Переход II

Глава 12

Алексей внимательно выслушал Лаврентия Павловича и обратил внимание на то, что товарищ Берия выглядел… несколько расстроенным, таким, как будто ему сообщили, что важный проект, который он собирался скоро закончить, откладывается на неопределенное время и даже возможно навсегда. Хотя, по мнению парня, большинство людей от таких новостей впали бы либо в панику, либо — скорее — в глубочайшую депрессию:

— Партизан, мне тут сообщили неприятную новость. Довольно неприятную, но майор Ковалева сказала, что если кто и может мне помочь, так это только ты. Но сразу предупрежу: если ты помочь все же не сможешь… в общем, я обиды на тебя точно не затаю.

— Лена уже майор? Не знал, а стоило бы ее с новым званием поздравить.

— Вот и поздравишь, она сама о новом звании только завтра узнает. У нас же с этим как в армии: возраст подошел — и либо в отставку, либо новое звание. Но в отличие от армии у нас отпуск по беременности и родам в выслугу засчитывается… неважно. Я все же с другим вопросом к тебе пришел: врачи сказали, что мне немного осталось, года два, хорошо если три. И это не самое страшное, все мы когда-нибудь… но они сказали, что где-то через год я превращусь в развалину, работать уже больше не смогу.

— Сожалею… но чем я-то помочь могу? Я же не врач, точнее, не настоящий врач.

— Ковалева так и сказала: ты, как диагност, полное… неважный из тебя диагност, но по ее словам ты по готовому диагнозу можешь лучше всех помочь. И я тебя вот о чем попросить хотел: сделай, если сможешь, чтобы я в развалину все же не превратился. Если от твоего лечения у меня срок сократится… мне главное, чтобы я до конца все же был в рабочем состоянии.

Алексей еще раз внимательно посмотрел на собеседника: перед ним сидел грузный, опухший мужчина, в котором с огромным трудом можно было узнать подтянутого и стройного Лаврентия Павловича, изображаемого на официальных портретах. Но вот страха в глазах его не было, Алексей видел только печаль от того, что какие-то планы останутся невыполненными.

— Мне сказали, что я во время работы Спецкомитета несколько раз совался туда. Куда соваться точно не стоило, но сам понимаешь: работа была очень срочная…

— Это-то понятно, но ведь и я не господь бог.

— То есть ты не сможешь… тогда извини за беспокойство, — Лаврентий Павлович с некоторым трудом встал со стула, — ладно, все же год мне еще пообещали.

— Если я не смогу, это не значит, что никто не сможет. Я не господь бог и гарантий никаких дать, естественно, не смогу, но попытаться все же стоит. И для начала, мне кажется, вам нужно будет провести простенькую, хотя и довольно болезненную операцию. И Сергею тоже, надеюсь, он готов немного потерпеть ради здоровья отца.

— А причем тут Сергей? Он же в проекте…

— Операция действительно несложная, но я ее провести просто не сумею.

— Да, — хмыкнул Берия, — мне говорили, что ты хорошо операции делаешь только на конечностях, причем почему-то исключительно на верхних. И операцию на левой руке делаешь втрое быстрее, чем на правой…

— А вот Лена Ковалева сможет.

— Ковалева? Она же терапевт, а не хирург!

— Я же сказал: операция несложная, по сути нужно будет сделать парочку довольно болезненных уколов — а уколы терапевты чаще всего умеют делать лучше хирургов, у них просто практики больше. Еще лучше только медсестры могут уколы делать, но здесь медсестра не годится… по ряду причин, а вот Лена очень даже подходит. Но сначала нужно будет кучу анализов сделать… не кучу, а несколько, и Лена тоже знает какие именно. Мы сейчас к ней зайдем… чуть попозже, она направления вам выпишет и в нашей поликлинике все за три дня сделают.

— Ковалева не знает о моем диагнозе. И не должна знать.

— Должна. Сейчас она детали диагноза не знает, но чтобы не понять, что с вами что-то не так, причем серьезно не так, врачу нужно быть вообще слепым. Так что немного деталей ей ничего нового не сообщат, а ведь ей вам процедуры делать.

— А нас есть другие врачи, которые уже все знают.

— Я думаю, что они думают, что знают. А я вот не знаю, но тоже догадываюсь, и если мои догадки окажутся верны…

— Твои почему-то всегда оказываются верны… ладно, зайдем к майору за направлением. Но ты точно уверен, что анализы мне нужно сдавать именно в вашей поликлинике?

— Абсолютно: Лена знает лаборантов, знает, где они напортачить могут и знает, что будет лучше еще раз перепроверить. И я именно ее диагнозу поверю, и на этой основе смогу придумать, как вас лечить дальше. Однако повторю еще раз: никаких гарантий ни я, ни кто либо другой вам дать не сможет, но не попробовать вылечиться было бы просто глупо. А вы дураком точно не выглядите, вам при всем старании так выглядеть не удастся. И еще: кое-какие медикаменты я могу посоветовать уже сейчас, они от диагноза точно не зависят. И, скорее всего, вам придется соблюдать не самую приятную диету… однако у меня есть вопрос, на который вы должны будете дать мне однозначный ответ. Не сейчас, а, скажем, через неделю или две: мне ответ будет нужен, чтобы думать в правильном направлении. А вопрос такой: мне лучше работать, чтобы получить для вас максимум работоспособности на короткий срок или чтобы с пониженной работоспособностью максимально постараться продлить вашу жизнь.

— Тут недели и думать не надо, я же уже сказал: максимум работоспособности.

— Но вы все же подумайте: если, скажем, вашу работоспособность будет на уровне семидесяти процентов от максимума, но вы проживете втрое дольше, то успеете сделать гораздо больше.

— Вот умеешь ты вопросы ставить… ладно, пойдем к Ковалевой. Они же в соседнем подъезде?

— Она сейчас у себя в поликлинике, у нее дежурство сегодня.

— А если я к ней в поликлинику…

— Лаврентий Павлович, вас даже Сона не узнала. А Лене там точно никто вопросов о пациентах задавать не будет. Да и наплыва страждущих по воскресеньям там нет…

Вообще-то Алексей был почти полностью уверен в успехе задуманного им лечения: в свое время Алексею Павловичу попался интересный документ о проведенном генетическом исследовании Лаврентия Павловича и его сына. Точнее, оставшихся от Берии «генетических материалов» и «материалов» его Серго Лаврентьевича — и исследование показало практически полную генетическую совместимость отца и сына. Конечно, абсолютной уверенности в достоверности тех исследований у Алексея не было, но он точно знал, как их можно (причем на «современном уровне» лабораторной практики) подтвердить или опровергнуть. А заодно — поскольку все же подобные исследования пока еще были крайне сложными и дорогостоящими — наработать практику таких исследований и в дальнейшем ее использовать для спасения людей, «словивших» лучевую болезнь: пересадка костного мозга сама по себе — процедура не особо сложная, но риски, причем смертельные, получения отрицательных результатов пока не давали возможности эту процедуру применять для спасения людей. А когда можно будет заранее определять, спасет ли операция человека или убьет его, причем определять быстро и с высокой степенью достоверности, то очень много людей останутся в живых.

А то, что на проведение этих исследований потребуется огромная куча средств… Алексей был убежден, что для спасения собственной жизни тот же Лаврентий Павлович тратить очень большие миллионы не позволит. Но — в чем он был уже почти уверен — на проведение исследований «партизана» деньги найдутся. И не только деньги…

Сам Алексей на эти исследования не собирался ни минуты тратить, так как по большому счету он ничего о трансплантологии не знал. Так, мимо проходил, когда при изучении фармакологии занимался радиофармпрепаратами, предназначенными для подавления отторжения донорских органов. Но зато о препаратах таких (и не только радиоактивных) он знал очень много: без малейшего преувеличения можно сказать, что больше всех в мире знал. А еще знал по крайней мере нескольких человек, кто в его «прошлой жизни» как раз трансплантологией и занимался, по именам и фамилиям знал, и по крайней мере два или три человека из «знакомого списка» одновременно с ним в Первом меде учились на разных курсах. Точнее, скорее всего учились, ведь однофамильцев и в медицине немало — но тут опять «не попробуешь, так и не узнаешь точно». А если товарищи «попробуют» лет так на десять-двадцать раньше… трансплантология ведь не одним костным мозгом промышляет, а при наличии качественной и очень нужной в таком деле фармакопеи результаты могут оказаться очень интересными. А раз уж выдалась возможность наладить выпуск очень нужных в принципе, но совершенно не нужных нынешней медицине препаратов «впрок», то не воспользоваться возможностью Алексей счел делом совершенно недопустимым. Потому что когда приспичит, гораздо проще взять лекарство с дальней полки в аптеке, чем судорожно строить новый фармзавод.

Конечно, в пятидесятых годах двадцатого века провести анализы на уровне начала двадцать первого ни малейшей возможности не было, но необходимый для «неопровержения» когда-то якобы проведенного анализа минимум проверок действительно был сделан за неделю. А затем Лена аккуратно выполнила описанную Алексеем операцию (и выслушала очень интересные определения в свой адрес от Лаврентия Павловича, но лишь от него одного: Серго оказался более сдержанным и более терпеливым). До Нового года Алексей домой возвращался уже в первом, а то и во втором часу ночи, проводя вечера в институтском «опытном фармзаводе», где занимался синтезом новых лекарств — но Сона всегда его дожидалась. Точнее, она все же спала, но всегда просыпалась, когда муж открывал дверь, ставила перед ним заранее сготовленный ужин и, накормив, отправляла спать. Чтобы от такого режима все же не сдохнуть, парень снова «вспомнил» про «волчий сон», хотя и знал, что долго человек так не выдержит — но он выдержал. Полтора месяца, а не «рекомендованный врачами максимум в три недели», а затем еще и сессию сдал весьма удачно…

Сона тоже «отстрелялась» практически отлично, некоторые трудности возникли у Яны с Марьяной — но трудности преодолимые: обе девушки с трудом проскочили через «общественные науки». Но все же проскочили (Марьяна со второй попытки сдала экзамен на четверку, а Яна все же на тройку), и после окончания сессии все «предались бурному отдыху». «Девочки» тут же улетели домой к матери, а Алексей бросился «досыпать недоспанное», отрываясь от этого занятия лишь на еду и «традиционные санитарные процедуры».

И дрых он с полным осознанием «выполненного долга», причем осознавал он вовсе не то, что сразу восемь препаратов уже производились в небольших количествах на опытном заводе, а пять из них передавались на «большие» фармацевтические фабрики. Он считал, что главным достижением уходящего года была законченная программа синтаксического анализа некоторого подмножества языка высокого уровня (часть, касающаяся именно символьной обработки данных) и завершение кодогенератора для этого парсера. Теперь можно было на этом языке писать полный компилятор, а готовые программы хранить на дисках. Пока только на гибких дисках (разработка жестких все еще не была закончена), но для настоящего времени и это было грандиозным «прорывом в будущее». А еще одним «прорывом» стало то, что в институте точной механики и вычислительной техники изготовили и приступили к испытаниям контроллера для подключения к компу до тридцати двух алфавитно-цифровых дисплеев одновременно. Причем в соответствии с «техническими требованиями» там этих контроллеров сделали сразу четыре штуки, и один немедленно попал в университет, а второй — в МИФИ, и сразу большие группы студентов смогли приступить к практической работе по созданию разных полезных программ. Очень полезных: в университете группа занялась разработкой текстового редактора, а в МИФИ — программы-сервера баз данных…

А Сону сильно радовал сосед: Михаил Иванович, радостно экспериментирующий в пустующих теплицах, до конца января по несколько раз в неделю привозил Соне все еще растущие в ее тепличке кабачки, а в несостоявшемся «зимнем саду» у него с невероятной скоростью росли помидоры и огурцы. А еще он там начал выращивать — исключительно в «экспериментальных целях» — «корейскую капусту». То есть Алексей ее знал под названием «пекинская», но сейчас семена были привезены в Тимирязевку из Кореи, где эта капуста стала чуть ли не национальным символом: всем известную (во времена Алексея Павловича) кимчи из нее и делали. Но в Москве эту капусту, дающую очень неплохие урожаи, использовали исключительно в качестве салата. И пока использовали только в одном-единственном районе Москвы, так как «избытки урожая» Михаил Иванович отправлял в местный магазин. А «избытки» у него получились приличные: в «зимнем саду» он под нее выделил целых двадцать метров площади, и его аспирант за два с небольшим месяца с этих двадцати метров собрал около двух центнеров «фрукта» — и это не считая кочанов, которые Михаил Иванович привозил Соне в процессе выращивания. Кочанчиков, так как «в процессе» их срезали исключительно для прореживания «плантации», но все равно витаминная подкормка Вороновых (и Петровичей) даже несколько зашкаливала, ведь и кабачки никак не заканчивались.

Сосед с гордостью хвалился, что руководство Академии, видя полученные результаты, срочно, прямо зимой строило небольшую теплицу в опытном хозяйстве: там предполагалось выращивать рассаду этой капусты для последующей ее высадки на опытном поле. С тем, чтобы уже в начале июня «завалить Москву витамином»: Алексей просто поделился с соседом информацией о том, как выращивают ее в Корее, чтобы собирать по два урожая в год. Сказав, что он это «случайно узнал, работая в войну в корейском госпитале», но на самом деле это дочь Алексея Павловича как-то в деревне «эксперимент» провела, результаты которого он еще долго подъедал. Впрочем, тогда же он эту капусту и квасить научился, и голубцы из нее делать, и просто тушить со сметаной — так что дома стол стал еще более разнообразным. И сейчас — тоже.

Впрочем, хвалился своими достижениями Михаил Иванович вовсе не для того, чтобы выслушивать похвалы соседей: он попросил Алексея и для новой теплицы изготовить «автоматику»:

— Алексей, тепличницы могут, конечно, нужную температуру поддерживать и поливать растения в нужное время, но ведь ваш автомат это делает без вмешательства человека, а чтобы в большой теплице режим верный поддерживать, туда нужно тепличниц человек шесть ставить. Я, правда, не знаю, во что такая ваша автоматика обойдется, но если вы для собственного сада ее сделали, думаю, что она все же не очень дорогой выйдет.

— Я вам для одной теплицы автоматику заказать смогу, и ее даже изготовят достаточно быстро и даже поставят. Но если ваш опыт по всей стране внедрять, то в Академии стоит создать отдельное подразделение, которое все это будет на промышленной основе делать. То есть все же не в самой Академии, вам стоит только разработкой заняться, а производство по разным существующим заводам разбросать.

— Это как «разбросать»?

— Электронную часть на любом нынешнем радиозаводе сделают, ну, почти на любом. А те же насосы, трубы, брызгалки — это будут нужны уже другие заводы. А отопительные системы — на заводах, которые все же системы отопления делают. Тут фокус в том, что большая часть всего необходимого для теплиц уже где-то делается, не совсем то, что нужно, но почти такое же и для теплиц там слегка измененные изделия изготовить заводам труда не составит. Но вот какие параметры автоматика должна поддерживать — это только вы, я имею в виде специалисты по сельскому хозяйству, сказать можете.

— Ну да, кто же еще-то? Ведь это самый известный агроном страны товарищ Воронов посоветовал содержание углекислого газа в теплице поднять в десять раз для повышения урожаев…

— Но урожаи-то повысились?

— А я о том и говорю: свежий взгляд неспециалиста иногда оказывается весьма результативным.

— И я о том же: наберите специалистов по автоматике, по системам тепло- и водоснабжения, они тоже, думаю, смогут много интересных идей предложить.

— Вашими бы устами…

— Насколько я знаю, вся выручка с опытных хозяйств идет Академии, и денег на новые ставки у вас должно хватить.

— Но Академия не имеет права их тратить по своему усмотрению, у нас есть определенные ограничения, а уж изменять штатное расписание… мы вправе только тех же тепличниц или пропольщиков сверх штата нанимать, да и то с кучей сопутствующих бумаг. А их составлять да по ним отчитываться — времени на научную работу не останется.

— Ну что я могу сказать… есть у меня знакомые, которые по этой части помочь смогут. Но когда — не скажу, а автоматику для еще одной теплицы… у вас хоть проект ее есть уже? Площадь, высота, коммуникации какие к ней подводиться будут.

— Я спрошу завтра, у нас уже строительство началось, наверняка документы на теплицу где-то есть. Спасибо!

— Да не за что, мы благодаря вам всю зиму со свежей зеленью за столом сидели, и впредь от такого счастья отказываться не хотим.

— Да вашей маленькой теплички вам хватит чтобы всю зиму себя зеленью обеспечивать… но вы, скорее всего, правы: это дело нужно на промышленную основу ставить. Вас не затруднит, если я предложения руководству Академии напишу, их поглядеть? Техническим взглядом…

«Технический взгляд» Алексея не понадобился: кто-то нажаловался товарищу Жданову на то, что «Тимирязевка свежими овощами только своих сотрудников кормит» и Андрей Александрович лично посетил Академию для выяснения, что же нужно, чтобы и весь город зимой витамин получал в достатке. А его там, естественно, направили за уточнениями к Михаилу Ивановичу — и товарищ Жданов узнал, что для решения этой задачи требуется. А еще узнал, что «свежий овощ», за исключением кабачков, поступал вообще из личного зимнего сада товарища Воронова, который его разрешил «временно использовать в научных целях», после чего у Первого секретаря Московского комитета партии состоялся интересный разговор сначала с товарищем Сталиным, а затем с Лаврентием Павловичем. Которые популярно объяснили главному коммунисту Москвы, что этот товарищ Воронов зимний сад выстроил на честно заработанные деньги и автоматику честно приобрел на созданном им же самим заводе. Тоже практически «на свои деньги» созданном, и если товарищ Жданов желает добиться справедливости, то ему стоит подумать о том, как товарищу Воронову вернуть деньги за… Списки того, за что товарищу Воронову нужно деньги вернуть, у товарища Сталина и у товарища Берии несколько отличались, но в обеих списках стояла позиция, сумму по которой не брался определить ни тот, ни другой:

— Это тот самый Воронов, который вообще-то вам жизнь сохранил, да и не только вам. Это, конечно, не значит, что он по определению безгрешен, — заметил Лаврентий Павлович, — но мои службы за последние десять лет ни одного греха за ним не заметили. Все мы грешны, я вообще безгрешных людей ни одного не встречал… кроме Воронова. Но он вообще ненормальный.

— Псих что ли?

— Нет, просто гений, а что в голове у гения творится, простым людям вроде нас не понять. Но мы и не пытаемся, а просто следим, чтобы… ему даже грех чревоугодия не свойственен, поэтому нам пришлось вообще отдельную операцию проводить, чтобы он питался нормально. Профессора этого овощевода в соседнюю квартиру поселили, супругу его незаметно на идею постройки теплиц у себя в деревне натолкнули. Зато теперь пожинаем плоды… вы пожинаете. Будете пожинать, как распределите производство этой автоматики по заводам Москвы и области.

— Так Воронов у вас работает?

— Вы знаете, Андрей Александрович, я бы такому повороту только радовался: лучшим сотрудникам СМЕРШа до его талантов ой как далеко. Но он работает… как бы это сказать-то? Он работает сам по себе, делает, что хочет. Но хочет он все делать на пользу стране. Единственное, что он любые пожелания супруги старается исполнить — но и жена у него человек достойный, советский. Так что… проще всего будет на него просто внимания не обращать, он сам на себя обратить при необходимости чье угодно внимание сумеет. И да, насчет этой автоматики: вы, как с заводами разберетесь, с Виктором Семеновичем свяжитесь: он все изобретения Волкова регистрирует. Потому что этот разгильдяй даже на такое нужное для семейного бюджета дело времени тратить не желает!

— Спасибо, я теперь понял, просто не знал кое-чего.

— И не знайте дальше, не стоит на него особо пристального внимания обращать. И это не пожелание: излишнее внимание, как говорит наша медицина, может его действительно психом сделать, а это нанесет стране огромный ущерб. А то, что он сам предложит, пока что кроме пользы ничего и не приносило…

Третьего января пятьдесят пятого года отдельным постановлением Верховного Совета при Минздраве был учрежден Институт трансплантологии. И Лена в разговоре с Соной пожаловалась:

— Вот и делай после этого добро людям!

— Это ты о чем плачешь?

— Да ни о чём! То есть сделала я пару уколов, Лаврентию Павловичу и его сыну… то есть наоборот, сначала сыну, а потом отцу. А теперь меня хотели в этот новый институт перевести! Ну какая от меня в институте польза-то? Я всего лишь участковый терапевт, а там такая наука серьезная намечается! Когда Лёшка-то домой вернется? Я зайду, спасибо ему скажу за то, что меня от института отмазал.

— Ты делала уколы самому товарищу Берии⁈ А как ты с ним вообще встретилась?

Лена внимательно посмотрела на молодую женщину, покрутила в голове какую-то мысль, кивнула сама себе и ответила:

— Ладно, Лёшка твой меня уже в который раз от неприятностей отмазывает, надеюсь и сейчас не бросит в беде. Я уколы делала по его указанию, он всю процедуру разработал, а от меня только руки ему нужны были. А встретилась я с Лаврентием Павловичем… ну, чтобы уколы делать, встретилась у тебя дома. То есть не совсем у тебя дома, тогда Берия к Лёшке с вопросом важным приехал…

— Жалко, что меня тогда дома не было, хотела бы я с самим Лаврентием Павловичем познакомиться… ну, хоть вблизи его увидеть.

— Как это тебя дома не было? Он же к вам несколько раз приезжал, и когда меня ругал страшно за очень болезненные уколы, отдельно тебя в пример ставил, говорил, что я только боль ему причиняю, а ты очень вкусными вещами его потчевала. Ты что, его не узнала? Хотя да, выглядит он в последнее время плоховато… Но ты не переживай, еще узнаешь: если назначенное твоим мужем лечение пройдет нормально, то Лаврентий Павлович еще не раз к вам приедет с подарками разными. И если у него захочешь что-то попросить…

— Не хочу я у него ничего просить, мне Лёшка все, что я попрошу, сделает. Ну, почти всё…

— Так, плакать перестаем. Завтра… у тебя же еще каникулы? Завтра ко мне снова зайдешь на обследование, домой зайдешь, мы с тобой вместе куда надо прокатимся. И я сильно подозреваю, что поводов для плача у тебя будет куда как меньше. Договорились?

— А во сколько приходить-то?

— Детей в сад я в восемь отвожу, вот в пятнадцать девятого и приходи. И постарайся не проспать, нам надо до девяти туда успеть…