруг никто там уже не хочет жить, а также и работать у маркграфа рудокопом. Стрыга угрожает мархии экономически.

Скажешь, что толпа рудокопов с кирками должна справиться с какой-то стрыгой, да? Так вот нет, не справилась и не справляется. Разошлись сплетни и слухи. Что-де стрыга есть тварь сверхъестественная, и смертным с ней ничего не сделать. Что-де каждый, стрыгой укушенный, сам стрыгой станет. Что-де и укуса не надо, одного взгляда хватит. Что-де и взгляда не надо, а проклятие стрыги действует на расстоянии и беда каждой беременной в округе. А ко всему этому…

Она вдруг умолкла. Огонек свечи замерцал, фитиль треснул и закоптил.

– Ко всему этому ходит слух, что маркграф Линденброг и не думает о том, чтобы… ликвидировать чудовище. Все еще безуспешно ищет возможность снять заклятие. И расколдовать девочку. Маркграф ищет, стрыга убивает, горняки бегут из Брунанбурга, народ волнуется. И требует, чтобы маркграф наконец что-то сделал. Конкретно, чтобы отбросил свои предрассудки. И позвал на помощь ведьмаков. Которых… Ну, скажем так, не любит.

Геральт мог кивнуть, но решил, что нужды в этом нет.

– В Стеклянной Горе, – комендант подняла голову, – ты снял порчу, убив женщину, что эту порчу наслала. В случае со стрыгой нужно будет тоже так поступить?

– Нет. Совсем иначе. И чтобы было понятно: я не собираюсь ехать в Ард Каррайг, чтобы убить отца девочки.

– Рада слышать.

Какое-то время оба молчали.

– У меня странное чувство, – сказал он наконец, – или, точнее, предчувствие. Что ты не говоришь мне всего.

На самом-то деле ни чувства, ни предчувствия у Геральта не было, а в поведении и речи коменданта не было ничего, решительно ничего, что могло бы указывать на недоговоренности. Он просто выстрелил наугад. И, о чудо, попал.

Точно так же, впрочем, мог и промахнуться. Потому что Елена Фиахра де Мерсо вообще не отреагировала.

– Я не привыкла, – взглянула она ему в глаза поверх пламени свечи, – признаваться во всем на первом свидании. А теперь иди уже отсюда. Мы выходим на рассвете, надо выспаться.