Переход II

Глава 17

Теперь, когда Сона сидела в академке, тревоги и волнения сессии вроде бы касались одного Алексея, но больше по поводу сессии все же переживала именно Сона. Потому что она ведь пропускала год учебы и почему-то считала, что «это неправильно». Скорее всегоиз-за того, что опасалась «все забыть», а слова мужа о том, что «все прежние экзамены сданы и пересдавать их точно не придется», ее не очень-то и успокаивали:

— Экзамены — не придется, а новые предметы? Они же идут как продолжение прежних, и если я прежние забуду…

— Не забудешь, это я тебе точно говорю. Как только что-то новое рассказывать станут, то ты немедленно вспомнишь, о чем раньше тебе рассказывали.

— А вдруг не вспомню?

— Тогда пожалуешься мне и я тебе напомню. Так что не забивай голову ерундой, тебе нужно думать не о будущей учебе, а о себе и Пашке.

— Ладно, буду о себе думать. Но там все еще печальнее: мне сейчас уже просто надеть нечего: я так потолстела… Ладно зимой, а весна придет, а потом лето — и в чем мне на улицу выходить?

— Тебе же Лена уже сколько раз говорила: потолстела ты из-за того, что твой организм запасал продукты для Пашки, а когда он все съест, то ты снова станешь худой и стройной.

— А вдруг не стану?

— Тогда я тебе сошью новую одежду.

— Ну… ладно. У тебя когда следующий экзамен?

— Послезавтра, а ты что-то хотела?

— Да. То есть нет, я просто так спросила. А ты не помнишь, где ткань для голубого моего платья покупал? Если придется новое шить, то я хочу такое же…

Наступил пятьдесят шестой год — первый год, события которого Алексей Павлович очень подробно изучал при подготовке к переходу. И он уже сообразил, что изучал он все это, по сути, зря: страна уже настолько изменилась, что все, что происходило «раньше», произойти сейчас уже не могло. Почти все, но кое-что осталось неизменным. Например, в магазинах стало гораздо больше разнообразных тканей — а вот с готовой одеждой лучше точно не стало. Почти не стало, все же немцы из ГДР поставляли в СССР довольно много очень неплохих мужских костюмов, однако «женский ассортимент» вызывал уныние. Впрочем, в уныние советские женщины точно не впадали, ведь большую часть одежды они, как и «раньше», шили сами. Или заказывали пошив в ателье — которых, похоже, стало много больше. Точно больше: в новеньком Тимирязевском районе Москвы их уже три появилось, а «раньше» тут точно таких ателье не было. Просто потому, что «раньше» и домов таких не было, а сейчас в большинстве новых жилых зданий первые этажи изначально предназначались для размещения различных организаций от магазинов до вот таких «мастерских по бытовому обслуживанию населения». И ателье эти были небольшими, по размеру небольшими, занимающими пару комнат, но свою задачу они выполняли: женщины в районе их услугами постоянно пользовались.

Но пользовались «бытовым обслуживанием» далеко не все, конечно: обслуживание-то денег стоило, а дома «все то же самое можно сшить бесплатно». А если и швейную машину приобрести труда не составляет, то тут уж сам бог велел заняться на досуге кройкой и шитьем. Или товарищ Жданов велел, а, возможно, и лично товарищ Сталин: в районе заработали бесплатные вечерник курсы кройки и шитья. Совсем бесплатные, а так как в помещении, где проводились занятия, швейные машины стояли, то довольно многие женщины, на свою машинку пока денег не накопившие, записывались на курсы исключительно для того, чтобы что-то себе сшить на «казенной» машине. И вот товарищ Жданов выпустил постановление, что женщинам можно просто так машинами пользоваться, правда уже за небольшую плату — однако пятьдесят копеек в час люди даже с самыми скромными доходами за расход не считали.

У Соны швейная машинка имелась (Алексей купил, конечно же), да и шить ее мать давно научила — однако себе одежду она все же не шила. Не потому что не хотела, а потому что муж (еще со времен обучения в медицинском) наладил прочные контакты с очень хорошим ателье, располагающимся неподалеку от медицинского, а тамошние закройщицы к Соне для снятия мерок и домой приезжали: все же ее муж в этом ателье считался «самым уважаемым клиентом». Правда, был у этого ателье некоторые перекос в ассортименте: из-за запросов Алексея они в основном шили одежду для беременных — но и уже родивших они очень неплохо обшивали, правда, для молодых матерей они в основном белье шили. И вся Москва те же лифчики для кормящих (с застежкой спереди) именно в этом ателье и заказывала.

Алексея очень удивляло то, что такой нехитрый (и весьма востребованный) предмет женского туалета во всем Союзе только три фабрики шили: две в Белоруссии и одна в Риге — но, похоже, местным властям было не до лифчиков. Точнее, скорее всего руководство считало, что раз ателье нужды населения удовлетворяют, то незачем загружать такими заказами швейные фабрики (которых тоже было не особенно много), а строить новые — есть много других предприятий, которые стране гораздо нужнее. Ну и жильё для населения было самым приоритетным направлением строительства…

Но и кроме жилья в стране (и в Москве в частности) много чего строилось — и строилось в соответствии с четкими, тщательно продуманными планами. Новые здания МИФИ было решено строить «за городом» не от балды: рядом размещался довольно большой завод полиметаллов, у которого была «своя» ТЭЦ, электричества от которой заводу хватало, а вот тепла там производилось с избытком. И это тепло вполне должно было обеспечить и здания самого института, и жилой городок — а для того, чтобы и с электричеством там проблем не возникало, на ТЭЦ просто поставили еще один турбогенератор, на этот раз «чисто электрический», на тридцать два мегаватта. То есть и по электричеству должен был образоваться приличный избыток мощностей, но ведь в новом районе предполагалось в дальнейшем и много нового жилья построить, да и не только жилья. И стройка началась уже в конце января, хотя это было не самым лучшим временем для строительства в Подмосковье. Впрочем, для подготовительного этапа сезон большого значения не имел — как не имел значения для прокладки новых тоннелей метрополитена (хотя до пуска метро по плану оставалось еще года три-четыре).

В коридоре старого здания МИФИ вывесили плакаты с нарисованными будущими строениями, и Алексея порадовало не только то, что в жилой части городка все же был утвержден проект, составленный на основе его предложений, но и то, что и корпуса самого института были «несколько доработаны». В целом изменения выгляди минимальными, первые этажи были просто «одеты» в белый камень, была добавлена четкая отбивка белых рядов окон неширокими полосами разноцветной кирпичной кладки — но в целом визуально институтские корпуса сильно приблизились к домам в жилом городке. Но это были именно незначительные внешние изменения, что предполагалось сделать внутри корпусов, было неизвестно. А что изменилось в проекте жилых жомов, Алексей знал очень хорошо, ведь товарищ Липницкий постоянно к нему заезжал «для консультации». Не лично к Алексею, а в институт, в основном к «автоматикам», ведь предполагаемые к установке лифты в новых зданиях очень сильно отличались от тех, которые уже выпускались промышленностью, и вопросов у архитекторов и строителей только по этой части возникало довольно много — но он «по старой памяти» и к «товарищу Воронову» не ленился зайти и похвастаться тем, что он успел придумать. Или даже не похвастаться, ведь в свое время парень ему немало полезных советов дал. Простых советов, возможно даже не совсем «архитектурных», ведь Алексей ему просто рассказывал о некоторых «мелочах», использованных при строительстве тех домов, в которых он жил «гораздо позднее» — а сейчас нужда в проводке по двадцать ампер вообще ничем была не обоснована. На архитектор знал, что «парень умеет смотреть на перспективу», ведь когда он строил жилые дома для преподавателей медицинского, никому в голову и придти не могло, что в каждой квартире появятся и холодильники, и машины стиральные, и прочая «могучая техника», требующая очень много киловатт, и поэтому с советам (или пожеланиям) Алексея относился очень серьезно.

А еще в советам (или пожеланиям) Алексея серьезно относился товарищ Жданов, но вовсе не потому, что его «архитектурные изыски» считал важными или полезными. Просто Алексей соседу как-то рассказал об интересном «фрукте» под названием дайкон — и урожаи дайкона на полях подмосковных совхозов вызвали серьезное уважение к его словам. То есть сначала вызвали среди сотрудников Тимирязевки, а затем уже и у товарища Жданова: если товарищ знает, как модно получить высокие урожаи, сея что-то съедобное уже во второй половине июля, после сбора урожая других культур, то игнорировать такого товарища было бы крайне недальновидно. Даже несмотря на то, что такие гигантские урожаи (в пересчете-то получалось по сотне центнеров с гектара) были получены на паре соток огорода самого этого товарища…

Но о дайконе Алексей Павлович рассказал соседу лишь то, что узнал от жены (в «прошлой жизни»), которая эту редьку у себя в деревне для внуков выращивала. А все остальное (включая выращивание «небывалого урожая») как-то без его участия прошло, ведь лето-то он с Соной провел в Москве. На всякий случай, ведь в Москве до больницы добираться было даже пешком минут десять, а в деревне больницы вообще не было.

И Алексей с Соной пропустили момент, когда плоды их огорода были выставлены вообще на ВДНХ, хотя и в качестве демонстрации достижений ученых Тимирязевки. Этим ученым достижения были крайне важны, все же сейчас от этих «достижений» зависело если не существование Академии, то уж существование в этой академии самих ученых наверняка. Почему-то руководство страны почти перестало выслушивать громкие слова о «грядущих переворотах в сельскохозяйственной науке» и результаты работы агрономов оценивало исключительно по полученным урожаям…

Понятно, что для получения высоких урожаев было совершенно недостаточно просто взять и посадить какие-то экзотические семена вроде дайкона или той же пекинской капусты, урожаи куда как в большей степени сейчас обеспечивала тщательная подготовка почвы. Не только пахота, но и удобрение полей — а для этого удобрений требовалось очень много: все же страна была обширная и полей в ней тоже было немало. А с удобрениями…

С удобрениями вроде бы тоже стало довольно неплохо. Хотя и тут картина сильно отличалась от того, что застал в свое время Алексей Павлович: большая часть азотных удобрений производилась из угля. И производилось не на гигантских химических комбинатах, а на достаточно скромных по размеру заводиках, с огромной скоростью появляющихся практически в каждой области страны. Именно небольшие, потому что в пятьдесят четвертом в МЭИ разработали очень «экономичную» установку для производства карбамида. На базе серийного газогенератора с кипящим слоем производился водород, угарный газ отправлялся в топку являющейся частью установки электростанцию мощностью в пять мегаватт, из водорода и выделенного при получении кислорода для газогенератора азота делался аммиак в небольшой (а поэтому недорогой) колонне, который запускался в следующий реактор, где их полученного в топке электростанции углекислого газа и аммиака производилась мочевина. И небольшой размер всей установки по сути определялся мощностями используемых для разделения газов турбодетандеров, выпускаемых во все более возрастающих количествах в Воронове. Небольших детандеров, но одна такая установка производила по пять тонн карбамида в час, даже чуть больше. А заводики в основном снабжались двумя такими установками, и каждый давал стране за год по сотне тысяч тонн ценного удобрения…

Угля в СССР было уже достаточно, а вот с природным газом особого изобилия пока не наблюдалось, поэтому и попытки специалистов протолкнуть идею по производству удобрений из этого газа особого отклика в верхах пока не находили. Тем более не находили, так как из угля не только удобрения производились, углехимия тоже развивалась «опережающими темпами». И очень быстро развивалась сланцевая химия, которая на работу Алексея оказывала очень серьезное влияние, ведь корпуса для тех же микросхем делались (или «склеивались», если они были керамическими или металлическими) смолами, получаемыми из сланцев.

А микросхем делалось все больше буквально с каждым днем: только «больших вычислительных машин» сейчас выпускалось по штуке в сутки, а производства «малых» уже исчислялось десятками в сутки на трех запущенных к пятьдесят шестому года заводах, а еще четыре завода только строилось. Очень быстро строилось, и главным инициатором этих строек оказался товарищ Берия. Просто потому, что «опытное внедрение» даже недоработанной еще системы бухгалтерского учета помогло товарищам из ОБХСС обнаружить несколько «интересных» путей хищения этой самой социалистической собственности, а если эту систему внедрить повсеместно, то, по мнению «специалистов из органов», такие хищения можно будет свести практически к нулю. Правда, для этого нужно было все вычислительные машины, стоящие в бухгалтериях, как-то «информационно объединить» — но ведь Алексей уже рассказал, как это можно будет проделать, а явно прорисовывающиеся чисто финансовые выгоды для страны обеспечили приоритетные разработки в этом направлении.

А товарищ Тяпкин к Новому году вообще «превзошел сам себя», выпустив (правда, пока лишь в качестве прототипа) дисковый накопитель емкостью в шестьдесят четыре мегабайта. И сделал он это даже не прибегая к «новым технологиям», а просто в одном накопителе установив четыре диска. Суровые товарищи из ведомства Лаврентия Павловича по этому поводу даже зашли к Алексею в гости, с вопросом о том, стоит ли «вкладывать много миллионов в требуемое для серийного выпуска таких накопителей производство», но товарищи эти были не только суровыми, но и достаточно образованными. Так что ответ Алексея «деньги тратить нужно, а накопители серийно выпускать пока нет» восприняли правильно: точная механика лишней в будущем (причем самом ближайшем) не покажется, а в серию стоит запускать накопители, когда товарищ Тяпкин доведет «за счет инновационных подходов» емкость одной пластины мегабайт так до ста двадцати восьми.

Насчет того, что такое будущее будет именно «ближайшим», у парня сомнений не было: на кафедре, возглавляемой Клавдией Васильевной Шалимовой, группа аспирантов изготовила прототипы микросхем с нужными Тяпкину АЦП и ЦАП, причем сразу восьмиразрядные преобразователи. А инженеры института Тяпкина совместно с химиками из МГУ смогли вдвое уменьшит ширину дорожек на диске и так же вдвое увеличить линейную плотность записи. Все это обещало уже в следующем году (скорее всего, ближе к концу года) обеспечить вычислительным машины дисками с емкостью в сотни мегабайт. Но чтобы такие диски можно было использовать, не одно «железо» требовалось, по крайней мере сам Алексей искренне считал, что это потребует и разработки соответствующих программ-драйверов. А чтобы окончательно «отвязать» разработчиков прикладных программ от конструкции запоминающих устройств, он предложил специалистам Марка Валериановича прописывать «геометрию» накопителей непосредственно в самом накопителе путем установки специальной микросхемы и дополнительно указывать «отклонения от стандарта» в отдельной служебной записи на самом диске. И в процессе общения с инженерами из Зарайска он выяснил, что советские ученые выражать восторг (или возмущение) могут с использованием весьма замысловатых выражений, причем далеко не всегда соответствующих моральному облику строителя коммунизма. Однако в коне концов обновленный протокол обмена информацией был согласован — и на кафедре Алексея организовалась новая группа, которой как раз и предстояло разработать нужные драйвера. А временно исполняющий обязанности министра Средмаша Михаил Георгиевич Первухин лишь тяжело вздохнул, подписывая смету на этот новый проект. И причины для горестного вздоха были вполне серьезными: в случае, если окажется, что это будет «нецелевым использованием средств», отвечать за это придется лично ему, даже несмотря на то, что он всего лишь ненадолго (как он сам считал) замещал приболевшего Авраамия Павловича. Но смету подписал: ученые Средмаша не просто же так говорили, что этот Воронов лучше всех в стране понимает, какие программы нужны в народном хозяйстве и как именно лучше всего разрабатывать программы для новых ЭВМ…

Перед восьмым марта в гости к Алексею и Соне заехал Пантелеймон Кондратьевич. Скорее всего, просто «по старой памяти», а не по необходимости. Привез подарки Соне (а точнее, для Пашки): кроватку детскую и довольно удобным манеж, полную сумку мягких игрушек. А после ужина все же не удержался и спросил:

— Партизан, ты же знаешь, чем я сейчас занимаюсь…

— Если я не путаю, то в ЦК вы отвечаете за работу с национальными республиками.

— И не только. У меня к тебе простой вопрос, но вопрос исключительно личный: товарищ Мао очень просит поделиться с ним технологиями… атомными, пишет, что атомная бомбы у Китая сильно поможет ему в борьбе с мировым империализмом.

— Если вас интересует мое лично мнение, то я категорически против того, чтобы атомные технологии передавать кому угодно. И особенно я против того, чтобы ими делиться с Китаем товарища Мао. Просто потому что так называемый социализм Мао больше похож на фашизм, и нет ни малейших гарантий того, что он, получив бомбу, не превратится в нашего врага.

— Ну, я тоже так думаю, но некоторые товарищи…

— Спасибо, я попрошу товарища Абакумова с этими товарищами разобраться. Он мне кое-что должен…

— Послушай, партизан… такой, не лезь куда тебя не звали, я все же думаю, что с этим мы и сами разберемся. Тем более что и товарищ Сталин против. А уж дергать Виктора Семеновича… Если потребуется, я его и сам дерну, так что лучше всего забудь, что я тебе об этом вообще сказал. А вот насчет других соцстран ты, мне кажется, парочку полезных советов дать можешь. Вот в Венгрии товарищ Надь сейчас разругался с товарищем Ракоши, и мне кажется, что добром это не кончится: там все почти стройки заводов остановлены, а то, что они теперь производят, Советскому Союзу нафиг не нужно. Но Надь буквально требует, чтобы мы увеличили закупки венгерской продукции…

— А я тут причем?

— Ну ты же придумал, как в Белоруссии кучу всего для населения, для детишек в том числе, производить и куда все это девать, вот я подумал: может ты придумаешь, куда продукцию венгерских фабрик пристроить? Ведь если мы им не поможем… есть мнение, что там может и контрреволюция произойти.

— И вы всерьез задаете этот вопрос мне? Я, между прочим, до сих пор верен завету товарища Ватутина: венгров в плен не брать. Так что мое мнение заключается в том, что нам советские войска из Венгрии нужно вывести как можно быстрее, а на то, что там будет твориться, вообще внимания не обращать. Вы в одном правы: там будет контрреволюция, а сопровождаться она будет морем крови. И лично мне хотелось бы, чтобы кровь эта была не советской, а на венгров мне… я с товарищем Ватутиным согласен на сто процентов. И особенно согласен, если просто посчитать экономику нашего взаимодействия с венграми: по большому счету мы у них покупаем дорогущие автобусы, хорошие, конечно, но очень дорогие, консервы овощные вдвое дороже, чем такие же нам болгары продают, немного одежды, речных судов — но корабли немцы, например, делают лучше венгерских, автобусы… если у них год автобусы не покупать, то сэкономленных денег хватит на новый завод, который автобусов будет делать и больше, и гораздо дешевле. А консервов нам и болгарских вполне хватит.

— Вот хочется иногда тебя, партизан, взять за шкирку и встряхнуть как следует, чтобы ту чушь не порол но я ведь тоже с Ватутиным согласен. Тогда последний вопрос задам: если что, ты со мной к товарищу Сталину пойдешь? Хотя бы подсчеты свои ему покажешь… или как?

— Когда?

— Ну… на днях. Спасибо за поддержку! Но все же надеюсь, что тащить… приглашать тебя к Сталину не нужно будет.

Восьмого марта Алексей снова заехал к знакомому цветоводу в Тимирязевку и снова привез жене в подарок большой букет роз. На этот раз обычного цвета, то есть «чайные»: приятель с раскрашиванием цветов завязал и теперь «увлекался» увеличением количества в лепестках розового масла. И даже добился определенных результатов: хотя бутоны стали размером заметно поменьше, аромали они так, что даже жена соседа на лестницу вышла посмотреть, что же так хорошо там пахнет. А Сона приготовила на ужин какое-то совершенно новое блюдо, тоже весьма ароматное — и получившаяся «гамма» оставила спокойным лишь Павла. В смысле, сын в положенное время просто уснул, а вот все взрослые до поздней ночи обсуждали свои дальнейшие действия: то ли сильно проветрить всю квартиру (ее при этом выморозив), то ли просто спать ложиться в противогазах (которых, впрочем, в доме и не было). Но, похоже, архитекторы, проектировавшие дом, дело свое знали туго, и уже ближе к полуночи в доме остался лишь аромат роз, да и то «запертый» в гостиной.

Но в пятницу все всё равно проснулись невыспавшимися и с легкой головной болью, и это Алексею очень не понравилось: все же у него намечалось совещания по драйверам, причем совместно с разработчиками из нескольких министерств. Однако совещание пришлось отменить: у него внезапно появились совершенно иные заботы. Не особо и срочные, но все же…