Перебежчик

13. Глава. Традиционный английский досуг на Руси

Местный лес отличался разнообразием. Вот смешанный, вот мелкая поросль по краю болота, а вот сосновая роща. Сосны как мачты уходят в небо.

— Корабельная сосна, — гордо сказал Яковлевич, — Еще Петр Первый из нее корабли стоил.

— Слушайте, а мы по закону на охоту идем или не очень? — спросил Уинстон.

— Что тебя смущает? — уточнил Степанов.

— Кто в лесу… главный? Ответственный? Как по-вашему, егерь?

— Так мы к нему и идем, — ответил Яковлевич, — Медведь здесь егерь. Он же прокурор, он же за всех остальных в лесу начальников.

— И за председателя лессовета, и за судью, — усмехнулся Степанов.

— То есть, когда русский стреляет в медведя, он символически стреляет в представителя власти? — спросил англичанин, — Это как бы такой русский бунт?

— Ты же за него, за медведя, не голосовал, — сказал Яковлевич, — Он не тебе начальник, а зверям.

— И не надо ни у кого разрешение спрашивать на охоту?

— По правде надо, конечно, — сказал Яковлевич, — Но председатель в Ныколе живет, у него и так дел по горло…

— Лишних людей начальниками работать у нас нет. А медведей в лесу хоть жопой ешь, — дополнил Степанов, очевидно имея в виду, что медведей в лесу много.

Русский культурный код принципиально нельзя декодировать искусственным интеллектом, — подумал Уинстон. Дел по горло — значит, что председатель стоит в делах как в воде. Или что он делами объелся, и они у него внутри по горло. Это с любой стороны понятно. Но как в языке могло появиться второе выражение? Разве человек может есть жопой, тем более, медведя? Допустим, какой-то герой легенд в былинные времена так и сделал и вошел в историю. Но почему в ситуации, когда медведей много, их можно есть жопой, а когда мало — нельзя?

— Лес это свой мир, — вывел гостя из раздумий Яковлевич, — Вам, городским, не понять. Тут законы другие. Вот зайдешь другой раз, вроде лес лесом, а выйти не можешь. Леший крутит.

— Кто?

— Эй, — прервал разговор Степанов, — Не поминай лихо.

Злой медведь действительно подобрался близко к деревне. Еще ноги не устали, а Пушок уже залаял где-то впереди.

Охотники зарядили ружья. Уинстон зарядил обойму, закрыл затвор и поставил на предохранитель. Степанов одобрительно кивнул.

Аккуратными шагами они вышли в сторону собаки и наконец-то увидели метрах в тридцати медведя. Уинстон встретил живого медведя первый раз в жизни. Из знакомых ему животных медведь походил на огромного косолапого барсука. На задних лапах был бы ростом с человека, таких больших хищников в Англии вообще не водилось.

Выглядел весенний медведь неважно. Худой, в буро-сероватой грязной шубе. И рычал каким-то нестрашным и нездоровым рыком.

Пушок бегал вокруг медведя, лаял и кусал его за задние лапы. Медведь отмахивался передними. Даже с расстояния выстрела Уинстон видел мощные когти. Один удар — и собаке не жить.

— Снимай с предохранителя и стреляй, — сказал Степанов, — Только в собаку не попади.

— Пушок, ко мне! — крикнул Яковлевич, услышав реплику Степанова. Действительно, черт его знает, этого горожанина, какой он стрелок.

Довольный Пушок побежал к хозяину, а злой медведь, дополнительно обозленный на собаку с утра пораньше, рванулся за ним.

— Куда стрелять? — торопливо спросил Уинстон, поднимая к плечу карабин.

— В голову, — ответил Степанов и поднял ружье.

— Да давай уже! Не промажешь! — крикнул Яковлевич.

Зверь бежал к ним большими скачками, и большая его голова виделась примерно в середине силуэта. Уинстон выстрелил, когда до медведя оставалось метров десять.

— Бах!

Медведь продолжал бежать и вроде бы дернулся от выстрела, но не свернул.

— Бах! Бах! Бах!

Медведь упал.

— Смелый ты парень, но давай в следующий раз без вот этого всего, — сказал Яковлевич недовольно.

— Без чего? — спросил Уинстон.

— Без понтов. Сразу стреляй, не стой до последнего. Еще малость, и мы с Николаем бы жахнули, а ты бы остался как дурак, что просто по лесу погулял и патроны домой принес.

— Хорошо, — ответил Уинстон, подумав, что следующий раз вряд ли когда-нибудь наступит. И шагнул к медведю.

Убитый медведь зарычал и встал ему навстречу, приподнимаясь на задних лапах.

Уинстон разрядил в него остаток магазина от бедра. Руки и карабин трясло, он точно попал пару раз, но вряд ли это можно назвать по месту.

Выстрелил Степанов. Медведь упал.

— Поди-ж ты, смелый какой, — усмехнулся Яковлевич, — Другой бы городской и карабин бросил, и ноги сделал, и в штаны наклал.

— Что это было? — спросил Уинстон, нервно обшаривая карманы на предмет патронов и вспоминая, что вторую обойму ему Степанов не дал.

— Ты все в голову стрелял? — спросил Степанов, — Целился?

— Да.

— Хорошо целился, по бегущему-то. Ты ему в шею попал, рядом с позвоночником. Медведю это неприятно, но не опасно. Падает как убитый и быстро встает.

— Так не я медведя… добыл?

— Ты, конечно. Я для контроля выстрелил, на всякий случай.

Яковлевич с Пушком тем временем подошли к поверженному медведю и внимательно обнюхали его. Старик переломил ружье и вытащил патроны. Степанов сделал то же самое. Уинстон показал карабин, вставший на затворную задержку, закрыл затвор и произвел контрольный спуск в небо.

— Опытный стрелок, — сказал Яковлевич, — Да еще с флота. Морпех?

— Нет. Работал в министерстве, вот может, к ним пойду, — Уинстон кивнул на Степанова. Нисколько не соврал.

— Ну эт хорошо, — старик проглотил «о» в слове «это» и компенсировал тремя северными «О» в «хорошо», — Не женат, смотрю?

— Нет.

— Чего так? Взрослый мужик, а все по девкам бегаешь? Мать не жалко?

— Сирота он, — ответил Степанов.

— И повод теперь по девкам бегать? Ты-то сам куда смотришь? — старик увлекся чтением нравоучений, — У вас там контора серьезная, моральный облик и все такое. Что, в Ленинграде справному мужику бабу не найти? Беда какая!

— Перестань, Яковлевич!

— Что перестань? Молод ты еще меня затыкать!

— Работа у человека секретная, жизнь тяжелая. Ты его стыдишь, а он тебе ответить не может, что да как.

— Ну другое дело. Эт я понимаю, — услышав про «секретное» Яковлевич моментально переключился, — Не положено говорить, так не положено. Все равно порядок должОн быть.

Уинстон подошел к медведю поближе и понял, что никакой это не большой барсук. Это большой, злой и очень опасный хищник с длинными когтями на сильных лапах. Закинул карабин за спину, отвернулся и помочился на дерево. Руки начали дрожать, когда он уже застегивал штаны.

— Смотри какой, — сказал Степанов, держа медвежью тушу за голову, — Видел медведей раньше?

— Только на картинке, — ответил Уинстон и присел рядом.

Взвесил тяжеленную голову, погладил жесткий мех, подергал зубищи. Да уж, если знать, что это за зверь, тут и правда в штаны накласть можно.

— Да вы идите домой, мы с Пушком тут ужо сами доделаем, — Яковлевич достал нож и примеривался снимать шкуру, — Изосимычу скажите, чтобы послал кого из детей или внуков. Шкура-то вишь неловкая, да мясо тяжелое. Старый я, не унесу. Надо оно вам, нет? В Емецке скорняк живет, он выделывает. Только ждать долго. Вы, если надо, у него готовую шкуру возьмите.

— Яковлевич, зачем тебе зимняя шкура? — ответил Степанов, — Она же перелинялая вся.

— Много ты понимаешь, — не согласился Яковлевич, — Как по мне, так шкура самая лучшая недели три после спячки. И мясо без лишнего жира.

— Не жесткое? — спросил Уинстон.

— А мы его в скороварку на три часа.

— Ну тебе виднее, — пожал плечами Степанов, — Мы на него зачем пошли? Чтобы в деревню не шастал. Что с туши возьмешь, все твое.

— Тогда идите с богом, нечего под руку смотреть. Изосимычу только сказать не забудьте, — Яковлевич разогнулся, скривился и потер поясницу.

— Спасибо за охоту, — сказал Степанов, и Уинстон повторил за ним.

— Яковлевич такой, — пояснил Степанов на обратном пути, — Ничего не бросит. Сидит на пенсии, времени у него вагон. Пчел разводит, помидоры растит, клубнику.

— Помидоры? Клубнику? — по мнению англичанина, в таком климате и речи не может быть о помидорах, а тем более, о клубниках.

— В парниках. Хорошие помидоры, не хуже южных. А клубника в грунте урожай дает. Ей немного и надо, пару месяцев под солнцем и готово.

Уинстон удивился, но расспрашивать не стал. В сельском хозяйстве он не разбирался абсолютно и не хотел выглядеть глупо.

Бабушка вскипятила на завтрак чаю и достала из печки горячие пирожки с квашеной капустой.

— Что делают русские по субботам? — спросил Уинстон.

— В футбол играют, — ответил Степанов, — Пойдешь в команду?

— Пойду.

Умеет ли играть в футбол англичанин? После школы, колледжа и университета? Ха! И это спрашивают люди, у которых футбольный сезон от силы пару месяцев в году, когда на поле не лежит ни снег, ни дождь?

— Возьми товарища, — сказал Степанов какому-то своему местному знакомому.

— Играешь нормально? — спросил тот.

— Хорошо.

— Вставай для начала защитником.

Уинстон встал. И показал класс. Отнимал мяч, обводил, хитрил, финтил. И все зря. Футбол — командная игра. Надо играть в пас. Надо понимать, где принять мяч и где отдать. Надо слушать, что тебе кричат. Или, будь ты хоть какой хороший игрок, но в одиночку не вытянешь.

Он просто не успевал понимать, что кричат соратники. С поправкой на местную футбольную терминологию, местный говор и необходимую скорость реакции. И стиль игры деревенской команды сильно отличался от стиля сборной университета. С точки зрения англичанина, пас ждали не те, кто должен был, а кто получал, тот не умел принимать.

Получилось, что как защитник он мог отобрать мяч у кого угодно, но мяч тут же возвращался соперникам, стоило Уинстону дать пас.

Свисток. Перерыв. Проигрываем 3:1.

— За голкипера встанешь? — спросил капитан.

— Да, — сразу согласился Уинстон.

Таких голкиперов сельское поле еще не видело. Уинстон брал «девятки», «шестерки», «крученые», «сухие листы», угловые и одиннадцатиметровые. Ловил мячи в падении, выходил из ворот один на один и один против двух. За второй тайм ему не забили ни разу.

3:3. Пенальти. Взял пять из пяти!

Команда подхватила голкипера на руки и принялась радостно качать.

Через пару минут Уинстон с удивлением обнаружил себя в окружении девушек. Девушки с ним определенно наперебой заигрывали, но он не умел флиртовать по-русски точно так же, как не умел по-русски пасовать в футболе.

— Ты откуда такой? — спросила одна из них.

— Из Голландии, — ответил Уинстон.

— Как сыр? — среди прочих голосов ему послышалось «как сэр».

— Да. Как знатный сэр.

— Пойдем, я устала их всех перекрикивать, — одна из девушек взяла его под руку и повела от подруг.

— Ну ты наглая, Танька! — крикнули ей вслед, — Опять парней уводишь!

— Вот и познакомились, — сказала девушка, — Я Таня, а ты Вениамин?

— Да.

Через пять минут он сам не понял, как оказался с Таней в беседке среди кустов, а через шесть уже целовался с ней. Сбросил с плеч северной красавицы летнее платье…

— Попались! — в беседку заскочили трое парней.

Таня завизжала и прикрыла грудь руками, не успев вернуть лямки платья не плечи. Уинстон вскочил.

— Ты пошто, городской, к нашим девушкам подкатываешь? — сказал один из парней, а второй схватил Уинстона за лацканы.

Уинстон с грустью подумал, что пролы везде одинаковы, и события пошли по известной ему еще со школы ролевой модели «танцы по четвергам». Которая не оставляла другого выбора. Не на помощь же звать.

Он отвесил схватившему парню серию ударов под ребра. Уже на третьем ударе тот отцепился, англичанин присел под запоздавшим ударом в голову от второго, ударил того правой в сплетение и левой в правый бок. Встал, не успел уклониться от летящего в лоб кулака и инстинктивно пригнул голову, принимая суставы пальцев на лобовую кость.

— Ааа, черт! — закричал третий.

— Да вы сдурели! — крикнула Таня со скамейки, — Трое на одного!

— Ты что, боксер? — спросил один из них.

— Да.

— Хочешь один на один?

— Да.

На самом деле, он не хотел. Но один на один лучше, чем один на три. Как тогда после футбола, когда Бонни потребовала поединка, и фанаты ее послушали. Только тогда против него выставили молодого боксера, а эти хулиганы может и любят почесать кулаки, но боксерской подготовки у них нет.

— Пошли-ка в клуб, на ринг.

— Пошли.

Клубом здесь называли не вечернее развлекательное заведение, а спортивный центр. Большое деревянное здание рядом с футбольным полем. Рядом с клубом стоял деревянный помост, ограниченный канатами. Прямо как настоящий боксерский ринг, если бы не щели между досками.

На ринге уже шел поединок, а рядом стояли еще две пары в перчатках и десятка три зрителей. Парни договорились, что их пропустят без очереди. Уинстон увидел, что боксеры вешают одежду на вбитые в стену клуба гвозди, и повесил туда же свой пиджак и рубашку, оставшись в майке и брюках. Кто-то помог ему зашнуровать перчатки.

Пролезая между канатами, он увидел, что противник вовсе не один из тех троих. На ринге остался один боец из предыдущей пары, здоровый парень на две-три весовых категории тяжелее.

— В левом углу ринга наш Саша, в правом углу ринга — Вениамин из Ленинграда! - объявил рефери.

Ударили перчатками.

— Бокс!

На какое-то время англичанин поверил, что опыт и алкоголизм побеждают молодость и задор. Лондонская техника бокса от настоящего тренера против голого энтузиазма. Парню когда-то показали удары, и он бился или с себе подобными как с зеркалом, или с грушами.

Уинстон легко уходил от ударов в любых направлениях, принимал на перчатки, принимал вскользь. Парень пару раз пытался войти в клинч, но он и в клинч входить не умел. Оба раза Уинстон встречал его двойкой в голову на входе и разрывал дистанцию.

Вокруг ринга собралось больше зрителей. И некоторые болели за легковеса, даже хотя он и не свой. На матчах всегда есть люди, которые от души болеют за бойца поменьше. Или люди, которые болеют против чемпиона.

Гонг. Второй раунд. Кстати, а на сколько раундов у них матчи? Два, три, десять? До полной победы? Так никакого дыхания не хватит. Больше, чем на три раунда его никогда и не хватало.

Серия в голову. Мимо. Перчатки. Уход влево.

Игра на дистанции.

Еще такая же серия. Как неоригинально. Мимо. Перчатки Уход…

Небо. Облака. Рефери.

— Один! Два! Три!

— Вста-вай, вста-вай, вста-вай! — орали зрители.

Рефери неспешно считал, давая выбор, вставать или сдаться.

На восьми Уинстон повернулся набок и неловко поднялся, закрывая лицо перчатками. Голова гудела.

Рефери отступил на шаг, и тут Саша поднял руку и отошел к канатам.

— Ыыыы, — сказал он, наклонившись к своему секунданту.

Секундант вытащил у него капу, и Саша повернулся в сторону зрителей.

— Миха! — крикнул он.

— А?

— Ты мне сказал, что он Таньку обидел?

— Ну.

— А почему она тогда тут стоит и за него болеет?

— Так это…

— Танька, ты-то что скажешь?

— Да наши вечно на городских наезжают, будто сам не знаешь. Нормальный он. И на воротах за нас стоял.

— Ну тогда ничья.

— Что? — переспросил рефери.

— Ничья, — твердо ответил Саша, — Не на соревнованиях. Чисто по-дружески побоксировали и хватит.

Уинстон опустил руки и кивнул.

Рефери встал между бойцами, взял обоих за запястья и поднял вверх обе руки. Зрители зааплодировали.

— Ты четкий пацан, — сказал Саша англичанину, — То есть, мужик. Ходи по нашей улице и с девчонками можешь гулять. И в клуб тоже заходи, потренируемся. Миха по ходу сам неправ. Я с ним еще поговорю.

— Спасибо, — ответил Уинстон.

— Что происходит? — строго спросил незаметно подошедший Степанов.

— Матч происходит, Николай Алексеевич. Только что закончился, — ответил кто-то из парней.

— Вы бы ему еще покрупнее противника нашли? Или искали, да не нашли? — сурово спросил майор.

— Да он отличный боксер, Николай Алексеевич! — оправдываясь, ответил Саша, — У него техника столичная, он по очкам меня почти всухую уделывает!

— Да? По очкам уделывает, но падает почему-то он, а не ты?

— Я разве знал, что он с такой техникой удар не держит!

— Твой удар вообще кто-то держит?

— Да держат. Не держали бы, я бы чемпионом области был. Ну извините, Николай Алексеевич, но чего я буду в поддавки играть, если вижу, что он и человек серьезный и боксер настоящий. Что мне теперь, легковесов за людей не считать?

— Ладно, Саша, к тебе замечаний нет, — «к тебе» было сказано так, что все остальные инициаторы матча втянули головы в плечи.

— Ты как там? — обратился Степанов к Уинстону.

— Хорошо, — ответил Уинстон, пошатываясь.

— Тогда идем в баню.