ПАРАЛЛАКС 606. Том II

7. Тайны пепла

Кимико копошилась в углу шатра; она уже успела переодеться в штопаные треники и майку, а с её плеч свисала безразмерная серая байка «Nike». Теперь же девушка шнуровала кирзачи. Узлы затягивала туго, будто петли готовила для врагов. Всё это время Давид и Родион ждали снаружи. Мариус неторопливо потягивал папироску, пока руки-картёжники в его голове тасовали мысли по колодам. На него вдруг ни с того, ни с сего обрушились руины прошлого. Проеденная дымом память подкинула под нос давние детские воспоминания. Джунгли, тропы, засады и вечно заедающий автомат Калашникова - Давид окунулся в мир взрослых проблем слишком рано, но упрямый мальчишеский дух не раз подгонял его пинком под зад. Уже тогда его отношение к судьбе нельзя было назвать стабильным: иногда Мариус благодарил вселенную за очередной козырь, а иногда, едва высунув нос из помойного бака, получал в лицо ушат невзгод. Он злился, но быстро остывал: так уж устроен мир. Приспосабливайся и выживай. Именно поэтому, даже несмотря на атеизм, Давид всегда представлял удачу в виде компанейской барышни-крупье, которой важна не столько победа, сколько сама партия. Выброс азарта перед вскрытием карт - вот что действительно бесценно. Пока им нравится играть друг против друга, ставки не имеют значения; ежели у него и кончатся фишки, госпожа Фортуна даст в долг, ибо соперников под стать ему ещё поискать надо. Именно манящее чувство опасности воодушевляло Мариуса сначала принимать неприятности, потом сворачивать им шею, а затем перешагивать через них и двигаться вперёд, к новым партиям. Удачным. И не очень. «Освоиться в неизведанном мире? - Мариус пустил носом две струи дыма. - Такого пункта в моём криминальном портфолио пока ещё нет. Конкуренты от зависти все локти искусают».

Пейзаж менялся прямо на глазах: спустя две самокрутки «Союз» окончательно утонул в песках горизонта, а из-за барханов показались острые верхушки опор электропередач.

- Значит, обстановка здесь может меняться прям на ходу? - спросил Мариус, щурясь от солнца.

- Судя по манускриптам Дронариума, именно так и есть.

- Выходит, наш Реверс - огромный кубик Рубика, что крутится сам по себе. Чушь, полная абракадабра!

- Этот мир - бессознательный сон. Такой же бессознательный сон, как и сама жизнь. Различие лишь в том, что прежняя жизнь кажется нам логичной, потому что мы привыкли к ней.

- Привыкнешь тут... – отмахнулся Мариус. – Мало того, что здесь время идёт вспять, так ещё и предметы исчезают и появляются, как им вздумается. Если местные достопримечательности перемешивают себя, как плов в казане, то ориентироваться здесь будет чертовски тяжело.

- Наш единственный ориентир – Квазар.

- Видеть бы ещё твоего загадочного светлячка.

Родион посмотрел на Давида исподлобья; так же хмуро филин поглядывает на посетителей зоопарка.

- Просто доверься мне.

- Довериться хрычу, которой стащил мой пакетик шмали?.. Я, конечно, попытаюсь. Но ничего не обещаю.

- Я закончила! - донеслось из шатра.

Мужчины вернулись в палатку. Родион уселся на корточки рядом с грузовым дроном. Пощёлкал на том тумблеры, провернул ручку – машина подёргала ногоходами, издала электрическое «Апчхи» и стихла.

- Грузчик разрядился, так что придётся взять только самое необходимое, - монах кивнул на запыленные рюкзаки. - Давид, переодевайся. Пора выдвигаться, ибо Квазар уже готов.

Мордашка Кимико залилась румянцем. Вскочив на ноги, японка бросилась к выходу.

- Да не парься ты так, детка! - окликнул её Мариус, расстёгивая робу и оголяя усеянный наколками торс. - Мне стесняться нечего.

Но девушка выскользнула из шатра, ничего не ответив.

Амурное чутьё подводило Давида редко. Теперь, когда их непревзойдённый дуэт превратился в трио, между ним и Кимико Аоки вновь возникла грёбаная психологическая преграда. «Надеюсь, это временно. Бороду даю на отсечение: вскоре сестрёнки акклиматизируются, раскрепостятся, и мы станем первыми, кто познакомит мир Реверса с безудержной страстью».

- Знал бы ты, мой трухлявый дружок, как давно я не носил нормальной одёжки... – бодро вещал Давид, принимая из сухих рук Родиона клетчатую рубаху. – Да неужели, стопроцентный хлопок? Охренеть! Надеюсь, моя ороговевшая шкура ещё воспринимает что-то помимо синтетики... Ого, да у тебя там ещё и бескозырка есть? Дай-ка её сюда... - напялив бескозырку, Давид поиграл перед Родионом бицепсами. - То, что доктор прописал. Аж помолодел лет на двадцать. Я, кстати, когда-то во флоте служил. Жёсткие были времена, злющие.

Последним штрихом долгожданного преображения стал узорчатый платок, откопанный на самом дне рюкзака. Завидев его, Мариус моментально понял, что все эти воспоминания из далёкого детства ох как не случайны. Точь-в-точь такую же бандану ему вручил главарь сепаратистов в день, когда Давид прибился к ним. Мелочь мелочью, а выручала она тогда только так: хоть влажный компресс, хоть жгут, хоть маскировочная маска. Вот и как в подобных совпадениях не узреть божественное вмешательство?

- Откуда у тебя эта бандана? – поинтересовался Мариус, повязывая платок на шее.

- Юлин подарок на тридцатилетие. Последнее напоминание о ней.

- Отлично, приватизирую. Чего добру пропадать, так ведь?

Упаковав шатёр, троица двинулась в путь. Лишь грузовой дрон, брошенный среди песков, остался напоминанием о том, что в этом безлюдном месте когда-то устраивали привал.

Погода стояла душная. В воздухе присутствовала некая потусторонняя плотность, хоть шурупы в него вкручивай: то ли предгрозовое марево, то ли раскалённый жар. Солнце дрожало от зноя. Небо же светилось чистой голубизной. Поначалу Мариус пытался запоминать маршрут, но потом нашёл занятие куда круче: вскоре взору скитальцев вовсю предстали местные сюрреалистические пейзажи. Челюсть Давида отпала сама по себе, да и идти стало в разы увлекательнее. От грандиозных кирпичных построек до металлических конструкций из рельс и прутьев арматуры; от лежащих на боку многоэтажек до тянущихся к зениту тотемов из листовых гаражей. С минуту Мариус не мог оторваться от парящей над песками сгоревшей фуры; он трижды прошёлся под нею, но подвоха так и не заметил.

«Гм, да уж. В этом мифическом месте даже законы Ньютона посланы далеко и надолго».

Дальше - интереснее. Закрученная восьмёркой скамейка; воронка фонтана с погнутыми остовами зонтов; лабиринт из теплиц; увязшая в песке телефонная будка – подобные обрывкам чьих-то сновидений, эти мистические миражи притягивали и гипнотизировали. Скелеты высохших деревьев походили на останки динозавров. Дважды путники прошли мимо монументов, похожих на памятники в стиле брутализм. За всё это время никто из них не проронил и слова: Кимико ступала позади, уткнувшись в стянутый из «Союза» планшет. Замечая очередную необычность, она останавливалась и делала на её фоне селфи. И каждый раз Мариус смерил её осуждающим взглядом. «Ну вот и приехали, Дэви. Небось своему виртуальному ухажёру фотки шлёт. Весело им там, небось». Родион возглавлял цепочку, блики выплясывали на его лысине хороводы. «Этот кадр ещё лучше. Басней на уши навешал и ведёт чёрти знает куда. Ненавижу терять контроль над ситуацией». Троица походила на совершенно чужих людей, вынужденных терпеть друг друга разве что из-за обстоятельств. С каждым шагом молчание спутников выводило Мариуса всё сильнее - вскоре его негодование перестали притуплять даже замысловатые инсталляции. Однако заговорить первым Давиду не позволяла именно гордость.

Немного погодя на горизонте показался многополосный автобан. Вполне себе обычный, насколько это возможно для пустынной трассы. Вдоль обочины шёл караван: с дюжину верблюдов передвигались задом наперёд. Их причудливая походка вкупе с расплывчатым от жары воздухом напоминала перематываемое назад VHS-видео.

- Попробую одолжить у ребят пару лошадок, - Мариус натянул бескозырку до бровей, снял гвоздомёт с предохранителя и трусцой устремился к шоссе. Увы, Давида ждало лишь разочарование: всадники каравана, как и сами верблюды, попросту не обращали на него внимания. Сколько бы он ни тыкал в наездников дулом, сколько бы ни пытался докричаться до них, какие бы изощрённые оскорбления не отпускал в их адрес, те игнорировали его и продолжали двигаться по своему «реверсивному» маршруту.

- А ну стоять, я сказал!.. – Мариус попытался схватить одного из верблюдов за вожжи, но резко отдёрнул запястье. Он словно коснулся бронированного кабеля под напряжением. Прочной пневматической трубки, колеблющейся исключительно по заданной траектории. – Это как?.. Эти туземцы, эти верблюды и их снаряга, они... твёрдые, как из чугуна отлитые!

Подбежав к автобану, Кимико принялась снимать Давида с присущим репортёрам интересом.

- Бесполезно... - губки её изобразили лукавую улыбку, и Мариус вдруг почувствовал облегчение; налитый свинцовым молчанием череп ажно полегчал. – Учитывая, что они когда-то уже прошли здесь, а мы в данный момент наблюдаем лишь рекомбинированный фрагмент произошедшего, менять прошлое, а уж тем более пытаться взаимодействовать с ним, абсолютно бесполезно. Для этих людей мы попросту не существуем.

Давид смачно харкнул одному из верблюдов в морду:

- Попытаться стоило. Да и почём тебе знать наверняка, ты ведь тоже здесь впервые.

- Для моих выводов не нужна практика, вполне достаточно теории, - девушка крутилась, снимая панораму окружающего пространства. - Чем бы ни являлись все эти события, они уже произошли. Произошли одним-единственным образом. Пускай большинство здешних объектов расположены сумбурно и без какой-либо очевидной закономерности, функционируют они подобно реальному миру, разве что с точностью да наоборот. Непоколебимое «вспять».

- Хочешь сказать, что если начнётся ливень... в смысле, я понимаю, что мы типа в пустыне и всё такое, но... ежели капли начнут конденсироваться из песка и взлетать назад, к дождевым тучам, то они прошьют наши бренные тушки, словно пули зенитной установки?

Брови Кимико поползли вверх; по всей видимости, каверзный вопрос её заинтриговал.

- Польщена тем, что вам присуще экспериментальное мышление, мистер...

- Цыц, - Мариус пригрозил ей пальцем. - Мы же вроде договорились насчёт «мистеров».

- Прошу прощения, Давид, - Кимико виновато кивнула. Присев на отбойник, она сорвала один из одуванчиков и стала пристально его разглядывать; через какое-то время на месте оборванного стебля вырос новый цветок, а старый рассыпался пучком мерцающей пыли. – Мы с Гоголоном уже анализируем данные Старшей, но пока результаты крайне поверхностны. Логичнее всего предположить, что целиком и полностью подвержены эффекту Реверса субъекты, способные в полной мере ощущать ход времени; субъекты, обладающие сознанием, а именно высокоорганизованной нервной системой и высшими психическими функциями. Скажу проще: абсолютно никак мы не можем повлиять лишь на людей и непосредственно связанные с ними в данный момент предметы. Прочие объекты, начиная от растений и заканчивая животными, способны подстраиваться под нас, однако затем вернутся к исходному состоянию и местоположению. Так же дело обстоит и с погодными явлениями.

- Если всё так муторно, то как мы тогда этого Бойченко спасём?

- Понятия не имею... - Кимико оглянулась; Родион шагал в их сторону, но вряд ли мог слышать их разговор. – Прошу извинить меня за неловкое молчание, Давид. Мы с Задирой у тебя в долгу. Просто... я...

- Не доверяешь ему? – закончил за неё Мариус. Произнесенное ею «ты» что-то переключило в нём: оно стерло границы недопонимания, вернув прежнее желание бороться вместе. Он вновь начал улавливать её мысли. Читать её нежное личико, как учебник, полный сносок и аннотаций.

- Да, не доверяю, - Кимико разглядывала пустую ладонь, словно сравнивала длину пальцев.

Подсев к ней, Давид тоже оторвал одуванчик. Посмотрел на него, как оценщик на принесённое в ломбард кольцо.

- Я и сам сначала не хотел ему верить, но... вы же помните слова Старшей. «Приведёт судьба, и никак иначе». Что это, если не подарок небес? Да и... если он прислуживает Гвонве, он бы нас ещё в отключке пришил. Стал бы дедок со шмотками заморачиваться? Стал бы делиться историей жизни? Своих чувствовать надо, тут никакие уравнения не помогут.

- Не будем медлить! Привал устроим, когда Квазар остановится! - окликнул их Родион. С уханьем перебравшись через дорожное ограждение, он поправил капюшон робы и двинулся на запад.

- Тем более... – Давид опёрся на гвоздомет, как на трость, и поднялся. – Если бы старикан решил влезть к нам в доверие, чтобы добраться до этого великого и ужасного Бойченко, он бы нас сам к нему не повёл. Что касательно ваших с Задирой штучек: вы уж не переживайте, я вашу контору не выдам. Разумеется, пока вы сами не захотите сорвать покровы.

Кимико жалобно кивнула. Так, будто ей ну совсем чуточку не хватало уверенности, чтобы убедиться в правильности этого пути в никуда. Мариусу вдруг стало невероятно стыдно. Стыдно за свои извращенские мысли, за примитивное животное влечение. Она увидела в нём Архимедову опору, а он видит в ней разве что секс-куклу. Озабоченный маргинал. Они ведь славно сработались, прикрывая друг другу спины. И вообще: он ей в отцы годится! Вот и защищать её будет, как родную кровь. А там уж, если всё пойдёт чин чинарём, и до бонусов недалеко. Как до финансовых, так и до межрасовых.

Давид галантно подал японке руку:

- Прошу вас, миледи.

Троица молча шла по автобану навстречу солнцу. То поднималось всё выше, а тени путников становились всё короче, напоминая беззвучное многоточие.

* * *

Бескрайнее кладбище устилало всё обозримое пространство. Могилы самых разных религиозных конфессий простирались к горизонтам. Вдали, над равниной крестов и памятников, возвышался огромный вулкан. Давид даже не заметил, как они забрели сюда: бледно-жёлтый градиент песка плавно сменился пеплом, а он так и шагал, не поднимая головы и стараясь ступать точь-в-точь по следам Родиона. Сначала троица протопала мимо одной могилы, потом трёх, потом ещё нескольких - Мариус принял их за очередные этюды реверса. Он увлёкся изучением надгробий, вычисляя среди усопших чемпиона-долгожителя, а когда поднял голову и осмотрелся, то увидел, что находятся они теперь в самом эпицентре некрополя. В сердце главной усыпальницы мира.

«Да мне плевать!.. - мысленно огрызнулся Мариус, оглядываясь в поисках свободного клочка земли. – Подобными штучками меня не запугать. До местного рассвето-заката ещё час, не меньше». Да только когда началось извержение, ему и впрямь стало не по себе. Бурые хлопья неторопливо поднимались с курганов и оград. Овеянные охристой дымкой, они вздымались всё выше, грозясь перерасти в нечто жуткое. Словно сотни сожжённых ведьм выкарабкались из деревянного заточения и устремились на шабаш к вершине кровоточащего жерла. Кимико закашлялась и остановилась. Достала из рюкзака кислотно-жёлтую респираторную маску; ту самую, в которой она впервые предстала перед Мариусом.

- Прикрывайте дыхательные пути, - она натянула её одним резким движением. - Если пепел попадёт в лёгкие, возможны осложнения.

«Не знаю, где девчата откопали этот респиратор, но он явно принадлежал капитану Очевидность» - заключил Давид, вспоминая дотошные объяснения в коридоре с турелью. Он нагнал Родиона, дабы посоветоваться, как им быть без средств защиты, но монах уже надевал старый армейский противогаз.

- Отстой... – буркнул Мариус, поливая бандану водой и повязывая её на лицо. – Вот уж не думал, что окажусь самым непредусмотрительным.

Идти становилось всё труднее: мало того, что проклятый шатёр натирал поясницу, так теперь ещё и пепел прямиком в глаза летел. Смесь из пота и грязи стекала по щекам. Казалось, расплывчатые очертания надгробий и скульптур хотели взять троицу в кольцо. Некоторые из них в надвигающемся мраке ночи напоминали горгулий. Готических сфинксов и распятых вурдалаков. Мариус вслушивался в тяжёлое дыхание Родиона. «Пш-пш, пш-пш. Почти как Дарт Вейдер» - пошутил он про себя, да только веселее не стало. Грозовой гвалт пронёсся по могильному полю подобно цунами. Загромыхал потусторонними раскатами вулкан - даже звуки природы здесь звучали задом-наперёд. Мимо путников проплыла трёхметровая статуя жнеца с косой, и Давид сжал ствол гвоздомёта так сильно, как не сжимал его доселе. За нею из пепельной пелены вынырнули два ангела, удерживающие Библию. За ангелами показался пустой участок, огороженный деревянным заборчиком. Квадратов тридцать навскидку, с горой кирпичей и небольшим бетоносмесителем. По всей видимости, стройплощадка под очередной склеп. Голос монаха, да ещё и через фильтры противогаза, походил на хрип старинного репродуктора:

- Квазар остановился, посему разобьём лагерь здесь.

- Прекрасное место для ночлега, - огрызнулся Давид.

Разложив шатёр, путники забрались внутрь и взялись за ужин. Лампадка поблёскивала уютным светом. Лишь гул, что становился то громче, то тише, напоминал о том, что они не в туристическом походе, а здесь, в негостеприимном обратном измерении. В нескольких километрах от огромного вулкана. В царстве Квазара и Гвонвы.

Тушёнка и хлебцы шли на ура. Особым сюрпризом оказались маринованные лисички Родиона.

- Сам готовил? – поинтересовался Мариус, уминая уже десятую по счету.

- Сам собирал, сам и закатывал. Рецепт отца Тхонми, царствие ему небесное. Я прожил бок о бок с ним почти полвека. Мы вместе изучали веды Дронариума, вместе топили баню, излагали прихожанам основы учения и водили хороводы в часы радения. Но полностью сблизились, только когда он начал делиться своими кулинарными рецептами.

- Вкуснятина, слов нет. После тюремной баланды а-ля фабрика «Котопёс» от них кончить можно.

Давид готов был поклясться, что заметил, как блеснули серебром коронки под скупой старческой улыбкой. «Как пить дать, квазарычу шутка зашла! Такими темпами, глядишь, нормально общаться начнём». Уж кто-кто, а Мариус знал, каковы они, эти первые деньки в компании с незнакомцами. Он терпеть не мог ассоциировать себя с животными, но иначе и не попишешь; в этом крылись инстинкты, сохранившиеся с первобытных времён. Сначала идет этап молчаливой изоляции, мол, каждый сам по себе, одному хорошо, общение – это туфта, и всё такое. Виновата здесь в первую очередь честь. Это сродни собакам, которые обнюхивают друг другу сраки, прежде чем полаять и обменяться собачьими сплетнями. Потом идёт стадия прощупывания почвы. Брошенная вскользь шутка – и вот Берлинская стена между вами даёт первые трещины. Пару раз повторить второй пункт, промыть кости самым гадким надзирателям, заварить чифира на двоих, и контакт установлен. Армия туфте не научит, тюряга - тем более.

- Завтра открою вам помидоров в собственном соку, - пробубнил Родион, вытирая губы рукавом.

«Пошла вода горячая» - подумал Давид, а вслух ответил:

- А у меня отец кукурузу в гусином бульоне вываривал. Пальчики оближешь. До сих пор помню этот солёный привкус, от которого язык щиплет.

- Разменял седьмой десяток, но такого блюда отведать не довелось.

- Я тебе целую кастрюлю наварю, если мы здесь не подохнем...

- А я всегда обожала анко, - вдруг вставила Кимико.

- Что это? – с удивлением спросил Родион, точно завлекая её в беседу.

- Сладкая бобовая паста. Аналог славянского варенья.

- Не думал, что бобы могут быть сладкими. В моём первом храме из них только супы готовили.

Кимико жалобно взглянула на монаха, как смотрит ребёнок на бездомного котёнка:

- Родители приносили мне анко практически каждый понедельник. Это было ещё задолго до переезда в Токио. Я ждала маму с папой у порога, стоя на табурете и не отрываясь от дверного глазка. Принимала из их рук бумажные пакеты. Тяжёлые, с меня ростом, тащила их на кухню. Копошилась в покупках, выискивая две заветные баночки, а потом поднимала их и вопила во всё горло «Соревнование!» Одну баночку я всегда отдавала папе, и мы начинали лопать анко наперегонки... Скорее всего, он поддавался, ведь победа всегда оставалась за мною. Я даже не успевала смыть пасту с лица: отец садил меня на плечи, нёс к зеркалу, и мы хохотали над моей испачканной мордахой, как в старых семейных комедиях.

- Звучит мило, - с сожалением промолвил Родион.

Поскабливая ложкой по дну банки, Кимико продолжала:

- Однажды мы всей семьёй отправились на ярмарку в парке Синдзюку. Лето выдалось жаркое. Душно было как сегодня. Пока родители закупались, я не находила себе места. А потом заметила неподалёку высокую пирамиду из помидоров. Неудивительно, что меня потянуло её исследовать. Не знаю, как я её зацепила, но пирамида рухнула, и все эти помидоры покатились прямо на меня. Меня ими буквально засыпало: я думала, что останусь в помидорном плену навсегда; думала, родителя забудут про меня и уедут домой. В итоге они меня спасли. Отделалась испачканным платьем и шишкой на лбу. С тех пор я терпеть не могу блюда с помидорами. Мама и папа постоянно подшучивали надо мною. Как бы невзначай вспоминали тот случай...

Кимико всхлипнула. Отложив консерву, она закрыла лицо ладонями:

- Сегодня мы прошли мимо их могил.

В горле у Мариуса встал липкий ком. Он заметил, как мелькнул меж тощих пальчиков хрусталик слезы. И только тогда Давид понял, что не может с полной уверенностью сказать, кто сейчас у штурвала Кимико. Кто бы из них это ни был, ему стало искренне жаль обеих.

- С каждым днём я забываю родителей всё больше... - прошептала девушка. - Иногда мне приходится подолгу сосредотачиваться, чтобы вспомнить их лица. Их голоса, привычки. Я стараюсь не делать этого, потому что каждое воспоминание приносит мне нестерпимую боль. Но ещё большую боль мне приносит эгоизм. Как я смею уничтожать память о них? Каждый день начинается с самообвинений. С проклятий и самой лютой, которая только может существовать, ненависти к себе.

- Почему ты винишь в их смерти себя? - спросил Родион.

- Это же очевидно: всё, что произошло - результат моих поступков. От последствий не спрячешься, они как спицы в костях. Именно мои решения привели к этому. Именно я, и никто другой, виновата в гибели родителей. Они дарили мне любовь, но их дочь подставила их. А потом бросила. Сбежала, поджав хвост. Я дрожала, плакала, спасалась, но в голове даже мысли не промелькнуло вернуться и помочь им. Хотя бы... попытаться найти их... их тела. Обнять и... заглянуть в их глаза. Попросить прощения.

Морщинистая ладонь Родиона легла на худенькое колено.

- Мы сейчас не в прежнем мире, дитя. Их настоящие могилы находятся не здесь.

- Знаю. Но это ничего не меняет.

- Отпусти их, Кимико. Как бы ты ни поступила, они бы простили тебя.

- Я... я не верю, что так бывает... - девушка заплакала навзрыд. - Не верю, что можно вот так вот легко взять и простить. Если бы мама с папой узнали... они бы не захотели видеть и слышать меня. Они бы прокляли меня.

- Твои родители теперь в лучшем месте. В тёплом и светлом месте, где нет забот, нет обиды и ненависти. Поверь, Дронариум принял их добрые души.

- Довольно загоняться, вундеркинд, - показушным спокойствием Давид пытался затмить сожаление, хотя сиротским нутром понимал спутницу на все сто. - Знай, через что ты прошла, предки наверняка бы гордились тобою. Так что выше нос.

Кимико смахнула слёзы. Помахала ладошками, словно подсушивала маникюр.

- Истина неопровержима: я потеряла доверие даже к самой себе, - она говорила медленно, ставя ударение на каждый слог; так говорит в рупор переговорщик, который держит преступника на мушке. - В тот вечер, когда Старшая вышла на связь впервые, она понимала, чем всё обернётся. Сначала она вынудила меня бежать. Затем отправила на третий уровень. Потом так же бескомпромиссно швырнула всех нас в эту преисподнюю. Она - это я, но знайте: мы с ней разные. Иногда меня посещают подозрения, что я лишь инструмент, а гибель родных призвана стать гарантом моего упрямства. Хочется сдаться, но нет... я не позволю вселенной отнять у меня счастье зазря. Преодолеть и превозмочь. Я дотяну до конца, чего бы мне это ни стоило. Я прощу себя, только когда выиграю, а головы убийц на плахе станут моей окончательной индульгенцией.

- Я не оставлю тебя, - монах взял её за руку. - Квазар велел мне вести тебя, стало быть, ты права. Мы достигнем цели вместе, и никак иначе.

Поглядывая на эту парочку, Мариус испытывал противоречивые чувства. Он разделял горечь Кимико, да только не по нраву ему были все эти душещипательные откровения. Особенно такие, в которых опускались некоторые щекотливые подробности. Но Давид не спешил брать на себя роль въедливого присяжного заседателя. Да, он оказался здесь не случайно. Не банальным броском кубика. Его зацепило осколками её судьбы, а ведь всё могло быть иначе. Вот только что бы случилось с ним там, в этом неизвестном «иначе»?

- Скажу без прикрас: я не в восторге от сложившейся мешанины. Давид Гумерсиндо Мариус де Альварес мечтал выйти на волю, а по итогу угодил в полную хрень. Время вспять, кислотный антураж и чернильные уродцы по ночам... Тем не менее, ты организовала мне шикарную экскурсию. После таких путешествий охота снова угодить за решётку: зэки в очереди выстроятся, чтобы послушать мои расчудесные хроники... Так вот, я к чему тут распинаюсь... - подытожил Давид, выковыривая из вакуумной упаковки последний гриб. - Пока мы не вернёмся в нормальный мир, мне с вами по пути.

Беседа шла мирно-размеренно. Троица болтала о том да о сём ещё около получаса, и на миг Мариус окунулся в день, когда взяла начало вся эта неразбериха. Тесная палатка – как тесная тюремная камера. Кимико и Родион – как Коджо и Тони. Коридоры «Союза» – странный мир снаружи, который и свободой-то толком не назовёшь. Пускай и такая, ностальгия приятно согревала сердце. Казалось, в эту ностальгию можно укутаться, как в шерстяное одеяло, и задремать.

Первым отключился Родион: свернулся калачиком в углу шатра и еле слышно засопел. Давид пытался отгрызть заусенец на мизинце. Кимико изучала содержимое планшета. Отложив его, девушка извлекла из рюкзака две осветительных палочки, они же химические источники света, и принялась ковырять их остриём ножа. Мариус оставил мизинец в покое и подполз к ней:

- Зарубки решила сделать?

- Хочу проверить одну теорию. Подай, пожалуйста, свечу.

Протянув ей лампадку, Мариус пододвинулся ещё ближе:

- Что на этот раз придумала?

- Давай рассуждать логически: свет ладановой свечи отпугивает порождения Гвонвы, - Мариус тут же представил Кимико в школьной форме, не забыв всучить ей указку. - Я склонна предположить, что секрет подобного эффекта кроется в химическом составе, который неразрывно связан с цветовой температурой. Если это действительно так, то фенилоксалат, который содержится в источниках света, при добавлении ладана способен частично перенять его свойства. При этом в разы увеличится интенсивность светового потока, а значит и радиус действия.

- Как же я скучал по твоей заумной болтовне.

Отвинтив заглушку, Кимико стала капать в сердцевину палочки расплавленный ладан. Кап-кап, кап-кап. Затем прикрутила заглушку на место. Согнула палочку – та засветилась зелёным неоном.

- Протестируем? - спросила она, передавая палочку Давиду.

Стоя на четвереньках, они выглянули из палатки, словно любопытные пионеры. Мариус вытянул палочку вперёд и присвистнул: капиллярные сплетения рук принялись зарываться в пепел. Антропоморфные запястья-кустарники с шорохом уползали в густой мрак.

- Ого, действительно работает.

- Надеюсь, они нам не пригодятся.

Девушка вернулась в шатёр. Растянувшись на полу, она уставилась на танцующий огонёк свечи и замерла, точно мёртвой притворилась. Давид запихал палочки в рюкзак.

- По поводу твоих родителей... - он лёг рядом и тоже вперился взглядом в лампадку. - Когда-то я и сам впервые пришёл на могилы своих. Мама умерла, я ещё даже говорить не умел. Я был слишком мал и глуп, чтобы скучать. Я даже не помню, какая она внешне. Да, в голове время от времени всплывают скомканные ситуации, но... цельная картинка никогда не складывается. Только ухватишься за какую-нибудь деталь - и память протекает, как сито. На зоне, когда скука одолевала, я воображал себя фотороботом: брал овалы лиц и подставлял в них глаза, носы, губы, брови. Морщинки и родинки, веснушки всякие. Хотел бы я знать, как мать выглядела. Уверен, папаня знал в девках толк.

Кимико посмотрела на него с глубоким пониманием:

- А отец?

- Он после маминой смерти подсел на наркоту. А потом и вовсе слетел с катушек. Со временем я перестал для него существовать; по его извилинам словно ластиком прошлись. Затем приют, джунгли, гражданская война. Время пролетело, глазом моргнуть не успел. Пару раз я навещал его в дурдоме, но батяня уже тогда говорил с трудом. Кряхтел что-то невнятное. Бурчал, квохтал. В последнюю нашу встречу, перед уходом на службу, он узнал меня. Потянул ко мне худющую, похожую на куриную лапу, руку и просипел «Дэ-э-эви...». А потом... - Давид гоготнул и подпёр голову кулаком, - а потом, не поверишь, он просто взял и захрапел... Уморился, старпёр... Пока я служил, он сыграл в ящик. Я до сих пор голову ломаю: что он там собирался мне поведать. Вдруг про клад с драгоценностями? Или пачка зелёных в матрасе?

- Ты по ним не скучаешь?

- Гм... Когда я вернулся с войны, тоска сменилась злобой. Ненавистью к судьбе за то, что так обошлась с ними. Из нас ведь могла выйти забавная семейка. Из них - два вечно грызущихся старика, а из меня - вояка, каких свет не видывал. Но нет. Миру, видите ли, не в угоду такой расклад... - Мариус пригладил усы. - Вскоре злоба сменилась смирением. Если кто-то и дёргает нас за ниточки, то каждой марионетке не угодить.

- Судьба выбрала за тебя, а я сама выбрала судьбу.

- Как там нигилисты говорят? Выбор - это иллюзия.

- Возможно. Я бы хотела выяснить это наверняка.

- Упрямая ты девчонка.

- Я знаю.

- Не холодно тебе?

- В самый раз.

«Да куда ж ты снова лезешь, дурень?» - промелькнула мысль, да только язык оказался быстрее мозгов:

- Не хочу показаться назойливым, но ты, кажется, мне кое-что обеща...

Искоса посмотрев на него, девушка хотела было что-то ответить, но промолчала. А потом, как ни в чём не бывало, чмокнула его в щёку и отвернулась.

Они лежали рядом, прижавшись спинами. Кимико спала, а Мариус наслаждался моментом. Он не стал требовать продолжения, не стал лапать и приставать – ему вполне хватало осознания того, что он добился своего. Для начала сойдёт. Тепло худенького тела согревало получше буржуйки. Как же всё-таки хорошо, что Кимико остаётся здравомыслящим человеком. Она ведь тот самый единственный маяк, что связывает его с прошлым. С прежним миром. Гвалт вулкана вскоре разбавился постукиванием и гудящим лязгом поездов: вне палатки происходили очередные преломления Реверса. Под эти гипнотические звуки Мариус размышлял, кто же всё-таки решился его поцеловать – замкнутая самоучка или настырная забияка? Он отдался царству Морфея, даже близко не подобравшись к ответу.

* * *

Упругие маленькие груди сидели в ладонях, как влитые. Бёдра сжимали поясницу с силой затянутого на максимум пояса штангиста. С каждым движением, с каждым мягким рывком Мариус чувствовал, как всё глубже впиваются в его лопатки её острые ноготки. Он лёг на Кимико всем весом. Обрушил на её шею шквал поцелуев. Застонав, девушка захихикала и извернулась, как кошка – вне всяких сомнений, его борода щекоталась. Давид напрягся: бьющее в висок горячее дыхание возбуждало. Он ускорился ещё, и ещё, и ещё. Кимико ахнула и укусила его за мочку уха. Что-то в области паха закипело, грозясь вырваться струёй раскалённого пара. Внезапно Кимико замолчала. Давид приподнялся, дабы поцеловать её, но девушка со всей силы залепила ему пощёчину.

- Вот же сучка! - ухмыльнулся Давид. - А ну-ка повтори, я люблю жёстко!

- Проснись.

Мариус почувствовал, как опускается его «шлагбаум», а внизу живота что-то завязывается в узел.

- Чего?.. Ты о чём?..

- Проснись, Давид. Просыпайся, пожалуйста.

Взволнованный шёпот Кимико прервал эротический сон на самом кульминационном моменте. Мариус вернулся в суровую реальность с отдачей артиллерийского лафета. Зевнул, протёр глаза и сел. Прищурился - бледно-зелёный свет люминофорной палочки жёг сетчатки подобно сварочной вспышке. Кимико горбилась над ним, словно напуганная медсестра. Мариус старался не смотреть в её разноцветные глазища: боялся, что близнецы прочитают все его пошлые мыслишки по одному лишь взгляду.

- Что стряслось, кроха? Сказку на ночь некому почитать?

- Родион исчез.

- Да и хрен с... Стоп! Как исчез? – сонливость как рукой сняло, а татуированные пальцы потянулись к гвоздомёту. – Куда, чёрт возьми?

- Вон туда, - девушка кивнула на выход.

Мариус вскочил на ноги, точно опрокинутый каратист. Щёлкнул затвором, проверил боезапас, похлопал по чехлу – нож на месте.

- Да это и ежу понятно, что туда... - пропыхтел он, наспех упаковывая рюкзак. - Давно пропал?

- Тихо... - Кимико прижала к губам палец, прислушиваясь; издали доносились отчаянные возгласы:

- Квазар, остановись! Не покидай нас, прошу!

- Гадство. Вот как задницей чувствовал, что ваши волшебные палочки нам ещё пригодятся... Изоленты не одолжите?

Кимико без лишних словесных прелюдий вручила Мариусу моток синей ленты.

- Как же меня достали эти его суеверные закидоны... – ворчал Давид, приматывая химпалочку к стволу гвоздомёта. – А этот старый пень только-только начинал мне нравиться. Полагаю, объяснять, кому из вас следует взять контроль, не надо.

Девушка хрустнула второй палочкой о колено, словно ломала кому-то руку:

- Избавьте, синьор.

Выскочив из палатки, путники замерли: полчища паукоподобных ладоней тут же стали зарываться в землю. Пятна люминофорного света прыгали от кургана к кургану. Где-то вдали, за занавесом битумного мрака, мелькнула слабым проблеском свеча.

- Квазар, вернись! Молю, не бросай нас!

- За мной, - не дожидаясь указаний, Задира ломанулась вперёд.

Лабиринты кованых заборов вынуждали то и дело приостанавливаться; гранёные шипы скалили зубья, так и норовя кого-нибудь на себя насадить. Влево. Вправо. Мусорный бак с венками и прочей ритуальной атрибутикой. Прыжок через оградку и снова налево. Подобно траншейным крысам, что разбегаются при виде человека, скукожившиеся кисти рук пытались как можно скорее убраться из-под зелёных лучей. Длинные тени крестов крутились, словно часовые стрелки. Крики Родиона становились всё громче:

- Квазар! Квазар!

Ближе. Ещё ближе. Где-то совсем рядом.

Не заметив обрыв, Мариус оступился и полетел вниз. Вестибулярный аппарат сработал с исправностью швейцарских ролексов, да и откос оказался пологим – упав на пятую точку, Мариус заскользил по склону. Успел краем глаза заметить сальто Задиры. Приземлились одновременно. Перегруппировались и осмотрелись: Родион топтался в стороне с видом туриста. Молящий взгляд блуждал по грузовым вагонам, что пылились неподалёку от постройки с трубою на макушке. Обитое жестяными листами депо походило на огромный цинковый гроб. Забор из колючей проволоки, отделяющий завод от кладбища, походил на забор исправительной колонии. По лбу Давида поползли морщины: «Так вот что подкинул нам Реверс на этот раз». Исписанные граффити промышленные установки и козловой кран выглядели крайне недружелюбно. Именно из депо и доносилось то самое убаюкивающее железнодорожное постукивание.

- У тебя совсем резьбу сорвало? – набросился на старца Мариус. - Какого лешего ты тут разорался?

- Квазар пропал... - принялся оправдываться Родион. – Я проснулся средь ночи, а видения и след простыл. Снаружи его тоже не оказалось. Лишь обойдя окрестности, я разглядел вдалеке силуэт, но он тут же померк во тьме.

Своё мнение поспешила выразить вставшая между мужчинами Кимико:

- Разве с вами раньше такого не случалось?

- Вы не понимаете, не понимаете! - запричитал Родион. – Он исчез лишь однажды; тогда, на полюсе. И вот сейчас это произошло снова. Он может не вернуться! – монах вцепился в проволоку в попытке перелезть через забор. – Квазар! Квазар, ты нужен нам!

- Хватит голосить... - зашипел Мариус, хватая Родиона за капюшон и оттягивая назад.

Запястье Кимико скользнуло в боковой карман рюкзака, и девушка протянула монаху портативный электронный бинокль. Давид пригляделся: судя по дизайну, современная модель. Из тех, что со всеми функциями и модными прибамбасами. «Очередной сувенир из тюрьмы, - восхитился он. - До чего же запасливые сороки».

- Вот, попробуйте с этим. Возможно, Квазар где-то рядом.

Выхватив бинокль, Родион стал крутиться со скоростью танцующего дервиша. С каждым оборотом лицо его всё сильнее искажалось гримасой безудержной паники. Внезапно он замер. Поднял руку и указал дрожащим пальцем на силуэт цеховой трубы:

- Поверить не могу, я вижу его! Он на крыше того здания!

- Да не ори ты так, лысый.

- Скорее же, за ним! Медлить нельзя!

Железный крест на ближайшей могиле начал вращаться подобно перископу подводной лодки. Сначала медленно. Потом всё быстрее и быстрее. Пустились в крутящийся пляс ещё три близстоящих креста. Давид ощутил, как по его позвонкам запетляли ледяные капли пота. Курганы под крестами взбугрилась - те рванули навстречу друг другу и столкнулись со звонким металлическим «дзинь». Пепел и песок едва ли не забурлили - под местом их встречи явно происходила какая-то метаморфоза. «Ну вот и добегались, вот и докричались».

- Кими, у тебя кусачки Луция остались?

- Так точно, - отрапортовала та.

Мариус попятился к забору:

- Кажись, самое время готовить путь к отступлению.

Рухнув на колени, Кимико принялась копошиться в ранце в поиске тех самых злополучных кусачек. Переходники, батарейки, отвёртки, провода, платы, чипы - девушка вываливала на песок килограммы всякой технической шелухи. Внезапная магнитная аномалия и не думала закругляться: невидимые тайфунчики стягивали железные кресты в центр, оставляя за собой кротовьи подкопы. Вскоре их скопилось под полсотни - кресты походили на пучки спиц, воткнутых в клубок. Родион будто вовсе не замечал того, что происходит: он всецело прилип к биноклю, а бескровные губы его нашёптывали заветное «Квазар, мы уже идём. Квазар, мы уже идём».

- Крошка, ты там скоро? - голос Мариус начинал брать свирепые ноты. Он не мог оторваться от звенящих крестов: эта мрачная картина засасывала его внимание тяжёлым водоворотом. Железный клёкот кузнецов, пакующих мечи, сдавливал сухожилия цепями.

- Уже почти.

- Поживее.

- Да стараюсь я, стараюсь.

Земля вздымалась с глухим «блых-блых», норовя изрыгнуть из своего чрева нечто чудовищное. Едва эти ассоциации подобрались к воображению Давида, как куча песка и чернозёма в эпицентре аномалии взорвалась. Она разлетелась комками глины, камнями и пеплом – словно фугасный снаряд соприкоснулся с землёй.

- Ну началось... - протянул Давид, упирая приклад гвоздомёта в плечо.

За спиною бодро щёлкнули плоскогубцы.

- Готово! - воскликнула Кимико.

Мариус обернулся к Родиону. Выхватив бинокль, он отвесил монаху пинка и пихнул его под забор:

- Полезай живее, окаянный самоубийца.

Из воронки высунулись шесть длинных металлических рук. Издали они походили на паучьи лапы. Пальцы вонзились в грунт с грохотом экскаваторных ковшей. Следом показались два стальных уса, вьющиеся точно щупальца. Из-за горы песка высунулся рогатый череп, за ним – ряды рёберных рельс. Весь этот остроконечный металлолом громоздился под панцирем: жук-могильщик размером с танк всецело состоял из отработанных боеприпасов. Гильзы, пули, гвозди, шрапнель. Давид сделал осторожный шажок назад: именно из панциря и торчали кресты. Подобно знамёнам поверженных воинов. Подобно гарпунам охотников, что уже никогда не вернутся домой. По носу ударил едкий запах разлагающейся плоти. И девушка, и монах уже находились по ту сторона забора.

- Давид, поторопись! – вскричала японка.

Дважды повторять не пришлось - Мариус припал к земле, как под обстрелом. Перебирая ногами, полез через дыру. Чудовище издало циркулярный рёв: от раздирающего перепонки скрежета едва не закровоточили уши. Защёлкали щеколды точёных клыков. Стальной ус хлестанул по песку и скрутил ногу Давида.

- Еба!.. – Мариус едва успел схватиться левой рукой за колючую проволоку. Шипы впились в ладонь, кровь пропитала рукав. Наведя гвоздомёт на монстра, Давид зажал спусковой крючок – несколько гвоздей с лязгом примагнитились к железному хитину. Хоть бы хны. Щупальце выпрямилось; казалось, натянутая струной проволока вот-вот пройдёт сквозь пальцы и оставит на месте фаланг обрубки. Схватив Давида за руку, Кимико потащила его на себя. Безуспешно - цельнометаллический скелет-могильщик был в разы сильнее крошечных человеческих букашек.

- Ладан! Попробуй накапать на гвозди! – на последнем издыхании гаркнул Мариус и швырнул гвоздомёт Родиону.

На монахе лица живого не было. Тот принялся вертеть пушку в поисках защёлки, открывающей магазин. Под прикладом? Ни винтика, ни заклёпки. На рукояти?.. Где же она? Чудище застрекотало с яростью оборванного высоковольтного провода. Второй ус пополз к Давиду подобно анаконде. С пилообразных жвал начал сочиться вязкий гудрон.

- Да бля-я-ять... – взвыл Мариус.

Щёлкнула пружина: крышка магазина отскочила, оголив ряды гвоздей. Родион тут же принялся капать на них ладан. Тот таял медленно, словно назло. Сморщенные пальцы дрожали. Путались, точно потревоженные червяки. Второй ус неторопливо обвил поясницу, и Давид почувствовал себя натянутой бельевой верёвкой. Жизнь пронеслась перед глазами в тот момент трижды. Чудище приподняло передние лапы; блеснули в зелёном полумраке зазубрины для вспарывания жертв. «Каково там, в этом железном желудке? – Мариус даже зажмурился. - Прожуёт или целиком заглотит?»

- Дай сюда! - Кимико выхватила у Родиона гвоздомёт. Взяв монстра на прицел, девушка гашеткой выпустила в него всю обойму. Один из гвоздей угодил точь-в-точь в пустую глазницу. Могильщик разразился рыком. Усы-тросы ослабили хватку и принялись елозить по рогатому черепу, как языки, что зализывают рану. Давид воспользовался моментом. Переворот, рывок – и он буквально просочился сквозь паутину срастающегося забора. Подъём - и вот он уже на территории депо, принимает в руки спасительный гвоздомёт.

- Спасибо, крошка. Если бы не ты... – взглянув на окровавленную ладонь, Давид фыркнул. – Ух, зараза, почти слопала...

- Нужно добраться до Квазара, - перебил его Родион.

- Послушай, ты, архимандарин! – Мариус едва ли не сбил монаха с ног. Упёрся лбом в его лоб; прижал старика к торцу вагона. Под мокрой бородой проглядывались алые желваки. – Твой долбанный светляк завёл нас в западню, а теперь ещё и в догонялки вздумал поиграться? Я из-за тебя чуть ласты не склеил.

- Прощу прощения, но у нас есть куда более актуальная проблема, – напомнила Кимико.

Кресты зазвенели подобно рыцарским мечам. Чудище встряхнулось. Издав протяжный грохот, оно встало на дыбы и одним прыжком достигло забора. Секущий взмах лап - и преграда разлетелась в щепки. Засвистела проволока. Беглецы нырнули в щель между поездами. Чёрные запястья едва успевали выползать из-под ног - мстительные зрители, жаждущие крови. Родион споткнулся о стрелочный рычаг, но Давид подхватил его за шкирку и поставил на ноги, будто тряпичную марионетку. Пока ставил, успел заметить, как забор починился сам по себе. «Очень, чёрт меня за ногу дери, жаль, что постулаты Реверса не работают на нас самих... - пока одна извилина жаловалась, в другой уже вовсю цокали шестерёнки инстинктов. - Укройся внутри, спрячься в цеху». Давид не раз замечал, что в нём дремлет ещё один человек: эдакий Давид-иммунитет. Серьёзный типок, который пробуждается, если всё в натуре паршиво. Который постоянно вытягивает задницу беспечного наркомана из передряг, а затем снова затаивается на дне. Мариус присмотрелся: впереди, метрах в тридцати, желтел дежурными лучами вход в депо.

- Внутрь, живее!

Они ворвались в цех. Водянистый свет натриевых ламп осветил измученные лица. Всё пространство зала заполняли вереницы грузовых вагонов. Металлические гусеницы, что вползли сюда, дабы переждать ночь. Позади них возвышалась воронка промышленной дробилки - к ней вздымались конвейерные ленты. Многотонные вращающиеся валики издавали равномерный перестук. Слева завизжал резак: два работника в сварочных масках распиливали трубу, а рой искр слетался в одну точку. По балкону сновали туда-сюда мужчины в касках. Ещё двое курили у электрощита. Как и прежде, люди взаимодействовали с окружающим миром с точностью да наоборот. С трудом верилось, что все они попросту не замечают происходящих прямо у них перед носом событий. Массивный топот снаружи стал громче. Заскрежетали ворота. Бронированная махина вломилась в цех; усы извивались подобно стальным лассо. Взмах лапы – и чудище одним ударом переломило бетонную колонну. Троицу беглецов окутали клубы извёстки. Родион и Кимико закашлялись, но Мариус сориентировался в момент:

- За мной, если жить охота!

Троица сиганула под ближайший товарняк. И очень вовремя - второй удар раздробил бетонную площадку, на которой они находились секунды назад. Колючие осколки разлетелись шрапнелью. Огорчённый промахом, могильщик подковылял к составу и принялся наугад протыкать его руками. Шипы пронзали вагоны с лёгкостью шампуров для мяса. В размашистых и непредсказуемых движениях монстра просматривалось нечто от животного, нечто щенячье. Кимико ползла первой; Родион неуклюже елозил следом. Давид замыкал цепочку. Вжих! - острые, как бритва, зазубрины просвистели меж ног и вспахали щебень. Оба щупальца нещадно хлестали по рельсам и боковым рамам в попытке зацепить беглецов.

- Да эта железная тварюга в гневе, - пробурчал Давид, подтягиваясь на балке.

- Кажись, я поставила ей смачный фингал, - поддакнула Кимико.

- Есть идеи, как избавиться от неё?

- Одна есть. Но боюсь, что эта идея - чистой воды суицид.

- Заманить этого бешеного дисептикона в дробилку?

- О да, ты читаешь мои мысли.

Они пыхтели и ругались, как чумазые механики в разгар смены. Осознав безуспешность избранной тактики, монстр затрубил подобно слону. Сместившись на фланг, он взял разгон и пошёл на таран. Бронебойное столкновение - по левому борту поезда взроились снопы искр. Жалобно заскрежетали сцепы, и вагоны один за другим начали падать на соседний состав.

- Успеем выскочить! - взвизгнула Кимико.

Девушка перекатилась через рельсу и нырнула под параллельно стоящий товарняк. Едва не стукнулась головой о колесо. Там её уже поджидала смотровая яма - Кимико сорвалась вниз и плюхнулась в масляную лужу. Давид рванул за ней, не забыв в очередной раз потянуть Родиона за собой. Мгновение - и на месте монаха зияла воронка.

- Не догонишь, тварь ты эдакая, - зло осклабился Мариус.

Вновь упустив добычу, монстр взгромоздился на цистерну. Пока он высматривал троицу сквозь щели, те полуприсядью, как по окопу, семенили в сторону дробилки. Под ногами хлюпал мазут. Давид радовался этой липкой, всей в саже, яме, как старому товарищу, заявившемуся в гости с бутылочкой пятизвёздочного. «Честь и слава архитектору, который так кстати её здесь спроектировал». На миг всё стихло. Не громыхали мятые пули, не трещали рессоры подвесок. Лишь равномерный гудёж валов и причитание Родиона напоминали о том, что всё это - не кошмарный сон, а какое-то больное, изощрённо-шизофреническое отражение реальности.

- Квазар... Квазар...

- Захлопни варежку, и без тебя тошно.

Перед лицом Мариуса молнией мелькнуло заострённое основание креста. На полметра ближе - и оно пронзило бы его голову, как спица пронзает клубок ниток. Кресты пустились в ураганный пляс: монстр догадался воспользоваться оружием. Он тыкал ими под цистерны, словно взбешённая слепая швея. Затыкивал с обеих сторон. От неожиданности Мариус споткнулся. Упал. Задрал голову: до конвейера рукой подать. Многотонные валы дробилки грохотали уже совсем близко. «Ну же, прожорливый братец, подсоби... сделай пару шагов навстречу». Несмотря на то, что Давид до сих пор был в шаге от погибели, в нём назойливым москитом зудело подозрение. Очень уж некстати Квазар решил прогуляться. Очень уж неподходящий момент этот невидимый светлячок выбрал для передислокации. А монах... ветхий засранец даже не позаботился запалить им перед уходом ладановую свечу. Как-то не по-христиански это. Плюс железный жук-паук - он давно мог их раздавить, не оставив и мокрого места. Но это чудовище даже не спешило закругляться.

Оно игралось с ними, как кошка с мышкой. Гнало их куда-то...

- Быстрее, быстрее, – Кимико передвигалась ползком, её байка напоминала грязную ветошь. Конвейерная лента приближалась с каждым вдохом, с каждым выдохом. И только разглядев дробилку полностью Давид понял, что другого пути, кроме как самим в неё прыгнуть, у них нет. «Проклятье, да мы сейчас влипнем». За воронкой дробилки высилась гора сплющенных автомобильных остовов. Над нею, в самом углу крыши, наблюдало за погоней через люк любопытное ночное небо.

Злобно отшвырнув кресты, монстр загремел, как гружёный самосвал. Упёрся лапами в бетон. Обхватил одну из цистерн, приподнял её – состав покачнулся волной – и с рёвом опрокинул весь товарняк на бок. Распластавшиеся в яме беглецы оказались как на ладони. Не дав им опомниться, могильщик поддел всю троицу рогами и швырнул их в сторону дробилки. Перелетев воронку, Кимико рухнула на самый край воронки - рюкзак смягчил удар. Родион пролетел дальше всех: приземлился в гору металлической стружки. Лампадка вылетела из рук и разбилась. Мариусу повезло меньше - он влетел прямиком в воронку установки. Не успев ухватиться, он стал соскальзывать вниз. Зубья валов защёлкали ещё агрессивнее. Струйный выброс адреналина замедлил время. Идея осенила резко; резче поноса в километре от ближайшего толчка. Взметнув гвоздомёт, Давид с бранью впихнул его в оголённые шестерни машины. Тягучий скрежет разнёсся по цеху кровожадным рокотом - конвейер замер, а ещё дышащие теплом валы застопорились прямо перед его носом. Чудище подобралось к установке. Встряхнулось. Стало взбираться на конвейер, подтягивая себя с помощью щупалец. Кимико повисла на краю воронки с изяществом балерины:

- Давид, руку!

Мариус вытянулся солдатиком. Стиснув зубы, потянулся к девушке а-ля «Сотворение Адама». Кимико самоотверженно свесилась ещё ниже. Вцепилась в татуированные пальцы и потянула Давида на себя. Натужно затрещали подшипники: гвоздомёт вот-вот был готов сдаться. Могильщик распахнул усеянные осколками жвала. Задрал лапы, собираясь ударить. Доли миллисекунд - и Давид выбрался из воронки дробилки как раз в тот момент, когда шестерни перемололи гвоздомёт в стружку. Конвейерная лента вновь тронулась - монстр потерял равновесие, и его передние лапы угодили меж зубчатых валов. Металл заскрипел, словно севшая на мель подлодка. Стёкла депо задребезжали.

- Поверить не могу... - Мариус вытер с лица сажу. – Неужто уделали?

Несмотря на зажатые лапищи, могильщик и не думал сдаваться. Водрузив оставшиеся четыре лапы на края воронки, он стал медленно приподниматься. Пока поднимался, один из усов выдрал из панциря крест и метнул его в беглецов. Кимико едва успела отскочить – полая трубка просвистела рядом и дротиком вонзилась в пласт автомобилей.

- Рано открывать шампанское, – вскочив на едва не пригвоздивший её крест, Кимико полезла к окну.

Троица с уханьем взбиралась на гору металлолома. Мимо пролетел ещё один крест – чудовище боролось до последнего. Выдрав лапы из объятий дробилки, оно перелезло через край установки и громыхнулось на пол.

- Да сколько же в тебе силы?.. - рыкнул Мариус, подсаживая Родиона и помогая тому выбраться на крышу.

Снаружи до сих пор царила кромешная тьма, от этого страх перед погибелью проступил ещё отчётливее. Громоздящиеся на кровле вентустановки походили на голубятни. Тонкая дымовая труба тянулась ввысь; казалось, если бы не тросы растяжек, она рухнула бы на бок с треском срубленной сосны.

- Я вижу Квазара! Вижу, вон там! - Родион указал на перевёрнутое вверх тормашками здание, которое парило над депо. Основание четырнадцатиэтажки вязло в безлунном мраке, а крыша располагалась в дюжине метров от трубы. Местами повыбитый кирпичный силуэт в здешнем промышленном антураже смотрелся противоестественно. Беглецы оббежали трубу и посветили вниз – ни одной пожарной лестницы, лишь пять этажей свободного полёта и асфальт в качестве посадочной полосы.

- Вот же непруха, тупик! - выругался Мариус.

- Лезем на трубу, - скомандовала Кимико.

- Чего-чего?

- Лезем!

Путники принялись взбираться на трубу по ходовой лестнице. Все трое пыхтели и стонали – силы их были на исходе. Добравшись до верхушки, они замерли в ожидании.

- И что теперь? - Мариус готов был отчаяться.

- Прижмитесь ко мне. Надо расположиться так, чтобы отклонить центр тяжести в сторону летящего здания.

- Ты, видать, прикольнуться решила.

- Доверьтесь мне, и всё получится.

Часть кровли осыпалась, и чудище выбралось на крышу. Давид буквально суставами ощущал лязг, с которым тёрлись примагниченные друг к дружке пули. Завидев беглецов на вершине трубы, монстр пополз в их сторону. Неторопливо, будто предвкушая долгожданную расправу. Кимико выхватила из кобуры пистолет и стала стрелять по креплениям тросов. Один раз, второй, третий - каждый прицельный выстрел сопровождался звоном. Растяжки ослабли, и труба стала наклоняться в сторону парящей высотки. Мариус почувствовал, как вдавливаются промеж его ребер лёгкие. Уши заложило. Прощальный запах металлической стружки царапнул носоглотку. Описав дугу, верхушка трубы впечаталась в наполовину разрушенный угол здания, а вся троица вылетела на лифтовую площадку. Плюхнулись на бетон. Процарапав кирпичи, труба с грохотом рухнула вниз. А спустя несколько секунд угловатым кульбитом вернулась на крышу депо и встала по стойке смирно. Какое-то время чудовище не могло свыкнуться с тем, что схватка закончилась бегством жертв: оно ползало по кровле цеха, но прыгнуть к ним так и не решилось. Громыхающий топот удалялся нехотя.

- Уф, да неужели!.. - Мариус обессиленно раскинул руки: лишь сейчас он в полной мере смог поверить в то, что они всё-таки смылись. – Шикарная полуночная прогулка! Шикарнее некуда! Палатки у нас теперь нет. Почти половину припасов пришлось бросить на кладбище. Спасибо, товарищ звездочёт! Огромное, чтоб тебя саранча сгрызла, спасибо... - он вытер потное лицо, размазав кровь и сажу. – Больше всего жалко ствол; за последние пару дней этот гвоздомёт стал мне как родной. Да мне даже руку не так жалко! - отодрав один из рукавов, Давид принялся заматывать ладонь. - Я не доверяю ни одной религии, но твоего скотского Квазара я теперь не-на-ви-жу.

Родион встал и отряхнулся. Проигнорировав словоизлияния Мариуса, он бросил многозначительный взгляд на лестничную клетку; старик словно не замечал оскорблений в свой адрес, а всё, что только что с ними произошло, было каким-то запланированным испытанием его непоколебимой веры.

- Алло, архиепископ! Я бы не отказался от извинений.

- Квазар здесь. Но зачем?.. Зачем ты привёл нас сюда?

Подойдя к лестничной клетке, Родион замер, и только тогда Мариус впервые увидел на его лице хоть какую-то мало-мальски выраженную эмоцию. Это было что-то среднее между удивлением и ужасом. Паникой и благоговением. Выцветшие глаза монаха уставились в одну точку. По иссохшим губам побежала немая мольба. Первой среагировала Кимико: подбежав к Родиону, она взметнула пистолет и посветила палочкой туда, куда он так пристально смотрел.

- Быть этого не может... - прошептал Родион.

- Да что у вас там такое? - недовольно пропыхтел Мариус.

Поднявшись с пола, он подковылял к лестничному пролёту и встал между японкой и монахом. Взглянул вверх, куда уходили зиг-заги перевёрнутых лестничных маршей. Он ожидал увидеть что угодно, но точно не такое: в петле, привязанной к перилам, болталась полностью обнажённая женщина. Крупная блондинка с широкими бёдрами и огромной грудью. Ростом с Давида, а может и выше. Её ладони и лицо покрывала запёкшаяся кровь, хотя открытых ран на теле не наблюдалось. Несмотря на размеры, женщина выглядела истощённой. Но больше всего Мариуса удивил оттенок её кожи: бледно-жёлто-голубая, как газетная бумага. Тазобедренные кости и ключицы выпирали, как у узника концлагеря. Несмотря на это, вздутости и трупные пятна на теле отсутствовали. Складывалось впечатление, что блондинку перед смертью держали в темнице. А может, её ещё можно спасти? Скинув рюкзак, Давид взбежал по перевёрнутой вверх тормашками лестнице. Вытянул руку, проверил пульс незнакомки - увы, по нулям. Мертвее некуда. Мариус пристально рассмотрел петлю: плотно скрученная и белая, как мел, ткань. «Повеситься на пододеяльнике? Это насколько ж надо отчаяться».

- Кими, помоги её снять.

Спустя минуту тело женщины покоилось на бетонных плитах. Мариус поплевал на рукав рубахи и протер её заляпанное лицо: скулы - патрицианские; нос - грубый, ястребиный; подбородок - волевой. Под голубыми глазами темнели синяки. Выглядела блондинка лет на сорок, и Давид подумал, что в свои лучшие годы эта дама однозначно смогла бы задать трёпку большей части населения Союза. Мариус старался не смотреть на неё ниже пояса: мысль о том, что после столь долгого воздержания он может возбудиться от вида обнажённого трупа, вызвала у него непередаваемое отвращение. Дабы отвлечься, Давид принялся разглядывать её запястья. Пальцы что-то сжимали. Давид принялся разгибать их, и давалось это ему с огромным трудом: в какой-то момент, в порыве любопытства, он чуть было не пустил в ход нож. Когда ладонь поддалась, в ней оказался многофункциональный раскладной мультитул. Судя по серебряной эмблеме, оригинальный. Швейцарский. Давид ещё раз проверил пульс, хотя понимал, что это бесполезно: ему так хотелось поговорить с кем-то, никак не связанным с тюрьмой, Квазаром и всей этой научно-фантастической канителью.

- Взгляните-ка, - произнесла Кимико.

Давид обернулся и впал в немой ступор: пока он возился с телом незнакомки, Кимико размотала самодельную петлю. Белая туника чем-то напоминала одеяние древних римлян. Её вдоль и поперёк покрывали кровавые отпечатки ладоней.