Переход II

Глава 5

Настроение в семье резко поменялось, но вовсе не из-за того, что «автомобиль получился». Просто Алексей сильно радовался тому, что в стране уж точно никаких перемен к худшему не будет — а он искренне считал, что после смерти Иосифа Виссарионовича все перемены были только к худшему. А Сона радовалась тому, что ее неприятности все же временные — и на волне этой радости оба они учиться стали еще более… яростно, что ли. Но все же учеба — это хотя и довольно трудная работа, все время она уж точно не занимает, так что они и массу других занятий себе придумали. Часто ходили в кино (с машиной это было не особенно сложно даже если жить возле Петровско-Разумовской, где пока кинотеатров не завелось). Алексей еще порадовался, что Сона ни малейшего интереса к театру не проявляла: сам он выработал лютое отвращение к этому виду искусства еще в юности (то есть в «прошлой» юности), когда в институте в рамках культурного воспитания студентам театральные билеты навязывали. То есть не на уровне руководства, а на уровне студенческой группы, где «нельзя отворачиваться от коллектива», а навязываемое всегда почти вызывает отторжение. А еще он, придя в восторг от телеспектакля «Женитьба Фигаро», сумел достать билет на спектакль и в театр Сатиры — и разница в исполнении навсегда закрыла для него двери любых театров, хотя, возможно, и напрасно.

А еще у Алексея появилось время поработать над совсем уже новым проектом, ради которого он, собственно, и пошел учиться в Московский механический. И если раньше он думал, что хоть как-то сможет свою идею воплотить, то теперь, при очевидной поддержке Лаврентия Павловича и, скорее всего, и лично Иосифа Виссарионовича, он был абсолютно уверен, что у него «все получится», причем довольно быстро. Правда, пока еще слово «быстро» оставалось довольно расплывчатым, но любая работа начинается с того, что ее выполнять начинают. А Алексей уже ее довольно давно начал, хотя об этом, похоже, вообще никто еще не догадывался.

Когда он учился в институте, то есть когда он учился именно в МИФИ, еще были достаточно молодыми люди, помнящие о коротком периоде, когда Советский Союз смог обогнать американцев в технологии производства микросхем. И они были молоды достаточно, чтобы надеяться, что такие времена еще вернутся, а потому студентам в целях дополнительной стимуляции изучения наук они об этих временах довольно подробно рассказывали. И даже показывали (и Алексей прекрасно помнил статью в Electronix, где янки с грустью признавали, что технологически советские микросхемы «уже лучше американских», хотя в проектировании таких схем Советы пока и отстают). В восемьдесят первом статью эту они написали — а спустя жалких десять лет уже Дейкстра на весь мир заявил, что проталкивание перехода советской вычислительной промышленности на путь ЕС ЭВМ был «крупнейшей технологической диверсией Запада против СССР». Которая — это Алексей Павлович чуть позже самостоятельно проверил, из «профессионального любопытства» — привела и к деградации отечественной технологической школы, и к практическому уничтожению школы уже научной. А ведь были тогда еще живы «монстры» советской вычислительной техники, которые могли обойти американцев «навсегда» — но им это сделать просто не дали…

Да, проектировать в СССР микросхемы практически не умели — но это потому, что люди, проектировавшие вычислительные машины, просто никак не были связаны с теми, кто эти микросхемы делал. И Алексей с усмешкой вспомнил замечание автора статьи о том, что «русские тупо передрали американскую схему, повторив неиспользуемый блок элементов, не понимая, зачем он вообще нужен — а этот блок использовался лишь для проверки качества схемы до того, как кристалл распиливали на отдельные схемы. Именно поэтому выводов на ножки корпуса к нему не предусматривалось, а русские, по дурости своей, эти выводы сделали». А еще он вспомнил о совершенно бесполезном проекте — в восьмидесятых уже совершенно бесполезном — когда большая группа инженеров не прилагая усилий мысли «переводила» ТЭЗы той же БЭСМ-6 в микросхемы. Ну да, один «типовой элемент замены» — полностью собранную стандартную плату — в один кристалл, даже не задумываясь о том, как эти интегральные схемы собирать в единое устройство. То есть тогда Алексей уже знал, как это проделать — на уровне технологий конца девяностых, с помощью многослойных плат, а вот когда эти «интегралки» разрабатывали, это было проделать крайне сложно. Сложно, но все же возможно — а если что-то подобное воспроизвести в первой половине пятидесятых… И ведь Алексею было известно, что именно нужно воспроизводить!

По его просьбе один из сотрудников кафедры принес тогда в институт альбом со схемами «переведенных в интегралки» ТЭЗов, и Алексей за день (растянувшийся в переходе больше чем на месяц) «перенес» эти схемы на бумагу. А потом за месяц с лишним (растянутый уже почти на десять лет) с этими схемами разбирался. Не запоминал, а именно разбирался в том, как и для чего эти схемы были разработаны — исключительно из «профессионального интереса», ведь кто-то на кафедре сказал, что «глубокое понимание устройства вычислительной машины позволяет составлять на порядки более эффективные программы».

С устройством компа разобрался, и одновременно немного разобрался в том, чем отличаются технология ТТЛ от КМОП, и «тогда» обретенное знание помогло ему в написании более качественных программ (хотя и ненамного более), а вот уже в «жизни до собственного рождения» это помогло ему расписать для студентов и сотрудников МГУ задание на изготовление «интегральных ТЭЗов» небольшой серии микросхем. Простеньких, создаваемых по ТТЛ-технологии, с «топологией» аж в пятьсот микрон и по сути повторяющих ТЭЗы той же БЭСМ-6, правда, с некоторыми «доработками». И из этих микросхем теоретически уже было можно собрать центральный процессор ЭВМ — вот только сам по себе процессор вообще никому не нужен. Потому что к нему требуются какие-то устройства ввода и вывода информации, устройства хранения этой информации (хотя оперативную память университетские спецы тоже сделали), не говоря уже о схемах, обеспечивающих все это счастье элементарным питанием.

И все это нужно было еще разработать, а одному человеку это проделать просто не под силу. Да и некоторых знаний у Алексея пока не было, и в институте эти знания было не у кого получить… а тут еще Пантелеймон Кондратьевич с яблоками пошутить решил. Вообще-то у товарища Пономаренко чувство юмора было простым и очень советским, так что он мог пару вагонов яблок прислать. Хотя Алексей все же думал, что насчет двухсот-трехсот тысяч «новых казахов» (а Пантелеймон Кондратьевич ведь по одному яблоку за каждого ему прислать обещал) товарищ слегка ошибся, но все же оставалась определенная вероятность, что ошибся он не очень — и мысли об этом парня тоже отвлекали от «домашней работы».

Впрочем, Алексей искренне считал, что особо сильно можно пока и не спешить, а некоторые «схемотехнические» вопросы он принялся решать с помощью того же завода медоборудования. Все же в разрабатываемых им фармацевтических установках всякой автоматики было очень много, и на заводе «сам собой образовался» неплохой цех по изготовлению электронных приборов, так что парень, расписав требования к системе питания будущей машины, передал разработку всего этого специалистам завода. И там же поставил задачу по отработке технологии изготовления многослойных печатных плат — и на этом свою работу над ЭВМ приостановил.

Но приостановил он ее не только потому, что «очень многого еще не было сделано», а потому что всерьез увлекся учебой. И сам учился, и жене постоянно помогал. Сона все же к весне пятьдесят третьего справилась с освоением математической науки в рамках школьной программы и теперь у нее математика шла довольно неплохо, но вот с физикой у нее все еще оставались серьезные проблемы, и теперь почти каждый вечер Алексей сидел с женой, разбирая «очередные задачи университетской власти». И ему самому было очень интересно этим заниматься, особенно интересно потому, что хотя и в ММИ, и в университете курс физики читался по одному и тому же учебнику, материал давался очень по-разному. И совершенно иначе, чем он сам когда-то в МИФИ эту физику изучал.

Сам-то он именно физику — для того, чтобы разобраться в записках Елены — выучил достаточно, чтобы сейчас минимум докторскую работу без особых затруднений написать, но вот нынешний учебный курс и у него вызывал определенный дискомфорт. Поэтому Соне он материал рассказывал вообще трижды: так, как это давалось в университете, затем так, как этот же материал излагался в ММИ, а в третий раз он все это «заворачивал» в те термины, которые он даже после окончания МИФИ для себя сформулировал — то есть физику сводил к уже понятной математике. И оказалось, что последний вариант для Соны выглядит наиболее простым (вероятно, просто потому, что Алексей его мог понятнее всего изложить), так что уже к маю «программа домашнего обучения» поменялась: сначала девушка «осваивала» тему в изложении мужа, а затем то, с чем уже досконально разобралась, «перекладывала на университетский язык»…

И теперь Сона уже в университет ехала особо не волнуясь по поводу предстоящих лекций и семинаров: она уже научилась самостоятельно некоторые вещи «перекладывать на язык математики», а к семинарам любые вопросы она очень хорошо прорабатывала дома и преподаватели это тоже заметили. То есть они пока еще заметили далеко не все, однако у того же Ивана Григорьевича, который внимательно следил за успехами студентки Вороновой, постепенно складывалось мнение, что эта юная женщина «на многое способна». И чтобы в этом окончательно убедиться, он даже лично пришел принимать в этой группе зачет. Убедился, хотя так и не понял: учила ли студентка Воронова материал или непосредственно на экзамене самостоятельно вывела доказательство теоремы…

Зачеты у Вороновых все же проходили в разные дни, и Сона так и не узнала, что ее мужа однажды вызвали в Кремль, где Иосиф Виссарионович вручил Алексею высокую награду, сопроводив вручение наград следующими словами:

— Алексей Павлович, вы очень помогли нашей стране… и мне в раскрытии серьезного заговора против советской власти, но награждение ваше мы провели по тематике Первого главного управления, то есть без раскрытия сути ваших заслуг. И я надеюсь…

— Я понял, спасибо.

— Это вам спасибо… и от меня лично. А если вам что-то будет нужно…

— Лично мне — ничего, а вот оказать помощь Пантелеймону Кондратьевичу…

— Мы сейчас уже рассматриваем этот вопрос, правда, в несколько ином ключе, чем хотите предложить вы. ГАЗу уже дано поручение в приоритетном порядке изготовить необходимые пресс-формы, в Чимкент большая часть оборудования уже отгружена, так что за судьбу вашего чудного автомобиля можете не волноваться.

— Не такой он уж и чудной, он просто более безопасный.

— Мне уже говорили, что вы его для своей супруги придумали, и это правильно. Кстати, ваша идея разбивать автомобили о бетонную стену оказалась весьма полезной, и кресла, которые вы предложили… Минавтопром поставил вопрос о вашем награждении орденом «Знак почета» за работы по безопасности автотранспорта, а по результатам испытаний перед МЗМА уже поставлена задача по серьезной доработке их новой модели и скорейшей постановке ее на производство. А нынешний «Москвич» будет снят с конвейера вероятно уже к осени, так что если вашей супруге срочно будет нужен автомобиль с простым управлением…

— Это вообще не срочно.

— Я почему-то так и думал… поэтому, вы уж извините, я этот вопрос уже с ней решу, — Сталин широко улыбнулся. — Еще раз спасибо. А за помощью, если она потребуется, вы знаете, к кому обращаться…

Последнее Алексей знал очень хорошо, он просто не знал, что Лена не «пробалтывается», а «качественно сливает» ему информацию, согласованную и с товарищем Берией, и товарищем Абакумовым. И с Соной она тоже не просто так языком треплет. Правда, в последнее время использовать ее в качестве «связного» стало несколько затруднительно, так как капитан Ковалева уже ушла в «гарантированный государством отпуск», но так как Сона с «участковым врачом» довольно сильно подружилась, пока это особой проблемы не представляло. Да и не возникали пока у парня проблемы, которые невозможно решить без «помощи сверху». Тем более, что «по мелочи» такую помощь им оказывали и без специальных просьб.

Просто так уж карты легли и звезды расположились, что Алекперу Ильясовичу предоставили очередной отпуск непосредственно после того, как ему вернули права. И матери Соны отпуск в это же время дали: бывает и так, что графики отпусков совпадают у членов семьи… случайно. А Алексею по линии Минздрава предоставили путевки в крымский санаторий, так что в конце июня все семейство поехали, как Сона и хотела, на двух машинах в Крым. Где они с огромным удовольствием и отдохнули, а о том, что все еще строящийся санаторий принадлежал Спецкомитету по реактивной технике, никто — кроме самого Алексея — и не догадывался: в санатории «штатных отдыхающих» еще не было, да и самого санатория как такового не было, только несколько небольших летних деревянных домиков там поставить успели и столовую. Тоже небольшую и временную, по сути дела — кухню под навесом и несколько столиков, но готовили там очень вкусно и сытно. А чего не было в столовой, можно было купить на крошечном рынке, расположившемся на полпути к ближайшей деревушке в тени нескольких огромных шелковиц — и Сона восхитилась предприимчивостью местных селян.

Когда они в первый раз подошли к этому рынку, где четверо теток продавали ягоды и фрукты, она увидела у одной продавщицы выложенные на небольшие блюдца ягоды шелковицы, которая в прошлом году ей очень понравилась — но на вопрос «почем шелковица» тетка ответила «рубль». Цена Соне показалось слишком уж неадекватной, и она решила хотя бы брату ягодок взять на пробу. Однако когда она сказала «мне тогда желтой», тетка вручила крутящемуся неподалеку мальчишке небольшой алюминиевый бидончик и распорядилась:

— Быстро набери желтых барышне, и смотри у меня, получше выбирай!

Мальчишка приставил к дереву лестницу, шустро на нее взобрался и принялся очень быстро рвать ягоды. А когда эта тетка высыпала полный бидончик в свернутый из газеты пакет, Сона спросила, указывая на дерево:

— А это ваша шелковица?

— Нет, — ответил мальчишка, — дерево вообще ничье. Если хочешь, то можешь сама сколько угодно рвать. Но лестница моя, и я тебе ее не дам!

Чуть позже выяснилось, что за этот рубль мальчонка был готов не только литровый бидончик ягод нарвать, но и целое ведерко литров на шесть, правда столько сожрать шелковицы было несколько опасно для пищеварительного тракта. Но в результате (поскольку других покупателей там почти и не было, а строители, для которых рыночек и работал, в основном брали там помидоры с огурцами и яблоки) Сона с братом объели вдвоем почти полностью два дерева, а на обратную дорогу еще пару ведерок взяли. Из-за чего эта дорога несколько подзатянулась, так как приходилось чуть ли не каждый час останавливаться, но никто от этого не расстраивался. Ведь для родителей Соны такой отпуск вообще был на грани чуда и какие-то мелкие неудобства праздник омрачить никак не могли.

А уже в Москве Соне пришлось с родителями слегка поругаться: те внезапно возжелали дочери «компенсировать расходы на поездку». И дело чуть до драки не дошло: все же горячая южная кровь Алекпера Ильясовича едва не закипела после слов дочери о том, что «она теперь сама всю семью прокормить в состоянии». И они успокоились лишь после слов о том, что если они ей все же деньги всучат, то тогда она в отместку им квартиру кооперативную купит — и пусть они только попробуют отказаться. Мать ее сразу замолчала, а отец с нескрываемым ехидством поинтересовался «на какие шиши» — и узнал, что Алексею «за изобретение куроощипывающей машины» «изобретательские» платят уже с каждой птицефермы страны.

Ну да, за нее Алексею авторские отчисления шли, правда не такие уж и большие, как думала Сона. Но его жена уже осознала, что «денег хватит на что угодно». Например, на новую мебель для нового деревенского домика, который как раз к началу лета товарищ Мельников и достроил. Правда, сам Алексей уже понял, что этот дом в деревне ему в принципе и не нужен, и даже начал задумываться о том, чтобы его продать, но аргументы Соны его от этой мысли отвратили. Потому что когда он ей домик впервые показал, девушка радостно сообщила:

— Да, мы тут, конечно, жить скорее всего не станем пока. А вот когда у нас внуки появятся, мы с ними как раз в деревне летом и поживем! Еще и козу заведем или даже корову, чтобы свежее молочко…

— А ты что, умеешь козу доить или корову?

— Нет, конечно, я их вообще боюсь. Но я видела: в деревнях коров и коз как раз бабки доят, наверное с возрастом такое умение само приходит. Ну или специально научусь, внукам-то как без свежего молочка?

Против такого аргумента Алексей устоять не смог, и вместе с Соной занялся рисованием мебели для этого дома. Потому что жена ему сказала: раз Витебские мебельщики у него просили все заказы на мебель им присылать, то не выполнить их просьбу будет просто невежливо…

Двадцать девятого августа Алексей узнал, что отныне ему придется учиться уже не в ММИ, а в МИФИ: институт переименовали и, насколько он помнил историю своей очередной альма-матер, месяца на два раньше, чем «в прошлой истории». Однако такое переименование было совершенно формальным, даже студбилеты никому менять не стали. То есть, как увидел Алексей, в расписании появился новый предмет, пока что отмеченный как «факультатив» — но и его собирались читать лишь с середины октября.

Так что в институте, по большому счету, ничего и не поменялось. А вот за пределами института кое-что за лето поменяться успело. Во-первых, Сону в августе Алексей научил управляться с новой машиной: на заводе их изготовили почти десяток «для испытаний на прочность», но ребята Кузовкина к вопросу доработки машины подошли основательно и серьезно, так что после шестой разбитой машины появилась уверенность, что больше кузов дорабатывать не требуется. А оставшиеся три машины готовились разбить чуть позже, но пока намеченные Алексеем подушки безопасности еще лишь делались и он воспользовался «заделом» для обучения жены. И получилось это неплохо, девушка очень быстро машину освоила и даже поплакала слегка мужу на предмет того, что с начала учебного года ей снова придется вернуться на общественный транспорт — но и это, скорее, в шутку.

Еще на заводе — уже в электронном цеху — Алексею изготовили и блоки питания, и даже запрошенные им девятислойные печатные платы, так что у него появилась возможность (как раз с началом учебного года) позаниматься и распайкой вот уже год валявшихся у него в столе микросхем.

Теперь времени на домашние дела у Алексея стало гораздо больше: Сона часто вечерами убегала к Лене (где, по его мнению, просто играла с младенцем, набираясь опыта на будущее), руководство страны его дергать перестало, очевидно, решив, что он и сам сообразит, когда его помощь в чем-то понадобится. И даже посланцы товарища Пономаренко, первое время донимавшие его вопросами по автомобилю, уже сообразили, что в автомобиле парень понимает, как им управлять — а с вопросами «как его делать» нужно обращаться к Василию Кузовкину.

И так продолжалось примерно до середины октября, а семнадцатого в расписание внесли одно небольшое изменение: ранее объявленный «факультатив» был переведен уже в обязательный курс, но Алексея заинтересовало в нем другое: этот курс должен был прочитать «приходящий лектор». А звали этого лектора Башир Искандарович…

Первая лекция по курсу Алексею понравилась, причем даже не содержанием (сам-то он точно мог рассказать гораздо больше на лекции по устройству и программированию электронных вычислительных машин), а тем энтузиазмом, с которым им все рассказывалось. К тому же ему было очень интересно с лектором некоторые вопросы обсудить, все же когда он «в первый раз» учился в МИФИ, товарищ Рамеев уже считался легендой. Однако поговорить с ним ему сразу не удалось: Башир Искандарович после лекции сразу же убежал — что, в принципе, было понятно: у военных по поводу ЭВМ уже возникли очень серьезные вопросы к конструктору одной из первых машин, и товарищу наверняка просто на все времени не хватало.

Поэтому ко второй лекции Алексей «специально подготовился». Сначала, за день до лекции, он зашел в первый отдел института и попросил «помочь в приглашении товарища Рамеева» к нему в гости. А когда сотрудник отдела с некоторым удивлением поинтересовался, зачем бы первому отделу помогать студенту в таком сугубо личном деле, он ответил для безопасника очень неожиданно:

— Позвоните Виктору Семеновичу или Лаврентию Павловичу, они вам на этот вопрос ответят.

— Кому? А… вы, наверное, и есть товарищ Воронов. Можно на ваш студенческий взглянуть? Приятно познакомиться, я постараюсь вам в этом деле помочь.

И помог: после второй лекции слегка ошарашенный ученый, сопровождаемый двумя другими «специалистами», сел в «Победу» Алексея и до самого дома молча смотрел в окно. А когда они зашли в квартиру и уселись в гостиной, он, не понимая, что, собственно происходит, наконец спросил:

— Мне сказали, что вам нужна моя срочная консультация, но… я не совсем понимаю, по какому вопросу. Я, видите ли, занимаюсь… впрочем, я вас видел на лекции.

— Да, я знаю, чем вы занимаетесь. Видите ли, я сам спроектировал небольшую вычислительную машину и даже ее изготовил, но у меня есть несколько неясных вопросов…

— Вычислительную машину? Было бы интересно на нее взглянуть… но почему вы привезли меня, как я понимаю, к себе домой? Было бы лучше сразу поехать в вашу… лабораторию?

— Я ее здесь, дома, и сделал. Пойдемте, я вам ее покажу и там уже задам свои вопросы.

Башир Искандарович сразу как-то загорелся, и в «кабинет» Алексея вошел уже совершенно другой человек. Который с некоторым удивлением посмотрел на действительно небольшой белый металлический ящик, напомнивший самому Алексею когда-то купленный им винный холодильник.

— Вот, это у меня такая машина.

— Действительно… небольшая. А на каких элементах вы ее изготовили? И… извините за возможно бестактный вопрос, а параметры машины у вас какие получись?

— Я как раз по этому поводу вас и пригласил, потому что мне кажется, что как раз вы использовали совершенно устаревшую элементную базу. Машина у меня полупроводниковая…

— Но и у нас вычислительные машины построены на полупроводниках, так что насчет устаревшей… базы…

— А если считать каждый прибор отдельно, то в ней порядка девяноста тысяч транзисторов и около двухсот сорока тысяч диодов.

— Сколько? То есть вы предполагаете, что если эту вашу машину масштабировать, то…

— Нет, в ней уже столько элементов, но элементы эти собраны в так называемые интегральные схемы, где на одном кристалле размещено несколько сотен отдельных приборов. У машины рабочая частота задающего генератора составляет сто десять примерно мегагерц… я хотел ровно сто поставить, но кварца нужного не нашел. То есть скорость выполнения арифметических операций составляет около двенадцати миллионов в секунду.

— Двенадцать миллионов коротких операций⁈

— Любых. Здесь используется схема умножения за один такт и схема деления за четыре такта, но цикл оперативной памяти не позволяет данные обрабатывать быстрее. Машинное слово тут составляет шестьдесят четыре разряда, адресация тридцатидвухбитная… правда пока с ней размер оперативной памяти только тридцать две тысячи слов. Но проблема, которую я сам решить не могу, заключается в том, что все вычисления машина проводит… внутри, я не смог придумать пока никаких устройств ввода и вывода информации. А вы, насколько я в курсе, по этой части не одну собаку съели…

— Ну… да. Хотя, должен сказать, вы назвали какие-то абсолютно нереальные цифры…

— Тем не менее цифры эти верные.

— Так почему же вы не обратились…

— Потому что я не хочу обращаться к Акселю Ивановичу через Лаврентия Павловича, а вы с ним ежедневно по работе встречаетесь. Я если вы с ним договоритесь… я вам и машину отдам, и всю имеющуюся у меня документацию по ней.

— А где вы брали эти… интегральные схемы?

— Их сейчас делают в МГУ, правда делают их пока крайне немного. Так что Аксель Иванович может заняться этим направлением и даже организовать массовое производство таких схем.

— Я думаю, что и Исаак Семенович…

— Нет, тут вопрос тесно связан с государственной безопасностью, а у товарища Брука еще нет нужных допусков. Так что только Аксель Иванович.

— Но я не уверен, что у меня есть такие… нужные вам… допуски.

— По счастью, по поводу ваших допусков я и сам могу принимать решения, так что это вас беспокоить не должно. А теперь давайте я вам продемонстрирую машину в работе: в нее уже заложена программа вычисления факториала, вы просто назовите любое число… желательно не единицу, конечно.

Спустя полтора часа Башир Искандарович, глубоко задумавшись, поинтересовался:

— Вы действительно проделали гигантский скачок в этой области. А можно мне спросить: где вы работаете? И… а где тут у вас поблизости можно такси поймать?

— Я пока только учусь, как раз в МИФИ, студент второго курса. А такси вы тут не поймаете, да оно и не надо, я вас отвезу куда скажете. И, надеюсь, мы договорились: в следующий раз вы приезжаете с Акселем Ивановичем и машину забираете. А пока вот, возьмите, почитайте, тут как раз будет над чем вам уже сейчас подумать: подробное описание всех разъемов, через которые можно подключать внешние устройства. Очень хочется надеяться, что мне больше не придется команды с пульта поразрядно в нее запихивать, а то это так утомительно…