Перебежчик

10. Глава. Европейские ценности на вкус

— Это не слишком смело? — спросил Уинстон, когда девушки отошли в уборную, — Мне показалось, что некоторые намеки касаются государства в целом, а не местных властей.

— Не государства в целом, а отдельных руководителей на местах, которые возомнили себя царьками и саботируют задачи государственной важности, — ответил Степанов, — Всем понятно, что Сицилия это не что-то уникальное, а частный случай многих региональных проблем.

— Наверное. Но это ведь совершенно не очевидно.

— Очевидно.

— И можно так критиковать?

— Можно.

Уинстон скептически пожал плечами. Степанов понял, что не убедил.

— Друг мой, ты аплодисменты сейчас слышал?

— Слышал.

— Кто, по-твоему, аплодировал?

— Уважаемые люди, — Уинстон затруднился дать краткое определение обществу, которое он видел, и на ходу подбирал синонимы, — Авторитеты. Элита.

— Какие-то еще сомнения остались?

— У нас тоже принято, что элита позволяет себе больше, чем простые люди. В том числе в плане обсуждения властей, — Уинстон вспомнил ту застольную беседу с Железной Леди и профессором Аланом.

— У нас элита, критикуя властей, критикует себя, — ответил Степанов, — А по отношению к себе можно быть более требовательным, чем по отношению к кому бы то ни было другому. Нужно быть более требовательным.

— У нас, наверное, не так, — Уинстон не помнил ни тени самокритики в эмоциональном настрое министра, профессора, Мерфи и кого угодно за тем столом.

— А как у вас? Так как сейчас на сцене мафиози критиковали власть?

— Скорее да.

— Значит, у вас не элита, а антиэлита.

— Ты уходишь в пропаганду.

— Тогда вспомни те старые английские книги, которые давал Виктор Петрович.

— Что конкретно?

— Как тогдашняя ваша элита относилась к власти. К королю, к государственному строю, к парламенту.

— Одни с уважением. Даже кто без особой любви, но с уважением. А другие… Да они и были власть.

— Именно это я имею в виду. Могу показать нашу антиэлиту.

— Как?

— Мы в ресторан собирались. Есть одно место, очень престижное в определенных кругах.

Девушки вернулись довольные. Тушь не потекла.

— Едем покушать или по домам? — спросил Степанов.

— Покушать, — ответила Катерина, а Светлана промолчала. Она еще не вошла в тот возраст, когда девушки, немного склонные к полноте, перед тем, как сожрать слона в шоколаде, кричат, что они на диете.

Похоже, бюджет контрразведки позволял отужинать где угодно. Перед входом ресторана стояла очередь. Очередь из хорошо одетых людей. Мужчин в приличных костюмах и женщин в очень открытых платьях.

Степанов повел компанию мимо очереди. Девушки ахнули. Насколько Уинстон понял из фильмов, в России очередь это нормально, а возможность пройти вне очереди — показатель высокого положения.

Строгий швейцар шагнул наперерез.

— У вас заказано?

Степанов молча подал ему визитку. Швейцар сделал шаг назад, вытянулся и щелкнул каблуками.

— Видели бы меня в школе, — сказала Катерина, — Там еще пленка осталась?

— Пять кадров, — ответил Степанов.

Вечер стоял теплый, но в гардеробе шумела толпа. Как будто люди специально берут с собой пальто, чтобы сдать его в гардероб в ресторане.

Какой-то южный человек хлопнул об прилавок гардероба пятьдесят рублей.

— Сдачи не надо!

Тут же рядом с ним другой южанин хлопнул сторублевкой.

— И пальто не надо!

Бородатый мужчина сбросил шубу и высоченную меховую шапку. Под шубой оказался никакой не пиджак, а свитер.

— Как его пропустили? — спросил Уинстон, — Я думал, здесь дресс-код как в опере.

— Какое интересное выражение, английское? — спросила Светлана, — У нас так не говорят.

Уинстон смутился и пожал плечами.

— Это вахтовик из Сибири. Золотодобытчик, — ответил Степанов, — Только что с самолета, у них там еще холодно. Их пускают в самые дорогие рестораны, потому что у них полные карманы денег.

Официант провел компанию за стол и разложил перед всеми меню. Уинстон увидел какие-то совершенно не русские названия блюд. Девушки тоже пришли в замешательство. Наверное, русская кухня здесь у всех дома, а в рестораны ходят, чтобы откушать того, чего дома не бывает.

— Аджапсандали, сациви, цыпленок табака, лобио, шашлык, — заказал Степанов, — Неси на компанию, по тарелкам сами разберем.

— Хинкали? — предложил официант.

— Боюсь, что дамы попытаются есть их вилкой.

— Коньяк, водка?

— Коньяк.

— Дамам красное, белое?

— Не знаю, — смутилась Светлана.

— К мясу лучше красное, — сказала Катерина, — Полусухое, не кислое.

— Как Вам угодно, — склонился официант.

Официант убежал.

— Кто были эти южане в пальто? — продолжил интересоваться местной этнографией Уинстон.

— Грузины, — сказал Степанов и добавил, — Рынки держат.

— Кто что держит? — не понял Уинстон.

— Это мафиози, — пояснила Катерина, — Как те, со сцены.

На удивление быстро на столе появились первые тарелки. Потом следующие. Грузинская кухня сильно отличалась от английской. Некоторые вкусы Уинстон чувствовал в первый раз, а некоторые кусочки не мог определить, к какому растению относятся. Уверенно распознавал только мясо.

— Скажите мне, что мы едим? — попросила Светлана, — Я половину вкусов как первый раз чувствую.

— Ты совсем не знаешь грузинской кухни? — удивилась Катерина.

— Одно блюдо знаю. Жричодали называется.

— Вот смотри. Это темное мясо — баранина. Этот соус с орехами. Вот тут кинза, это травка такая…

Уинстон тоже внимательно слушал. Он постеснялся спросить, чтобы не выглядеть совсем иностранцем.

— Интересно, вы кто такие на самом деле? Скромный майор и гражданский переводчик? — спросила Катерина.

— Военная разведка, — ответила Светлана.

— Почему? — спросил Степанов.

— Так у тебя на груди все написано, — рассмеялась девушка, — Средний набор разведчика, восточный фронт.

— Не большой?

— Для большого звезды не хватает. А Вениамин никакой не голландец, а англичанин.

— Почему? — спросил Уинстон.

— Да по акценту же, — сказала Светлана таким тоном, будто это очевидно, — Русский не родной, а французы, немцы и итальянцы совсем не так говорят. И английское произношение как у диктора с пластинки. И ньюспик.

— Ты прямо вундеркинд, — похвалил Степанов, не подтверждая и не опровергая, — Что на десерт заказывать будем?

— Тут все такое вкусное, — грустно сказала Светлана, — Боюсь, что у меня больше не влезет. У меня корсет. Папа с колена затягивал. Как раньше дамы кушали?

— Понемножку и не торопясь, — ответила Катерина, — Хочешь, помогу расшнуровать?

— Ты что! Придется платье снимать! А если оно потом обратно не наденется?

К столику какой-то разболтанной походкой подошел человек из компании, сидевшей за двумя сдвинутыми столами справа.

Мужик положил руку на плечо Катерины. На левой кисти у него была старая потертая татуировка «ГУСИ», а на правой «ЗОЛОТО». На паре пальцев нарисованы перстни. Уголовник. Дно общества. До чего бедная страна, если даже преступники рисуют украшения, вместо того, чтобы носить настоящие. Что он вообще здесь делает? Девушка вывернулась, сбросила его руку на спинку стула и вскочила.

— Poshiol von, holop, — сказал Уинстон, забыв про правильное произношение.

Он слабо представлял, что должен сказать в таком случае русский дворянин, но, судя по фильмам, что-то в таком стиле. Правда, все фильмы с дворянами повествовали про довольно древнее время.

— Чо сказал?

— Pios smerdiashchiy, — Уинстон встал.

Светлана, несмотря на серьезность ситуации, хихикнула. Наверное, британский акцент не очень подходит по стилю к средневековым русским ругательствам.

— Слышь, фраер, базар фильтруй, — уголовник шагнул к Уинстону и взял его за лацкан пиджака, — Или выйдем, перетрем?

От той компании еще трое встали в их сторону, и навстречу им встал, отодвинув стул, Степанов.

Уинстон в очередной раз не понял специфическую лексику и не отвлекся от того, что хотел сделать. С близкого расстояния двойка в лицо не годится. Он ударил правой рукой поддых и тут же апперкотом с левой.

Не сработало. То есть, оба удара прошли, но не нанесли заметного урона. Люди из низов общества часто не то, чтобы держат удар, а нарабатывают иммунитет к ударам и перестают чувствовать боль. Чтобы такого остановить, его надо сломать, не рассчитывая на победу по очкам. Уголовник отступил, повертел головой и ринулся в бой. Правда, ударную технику ему не ставил профессиональный тренер, и его размашистые удары походили на то, как птицы бьют крыльями.

На первых порах складывалась ничья. Оба бойца не пробивали друг друга, но у русского сдавало дыхание. Он кашлял и снижал темп. Уинстон тянул время. Сейчас или Степанов добьет своих и придет на помощь, или прибежит милиция.

Пользуясь паузой, оглянулся. Как там Степанов? Неплохо. Один из троих уже лежал в нокауте, а Степанов отмахивался от остальных в частично боксерской, частично борцовской технике, то пытаясь схватить кого-то из них за руку, то выворачиваясь из захватов. Он сманеврировал от своего столика, и ни Уинстону, ни девушкам эти двое не угрожали.

Вокруг публика повернулась и смотрела на драку как на шоу. Кто-то кричал по-русски в поддержку. Оркестр оборвал «Сулико» и начал «Ах ты сукин сын, камаринский мужик». Южане передавали друг другу купюры, как будто делали ставки. Официанты бегали по слегка измененным маршрутам, чтобы не мешать ни бойцам, ни зрителям.

Возвращаясь к «гуси-золото», который откашлялся и атаковал снова, Уинстон мазнул взглядом по залу и встретился глаза в глаза с одним из зрителей. За столиком, от которого отошли эти четверо, остались двое. И один из них — тот русский, которого он не смог четко описать следователям. Крыса без особых примет. Если бы они сейчас не встретились взглядами, Уинстон бы его снова не опознал. С его подачи эта драка или нет, но это враг, и его нельзя упустить. Русский тоже понял, что его узнали.

— That guy! — крикнул Уинстон, указывая пальцем, — Don`t let him leave!

В стрессовой ситуации непрофессионал переходит на родной язык.

Степанов перестал осторожничать и двумя ударами положил двоих противников. Первому он сломал колено ударом ноги, и тот заорал раньше, чем приземлился, а второму перебил гортань, и тот, наоборот, молча хватал воздух ртом. «Тот парень» вскочил и рванулся в сторону кухни. Степанов зачем-то метнул в окно стул и бросился вдогонку.

— Ах вы гады, беспредельщики! — выругался «гуси-золото», пробежал к другому столику, схватил бутылку вина и разбил ее об край стола, оставшись с «розочкой» в руке. По-видимому, здесь не было принято калечить противников в кабацких драках. Степанов нарушил правила, и другая сторона получила моральное право на симметричный ответ.

Англичанин обернулся к нему, оглядываясь, чем можно защититься.

— Сзади! — крикнула Катерина. Они со Светланой бросилась на помощь, обегая столик с разных сторон.

Уинстон не понял, что там сзади, потому что и спереди проблем хватало. Он по-боксерски уклонился от пару взмахов «розочкой». Светлана проскочила ему за спину, закричала и упала. Тут же он почувствовал сильный удар в бок, который, если бы не девушка, мог бы прийти и в спину. Отскочил в сторону, обернулся и увидел одного из спутников «того парня», державшего почему-то за лезвие окровавленный нож с бочкообразной рукоятью без гарды и навершием в виде лошадиной головы.

Бандит с «розочкой» рванулся к Уинстону, но Катерина с разбега толкнула его руками в спину, сбила с ног, но запнулась и тоже упала. Уинстон ударил уголовника ногой в лицо, как будто выбивая мяч от ворот в поле.

Светлана лежала на полу в разорванном спереди платье. Разрезанном на животе горизонтальным взмахом ножа. Уинстон в страхе распахнул разрезанный пиджак и не увидел ни прокола, ни растекающегося пятна на жилете. У девушки тоже ни капли крови.

— Атас, братва! — заорал бандит с финкой, у которого рука соскочила на лезвие при уколе, — Это спецура в броне!

Не меньше четверти посетителей вскочили и бросились к выходу. Бандит с финкой в том числе. Но не добежали. На лестнице раздались выстрелы. Даже очередь. Перед толпой встал водитель лимузина с большим пистолетом в руке. «Братва» испуганно отошла к стене и села на корточки. Очередь из пистолета это «Стечкин», «Стечкин» это спецслужбы, а не простая милиция, а если спецслужбы и стрельба, то дело очень серьезное.

— Какой удар! — с искренним восхищением сказала с пола Катерина, — Ты форвард?

— Голкипер, — ответил Уинстон, подавая ей руку.

На полу четверо. «Гуси-золото» не подает признаков жизни, первый противник Степанова тоже все еще в ауте, второй пытается дышать, третий уже не орет, а стонет, держась за колено.

Уинстон взял из-под стола «плохой компании» пустую бутылку и приготовился бить по голове того из раненых бандитов, кто первым попытается встать.

— Прошу всех оставаться на местах! — в зал вошел Степанов.

Он догнал «того парня» и теперь толкал его перед собой. «Крыса» выглядел неважно, по лицу стекала кровь. Степанов скинул пиджак ему сзади на локти и закрутил, а руками бандит поддерживал брюки, распоротые по боковому шву вместе с ремнем.

— Отбились? Отлично.

— Ничего не отлично, — плачущим голосом сказала Светлана.

Она уже сидела на стуле, держала в руках края разреза на платье, и рыдала. Катерина пыталась ее успокоить.

— Света, все нормально, — сказал Степанов, — У противника четыре трехсотых, с нашей стороны потерь нет. Смотри, какого языка взяли. Звезды, говоришь, не хватает?

— Ничего не нормально, — сквозь слезы ответила Света, — Мы платье с корсетом на выпускной шили. Месяц остался, в чем я пойду?

— В новом платье пойдешь. Из нашей костюмерной. В любом, которое понравится.

— Да? Правда? В настоящем платье?

— Конечно, правда. Все расходы за счет принимающей стороны. Скажи лучше, из чего у тебя корсет?

— Из чего Бог послал.

— А подробнее?

— Косточки кованые из танковых торсионов, а ткань папа с работы принес. Плотная, тонкая и не тянется. Иголки ее не берут. Мы на вертолетный клей клеили. Намучались. Шнуровка из парашютных строп.

— Платье из парашюта? — спросила Катерина.

— Да. Из немецкого. Дедушкин трофей.

Вороне Бог может послать кусочек сыра, а русской девушке на платье — танковых торсионов, бронеткань, вертолетный клей и немецкий парашют. И, кстати, платье с корсетом все равно не смотрится кустарной поделкой, даже если знать, из чего оно сделано.

— Костюмеру нашему покажешь. Он оценит, — сказал Степанов.

— Вы мне что, бронежилет выдали? — спросил Уинстон, рассматривая волокна, торчавшие из немного все-таки пострадавшего жилета, — В оперу?

— Семен Семеныч всем выдает, — ответил Степанов, — У него их на все случаи жизни. Проще надеть, чем спорить, пока никто не жаловался.

Через считанные минуты появилась милиция, а чуть позже «тяжелые» из ведомства Степанова. Отряд в черной форме, в бронежилетах и с автоматами. Ранеными занялись медики.

— У этого шея сломана, — сказал военный фельдшер про «гуси-золото», — Молодцы.

— Ой! — передернула плечами Катерина, — Почему молодцы?

— Знаете, что означают эти надписи на руках?

— Нет.

— ГУСИ это «где увижу, сразу изнасилую». ЗОЛОТО это «запомни, однажды люди оставят тебя одну».

— Так ему и надо, — отреагировала девушка.

— Насильники никогда не ограничиваются одной жертвой, — сказал фельдшер.

— У Вас, случайно, в Лондоне брата нет? — спросил Уинстон, но медик шутку не понял.

Подошел Степанов.

— Чем ты его? — спросил русский.

— Ногой. Когда-то мои предки играли в футбол головами врагов, — ответил Уинстон.

Девушки переглянулись. Для Светланы эта фраза несла какую-то информацию про «голландца». Слезы уже подсохли, и она снова начала интересоваться окружающим миром.

— Да кто вы такие, черт бы вас побрал? — спросил «крыса», когда автоматчики взяли его под руки, — Чекисты?

— Хуже, — ответил Степанов, — Зеленые.

— Я как откинусь, вашими бабами займусь.

— Ты не откинешься. От нас не возвращаются. Ни прокурора, ни адвоката, ни судьи не будет.

— Гонишь, — бандит побледнел.

— Ты слышал, чтобы кто-то от нас вернулся?

— Я во всем признаюсь! Я готов искупить! На особый режим! На фронт! К самураям! На урановые рудники! Хоть на коксохим в Череповец! — кричал он, пока его уводили.

— Чего это он? — спросил один из сидевших на корточках «солидных людей» у соседа.

— Контрразведка работает, — ответил тот, — У них не забалуешь.

— Товарищ сержант, — вежливо обратился первый к старшему милиционеру. В другой ситуации он сказал бы «гражданин начальник», а скорее всего, и разговаривать бы не стал.

— Слушаю, — повернулся к нему молоденький сержант.

— Примите, пожалуйста, явку с повинной.

— И у меня, — подхватил второй.

— И у меня! У меня! — идея сдаться обычной милиции многим понравилась.

— У вас принято устраивать драки в лучших ресторанах города? — спросил Уинстон.

— На самом деле не принято, — ответил Степанов, — Тебя узнал твой знакомый. И отправил шестерку прощупать, что мы за люди. По описанию это японская крыса из Норвегии?

— Японская. Крыса. Из Норвегии, — повторила Катерина Светлане. Та кивнула.

— Да, — ответил Уинстон.

— Он видел тебя и знал, что ты англичанин?

— Да.

— И через некоторое время он встречает тебя здесь, в костюме, со мной и с девушками. Что он может подумать?

— Что я или шпион и работаю на Большого Брата, или посол английских теневиков и с кем-то уже веду дела, или вообще никакой не англичанин, а сотрудник ваших спецслужб.

— Вот он и послал этих поинтересоваться. А ты начал драку.

— Так получилось, — Уинстон пожал плечами, — Он как-то совсем без уважения подошел. Мы тут весь вечер как высшая аристократия, и какой-то уголовник трогает наших дам. Мне его на дуэль вызвать надо было? Кто я и кто он?

— А правда, кто? — шепотом спросила Катерина у Светланы, — Из трех вариантов два явно не подходят, да и третий не очень.

— Ты удивительно быстро вживаешься в роль, — сказал Степанов, — Как будто это и не роль вовсе, а твоя истинная сущность.

На обратном пути Светлана шепотом рассказала подруге свою версию. Но с откидных сидений кавалеры отлично все слышали.

— Я поняла. Он из английского Сопротивления. Была раньше независимая Англия, которая с Россией воевала только в Крымскую войну, а ни до, ни после не воевала и первые две мировые начинала за нас. Потом там американцы устроили переворот и поставили своего диктатора под видом социалистической революции. Как в Латинской Америке. И у них тогда должно было появиться Сопротивление и правительство в изгнании во главе с королевой. А мы всегда поддерживаем антиамериканские Сопротивления. Только английское это такой секрет, что в газетах не пишут. Вениамин, наверное, настоящий британский рыцарь.

— Разве коммунисты могут поддерживать монархию? — удивилась Катерина.

— А король Михай в Румынии? Кавалер ордена Победы, наш человек. А король Олаф в Норвегии? Тоже старый антифашист. Английская королева в принципе из той же эпохи, если до сих пор жива.

— Ты еще скажи, что он принц.

— По манерам может быть и принцем. По возрасту не подходит.

— Света, ты покушала? — первым делом спросил папа, — Или снимать корсет и кормить?

Ни потекшую тушь, ни разрез на платье, который девушки сцепили булавками, папа не заметил вовсе, как Светлана и предполагала.

— Мадонна миа! — всплеснула руками мама Катерины, заметив, что платье не очень чистое, — Ты как по полу валялась! Вот все девочки как девочки, а у тебя постоянно жопа рвется к приключениям, простите за мой французский.

— Прекрасная сеньора, — галантно ответил Степанов, — В нашем мире обычно приключения рвутся к жопам. Независимо от возраста.

— И не говорите. Как вспомню себя в ее годы, страшно становится. Называется, сходили в оперу! И чего мне дальше от нее ждать?

— Представления к «За отвагу»…

— Что? Катя!

— … и нашей рекомендации в любой ВУЗ. Какие есть пожелания?

— В ваш, — сразу же ответила Катерина.

— Мне тоже? — спросила Светлана.

— Конечно!

— Тогда я тоже хочу к вам. Я три с половиной языка знаю.

— А я в Калабрии знаю много кого, — сказала Катерина.

— Катя! — воскликнула мама, — Ты же собиралась в «Дружбу народов»! Подумай, что скажет дядя Винченцо?

— «Не стреляйте, я сдаюсь»?

— Господи, Катя!

— Прощайте, сэр рыцарь! — Катерина элегантно сделала книксен, поднимая пальцами воображаемый подол воображаемого классического платья.

— Прощайте, Ваше Высочество, — Уинстон, сравнив дочку с принцессой, одновременно сделал комплимент и маме, намекнув, что она королева.

Он заложил левую руку за спину и церемонно поклонился, снимая правой воображаемую шляпу.

Катерина не сдержалась, подскочила к нему, обняла и поцеловала в губы. Уинстон затянул поцелуй, элегантно поддерживая девушку за спину.

Светлана скромно поцеловала женатого Степанова в щеку, сделала шаг назад и сказала:

— Мы ведь не прощаемся, правда?

— Встречаемся завтра, едем за платьем, — подтвердил Степанов.

— И фотографии проявим. Я там на последние кадры щелкнула кое-кого.

По пути обратно Уинстон долго думал, а перед возвращением в камеру задал вопрос.

— Вы можете показать мне, как живут простые люди? Это, наверное, проще, чем достать билет на премьеру? Нельзя получить представление о стране, глядя только на высшее общество.

— Конечно. Тебе рабочих или крестьян?

— Крестьян, — выбрал Уинстон.

Он с детства считал, что крестьяне еще более темный народ, чем рабочие, и для них шаг наверх это просто прийти босиком в город и устроиться на любую грязную и низкооплачиваемую, но городскую работу. А рабочие это что-то вроде лондонских пролов. Приложение к станку с прокисшим пивом по будням и дракой после футбола по праздникам. Они, должно быть, везде одинаковы.