Ехал как-то раз купец один через лес густой да темный, да и заблудился. Долго блуждал, под конец в темноте ночной попал в болото, и не выбраться никак. Отчаялся уже совсем, затосковал, как вдруг в человечьем облике злой дух ему явился. «Не грусти, человек, – так он купцу сказал, – вытяну тебя из болота да домой дорогу укажу, но с одним условием: что у тебя дома есть, но о чем ты не знаешь, моим станет».
У въездных ворот Рокаморы Геральта повстречал знакомый ему здоровяк – в куртке, пошитой из слишком многих кроличьих шкурок, – некоторое время назад бывший привратником в Бельвуаре. Он занялся конем ведьмака, бросил взгляд за плечо Геральта и явно удивился, не обнаружив там рукоятей мечей. Передал поводья подбежавшему конюшонку, мальчику с виду лет десяти.
На майдане шумно веселились трое детей, занятых пусканием корабликов из коры по огромной луже, явно из растаявшего снега. Компанию им составлял полосатый кот. Кот первым и увидел ведьмака, замяукал и удрал. Детишки подняли головы. Младший тут же захныкал.
Из дверей главного дома выскочила светловолосая женщина, громко созывая детей. Подбежала к ним, младшего ухватила под мышку, среднего ребенка цапнула за руку, старшего погнала криком; помчалась обратно в дом, чуть не упала, запнувшись о собственную юбку. С криком добежала до двери и захлопнула ее за собой.
Вскоре дверь открылась и из нее вышел Тимур Воронофф. На сей раз он не носил свой вышитый кафтан с декоративными пуговицами, а был в простом сером шерстяном жилете.
– Привет, ведьмак. Рад видеть тебя в добром здравии.
– Что случилось? – Геральт кивнул на дверь. – Это из-за меня? Я что-то не так сделал?
– Нет, ничего, – покривился Воронофф. – Но с предрассудками трудно бороться… Особенно укоренившимися. Есть такое суеверие, знаешь. Что будто бы ведьмаки воруют детей. Или появляются внезапно, словно за своей собственностью, и требуют отдать, ибо отец неосторожно дал обещание… Отдашь мне то, что у тебя есть, но о чем ты сам не знаешь. Неожиданность, понимаешь? Знаешь ведь эти легенды?
– Слышал что-то вроде.
– Я тоже, – хмыкнул агент, – слышал что-то вроде. Будешь смеяться, но о том, что младший из моей троицы должен появиться, я узнал, возвращаясь из долгой поездки, совершенно неожиданно. Вот он как раз и был тем, о чем я не знал, и тому подобное. Вот только я никому ничего не обещал, никакому ведьмаку. Но пойди объясни это женщине. Так что давай воспользуемся входом для прислуги, чтобы жену лишний раз не нервировать.
Во времена Хольта в людской всегда был кто-то из прислуги. Сейчас не было никого. И беспорядок был побольше, чем раньше. Геральт уселся на указанную ему скамью, Воронофф вышел. Вернулся быстро, с продолговатым свертком под мышкой.
– Мечи Хольта, – сообщил он коротко. – А это его медальон. Он хотел, чтобы все это попало в Каэр Морхен.
Геральт развернул сверток. Взял серебряный меч с изящным округлым навершием. Обнажил клинок. Тот засверкал даже в полумраке людской. Он уже видел когда-то этот меч. Знал вытравленные на лезвии руны и их значение.
Dubhenn haern am glandeal,
morc'h am fhean aiesin.
Мой блеск пронзит темноту,
мой свет рассеет мрак.
Медальон Хольта изображал голову змеи с огромными ядовитыми зубами.
– Это, – Геральт отдал агенту медальон, – оставь у себя и сохрани. Пока. Мечи я возьму. Они мне нужны.
– Хольт хотел…
– Я знаю, чего он хотел. Он мне сам сказал. Я исполню его желание. Когда настанет время. Хольт оставил что-то еще?
– Письмо. Для тебя.
Письмо было запечатано сургучом с оттиснутой на нем головой змеи с медальона Хольта. Геральт спрятал конверт за пазуху.
Воронофф кашлянул, достал из кармана платочек, вытер им губы.
– До меня дошли вести о том, что случилось с тобой в канун равноденствия. А поскольку ты появляешься у меня через целых полгода, полагаю, что дело было серьезное. А выражение твоего лица не оставляет сомнений в том, зачем тебе мечи Хольта. Возможно, тебе будет интересно узнать, что вдовствующая маркиза де Граффьякане уволила со службы трех известных тебе личностей, каковых ранее скрывала в своем палаццо, в качестве причины указав их бандитские деяния, о которых она, маркиза, будто бы ничего не знала. Уволенной троицей тут же заинтересовался префект да Кунья, однако троица, явно предупрежденная, исчезла, не оставив следов. Найти их будет непросто, если вообще возможно.
– Кто хочет, – поморщился Геральт, – тот добьется.
– Ага. В народных поговорках всегда так.
– Женщину зовут Мерицель. А двоих остальных?
– Сибор Понти и Борегар Фрик. Понти это тот, что со сломанным носом. Фрик, что может тебя заинтересовать, известен как мастер меча.
– Есть какие-то еще подсказки?
– Подозреваю, – Воронофф вытер губы платочком, – что они разделились. И что бежали из Каэдвена. Однако им придется искать средства на жизнь, каждому по отдельности. Существуют места, где им подобные ищут работу. Я бы поинтересовался такими местами. У тебя, кстати, как с финансами?
– В смысле с деньгами? Не очень.
– Дам тебе пятьдесят марок наличными и тысячу двести в дорожных аккредитивах. Столько я остался должен Хольту после погашения расходов, которые он просил погасить. В основном речь шла о выходных пособиях для бывшего персонала Рокаморы. Между прочим, имение больше не называется Рокамора. Теперь это Солнечная Долина.
– Очень мило. Сейчас, когда Хольта не стало, чем ты занимаешься, если можно спросить?
– Спросить всегда можно. Тружусь торговым представителем. Но если появится кто-то новый из Каэр Морхена, то охотно вновь займусь агентской деятельностью. Тебя это тоже касается, если выразишь такое пожелание.
– Временно не выражу. Прощай, Воронофф. Спасибо за всё.
Письмо Хольта было написано на очень хорошей бумаге, приятной на ощупь, почерк был четким, словно печатным, чернила нигде не пролились и не расплылись.
Геральт,
если ты читаешь это письмо, то меня уже нет среди живых. Так что я должен признаться тебе в своей вине – а точнее, даже не в одной. Я не сумел сделать этого, глядя тебе в глаза, легче будет воспользоваться услугами чернил.
Я, мой юный ведьмак, давно уже знал, кто был автором Monstrum… в чьем гербе красуются птички-мартлеты и чьей рукой написана дарственная надпись на экземпляре убитого мной вахмистра Маргулиса. Я знал, что это Артамон из Асгута. И планировал убить его. Но поскольку прогрессирующая болезнь усложняла – или вообще делала невозможным – это задание, я решил найти другого исполнителя.
Да, ты верно догадываешься. Наша встреча в Нойхолде была не случайной, и не без тайной цели я вытащил тебя там из бедственного положения. Не без причины и тайного умысла я сделал тебе то предложение на перекрестке воронов. Не случайно обучил тебя способам убийства голыми руками. И не случайно же попала в твои руки та брошюра с посвящением.
Но в конце концов меня охватили сомнения. Дело кузнеца – молот и наковальня, помнишь? Дело ведьмака – убивать чудовищ. А наказание за преступления дело старосты и судов. Весной, скажем прямо, я прогнал тебя из Рокаморы. Я помню выражение твоих глаз. Но я думал тогда лишь об одном. О том, что спасаю тебя. Оберегаю. Перед тем, чтобы стать убийцей, точно таким же, как я.
Но оказалось, что предназначения не обмануть.
Это не ты убил чародея. И не ты должен понести за это наказание.
Сожалею.
Прощай, Престон Хольт
Геральт перевернул лист. На обратной стороне виднелись несколько рисунков; он долго присматривался к ним, сперва не понимая, что на них изображено. Наконец до него дошло. Начерченные несколькими штрихами силуэты изображали вооруженных мечами фехтовальщиков. В фигурах и позициях финтов и ударов. Один силуэт, сообразил он, изображал фехтовальщика в пассо ларго, другой в параде порта ди ферро. Остальные нужно было рассматривать внимательнее. Время для этого было.
Он вывел Плотву на тракт. Как обычно, кобыла прекрасно слушалась, ей достаточно было легкого нажатия коленом и мягкого прикосновения к шее ремнем поводьев.
Небо на севере темнело.
Но он направлялся на юг.
Главные городские ворота Ард Каррайга были открыты настежь, их никто не охранял. Геральт въехал, пригнув голову под железной решеткой.
Со стороны рынка были слышны голоса и музыка, точней, в основном ритмичный грохот барабана. Из улочки внезапно выкатился смеющийся и поющий хоровод. Последний в хороводе, дядька в смешной трехрогой шапке, отцепился, встал у стены и начал отливать.
Геральт обождал, пока тот закончит.
– А что это тут у вас происходит? – спросил он наконец. – Торжество какое, что ли?
– Не знаете? – Дядька в шапке несколько раз подпрыгнул, застегнул портки и обернулся. – Не знаете? Так вы, милсдарь, не иначе тогда издалека явились? С чужих краев?
– С чужих краев, это правда. И издалека.
– Иначе и быть не может, иначе знали бы вы, что это и впрямь торжество и праздник великий, для всей столицы, ба, да для всего королевства! Свадьба у нас, милсдарь, свадьба, и притом непростая! Два знаменитых и враждующих рода меж собой примиряются, Вайкинены с Финнеганами! Юный Редферн, сын графа Гордона Финнегана, сегодня в жены берет прекрасную барышню Людмиллу, дочь Сириуса Вайкинена, Озерной Мархии маркграфа!
– Вот так новость.
– Новость-новость, да и праздник великий! Вся столица гуляет, дворян много понаехало, танцы да гулянки повсюду, мёд да пиво рекой текут, милсдарь пивовар Грохот сто бочонков на рынке поставить велел!
– Пивовар Грохот.
– Именно так! Ибо след знать тебе, милсдарь чужеземец, что сын пивовара, юный господин Примиан, превесьма счастью молодых поспособствовал!
– Поспособствовал.
– Как есть поспособствовал! И свидетелем, дружкой на свадьбе стал! Пойдемте на рынок с нами, сами увидите…
– Пойду, вот скоро пойду. А пока укажите мне дорогу, пожалуйста…
– Рад буду! Куда?
– К палаццо Граффьякане.
Вдовствующая маркиза Цервия Эррада Граффьякане отпустила горничных, остаток еженощного ритуала она привыкла выполнять самостоятельно.
Зажгла масляную лампадку на стоящей близ кровати подставке. Свет был необходим, в темноте спальни она могла бы не сразу отыскать ночной горшок, а пользоваться им приходилось, причем несколько раз за ночь.
Перед зеркалом причесала гребнем остатки волос. Из ночного столика вытащила хрустальную бутылочку и сделала из нее солидный глоток. Усмехнулась при этом, кое-что вспомнив. Наполняющая бутылочку жидкость изумрудного цвета была легким снотворным, что ученые в Бан Арде сумели извлечь из одного из ведьмачьих эликсиров, которые в канун равноденствия прошлого года сумели добыть наемники маркизы. Усыпляло это средство прекрасно, может быть и потому еще, что чародеи щедро заправили его крепким алкоголем.
Маркиза улеглась в постель. Лишь теперь, что тоже было частью ритуала, она сняла с шеи бриллиантовое колье и повесила его на специальную стоечку, рядом с иными колье, кулонами и ожерельями. Среди них на почётном месте висел медальон, изображающий голову волка с оскаленными клыками. Маркиза дотронулась до медальона, снова усмехнулась. Ей приятно было вспоминать тот момент, когда ей преподнесли медальон и заверили, что носивший его ведьмак был замучен до смерти.
С улыбкой на губах она и уснула.
Она не знала, что разбудило ее. Может, шорох, может, дуновение воздуха. Она открыла глаза. И увидела прямо перед своим лицом медальон, голову волка и его оскаленные клыки. Увидела кулак, держащий цепочку медальона.
И глаза с расширенным змеиным зрачком.
Ведьмак присматривался к ней сверху, беззвучно и неподвижно.
Маркиза почувствовала под собой теплое и мокрое; поняла, что от страха обмочилась в постель. Застонала, сжала веки, почувствовала страшный спазм в горле и груди.
Когда через миг она открыла глаза, ни ведьмака, ни медальона уже не было. Удалось, подумала она, борясь со спазмом в горле, он ничего мне не сделал, побоялся, сбежал. Я еще достану его, подумала она, он у меня еще пожалеет…
Я еще жива, подумала она.
И умерла.