Парфюмерша из Ведьминой Хижины: путь к свободе

Глава 12: Скандал в поместье

Слава о «Сердечном трепете» разнеслась по округе быстрее, чем летала моя строптивая Метла. И главным ее двигателем стал не кто иной, как сам мельник Федот. Кажется, он поставил себе цель лично рассказать о моем «чуде чудесном» каждому жителю в радиусе трех деревень.

Уже через неделю у хижины, к немалому удивлению Жнеца и моему собственному, выстроилась небольшая, но внушительная очередь. Тут были и краснеющие девушки, прятавшие глаза, и важные дамы с оценивающими взглядами, и даже пара молодых людей, старательно делавших вид, что они «просто проходили мимо».

Поначалу это сборище напоминало растерянное стадо, но вскоре оно оживило. Стоило мне на мгновение задержаться внутри, как снаружи поднимался гул.– Я первая пришла! – доносился тонкий, нервный голос.– Первая? Ты, милая, еще в пеленках была, когда я тут у мадам Яры от болей в спине настойку брала!– парировал другой, старческий и визгливый.– Пропустите, я только спросить! – пытался вклиниться мужской бас.– Всем есть что спросить! У всех дела не терпят! – фыркала чья-то голова из толпы. – А ты, Федосья, со своей дочерью вообще в сторонке постой, а то еще испугает кого твоя красавица!Жнец, наблюдавший за этим представлением с подоконника, свысока бросил:– Надеюсь, они друг друга не покусают. А то потом отмывать все придется. Мерзко.

Я за все это время уже пропахла травами и воском, работы было очень много. Руки были заняты то ступкой, то мерными колбочками, а голова гудела от десятков рецептов и просьб.

Но я чувствовала себя на своем месте так, как никогда прежде в жизни драконьей жены. Здесь я была не Алишей – приложением к важному Гордану, а просто Алишей. Той кто просто помогала людям, ну конечно не только людям, посетители были разные. Я начала подготавливать для каждого парфюм, их собственный аромат. Меня прозвали парфюмершей.

Я весело напевала мелодию, стараясь перелить концентрат по ровной струйке, но эту идиллию нарушил ворон.

Он влетел в хижину с оглушительным, яростным клекотом, будто за ним гналась свора лесных духов. Он врезался в подвесную сушилку, подняв облако из лепестков и пыльцы, отчаянно замахал крыльями, пытаясь зацепиться за спинку стула, и в итоге грузно рухнул прямо на стол, расплескав мою очередную настойку.

– Эй! – возмутилась я, но тут же замолчала.

Птица была не простая. Ее глаза, черные и блестящие, как смола, бешено вращались. Они были полные немого ужаса. Она раскрыла клюв, и из горла вырвался не просто звук, а целый каскад нервных, отрывистых клокотаний и щелчков. Она тыкала клювом то в меня, то в окно, хрипела и хлопала крылом по столу, явно пытаясь что-то сообщить.

Я лишь растерянно смотрела на это представление. Жнец вздохнул с преувеличенной брезгливостью.– О, великолепно. Курьерская служба пернатых дебоширов прибыла. Убери свою трепыхающуюся родню, хозяйка, она мне спать мешает.– Я его не звала! И я не понимаю ни слова! – огрызнулась я, пытаясь спасти от лап птицы баночку с сушеными мандрагорами.

Жнец приподнял голову, прищурил один глаз на ворона и издал короткий, похожий на цокот звук. Птица замолкла на полуслове, замерла, уставившись на кота, и ответила ему тихим, почти подобострастным карком.– Ну? – нетерпеливо спросила я.– Говорит, что к нам несется колесница, в которой много ярости и столько же глупости, – лениво перевел Жнец, снова укладываясь поудобнее. – А если на языке, понятном даже тебе, – сюда на всех парах летит разъяренная женщина из богатого поместья. Очень, ОЧЕНЬ разъяренная. И, судя по описанию нашего пернатого друга, ее настроение можно охарактеризовать как «склонное к публичному поджогу и членовредительству». Он советует спрятать стеклянное и готовить уши к визгу.

Леденящая тревога пробежала у меня по спине. Разъяренная женщина из поместья? Что я могла сделать? Мои духи должны были нести радость, уверенность…

Не успела я ничего спросить или предположить, как ворон снова взметнулся с истошным криком и вылетел в окно, словно его миссия была выполнена. В хижине повисла тревожная тишина, нарушаемая лишь потрескиванием поленьев в печи.– Ну что ж, – пробормотала я, протирая пролитый эликсир. – Примем и такую клиентуру.

Именно в этот момент, будто подтверждая слова ворона, вдали послышался грохот колес и яростный крик кучера, сдерживающего лошадей. Мое сердце екнуло. Жнец лишь зевнул.– Шоу начинается, – произнес он и закрыл глаза, будто собираясь наслаждаться представлением.

Дверь с оглушительным грохотом распахнулась, ударившись о стену так, что с полки свалилась банка с сушеными жуками (они зашипели неодобрительно). В проеме, очерченная светом пасмурного дня, стояла женщина. В бархате и кружевах, дорогом одеянии, но её лицо не сильно подходило к её красивому платью. Она, распахнув двери, застыла в проеме и медленно, глубоко дышала носом; было видно, как её ноздри раздувались, словно паруса. Искусно уложенные волосы выбились из-под чепца, а глаза метали молнии. За её спиной виднелась роскошная карета с гербом – скрещенные ключи над волной – и перепуганный до полусмерти кучер.

– Где она?! – проревела она, и её голос, низкий и дребезжащий от бешенства, заставил содрогнуться даже стены хижины. Очередь ахнула и отпрянула. – Где эта шарлатанка, эта грязная посредница, которая творит тут свои мерзкие, развратные делишки?!

Жнец лишь приоткрыл один глаз, оценивающе посмотрел на гостью и зевнул.– О, – лениво протянул он. – Прибыл живой пример побочного эффекта твоего творчества. Или его целевого применения. Разберись быстрее, а то этот визг спать мешает.

Я отставила пузырек и вышла вперед, вытирая руки о походный передник, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Но отступать было некуда. Это был мой дом. Мое дело.– Я слушаю вас, – сказала я, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Чем могу помочь? Вы хотите что-то приобрести?

Дама уставилась на меня пылающим взглядом, словно пытаясь сжечь на месте.– Так это ты? Та самая выскочка, что торгует здесь колдовскими зельями доверчивым дурочкам?!– Я продаю духи и целебные настойки, – поправила я её, сжимая руки в кулаки, чтобы скрыть дрожь. – Легально и по совести. Что случилось?– Что случилось? – она фыркнула со всей своей ненавистью. Она сделала шаг вперед, и от нее пахнуло дорогими амбровыми духами, потом и чистейшей, неразбавленной яростью. – Моя горничная, глупая, жадная до побрякушек девчонка, купила у тебя какой-то флакон «Страсть»! Ты помнишь её? Тщеславная дура с глазами как у испуганной козы!

Я помнила. Скромная, тихая девушка, дрожащими руками протянувшая мне несколько монет. Она просила «хоть капельку уверенности, чтобы заговорить с рабочим парнем, который привозил продовольственные товары в поместье».– Я помню, – кивнула я. – И что?– И что? – дама взвизгнула так, что хижина вздрогнула, и с полки упала пара книг. – Она использовала эту дрянь, чтобы обольстить моего мужа! Моего! Я застала их в нашей же спальне! В нашем супружеском ложе! На моих кружевных простынях!

В хижине повисла гробовая тишина. Слышно было, как за окном шуршат листья. Даже Пыльник перестал шевелиться за печкой.– Я виню в этом не её, глупую крестьянку, которую я облагодетельствовала, а ТЕБЯ! – она прошипела, тыча в меня пальцем в перчатке. Её лицо исказилось гримасой чистой ненависти. – Это ты своими колдовскими, развратными штучками свела ее с ума! Это ты вредишь нашим семьям, нашим устоям! Ты, грязная ведьма из трущоб, порочишь честные имена! Я требую, чтобы ты немедленно прекратила это безобразие, уничтожила всю свою мерзкую продукцию и убралась из наших земель, пока я не приказала страже спалить эту вонючую конуру дотла!

Сердце у меня ушло в пятки. Вот оно. Первое настоящее последствие. Не неудачный парфюм, а скандал. Угрозы. Неужели все, чего я добилась, рухнет из-за одной непонимающей женщины?

Но тут же, откуда-то из самой глубины моей души, поднялась знакомая, горячая волна гнева. Та самая, что подняла меня с колен перед Горданом. Та, что заставила хлопнуть дверью особняка.– Сударыня, – сказала я, и мой голос прозвучал низко и твердо, заставив её на мгновение отступить. – Я не заставляла вашу горничную ложиться в одно ложе с вашим супругом. Я продала ей духи, которые усиливают уверенность в себе и природную привлекательность. То, как она распорядилась этим инструментом – её личный, пусть и неблагородный, выбор. Так же, как и выбор вашего мужа последовать за ней – его личная, взрослая ответственность. Мои духи – не зелье любви. Они не лишают воли. Они лишь… подчеркивают то, что уже есть внутри.

– Как ты СМЕЕШЬ?! – взревела она, и её лицо стало багровым. – Ты, мразь, обвиняешь моего мужа?! Да я тебя саму…! Я тебя в тюрьму упрячу! Я тебя к позорному столбу прикую! Я…!Она сделала резкий, агрессивный шаг ко мне, её рука в перчатке сжалась в кулак. Но в этот момент с лежанки раздалось низкое, зловещее урчание. Жнец встал во весь свой невеликий рост, выгнул спину дугой, и его шерсть встала дыбом. Он оскалился, и его клыки внезапно показались очень длинными и острыми. Глаза пыхнули зловещим, ядовито-зеленым светом, прорезая полумрак хижины.

– Советую остановиться на этом месте, – произнес он ледяным, нечеловечески глухим тоном, от которого кровь стыла в жилах. – Хозяйка моя вела себя до сих пор крайне вежливо и терпеливо, учитывая, что вы ворвались в её дом, как разъяренный бык, с криками, оскорблениями и угрозами. Я, в отличие от неё, не столь благороден и терпелив. И мои методы убеждения куда не так… цивилизованны.

Дама замерла, пораженная и испуганная до полусмерти злым котом с горящими глазами. Её рот приоткрылся, но никакого звука уже не выходило. Этой паузы хватило, чтобы я нашла нужные слова. Я все еще злилась, но злость сменилась холодной решимостью.– Я понимаю ваш гнев и вашу боль, сударыня, – сказала я, и в голосе моем слышалась твердость. – И мне искренне жаль, что вы оказались в такой унизительной и болезненной ситуации. Видеть предательство – всегда удар. Но я не уничтожу свою работу. Я не сделаю этого ни под какими угрозами.

Я подошла к полке, где стояли мои экспериментальные разработки, и взяла тот самый пузырек с «Ароматом Справедливости».– Я могу предложить вам иное. Вот. Эти духи не привораживают. Они… обнажают истинные намерения и чувства. Если вас гложут сомнения в верности вашего супруга, если вы хотите докопаться до сути без лишних сцен и публичных скандалов… это может дать вам ответы. Берите. В подарок. В знак моего… соболезнования.

Я протянула ей пузырек. Она смотрела то на меня, то на него, то на Жнеца, дыхание её все еще было частым и прерывистым. Ярость на её лице боролась с любопытством, обидой и животным страхом перед неизвестным.– Что… что это? – прошептала она, и её голос вдруг стал хриплым и сломанным. – Еще одно ваше колдовство? Яд?– Нет, – честно ответила я. – Это просто жидкая правда. В концентрированном виде. Решайте сами, хотите ли вы её услышать.

Она медленно, почти нехотя, протянула дрожащую руку и взяла пузырек. Подержала его в пальцах, разглядывая играющую на свету жидкость. Казалось, она вот-вот одумается, швырнет его об пол и разразится новой тирадой.Но вместо этого её лицо исказилось новой гримасой – уже не гнева, а какой-то горькой, исступленной обиды. Слезы брызнули из её глаз, смешиваясь с пудрой на щеках.– Мне… мне не нужна ваша жалость, ведьма! – выкрикнула она сдавленно. – И не нужны ваши дьявольские зелья! Вы все тут… вы все отвратительны! Грязь и разврат! И кончите вы все на костре! На костре!

И с этим пронзительным, истеричным криком она развернулась и, скорее всего из-за слез не видя дороги, побежала прочь от хижины, к своей карете, сжимая в руке тот самый пузырек. Она споткнулась о порог, едва не упала, но кучер успел подхватить её и затолкать внутрь. Дверца захлопнулась, и карета, подпрыгивая на ухабах, помчалась прочь, поднимая тучи пыли.

Я стояла на пороге, опираясь о косяк, и почувствовала, как подкашиваются ноги. В ушах еще стоял её истошный крик. «На костре». В глазах стояли её слезы – не театральные, а самые настоящие, отчаянные; она была оскорблена и унижена.

Жнец спрыгнул с лежанки и потерся о мои ноги.– Ну, вот. Настроение испортила. И кому была нужна эта драма? Могла бы просто взять и уйти.– Она не могла, – тихо сказала я. – Она была сломлена. И я… я просто была для неё удобной мишенью. Проще обвинить ведьму, чем принять измену мужа.

Я медленно обернулась. Очередь из клиентов все еще стояла, замершая в немой сцене. На их лицах читался испуг, любопытство и… живой, неподдельный интерес. Скандал, как это ни парадоксально, был лучшей рекламой.

И именно в этот момент мое внимание привлекло движение на опушке леса. По дороге, ведущей к хижине, медленно проезжала наемная карета без гербов. Занавеска в окне была чуть отодвинута, и на мгновение мне показалось, что я вижу знакомое лицо. Кто-то наблюдал. И всё видел.

И кажется, я догадываюсь, кто это. Он, как стервятник, выжидал, когда я оступлюсь, когда мое дело даст трещину, чтобы наброситься и прибрать все к своим рукам. И этот скандал был для него идеальным подарком.

Но странное дело. Вместо того чтобы съежиться от страха, я почувствовала, как по телу разливается новая, свинцовая решимость. Пусть смотрит. Пусть видит.

Я выпрямила плечи, откинула со лба рыжие пряди и посмотрела на своих клиентов. Их лица были обеспокоены.– Прошу прощения за эту… задержку, – сказала я, и голос мой звучал удивительно ровно. – Ведьмин бизнес, знаете ли, редко обходится без драмы. Следующая клиентка, прошу вас!

И я шагнула обратно в хижину, навстречу своему будущему. Оно пахло не только розами и лавандой. Оно пахло скандалом, опасностью и трудными выборами. Но это было мое будущее. И я была готова за него бороться.