Перебежчик

9. Глава. Европейские ценности на сцене

Не успел Уинстон втянуться в работу с речеписом, как его в очередной раз вывели на «переговоры». На этот раз его встретили и Виктор Петрович, и давно не появлявшийся майор Степанов.

— Насколько я понимаю, вы не имеете принципиальных возражений против сотрудничества с нами, — Степанов выбрал наиболее мягкую формулировку.

— Да.

— Но вы все еще не уверены, достаточно ли хорошо Вы понимаете наш, как Вы говорите, культурный код.

— Я получил некоторое представление из вашего телевидения и газет.

— Для полноты картины предлагаю Вам культурный досуг в нашем высшем обществе. Вы упоминали, что часто водили свою девушку на мюзиклы в Лондоне.

— Да.

— Как Вы относитесь к классической европейской опере?

— Абсолютно с ней не знаком.

— Тогда предлагаю ознакомиться, если не возражаете.

— Не возражаю, — Уинстон продолжал отвечать безэмоционально.

Речепис помог ему погрузиться в творчество, чтобы как раз отвлечься от европейской пропаганды и навязчивых, хотя местами и соблазнительных предложений аналитика. Уинстон тянул с ответом, ему совершенно не хотелось на кого-то работать. И вообще жить не хотелось, но самоубийство не вариант, а тупо смотреть в экран или в стенку еще больше не вариант. Надо хоть что-то делать, чтобы не сойти с ума.

— Например, у нас есть два билета на премьеру. Гастроли «Ла Скала». «Спрут» в театре Военно-Морского флота. Музыка Эннио Мориконе, партию комиссара Каттани поет Лучано Паваротти.

— Комиссара? Что-то идейно-агитационное?

— Нет. Простая жизненная история. В провинциальный город приезжает новый комиссар полиции. Он наносит удар по мафии, мафия наносит удар по его близким.

— У вас официально признают существование мафии?

— Ваша цензура иногда меня поражает. Как можно игнорировать существование организованной преступности? И зачем?

— Может быть, преступность у нас уже победила и не хочет, чтобы про нее лишний раз говорили?

— Хорошая версия. Но у нас в Европе с преступностью идет война. В этой войне свои герои, и мы относимся к ним с большим уважением.

— Принимаю ваше предложение. Давайте сходим в оперу.

— Только у нас принято, что в оперу ходят парами. Кавалер с дамой. У вас есть какие-то пожелания насчет дамы?

— Нет, — резко ответил Уинстон, но тут же передумал, — Есть. Не надо меня подкупать на медовую ловушку, как в фильмах про шпионов. И с будущей женой меня знакомить не надо.

— Хорошо, — спокойно сказал Степанов, — Еще?

— Красивую и умную.

— Хорошо.

— И пусть это будет не сотрудница органов или каких-нибудь военных структур.

— Конечно! Если премьера в театре ВМФ, это не значит, что только для моряков. Будет совершенно разная публика.

— И все парами? — скептически уточнил Уинстон.

— В основном. Сейчас счастливые владельцы билетов, у которых нет пары, ищут друг друга через газеты и доску объявлений в театре. Это довольно весело.

— Точно. Я же смотрел ваш фильм с такой завязкой, — сказал Уинстон более жизнерадостным тоном.

— Если что, Вы не обязаны жениться, пригласив даму в театр. Можно считать, что это даже не романтическое свидание, а как бы участие в парной игре. У вас есть такие игры?

— Бридж, например. Я понял.

— Отлично. Предлагаю выпить и перейти на ты.

Виктор Петрович достал из ящика стола бутылку коньяка и стаканы. Уинстон никогда раньше не пробовал европейский коньяк. Он знал, что этот крепкий напиток охотно пьют офицеры до адмиралов включительно, а низшие чины предпочитают водку. Что бы там ни было в бутылке, вряд ли оно хуже, чем джин «Победа».

Уинстон закинул в себя первый дринк «за знакомство». У русских вроде бы принято пить залпом. И тут же понял, что поступил неправильно. Русские смаковали коньяк мелкими глотками. Еще бы. Никакой сивухи и такое прекрасное послевкусие.

— Ну ты даешь, — неодобрительно сказал Степанов, — Это же не водка. Это тот самый «Белый аист», который выпускают для жуликов, чтобы они делали подарки начальству. Давай по второй.

Второй дринк пошел без спешки и разлился приятной теплотой в груди. Прекрасный напиток.

— Давай по третьей и пойдем, подберем тебе гардероб.

Степанов привел уже не арестанта, а гостя в костюмерную. У спецслужб всегда есть запас гражданской одежды на все случаи жизни. Смокинги и фраки и здесь ушли в прошлое. Русские надевали в театр темную пиджачную пару с черными туфлями и нейтральным галстуком.

— Что угодно джентльмену? — спросил костюмер, пожилой еврей, чем-то похожий на лондонского портного.

— Классический твидовый пиджак, однобортный, на трех или четырех пуговицах, не новый, — ответил Уинстон исключительно из вредности, потому что усомнился, есть ли у них что-то действительно английское.

— Отличный выбор, сэр.

Пришлось немного подождать, но совсем немного. И костюмер вынес ровно то, что спрашивали. Пиджак и брюки из темно-темно серого твида с мелкими серыми полосками. Eще кремовую рубашку и черные оксфордские туфли. И черный жилет.

Уинстон переоделся и подошел к зеркалу.

— Как раз Ваш размер, — сказал костюмер.

— По-моему, жилет лишний, — ответил Уинстон, — Он по стилю немного не подходит, и у пиджака ворот выше. Жилет даже не видно.

— Помилуйте, голубчик, разве можно ходить в оперу без жилета! — возмутился костюмер, — Николай Алексеевич, скажите ему!

Степанов немного задержался с ответом, как будто в оперу и без жилетов неплохо пускали.

— Что бы сказал по этому поводу Владимир Ильич? — продолжил костюмер, недвусмысленно обращая внимание на висящую на стене картину.

На листе размером с два альбомных старательной детской рукой был изображен Ленин, выступающий перед конными матросами, стоя на Мавзолее перед Кремлем. По традиции, вождя мирового пролетариата рисовали в расстегнутом пиджаке поверх жилета. Рядом стоял человек в зеленой одежде и вроде бы с курительной трубкой в руке, надо полагать, Сталин. Для непонятливых или для иностранцев художник подписал желтой краской на стене Мавзолея «Ленин Сталин».

Если верить иллюстрациям Министерства Правды, с трибуны на Мавзолее выступал еще Ivan the Terrible, когда обещал поддержку королеве Елизавете против Английской Социалистической Партии. Уинстон попытался вспомнить, была ли Партия во времена короля Артура, и кто из рыцарей в ней состоял, но не вспомнил. Последние пару лет он мало интересовался творчеством бывших коллег.

— В оперу приличнее ходить в жилете, даже если его и не видно, — решил Степанов.

— Ладно, вам виднее, — ответил англичанин.

Мало ли какая у них мода. Жилет, хотя и жестковат, не помешает спокойно сидеть в кресле и внимательно слушать.

— Какие пожелания насчет галстука?

— Оксфордский, пожалуйста.

— Какой колледж? — невозмутимо уточнил костюмер.

— Big Brother’s college.

— Do you mean Queen`s college, sir?

— Yes, — удивленно выдохнул Уинстон.

Он знал, что колледж Большого Брата раньше назывался колледжем королевы. Слишком много следов из прошлого осталось незачищенными за годы после революции. Но почему об этом знает еврей из недр ГРУ? Может быть, он еще и правильный галстук принесет?

Черный с тремя белыми полосками. Прекрасно. Виндзорский узел. Отлично.

— Замечательно выглядишь, — к зеркалу подошел Степанов, — Настоящий джентльмен.

— Больше на разбойника похож, — грустно ответил Уинстон.

Действительно, после смерти Бонни он похудел и осунулся. Выросли короткие тонкие волоски вокруг лысины. Отстреленная мочка левого уха не отросла обратно, и шрам на щеке останется на всю жизнь. В последние три дня, полные работы с речеписом, он спал часов по пять, и под глазами набрякли мешки.

— На благородного разбойника, — уточнил Степанов.

— Главное, чтобы костюмчик сидел, — успокоил костюмер, — Женщины в приличных местах не на лицо смотрят, а на хорошие манеры. А шрамы мужчину только украшают. Наградную планку будем собирать?

— Будем, — ответил Степанов.

Уинстон удивился.

— Зачем мне наградная планка? Кого обманывать? — спросил он.

— Для поддержания легенды, — ответил Степанов, — Ты же не будешь представляться как океанский диверсант. Откуда у тебя этот шрам, например?

— И откуда?

— Повесим тебе «Без пяти минут».

— Что?

— Гражданскую «За отвагу» первой степени. За ликвидацию диверсионной группы. Ты же участвовал в ликвидации?

— Участвовал.

— И «Арктику» за службу на Северном флоте. На флоте срочную служил, во льдах ходил, морскую лексику знаешь. По возрасту подходишь.

— А почему без пяти минут? Без пяти минут что?

— Без пяти минут Герой.

— Ладно, тебе виднее.

— Иностранные языки кроме русского знаешь?

— Нет.

— А английские диалекты?

— Кокни, могу шотландский выговор пародировать.

— Хорошо. Будешь голландцем. Голландский язык наиболее похож на английский. Не могу же я представлять тебя русским как заморского шпиона. Скажем, что ты мой коллега и тоже секретный человек. Поймут правильно, любопытствовать не будут.

— Уинстон Смит явно не голландское имя.

— Будешь… — Степанов задумался, вспоминая голландские имена, — Снова Вениамин, так проще.

— Это голландское имя?

— Общеевропейское. По-английски будет Бенджамен. Наверное, оно из Библии, раз во всех языках есть.

— А фамилия?

— Фамилию не спросят. На вопросы личного характера и на вопросы по работе можешь тоже не отвечать. Секрет и все. Если что важное, я отвечу. А вообще, меньше говори, больше слушай.

Через два дня Степанов забрал подопечного из камеры, дал ему переодеться в новый костюм, вывез в парикмахерскую и в ресторан. Осталось заехать за дамами, а уже с ними — в оперу.

Вез их черный лимузин в стиле середины века, но в состоянии нового, отполированный и сверкающий хромом снаружи, с большими мягкими сидениями внутри. Водитель носил парадную военную форму с фуражкой.

— Дамы сядут на задний диван, а мы на откидные, — сказал Степанов и показал, как раскладывается сиденье, спрятанное в спинку водительского дивана.

— Интересно, что за даму вы мне нашли, — скептически ответил Уинстон.

— Уверяю тебя, она не только не сотрудница, но вообще не работает на государство.

— Так бывает?

— Да. А про «медовые ловушки» тем более речи быть не может.

Уинстон попытался придумать вариант, но не успел. Лимузин подъехал к гостинице в центре города.

За несколько недель, проведенных в центре крупного города, он еще ни разу собственно город и не видел. Из окна машины Ленинград производил впечатление, будто он намного моложе Лондона. Самые старые здания никак не старше девятнадцатого века. Улицы очень широкие, как специально для крупногабаритного общественного транспорта. В новых районах много пустого пространства.

— Почему такие расстояния между домами? — спросил он Степанова.

— Чтобы после ядерного удара между осыпавшимися домами смогли пройти танки, — ответил тот.

Жилая застройка использовалась для наглядной агитации. На крыше жилого дома — «Слава КПСС». У входа в церковь — «Слава Богу».

Портреты. Основоположники марксизма — Маркс, Энгельс, Ленин. Объединители Европы: итальянец Юлий Цезарь, немец Карл Великий, испанец Карл Пятый, француз Наполеон Бонапарт, русский Иосиф Сталин.

Слово «Необольшевизм» здесь совершенно не употреблялось. Английский неологизм из тех времен, когда появилась потребность обозвать русских ревизионистами и ненастоящими социалистами.

Вот и гостиница. В фойе на диване сидят две дамы. Две очень красивые и очень молодые дамы в ярких платьях. Девушки поднялись навстречу кавалерам.

Степанов выбрал себе шатенку с фигурой как песочные часы. Полноватое лицо, большая высокая грудь и широкие бедра, но контрастно тонкая талия. Темно-синее платье с очень пышной юбкой в стиле прошлого века. Прекрасный выбор, чтобы скрыть чересчур упитанные бедра и ягодицы.

Уинстона он подвел к яркой южной брюнетке со стройной спортивной фигурой, одетой в облегающее красное платье с длинным разрезом вдоль правой ноги.

Когда они подходили, шатенка просияла, а брюнетка скуксилась. Подруге достался высокий красавец как с картинки, который вместо сорока выглядит на тридцать, а ей лысый дядька, который выглядит на все пятьдесят. Но по мере приближения брюнетка сменила недовольный взгляд на заинтересованный.

— Николай. Вениамин.

— Светлана. Катерина.

— Я не думал, что мы выведем звезд на сцену, — сказал Уинстон, — Разве мы не хотели просто послушать оперу?

— Мы не звезды, — сказала Светлана, — Мы победительницы всероссийской школьной олимпиады по итальянскому языку. А вы чем занимаетесь?

— Я военный, скромный майор, а Вениамин наш гражданский коллега, — ответил Степанов.

Ответ девушки сразу закрыл все вопросы Уинстона. Школьница не работает на государство, потому что она вообще пока что не работает. И никто не будет подкладывать несовершеннолетнюю под вражеского агента. Насчет умных нет никаких сомнений, раз уж они победительницы олимпиады. Этот аналитик как специально подобрал девушку, которая будет умной с точки зрения лингвиста. И они красивые. Очень.

Девушек сопровождали родители. Светлану — папа, добрый толстячок в потертом пиджаке. Катерину — мама, русская красавица, которая никак не выглядела даже в два раза старше дочери.

— У вас платье «Джессика Рэббит» от Дольче-и-Габбана? — спросил Уинстон.

Распознавать дома моды по мелким деталям его научила Бонни.

— Сеньор знает толк в высокой моде, — удивленно ответила Катерина, — Не подскажете, почему оно так называется?

— В честь героини новейшего американского фильма, который только что вышел на экраны.

— Да, дедушка говорил, что эта партия пойдет за океан.

Когда Уинстон покидал Лондон, афиши только-только появились. Интересно, что фильм точно не предполагался для показа в вражеской стране, но итальянцы заранее пошили платья, и за океан они пойдут только контрабандой. Ее дедушка работает в теневой экономике?

— Она красивая? — спросила Катерина, имея в виду американскую актрису.

— Я видел только рисованные афиши, но вам это платье идет больше, чем ей.

— Сеньор не лезет за словом в карман, — улыбнулась девушка.

Первое впечатление сменилось вторым. Речь ведь не идет о романтическом свидании с этим пожилым дядей. Речь идет о посещении оперы в компании приличного мужчины, и он прекрасно играет свою роль.

— К вечеру девушек вернуть, — строго сказала ее мама.

— Можно сначала покормить, потом вернуть, — пошутил папа Светланы.

— Ну папа! — не оценила шутку Светлана.

— Можно, можно, — оценила в пику маме Катерина.

— Обязательно, — сказал Степанов так, что непонятно было, это ответ на первое пожелание или на второе.

Кавалеры элегантно взяли дам под руки и повели к машине. Окружающие останавливались и провожали их взглядами.

— Это у вас гражданская «За отвагу» первой степени? — спросила Катерина сразу же на первых шагах.

— Да, — удивленно ответил Уинстон, — Вы знаете цвета всех колодок медалей?

— Нет, мне Светка сказала. За что, если не секрет?

— За ликвидацию диверсионной группы.

— Ого! — Катерина прижалась к нему с явной симпатией, — Сеньор знает толк в суровых мужских делах. Шрам на лице оттуда?

— Да. Давай на ты, а то чувствую себя не как кавалер с дамой, а как отец с дочкой.

— Давай, — улыбнулась девушка, и Уинстон почувствовал, как тает лед между ними. Ленточка на груди и шрам на лице добавляют привлекательности? Вот прямо настолько?

В машине дамы немного рассказали о себе. Светлана похвасталась способностями к лингвистике, она выходила в финал по итальянскому, французскому и немецкому. Она, как это по-русски, вундеркинд. Катерина оказалась наполовину итальянкой. Она, как это по-русски, билингв. Ее отец когда-то приехал строить автомобильный завод, женился и остался работать начальником цеха.

— Но вы не думайте, что мне победа легко досталась. У нас в России на самом деле много итальянцев, — сказала Катерина, — Далеко не все могут выйти в финал олимпиады по языку. Даже в Италии местные бы не со всеми заданиями справились.

— С какими, например? — спросил Уинстон.

— Нужно правильное произношение без региональных акцентов. Но были задачи и на понимание диалектов. Еще старинная лексика, которая восходит к латыни. Деловые обороты чуть ли не дипломатического уровня. Все правила, падежи, времена, пассивный залог. И с другой стороны, фольклор, юмор, неофициальная лексика, цитаты из классики. И военно-морская терминология. Парни только на ней и выезжали, Италия же это наш славный Южный Флот.

— А вы все-таки чем занимаетесь? — спросила Светлана. Первый ответ ее не вполне устроил.

— Состоим на государственной службе, — ответил Степанов снова без лишних подробностей.

— Секретной? — спросила Катерина.

— Нет, — сказал Уинстон, — Я просто переводчик. В некотором роде и ваш коллега.

— С каких языков? — спросила Светлана.

— Только с английского.

— I told you I would have been learning English for two years this autumn.

— Future Perfect Continuous in the Past is absolutely not popular in Oceania, — ответил Уинстон.

— Even in Passive?

— There is no Passive Voice in this tense.

— Я знаю, — улыбнулась девушка.

— Если ты не собираешься в очередной раз переводить классическую литературу прошлого века, обрати больше внимания на newspeak. Он довольно простой, с минимумом временных форм и исключений.

— Специализируетесь на Англии? Американцы не говорят на ньюспике.

Никогда агент Смит не был так близко к провалу, — подумал Уинстон, — Решил поумничать, называется.

Степанов профессионально отвлек Светлану от доламывания легенды Уинстона, и они как раз доехали до театра.

В холлах внутри толпилось много мужчин в почти одинаковых пиджаках и женщин в совершенно разных платьях. Уинстон подумал, что традиционный театральный костюм не дает мужчине возможности показать свое положение в обществе, поэтому необходимо демонстрировать статус, держа под руку роскошную даму.

На дам дресс-код не распространялся. Если его все-таки сформулировать на основе увиденного, то нельзя было открывать тело ниже середины груди и показывать сразу обе ноги выше середины бедра. Если одна нога открыта почти до ягодицы, то другая должна быть скрыта почти до пола, как у Катерины.

Столько прекрасных дам Уинстон не видел никогда. Не говоря уже о том, что стольких одновременно. Он понимал, что каждая потратила несколько часов на прическу и макияж, что платья подчеркивают достоинства фигуры и маскируют недостатки. Но насколько же мастерски русские женщины могли себя украсить.

Приглядевшись, он понял, что не угадал насчет показателей статуса. Оценивать друг друга мужчины начинали вовсе не с взгляда на женщин. Статус кавалеров демонстрировали орденские планки, и даже дамы первым делом смотрели не на платья соперниц, а на пиджаки их спутников. Например, на груди Степанова красовались три ряда непонятных неярких полосок. Встречные молодые люди считывали планки и через одного рефлекторно дергали правой рукой, чтобы отдать воинское приветствие, которое в гражданской одежде обычно не отдается. Мужчины постарше сдержанно наклоняли голову.

Светлана принесла в сумочке фотоаппарат. Здесь многие фотографировались на память, но все внимательно следили, чтобы не щелкнуть случайно кого-нибудь лишнего. Степанов взял у нее камеру и сделал несколько снимков девушек по отдельности и друг с другом. Девушки немного огорчились тому, что кавалеры отказались попадать в кадр, хотя отнеслись с пониманием.

У некоторых над планками крепились звезды с маленькими красными лентами. Из всех наград только звезды героев перекалывали с кителя на пиджак.

Единственным исключением из правила про звезды оказался старый немец с двумя телохранителями вместо дамы. На груди у него сверкали три яркие звезды с серпом и молотом, а на шее красовался тусклый крест со свастикой.

— Можно нам с ним сфотографироваться? — спросила Катерина, — Попросите его, пожалуйста.

— Кто это? — спросил Уинстон, — Я его, кажется, видел в кинохронике.

— Вернер фон Браун, отец европейской космонавтики, — ответил Степанов, — Крест он получил за ту же работу, что и звезды. Но он, скорее всего, откажет.

— Не откажет, если я вежливо попрошу по-немецки, — сказала Светлана.

Она использовала комплимент уровня «отец небесный», и фон Браун любезно разрешил. Степанов сделал несколько кадров с улыбающимся стариком и сияющими девушками.

— Парни умрут от зависти, — сказала Катерина.

Оперу пели по-итальянски. Уинстон следил за сюжетом по программке на русском. На этой Сицилии теневики, называемые «мафия», устроили государство в государстве и диктатуру в диктатуре. При этом они хорошо интегрировались в официальные государственные структуры.

Для простых людей получалось, что номинально они живут в большой стране, а фактически в маленькой. Более того, судя по предыстории в программке и по особенностям сюжета, простые люди жили так столетиями. Официальные государства приходили и уходили, а мафия оставалась. Мафия пережила и арабских пиратов, и европейских феодалов, и буржуазию с буржуазной революцией, и фашистов. Но смелые коммунисты решили защитить простых сицилийских трудящихся от привычного образа жизни.

Катерина шепотом комментировала. Она бывала в Италии, и могла объяснить некоторые бытовые детали, непонятные иностранцам.

Ария комиссара Каттани над телом погибшей любовницы напомнила Уинстону о том, как он прощался с Бонни. Девушки старались не заплакать. Ведь тогда потечет тушь, а это катастрофа.

Финальная ария. Комиссар вышел на середину сцены. Оркестр сыграл вступление, и тенор запел:

— Круговая порука мажет как копоть

Я беру чью-то руку, а чувствую локоть

Я ищу глаза, а чувствую взгляд

Где выше голов находится зад

За красным восходом розовый закат.

Скованные одной цепью

Связанные одной целью…

По залу прокатился волна удивления. Итальянец запел по-русски.

Насколько Уинстон понимал по-русски, ария показалась ему чересчур смелой. Вроде бы она обличает мафию, но, если не знать контекст, то можно подумать, что она обличает официальное государство.

Зал аплодировал стоя.