Переход II

Глава 3

Хотя Вася Кузовкин и был ошарашен предложением этого товарища Воронова, оно — предложение это — ему все же понравилось. И даже не тем, что его — пока еще студента — назначили «главным конструктором», хотя и это было крайне лестно, а самой постановкой задачи. Новый автомобиль — это же мечта каждого инженера-автомобилиста! Ну а то, что ему, по сути, уже «почти готовый проект» для реализации Алексей подсунул, так это и не значит ничего. Картинку-то каждый нарисовать может, и даже очень красивую картинку, а вот воплотить ее в железо — тут надо серьезно поработать. И, понятное дело, работы тут хватит очень многим людям — но Василий уже знал, к кому за помощью обратиться. То есть знал человек десять студентов, наверняка пожелающих в такой работе поучаствовать, да и некоторых преподавателей он очень надеялся к работе привлечь. Наверняка получится привлечь к работе «почти доцента» Вишнякова, который у них провел занятия, на которых рассказывал про гидравлические коробки перемены передач — и в качестве примера того, «как делать не надо», привел в пример пресловутую «НАМИ-ДК»…

А вот насчет мотора у него уже сомнений не было, хотя при первом взгляде на компоновочный чертеж такие сомнения у него возникли. Однако Елена Павловна, отвечающая в том числе и за весь персонал «опытного завода», успела ему рассказать о том, что этот Воронов уже два отличных мотора сделал: карбюраторный на основе мотоциклетного двигателя БМВ, но для небольших тракторов, и тракторный же дизель на основе мотора ГАЗ-11. И теперь с этим дизелем в Орше выпускались небольшие грузовички-полуторки, а трактора «с мотором от мотоцикла» вообще на двух заводах производились. И предложенный ему мотор для автомобиля — это практически «серийный» тракторный, в котором просто число цилиндров увеличили вдвое.

Вдобавок необычный внешний вид предлагаемого автомобиля (да и ни на что не похожая конструкция кузова) все же казался чем-то привлекательным, к тому же здесь явно учитывалось то, что оппозитный мотор получился очень невысоким — а в предложенной компоновке низкий, скошенный вперед капот существенно улучшал обзор для водителя. Ну а то, что машина выглядела какой-то угловатой, напоминающей больше какие-то военные машины… Василий уже отработал на Московском заводе малолитражных машин и не смог не заметить, какие прессы требовались для штамповки хотя бы крыльев для «Москвича», и из-за этой глубокой вытяжки деталей кузова минимум десять процентов штамповок отправлялись в брак. На ГАЗе при изготовлении кузовов для «Победы» с таким браком справлялись просто, заливая свинцовой полудой многочисленные (и практически неизбежные) «морщины» в кузовных деталях, а здесь, похоже, таких проблем при производстве уже не будет. Правда, сварочных работ скорее всего прибавится изрядно, но уж сварка-то давно перестала быть чудом: если автоматами танковые корпуса и башни варили, то уж тонкую сталь… Алексей же сразу сказал, что под выпуск этой машины будет строиться новый завод, и уж оборудованием именно «под машину» завод наверняка обеспечат, надо будет просто сказать, какое оборудование потребуется — а быстро формирующаяся команда разработчиков наверняка это сказать сможет. Скорее всего, сильно позже Нового года, да и машину собрать до праздника навряд ли получится — но с каждым новым сотрудником (а точнее, с новым соратником) сомнений в успехе у Васи становилось все меньше…

У Алексея тоже почти не было сомнений в том, что машину сделают, хотя по поводу сроков у него как раз сомнений не было вообще: по его мнению будет очень хорошо, если машина поедет к завершению строительства автозавода. Что же до самого строительства, то в разговоре с Пантелеймоном Кондратьевичем он лишь сообщил, что запустил разработку «очень неплохого автомобиля» (причем снова полностью «за свой счет») и намекнул, что эффект от ее выпуска будет не хуже, чем от производства Орского грузовичка. Да и само производство будет вестись по тому же принципу: большую часть узлов и агрегатов в машину будут ставить уже выпускаемые серийно, поэтому по сути нужен будет лишь сборочный завод.

Что же до кузова… Алексей нарисовал Васе Кузовкину нечто, напоминающее известный всему миру (правда, не в этой истории известный) ДеЛореан DMC-12. Именно «напоминающее»: от «прототипа» он взял лишь двери, полностью скопировал «передок» и задние фонари, а сама машина вообще была пятиместной и с одинаковыми колесами. Ну и с мотором под сорок «лошадок», то есть должен был получиться «семейный автомобиль», а не спорткар. С «оригиналом» Алексей был знаком, он даже в юности себе такую купил. Примерно неделю в ней поездил и с облегчением продал, отказавшись от мысли перевезти ее в Россию: все же недостатков в машине было куда как больше, чем достоинств. Однако кузов ему показался для настоящего времени очень подходящим, поскольку в нем не было деталей, требующих глубокой вытяжки и все их было нетрудно изготовить на уже имеющихся (и довольно недорогих) прессах. И когда он увидел, что Василий загорелся идеей такую машину все же сделать, он больше на «автопром» внимание обращать полностью перестал. Почти перестал, ведь за работу «студентам» он из своего кармана платил, а с поступлениями «авторских» случился сбой, скорее всего вызванный «праздничными гуляниями». Впрочем, сбой этот быстро устранили, сразу после того, как парень позвонил Абакумову и попросил сообщить ему о датах прекращения платежей за «старые» водопроводные краны, а Виктору Семеновичу он звонил только потому, что обновлениями «изобретений» как раз его люди и занимались, причем чаще всего об этом самому Алексею не сообщая. Но если на мелочи внимания не обращать, то автомобилями Алексей вообще перестал заниматься.

Перестал, потому что ему вообще не до того было: все внимание он направил на выбор «нужного момента» для передачи Сталину очень важной информации. Ну и кое-каких для «купирования информации» необходимых химикатов. А когда нужный, по его мнению, момент настал, он просто набрал номер товарища Поскребышева и постарался договориться о встрече — что трудностей не составило. Алексей даже удивился, как быстро Иосиф Виссарионович согласился его принять, все же у него вообще ни малейшей уверенности не было в том, что разговор получится согласовать без привлечения того же товарища Пономаренко. А привлекать Виктора Семеновича или Лаврентия Павловича у него даже и мысли не возникло…

Правда, разговор пошел совсем не так, как он ожидал:

— Алексей Павлович, — начал Сталин очень недовольным тоном, — мне сообщили, что вы жаловались товарищу Абакумову на то, что вам мало денег за ваши изобретения платят. Но вы сейчас получаете вероятно больше любого другого гражданина в СССР…

— Я не жаловался, а только попросил уточнить, на какие суммы мне можно рассчитывать. Я организовал небольшое студенческое конструкторское бюро в МАДИ, там студенты разрабатывают новый автомобиль, и я стараюсь, чтобы за работу студентам все же какая-то плата шла. А Вася… товарищ Кузовкин, руководитель этого КБ, спросил, можно ли ему еще несколько человек к работе привлечь, а тут как раз из-за праздников выплаты мне несколько задержались. Но этот вопрос уже решен.

— Да, я вот что в вас спросить хотел: почему вы так резко отрицательно относитесь к НАМИ? Ведь там собраны лучшие специалисты по проектированию автомобилей, а вы запретили этому своему КБ любые формы сотрудничества с институтом. Считаете, что студенты смогут сделать автомобиль лучше специалистов?

— Нет, я считаю, что студенты автомобиль сделать просто смогут, а вот НАМИ… За все время с момента основания института там не сделали ни одного автомобиля, запущенного в производство, даже ни одного узла не разработали. Пельтцер занят разработкой никому не нужных гоночных автомобильчиков…

— Гоночные автомобили — это концентрация передовых технологий!

— Да, если при этом разрабатываются новые моторы, новые узлы — а Пельтцер берет готовые, причем уже устаревшие, моторы германские, форсирует их самым примитивным образом, снижая их ресурс до десяти и даже до пяти часов, и моторы-то он берет от мотоциклов! Это уровень любой мастерской МТС! Я, конечно, горжусь, что на любой советской МТС могут сделать то же, что и в ведущем советском автомобильном институте, но лично мне кажется, что ведущий автомобильный институт, разрабатывающий машину уровня колхозной мастерской, не заслуживает существования. МТС-то стране дешевле обходится!

— И вы решили заняться развитием МТС…

— Нет, я просто подумал, что продавать населению автомобили по цене ниже себестоимости, как это сейчас происходит с «Москвичом», просто глупо. Но чтобы этого больше не было, страна не должна увеличивать цену автомобиля, она должна делать автомобили дешевле. И разработка, которую ведут сейчас в КБ МАДИ, скорее всего достижение этой цели и обеспечит. Но вообще-то я совсем по другому поводу хотел с вами поговорить.

— То есть про автомобили вы говорить не хотите…

— Автомобили сейчас будут самым неважным вопросом. Насколько мне стало известно, СССР сейчас подошел к заключительному этапу создания системы международных расчетов на основе золотого рубля…

— И это не такой уж и большой секрет, а вы хотите что-то возразить?

— Возразить хочу не я, и возразить некоторые зарубежные капиталисты готовы весьма серьезно. Крайне серьезно: до меня дошли некоторые непроверенные слухи…

Документ, который Алексей купил за пятьдесят тысяч фунтов, мог стать сенсацией: это был отчет профессора Русакова о результатах вскрытия тела Сталина. С абсолютно достоверными фактами, доказывающими, что Сталин был отравлен «органического, белкового происхождения, скорее всего паучьим ядом». Документик хранился в личном архиве Берии, полностью засекреченном — но за деньги в разваливающейся стране доступ к любым архивам можно было найти. Ну а в «этой истории» «гений фармацевтики» и новую информацию без особого труда добыл: все же официально-то лаборатория мединститута разрабатывала противоядия от всяких тропических гадов, и в рамках такой разработки Алексею — с помощью, конечно, товарища Абакумова — удалось пообщаться со специалистами по подобным ядам из Токсикологической лаборатории, и те предположили (хотя утверждать с уверенностью и не стали) что экс-заведующий лабораторией Григорий Моисеевич Майрановский скорее всего хранил у себя как раз такой яд: «по ведомостям» не сходились цифры его производства и имеющихся запасов, а больше никто умыкнуть яд из лаборатории физически не мог. То есть кто-то мог, но лишь при прямом попустительстве Майрановского: тот лично отвечал за каждый миллиграмм ценнейшего препарата.

Понятно, что рассказывать Сталину о документе Алексей не стал, а сообщил лишь то, что «где-то бродит почти полтора грамма сильнейшего яда», а так же о том, что «по непроверенным слухам» есть высокая вероятность попытки отравления вождя. А на вопрос, который даже не задал, а прорычал Иосиф Виссарионович «Кто?» он ответил просто:

— Я же сказал, что слухи непроверенные. Поэтому на этот вопрос я ответить не могу, но я не люблю, когда кто-то кого-то убивает… без моего участия. Поэтому я, среди прочего всего, изготовил специальный препарат…

— Еще более мощный яд?

— Нет. Всего лишь индикатор белковых ядов, достаточно универсальный. Он определяет паучий яд, рыбий — тот есть тетродотоксин, лягушачий батрахотоксин… я же не могу утверждать, что сволочи не захотят применить какой-то другой яд, вот и постарался сделать индикатор широкого спектра действия. Вы позволите демонстрацию? Вот, беру стакан, этим карандашиком провожу внутри черту, нужно пару минут подождать, пока индикатор высохнет, он тогда на стекле вообще практически невидимым станет. Вот… а теперь наливаю простую воду и спокойно ее пью: ничего страшного не происходит, потому что высохший индикатор в воде вообще не растворяется, даже в кипятке не растворяется. А также в спирте и, соответственно, в любых алкогольных напитках. А теперь… я тут с собой захватил немного простого змеиного яда для инъекций, и добавляю даже не капельку, а просто иголку в ампулу опускаю… — Алексей отстегнул с пиджака медаль «за победу над Германией», макнул иглу застежки в ампулу и поболтал иголкой в полупустом стакане. — А теперь смотрите: я стакан наклоняю, вода касается нанесенного на стекло индикатора — и он быстро зеленеет.

— Послушай, партизан… Херов, — Сталин то ли от волнения, то ли специально в фамилии ударение поставил неверно, — а если они все же вольют в меня… обманом… подобную гадость, то… Я доклады этого Майрановского читал, по его данным от таких ядов противоядия…

— Он во-первых, сволочь, а во-вторых… тоже сволочь. Противоядия в принципе-то есть, которые все же жизнь человеку сохранить могут, хотя на полное излечение какое-то, причем немаленькое время потребуется. Только их нужно будет ввести в течение часа, максимум полутора часов после отравления.

— А если ночью…

— Я же не пугать вас пришел. Вот тут я принес забавный такой браслетик, творение талантливейших инженеров из МГУ. Вообще-то это монитор для больных, нужен, чтобы врачи издали могли узнать, если больному вдруг хуже станет. К нему еще прибор побольше нужен: монитор сигнал посылает метров на пятнадцать всего, а большой приемопередатчик… возможно, несколько приемопередатчиков эти сигналы о состоянии здоровья могут уже далеко посылать. И если монитор зафиксирует резкое ухудшение самочувствия, то специально назначенные люди это сразу же и узнают, даже если вы в сортире с газеткой запретесь. Я вам чуть попозже подробно расскажу, как монитором пользоваться, а пока хочу еще об одной вещи сказать: Николая Сидоровича нужно немедленно вернуть на прежнюю должность, а заодно и тех, кто советует вам Александра Николаевича убрать, очень тщательно проверить. Не расстрелять…то есть потом, если окажется что… но расстрелять нужно именно настоящих врагов.

— Власика удалили по настоянию Игнатьева…

— Я снова повторю: у меня всего лишь непроверенные слухи. А Николай Сидорович, что ни говори, все же немного… зарвался. Но я уверен, что после вашего внушения он исправится и все же будет себя вести достойно, как и подобает советскому человеку, а вот вас охранять он будет куда как качественнее, чем это сраный полковник. У него и опыта больше, и вам лично он действительно предан. Но это всего лишь мое личное мнение…

— Что-то твое личное мнение постоянно оказывается на удивление верным. Ну ладно, спасибо за предупреждение… и за индикатор этот. А если тебе с автомобилем что-то понадобится…

— Спасибо, но скорее всего, не понадобится. Я с Пантелеймоном Кондратьевичем уже обо всем договорился…

Алексей, вернувшись из Кремля, счел свою миссию по этой части выполненной и полностью погрузился в учебу: все же восстанавливать хорошо забытые знания оказалось не так уж и просто. А еще он очень много занимался с женой: той наука совсем уж тяжело давалась. Но то, что они оба учили практически одно и то же, помогало и Соне, и Алексею: парень сначала сам тему изучал, затем помогал с ней жене разобраться и в процессе этой помощи и сам начинал понимать, что же он, собственно учит. И с некоторым удивлением он начал понимать, что «в прежние годы» он многие вещи либо пропускал мимо ушей, либо воспринимал… не совсем верно.

А еще он прибегнул к «запрещенным приемам»: за деньги нанял репетиторов. Причем для жены он нанял репетиторов у себя в Механическом, а для себя — в университете с мехмата. То есть формально «приходящие преподаватели» деньги получали не от своих студентов, но это как посмотреть. Правда, посмотреть недобро у обнаружившихся злопыхателей не получилось: один доцент с мехмата, позавидовавший тому, что его коллега «получает удвоенную зарплату» и написавший по этому поводу «телегу» в парком Университета, вылетел с работы на следующий же день. А у заведующего кафедрой дифференциальных уравнений по этому поводу случился небольшой скандальчик, поскольку вылетел-то (с подачи самого заведующего) именно сотрудник его кафедры.

То есть скандальчик начался еще раньше, и Ивану Георгиевичу сначала пришлось на несколько повышенных тонах пообщаться с теми своими сотрудниками, которые стали подрабатывать репетиторами — но те чуть ли не богом клялись, что помогают в учебе исключительно супругу этой девицы. И что саму девицу натаскивают другие люди, вроде бы из ММИ — и он по крайней мере сделал вид, что им поверил. А чуть позже ему позвонил лично Лаврентий Павлович и поинтересовался:

— У вас там одна молодая особа, Сона Алекперовна Воронова обучается…

— Да, есть такая, и учится она довольно неплохо.

— Вот и хорошо, пусть и дальше учится… неплохо. Я вообще-то по поводу работы с кристаллами звоню и хочу вот что сказать: если в работе возникнут какие-то проблемы, то для ускорения их решения вы этой Соне о них расскажите, она все передаст кому надо. И отдельно замечу: вы ей просто на словах расскажите, она, о проблеме кому надо рассказывая, ни слова не напутает…

Тогда Иван Георгиевич лишь усмехнулся про себя, но чуть позже убедился в том, что девушка… молодая женщина действительно как-то с возникающими проблемами очень сильно справляться помогает. А наблюдал за ней он просто потому, что она обучалась в группе, которая (пока еще совершенно формально) была приписана именно к кафедре дифференциальных уравнений, которую товарищ Петровский и возглавлял — параллельно с работой ректора Университета возглавлял. Ну а когда он по очередной проблеме у физиков обсуждал новую тему исследований, то узнал, что девушка-то является женой «того самого Воронова». Правда, кем был «тот самый» он так и не выяснил, но расспрашивать об этом Лаврентия Павловича он все же не стал…

Сессия и у Алексея, и у Соны прошла относительно успешно. Конечно, знаниями они преподавателей не поразили, но проскочили без троек, хотя и тут не обошлось без «административного ресурса»: кафедры научного коммунизма и в университете, и в механическом после определенных намеков со стороны сотрудников МГБ не рискнули ставить им плохих оценок. Соне вообще «автомат» поставили, а Алексею экзамен все же пришлось сдавать — и выходя с отличной оценкой в зачетке из аудитории Алексей с усмешкой подумал, что бы ему в эту зачетку поставили, если бы он, допустим, начал обзывать нехорошими словами Маркса с Энгельсом. Но выделываться он, понятное дело, не стал — и очень довольный поехал домой. Вот только жену он там не застал…

В гостиной сидела Лена Ковалева, рядом с которой играла ее дочка:

— Лёш, тут с Соной случилась небольшая неприятность, но сразу говорю: с ней все в порядке. Она еще пару дней на всякий случай в больничке побудет… если хочешь, мы можем туда прямо сейчас поехать, только минут пятнадцать подождать придется, пока ко мне нянька не подойдет. Потому что за руль я тебя точно сейчас не пущу, а то знаю я вас, мужиков…

— Уж ты-то мужиков знаешь! Говори прямо: что случилось?

— Мужиков-то я точно знаю, все же два года в госпитале на фронте провела. А случилось… она решила поехать на рынок, что-то вкусненького к праздничному обеду купить, а там грузовик автобус подрезал, водитель оттормозил резко и Сону прижало сильно к поручню. В общем… травматический аборт, но ты вообще идиот: хоть хреновый, но врач же, понимать должен: девочке всего восемнадцать, а по всем параметрам едва на шестнадцать тянет, ей рожать вообще рано! Ты чем думал-то? Хотя знаю чем… там действительно ничего серьезного, и срок вроде бы около шести недель, ее на самом деле именно на всякий случай решили в госпи… в больнице оставить. Все, Наташа, солнышко мое, ты сейчас пойдешь с тетей Аней, я мама попозже придет. Молодец! Ну что, поехали?

По дороге в больницу Лена снова говорила Алексею, что ничего страшного не случилось, что Сона еще молодая и все у нее будет хорошо, но настроение у парня все равно стало мрачным. И особенно оно испортилось, когда уже в больнице врачи его к жене не пустили. Хорошо еще, что удалось с Соной через окошко пообщаться, правда, в основном жестами: все же зима, окна открывать никто не рискнул. А через некоторое время Лена к нему подошла и сказала, что уже завтра с десяти утра можно будет и передачку принести, и даже сообщила, что в передаче можно больным носить. Точнее, что категорически передавать нельзя — так что вернувшись домой (и договорившись с Леной, что она его завтра к больнице тоже подвезет) Алексей в небольшой комнате, которую он определил под «домашнюю мастерскую», занялся «рукоделием». А утром передал жене «армейскую радиостанцию» с парой мелких доработок: в купленный в ларьке возле дома пластиковый портсигар на двадцать пять папирос он поместил и саму рацию (которая вообще-то в одном корпусе микросхемы размещалась), и микрофон, и маленький динамик. А так как штатной «армейской» батарейки у него дома не было, он в другой такой портсигар запихнул обычную «квадратную» батарейку и коробочки просто примотал друг у другу изолентой. Получилось, конечно, «не изящно», но зато теперь можно было с Соной и через закрытое окно разговаривать.

Вот только разговор его не порадовал очень сильно: Сона сказала, что в больнице ее продержат минимум еще неделю. А Лена (вероятно, помахав где надо своим вовсе не врачебным удостоверением) устроила парню встречу с главным врачом больницы, и тот с грустью уточнил некоторые детали:

— Мы, конечно, делаем, что можем, и определенная вероятность благоприятного исхода…

— Доктор, мы оба врачи, — прервала его Лена, — так что давайте начистоту и без умолчаний.

— С высокой степенью вероятности у больной Соны Вороновой детей не будет. Но, сами понимаете, что-то утверждать безапелляционно… организм еще очень молодой, и есть определенная вероятность того, что он все же сможет восстановиться. А вы ей кто?

— Ясно, — Лена повернулась к Алексею: — Лёш, пойди погуляй, ты же педиатр, а не гинеколог, мы детали без тебя обсудим. Иди-иди, я-то знаю, о чем спрашивать, а ты все равно ни вопросов, ни ответов не поймешь. Я тебе все потом человеческим языком растолкую…

А по дороге домой она Алексею кое-что все же на самом деле растолковала:

— В общем, есть некоторые повреждения труб, некритические, но оплодотворение будет, по крайней мере пока, затруднено. Насколько сильно — предсказать никто не может, но даже если вообще ничего у вас получаться не будет, то все равно есть варианты. Если хочешь, даже я могу вам ребенка родить…

— Лен, ты опять…

— Не опять: я говорю о том, что могу выносить вашего ребенка. Ты же сам всю технику в институте отработал!

— Не я, я там только…

— В общем, не психуйте, без детей мы вас не оставим. А уж как — это не сейчас решать нужно будет, пусть девочка все же поправится сначала. И подрастет! Да, у меня к тебе еще один вопрос, уже профессиональный. Мне намекнули, что ты в случае необходимости какие-то специальные препараты изготовить можешь, так вот: если к тебе с такими идеями сунется кто угодно кроме меня лично и персонально, то… ты, говорят, довольно успешным партизаном был. Вот навыки партизанские и восстанавливай в таких случаях.

— А можно все-таки поинтересоваться, кто у тебя начальник?

— Можно, только вопрос этот не мне задавай. И учти: я сейчас скажу то, что сама не очень понимаю, но ты мне ни в коем случае ничего не объясняй. Так вот, вопрос ты задавай тому, кому рассказывал на ночь страшные истории в начале декабря. Вроде не перепутала слова… но надеюсь, ты в любом случае понял, о чем я сказала. Еще раз: мне ничего не поясняй! Все, приехали. Тебе помощь по дому нужна будет? У нас есть специальная служба… помощи на дому.

— Нет, спасибо. Я сам со всем справлюсь… а тебе за помощь спасибо отдельное. И завтра я к Соне уже сам поеду. А ты или домой и занимайся дочкой. Спокойной ночи!

А зайдя уже в подъезд, Алексей задумчиво пробормотал:

— А помощь, Лен, твоя нам точно понадобится. Но, надеюсь, лишь как участкового врача…