Переход II

Глава 19

Когда обед закончился и на веранде остались только двое, Иосиф Виссарионович с любопытством посмотрел на Лаврентия Павловича:

— Ты вроде мне обещал интригу раскрыть…

— Ну да, а тебе как, с подробностями техническими или в общих словах рассказывать?

— С подробностями, пожалуй, поинтереснее будет, да мы и не спешим вроде никуда.

— Ну с подробностями, так с подробностями. На кафедре товарища Шалимовой в МИФИ разработали два интересных кристалла, под названием ЦАП и АЦП, то есть цифро-аналоговый преобразователь и аналого-цифровой. Которые из цифрового сигнала делают аналоговый и наоборот.

— Ну, об этом я уже слышал, это для магнитных дисков вроде делалось.

— Ну да, и работают эти кристаллы с предельной скоростью до десяти мегагерц, а оба вместе они изготавливаются в одном корпусе весом в четверть грамма.

— И что?

— Партизан предложил АЦП вставить в обычный телефон… не совсем обычный, но об этом позже, и речь преобразовывать в цифровой сигнал с частотой дискретизации в восемь всего килогерц. Это, между прочим, частота, с которой звук воспроизводят лучшие радиоприемники.

— Интересно, а дальше что?

— А дальше он предложил этот уже цифровой сигнал передавать по цифровой линии связи, работающей на частоте в десять мегагерц. Причем порциями по пятьсот двенадцать цифр… восьмибитных слов.

— И зачем?

— Затем, что по одному такому каналу можно передавать до тысячи сигналов с разных передатчиков практически одновременно. Там хитрость какая: берется порция звука с телефона длительностью в десятую долю секунды, переводится в цифру, затем эта порция на бешеной скорости передается пор линии к телефону-приемнику, там преобразуется обратно в аналоговый сигнал и уже в нормальном темпе речи с опозданием на десятую секунды звук подается на динамик.

— И зачем такие извращения?

— Ну, во-первых, как я уже сказал, по одной линии можно параллельно передавать до тысячи разговоров на одной-единственной частоте.

— То есть можно меньше проводов прокладывать? А оно того стоит? Я имею в виду, сколько тонн меди на проводах при этом экономится?

— Тут не про медь, а во-вторых — и это уже по моему ведомству — перед передачей сигнал можно закодировать, а на приемнике раскодировать обратно, так что даже если враг сигнал перехватит, расшифровать он его не сможет.

— К линии подключится что ли? Так это вроде уже не твоя забота, этим Минсвязи…

— Таких проводов еще никто не придумал, чтобы на такой частоте сигнал передавать, тут все по радио передаваться будет.

— Воронов точно спятил: во-первых радио все слушать будут, да хоть в посольствах тех же, а если будет ну даже не тысяча, а хотя бы сто таких телефонов одновременно работать, то в эфире такая мешанина…

— Я же говорил: партизан пальцем ткнул в тех, кто все эти проблемы решит. Товарищ Куприянович из ГСПИ разработал систему устойчивой связи, устойчивой в помехам, и, главное, позволяющей одновременно работать десяткам и сотням передатчиков. В детали я не вникал, но мои спецы говорят, что его идея вполне рабочая, мы ее проверили при одновременной работе дюжина телефонов из одной комнаты, и телефоны друг другу не мешают.

— А Воронов откуда знает про закрытые разработки ГСПИ?

— Про закрытые разработки он, скорее всего, ничего не знает, а вот про Куприяновича… белорус белоруса видит издалека. Белоруссия-то маленькая, там, небось, все друг друга знают.

— Ну, возможно и так. А в чем тогда идея Воронова от этого… Куприяновича отличается?

— Леонид Иваныч разработал, можно сказать, подходящую линию связи, а партизан — на основе этой линии собственно систему защищенной передачи сигналов предложил. Прежде всего от помех защищенной а при определенных дополнениях к самим аппаратам — и защищенной от прослушивания. Причем последнюю, по словам математиков, вскрыть невохможно в принципе! Правда, телефонный аппарат при этом превращается в небольшую такую вычислительную машину…

— Видел я такие машины, они да, небольшие… по сравнению с американскими, скажем.

— На самом деле небольшую, я тут разговаривал с Клавдией Васильевной, так она подтверждает: там машина не универсальная потребуется, ее в принципе можно изготовить вообще на десятке кристаллов. И телефон с такой вычислительной машиной в результате получится весом в пределах килограмма. Это вместе с батарейкой, а без батарейки все граммов в сто уложится. Если использовать те же элементы, которые он в армейские рации ставить придумал.

— Которые на полтора километра?

— Говорит, что такие телефоны будут работать километров на пять, а у Куприяновича вроде километров на двадцать уже связь держится. На двадцать километров от базовой станции, а если эти станции, как предлагает Воронов, поставить сеткой через пять километров…

— То есть пока аппарат в пределах дальности одной базовой станции, то…

— Он миллионы-то зачем просит: аппарат должен сам определять к какой станции подключаться, а если абонент на машине, скажем, едет, то автоматически переключаться с одной на другую, причем даже во время разговора. И вся хитрость там — именно Вороновская — в том, что центральная станция будет построена на основе большой вычислительной машины, которая всегда будет знать, к какой станции подключен каждый из аппаратов — ну, это для того, чтобы на такой телефон позвонить можно было. И машина-то у нас необходимая уже есть, ее серийно выпускают — но у ней и программы подготовить требуется, а программы — дело крайне не дешёвое. Но я думаю, что дело это нужное…

— Спецсвязь… да. И во что это в целом вылиться может?

— Пока предсказать трудно. Один аппарат, по прикидкам, уложится в тысячу рублей, много в полторы, а вот базовые станции, наземные линии связи — это можно будет посчитать когда всю аппаратуру все же разработают. Опытную вроде, как я сказал уже вроде, до конца года изготовить можно, но дорого — а вот если все в серию запускать… Партизан наш предлагает под это дело выделить Воронежский «Электросигнал», там, по его словам, коллектив правильный уже подобрался, и если его усилить…

— И он считает, что пяти или десяти миллионов на это хватит?

— Этого хватит на опытную установку, а мои ребята еще даже смету на расширение «Электросигнала» не просчитали. Однако по первым прикидкам туда тоже миллионов десять, а то и двадцать, вложить придется… но повторю: разработка выглядит вполне окупаемой, причем в срок от трех до пяти лет. Еще партизан предложил вложиться в разработку каких-то новых батарей аккумуляторных, с которыми весь телефон можно будет граммов в двести уложить, а то и в сто — и, думаю, очень многие пожелают купить телефон, который можно просто в кармане с собой носить. Например, при выезде на дачу или еще куда. Если из потом населению продавать…

— Ну да, население просто толпами бросится покупать телефоны по тысяче!

— Будем по две продавать… для начала. Воронов тут забавный план расписал, у него получается, что только артисты наши и писатели в одной Москве тысяч пять аппаратов по такой цене в первый же месяц приобретут, и этим расходы на разработку почти сразу же и окупятся.

— У нас артисты настолько богатые?

— А у него в плане написано, что он сначала телефон такой Орловой подарит, с другой батарейкой, с серебряно-цинковой уже сейчас аппарат в двести грамм уложится и Любовь Петровна его с собой в сумочке носить сможет. Ей пару раз позвоним, когда вокруг прочие артисты вертеться будут — и артист без такого телефона сразу станет выглядеть неудачником и голодранцем. А в их среде… как там Алексей говорил, понты дороже денег. Ну и насчет того, что деньги у них почти без счета есть, тоже верно замечено.

— Да уж, верно Пантелеймон говорил: Воронов от любого проекта своего выгоду просчитывает еще до того, как о нем задумается. На «Электросигнале» у нас кто сидит?

— Моргунов, а партизан предложил под него на базе завода вообще НИИ создать и штат… да, смету пока только считают, я уже говорил.

— Все, наконец я сообразил, с чего это он все затеял: там же снова машин вычислительных потребуется несчитано. И программ для них… Может, все-таки назначим его заведующим кафедрой?

— Удочки уже закидывали, нет, он не согласится. Ковалева говорила, что он от любой руководящей деятельности как черт от ладана… даже дома всю власть жене отдал. Хорошо еще, что с женой ему повезло.

— Он ее сам же и выбрал, так что повезло им обоим. Но вроде по науке он проектами руководит-то неплохо, так что твоя врачиха, думаю, ошибается.

— Не ошибается, а по всем его проектам он просто специалистам рассказывает, что нужно сделать — и тут же в сторону уходит, чтобы им не мешать. Ну или сам все делает, в одиночку, а если для проекта нужно хотя бы пару человек привлечь, он начальником назначает кого-то другого. Не обязательно штатным начальником, а по факту, но… Разве что ответственность всегда на себя берет, в том числе и за провалы.

— И много у него провалов было?

— Ну… да. Но в начальники он идти отказывается всегда.

— А в Корее? Он же был командиром диверсионной группы!

— И снова нет: он был там учителем. Просто в Корее обычаи совсем другие… мен-та-ли-тет другой. А вот учителем он всегда был очень неплохим. Да и сейчас кому помочь, что-то объяснить — но не более того. И с телефонами, я уверен, если у кого какой затык случится, то он поможет его преодолеть. Лично поможет… поэтому и кафедру Шалимовой нужно в МИФИ оставить: там разработки по его проектам ведутся серьезные, и его помощь внезапно может очень пригодиться. В любом случае в конце года мы что-то полезное получим, а вот насколько полезное…

— Про полезность его задумок ты с Пантелеймоном подискутируй, много новых слов узнаешь. А телефон в кармане… даже если у него не через год, а через пять лет это получится, то еще одну Звезду Соцтруда ему вручить будет не стыдно.

— Стыдно будет не вручить… ладно, я с интригой закончил, а еще хотел вот что обсудить…

Алексей не «придумал» мобильную телефонию, он просто очень хорошо в свое время изучил «техническую историю» страны и прекрасно знал, то Леонид Куприянович первым такую связь придумал и в пятьдесят седьмом первый в мире мобильник уже продемонстрировал широкой публике. Готовый аппарат и готовую базовую станцию, и Алексей Павлович за относительно небольшие деньги узнал практически все про этого выдающегося изобретателя. Где работал, когда и что изобрел — а заодно выяснил и причины того, что «тогда» это изобретение не взлетело. В основном из-за отсутствия требуемой элементной базы, а еще — из-за того, что тогда разговоры по «радиотелефону» было довольно несложно и перехватить. А так как аппараты стоили отнюдь не три копейки и их предполагалось использовать разного рода руководителям предприятий (в том числе и секретных), процесс развития приостановился, и лишь через семь лет разработчики из Воронежа смогли создать тоже первую в мире автоматическую систему мобильной связи «Алтай». Но если к уже существующей системе добавить модули сквозного шифрования…

Куприянович совою систему «радиотелефона» разработал под частоту в сто пятьдесят мегагерц, а Алексей выбрал только сто из-за того, что пока микросхемы устойчиво работали на частотах как раз до ста, хорошо если ста десяти мегагерц. Но он считал (потому что где-то в свое время вычитал), что связь будет куда как более устойчивой на частотах от трехсот мегагерц и выше. Однако такие приборы вроде бы изготавливать по ТТЛ-технологии очень и очень непросто, так что он просто зашел к директору института и предложил Клавдии Васильевне «подумать по поводу КМОП-процессов при изготовлении микросхем». Забавный с этой выдающейся женщиной вышел разговор: даже при том, что Клавдия Васильевна была в настоящий момент пожалуй самым знающим специалистом по изготовлению полупроводниковых приборов в стране (а, возможно, и в мире в первую пятерку входила), она очень долго не могла понять, о чем парень вообще говорит. Но знания и опыт не пропить, так что после примерно недельного обсуждения она согласилась взяться за новое направление, а Алексей снова «пошел в люди» (то есть к руководству) с запросом очередных фондов под новый проект. Впрочем, кое-что он уже понял, поэтому со своими просьбами сунулся не к Берии или Абакумову, а сразу обратился к товарищу Пономаренко:

— Пантелеймон Кондратьевич, тут проект новый всплыл, по полупроводникам. То есть полупроводники там будут старые, а вот технологии изготовления приборов на них принципиально новые, и если эту технологию мы освоим, то обгоним потенциального противника минимум на десятилетие.

— Ясно, опять денег предлагаешь потратить кучу. Сколько? Сколько-сколько⁈ Да ты вконец охренел!

— Можно и так сказать, а можно сказать и по-другому. Например, так: сейчас у нас большая ЭВМ считает со скоростью около двенадцати миллионов операций в секунду, потребляет пять-десять киловатт мощности и весит пять центнеров. А с новой технологией мы изготовим машину, которая будет жрать полкиловатта, считать свыше сотни миллионов операций в секунду, весть будет килограмм десять… и да, стоить будет не сотню тысяч, а тысяч пять.

— Ну и зачем нам эти миллионы?

— Зачем? Если такую машину поставить на баллистическую ракету, то она, пролетев полпланеты, легко попадет в мишень диаметром в десять метров, самолет с такой машиной на борту сможет ночью в шторм спокойно взлетать и садиться, а если программисты и разработчики разных датчиков постараются, то даже автомобиль с такой машиной на борту раз в сто реже в аварии попадать будет. И я уже не говорю о том, что машину ценой в пять тысяч можно будет поставить не только на каждом заводе, но и в любом колхозе и любом магазине, а если все машины соединить проводами, то руководства в любую секунду будет точно знать, что и сколько у нас произведено и сколько денег получено и сколько их можно потратить на новые проекты.

— Я помню, ты говорил насчет учета товаров… а эти миллионы когда такой результат-то дадут?

— Вот это я сказать не могу. Может через год, может даже через два или вообще через три — но как только результат появится, эффективность экономики сразу поднимется минимум вдвое. Просто потому, что деньги на ветер больше пускаться не будут.

— Да, ты мне и об этом говорил. Но почему ты за деньгами ко мне пришел, а не, скажем, в Госплан?

— Потому что почти половину этих денег нужно будет платить в братские страны. В основном немцам, а еще более в основном — китайцам и корейцам.

— Это почему так? Ты не подумай, я против братских стран ничего… но понимать-то мне нужно, за что им платить!

— Немцам за прецизионное оборудование, а нашим восточным друзьям — за сырье. Только прежде чем платить, я как раз с вами хотел обсудить вот что: по моим прикидкам нужное сырье есть и в Корее, и в Китае, и нам в принципе должно быть безразлично, у кого его брать.

— Если все равно, то у кого оно дешевле будет, нет?

— Ни китайцы, ни корейцы нужного нам сырья пока не добывают, так что нам всяко придется самим и рудники строить, и ГОКи. А вопрос в том, что лично мне китайцы нравятся меньше, уж больно товарищ Мао ненадежный.

— Тогда у корейцев.

— Но если мы начнем выгребать его в Корее, то там оно закончится быстрее, и получается, что в Китае нам его добывать в этом плане выгоднее: когда там сырье заканчиваться будет, то в Корее нас нетронутые месторождения ждать будут. Но тут опять все непросто: сырья-то на сотню лет и там и там природа запасла, а что будет через сто лет, лично я предсказать не берусь. Да и в Корею средства вкладывать для меня приятнее я же с ними…

— Это верно, у тебя же корейская Звезда, причем у единственного в Союзе. А на два рудника и два ГОКа сколько денег-то потребуется?

— Понятия не имею, это точно не ко мне вопрос.

— Ну… да, надо будет Мингеологии туда направить. Но вот где нужные месторождения искать, и как…

— Как как? Вы же нашли уран в Казахстане, вот и в Корее с Китаем нужные минералы найдете. Мне как-то попался один немецкий геолог, и если он не наврал…

— Партизан, уж мне-то не ври! Геолог ему попался фашистский… ты хоть примерно пальцем на карте попасть можешь там, где искать что-то нам нужно?

— Очень примерно, с точностью километров до десяти.

— Ох, не слышит тебя Лаврентий Павлович! Ладно, я тебя ему не сдам… у тебя карта есть с собой? Хорошо, сейчас попрошу чтобы принесли. И это, обедать пойдешь?

За обедом Пантелеймон Кондратьевич, что-то про себя обдумав, задачу уточнил:

— Я китайцами я насчет геологии сам договорюсь, они у нас много чего сейчас просят и нам, скорее всего, не откажут. А вот с товарищем Кимом наверное тебе придется договариваться: из наших он только товарищу Сталину ни в чем не откажет… и тебе скорее всего тоже.

— А почему вы так обо мне думаете?

— Я не думаю, а вот Ким центральный военный госпитали назвал именем товарища Воронова. Там ему наших много помогало, но вот так, именем советского товарища что-то назвать, других прецедентов не было. И если товарищ, имя которого там на мемориальной доске при входе золотом выбито…

— Понял, попробую договориться. Но только по окончании летней сессии.

— И вот о чем подумай: если ты к Киму поедешь с женой и сыном, то это будет куда как лучше: для корейцев это будет знаком высшего доверия. А чтобы вы времени много на путешествие не потратили, я тебе самолет правительственный обеспечу. За такие миллионы самолет лишний раз сгонять — вообще не расход. А даже если ты пальцем вообще в небо попадешь, так только твой уран все уже окупил на десятки лет вперед…

— Он не мой, а казахский.

— Советский. Но все равно твой: я про геолога из Магдебурга умирать буду, и то не поверю. А вот в то, что наш, советский человек на такие открытия способен… Доел? Ну пошли в карту пальцами тыкать…

Двадцатого мая Лаврентий Павлович снова заехал к Алексею с результатами анализов, чтобы обсудить «дальнейший курс лечения». Ничего нового парень ему не сказал, да и не мог: все, что знал и умел, Алексей уже рассказал врачам, которые лечили Берию. И лечили его именно врачи, в частности, Лена — но Лаврентий Павлович упорно считал своим лекарем именно Алексея. Ну, Результаты анализов Алексей посмотрел, отметил для себя, что по сравнению с мартовскими они практически не изменились, поэтому парень просто сказал, что «все в порядке, продолжайте тот же курс, как и раньше» — и на этом «медицинская» часть визита закончилась. Но, вероятно, Лаврентию Павловичу просто было скучно, и он просто решил «поговорить на отвлеченные темы»:

— Алексей, я, откровенно говоря, удивляюсь твоей многогранности: ты и в медицине очень много сделал полезного людям, и по вычислительной технике впереди планеты всей. И я думаю, что ты бы и в физике преуспел, особенно в теоретической, атомной. Не испытываешь желания и ей заняться? Все же МИФИ — институт-то непростой…

— А я не верю в теоретическую физику, в современную физику, там шарлатан на шарлатане просто народные деньги на ветер пускают в промышленных масштабах.

— И это мне говорит человек, сделавший запас лития-6!

— Ну да, но это была физика сугубо практическая, а теоретики только и умеют, что с важным видом нести пургу и щеки надувать, хотя сами не понимают того, что говорят.

— Ну не скажи, все же теоретики атомную бомбу придумали!

— Нет, бомбу сделали как раз практики, а теоретики просто мимо проходили и успели к работе примазаться. Их теоретическая физика — это как теория теплорода. Сейчас каждому известно, что теория теплорода — полный бред, но ведь она позволила построить паровозы! И паровозы продолжают по рельсам катиться, а теория рассыпалась в прах. Точно так же и современная теоретическая физика рассыплется…

— Я думаю, что ты тут крупно ошибаешься…

Алексей в переходе очень внимательно изучал написанное Еленой, и, хотя испанка не расписала «свою общую теорию всего», в ее записках было достаточно примеров того, что современные ей физики действительно не понимают (или делают вид, что не понимают) ошибочность основных постулатов физической науки. И он мог очень долго объяснять, что же в этой теоретической физике не так, но пока что даже наиболее легко и понятно опровергаемые теории не были сформулированы, так что он ограничился буквально несколькими словами:

— Нет, не ошибаюсь. Любая теория может называться теорией ровно до тех пор, пока не найдется опровержение каких-либо ее постулатов. Но если хотя бы одно такое опровержение появляется, то это у же не теория, а одна из ошибочных гипотез. Лично я могу привести примеры буквально по любому из нынешних постулатов квантовой теории и доказать, что тот же Эйнштейн, например, был не гениальным физиком, а разрекламированной пустышкой и все его теории — полная туфта.

— То есть ты считаешь, что нынешние физики просто деньги с государства тянут?

— Нет, я так не считаю. Я даже не буду говорить о Курчатове и Харитоне, которые как практики сделали очень много, и про бомбу тоже не буду говорить — которая, кстати, оказалась по мощности не совсем соответствующей теоретическим расчетам. Я очень уважаю тех физиков, которые сейчас энергетические реакторы разрабатывают — но теоретики-то к ним вообще отношения не имеют!

— Ты, парень, многого не знаешь…

— Я, Лаврентий Павлович, действительно многого не знаю. Но кое что все же знаю, и, если вам будет интересно, могу дать парочку полезных советов. Не вам, вы-то вообще не физик, а вот, допустим, товарищу Первухину…

— И что ты можешь Первухину посоветовать? Мне вот просто интересно стало…

— Американцы сейчас достраивают а Пенсильвании энергетический реактор нового типа, причем мощность реактора там составляет шестьдесят мегаватт по электричеству.

— Немного, у нас и помощнее есть.

— Ну да, но американцам даже опытный образец обошелся всего в семьдесят миллионов, а если такие реакторы тиражировать, то можно будет и в двадцать пять уложиться.

— И ты знаешь как это проделать?

— Я знаю, как нам не наступить на все грабли, на которые наступили янки.

— Расскажешь?

— После окончания сессии я на недельку в Корею поеду по линии товарища Пономаренко…

— Ну да, как я понимаю в качестве единственного некорейского Героя Кореи… и что?

— А когда вернусь, то расскажу. Товарищу Первухину расскажу, надеюсь, он смодет разобраться в том, что я хочу ему сказать.

— А почему не Курчатову или Ландау?

— Потому что товарищ Первухин — министр, то есть хозяйственник, и разговор будет идти лишь о том, как на строительстве АЭС сэкономить немного денег.

— Немного — это сколько?

— Если мы друг друга поймем, то до шестидесятого года думаю миллиарда два сэкономить получится. Или даже пять…

— Сколько⁈ Да мы столько вообще тратить не собираемся!

— Товарищ Первухин, надеюсь, объяснит вам, в чем вы сейчас ошиблись. Но — потом, после нашего с ним разговора…