Оставь мне музыку!

Глава двадцать четвёртая, в которой происходит неминуемая развязка

Пребывая в эйфории, уснуть было невозможно. Но из-за обещания Эстэль пришлось тащиться в кровать и валяться без сна несколько часов к ряду, то таращась в потолок, то крутясь с одного бока на другой, пока, наконец, на табло часов не загорелись заветные цифры: шесть ноль-ноль. Удерживать себя больше не было никаких сил, потому Вирджин тут же вскочила, и, благодаря за предусмотрительность строителей цветочного дома, заложивших хорошую звукоизоляцию, направилась прямиком в кабинет. Ей не терпелось вновь приступить к любимому делу, а заодно не дать лишнего повода для придирок. К такому строгому учителю, как Кирэй, не стоило приходить неразыгранной. И потому она, несмотря на огромное желание сразу же заняться разучиванием своей новой программы, потратила утренний час исключительно на гаммы и упражнения.

Впрочем, это не спасло её от лёгкого мандража, появившегося по пути на урок. Вирджин была совершенно уверена, что Кирэй не упустит ни одной возможности для упрёка или насмешки. В её глазах он был более молодой версией вспыльчивого и при этом чудовищно дотошного старика Хао. Однако всё оказалось не совсем так. Кирэй, вполне ожидаемо, был невероятно требователен. Он останавливал Вирджин в каждом такте и тратил по меньшей мере несколько минут на подробные разъяснения, после чего заставлял повторять каждый фрагмент до тех пор, пока тот не начинал хоть отдалённо соответствовать его высоким стандартам. Признаться, это было весьма изнуряюще. Вирджин, конечно же, старалась изо всех сил, но, как это нередко случалось с неопытными музыкантами, порой просто не улавливала некоторые нюансы. В такие моменты ей начинало казаться, что её мозг, подобно низкосортной голограмме, зависает и расслаивается, не в состоянии прогрузить все необходимые данные. А иногда она вообще искренне не понимала, чего от неё хотят. И если тот же Хао, когда у Вирджин случался похожий ступор, обычно разражался бурными тирадами, целью которых порой было не просто выплеснуть эмоции, но и побольнее уколоть или даже унизить, то Кирэй вёл себя с поразительным достоинством, потрясая совершенно несвойственным и воистину безграничным терпением. Никаких привычных насмешек или въедливых комментариев! Он оставался на удивление спокоен и невозмутим даже тогда, когда у Вирджин начинали сдавать нервы. И при этом неуклонно напирал, добиваясь выполнения своих указаний, так что у неё даже скользнуло нелепое сравнение, в котором Кирэй представал гениальным скульптором, вознамерившимся высечь из обычного булыжника шедевр. И хоть отведённая себе роль бесцветного булыжника не очень нравилась Вирджин, она не могла не оценить профессионализм своего нового учителя. Такой Кирэй вызывал уважение, и в какой-то момент даже начало казаться, что он вполне искренне хочет ей помочь, а не просто вымуштровать и довести до блеска её исполнение. Это чувство появилось у Вирджин незадолго до небольшого перерыва, который был сделан ради завтрака. И, оказавшись вновь за одним столом с Кирэем, она решила, что это самое подходящее время для разъяснения волнующего вопроса.

Завтрак проходил в уже знакомой гостиной, навевающей далеко не самые лучшие воспоминания. Вирджин здесь было крайне неуютно, и потому она, скорее, ковыряла в тарелке, чем пыталась что-то съесть. Кирэй, напротив, вёл себя довольно расслаблено: с удовольствием пил кофе и, кажется, наслаждался воцарившимся за столом молчанием.

— Могу я спросить? — осторожно начала Вирджин, нервно заёрзав на стуле. Её наградили равнодушным взглядом, который она расценила как разрешение. — Это ведь вы переделали и оркестровали мою пьесу с экзамена по композиции?

Кирэй утвердительно кивнул, что отчего-то породило в душе Вирджин какое-то странное волнение. В голове вновь начали бродить безумные предположения: может, ему понравилась её мелодия, или (что совершенно немыслимо!) это подарок?

— А зачем?..

— Летний фестиваль — это, в первую очередь, конкурс, — снисходительно пояснил он. — И, чтобы привлечь внимание Императора, лучше сразу показать всё, на что способна…

— Вы это сделали, чтобы у меня появился шанс на победу? — удивилась Вирджин. Такой жест со стороны холодного и надменного Кирэя очень походил на проявление заботы. Во всяком случае, в это очень хотелось верить, но возникшая следом за этим вопросом усмешка разбила наивные ожидания в пух и прах.

— Победу? — Кирэй скривил губы, и опять в его голосе зазвучала ирония: — Будет уже большой победой, если после твоего выступления меня не назовут сумасшедшим. Выставить посредственную любовницу на суд Императора верный способ испортить репутацию и заслужить кучу досужих домыслов о своих «странных» предпочтениях.

От этих слов у Вирджин окончательно пропал аппетит, как и всякое желание ещё что-то спрашивать. И как она только могла подумать, что всё не так прозаично? И хоть неприятное чувство досады испортило завтрак, но никак не повлияло на решимость Вирджин. Как бы там ни было, конечная цель у них с Кирэем оставалась общей: она должна выступить хорошо. Потому, вновь приступив к уроку, Вирджин с ещё большим усердием принялась за работу, и к обеду, когда её, наконец, отпустили, ощущала себя выжатой, как лимон. И не сказать, чтобы это была приятная усталость. Напротив, Вирджин по-прежнему чувствовала себя весьма неудовлетворённо: несмотря на все усилия, у неё получалось ничтожно мало. А каждое терпеливое и методичное «ещё» из уст Кирэя вызывало глухое раздражение с мрачными нотками безысходности. Желая как можно скорее избавиться от этого неприятного ощущения, Вирджин заперлась в кабинете сразу после обеда и продолжила заниматься. Она старалась относиться к своей игре с максимальной критичностью, но никак не дотягивала до уровня Кирэя, что довольно красноречиво показал уже следующий урок, который был точной копией предыдущего. Всё те же остановки, замечания, объяснения, и бесконечные повторения. И почему-то, несмотря на то, что Кирэй не произнёс ни одного упрёка или насмешки, Вирджин ощущала себя жалкой. К концу недели ей напрочь овладело чувство полной беспомощности. Руки сами собой опускались, и создавалось впечатление, что у неё решительно ничего не получается. А то и вовсе нападала хандра, и тогда начинало казаться, что Вирджин и вовсе не умеет играть. В такие моменты она ощущала себя несмышленым младенцем, которому в руки случайно попал инструмент, и тот даже удержать его толком был не в состоянии! В очередной раз бившись, словно рыба об лёд, о витиеватый и ужасно неудобный пассаж в Концерте Кирэя, Вирджин в попытке достичь необходимого совершенства в итоге довела себя до слёз. И впервые отложила инструмент, который секунду до этого едва не возненавидела. Это было настолько чуждое и странное чувство, что его появление сильно напугало Вирджин. Она, завернувшись в плед, поспешила покинуть кабинет. Короткая прогулка к морю немного помогла прийти в себя, но неприятный осадок всё равно остался, порождая непрошенные мысли. «Может, я просто глупая? Или Кирэй прав, и мне действительно не хватает таланта?» — рассуждала она, бесцельно бродя по комнате. А ведь он за всё это время ни разу не вышел из себя, хотя и пришлось повторять одно и то же добрую сотню раз! Наоборот, вновь принимался за объяснения, подбирая другие слова, и даже обещал пригласить на один из ближайших уроков мастера Зейна, чтобы она смогла разобраться со штрихами. Тогда почему, вместо радости и счастья, ей так плохо? Воплотившаяся в жизнь мечта, прежде ведущая её, как путеводная звезда, вдруг превратилась в ночной кошмар.

— Диди, — совсем запутавшись в своих чувствах, Вирджин вызвала виртуального помощника. — Скажи, что делать, если совершенно ничего не получается?

— Совершенно ничего не получаться не может, — проговорила голограмма.

— А если много-много стараешься, а всё равно выходит какая-то ерунда?

— Существует высокая вероятность, что для получения результата необходимо затратить не только конкретные усилия, но и время.

— Думаешь, мне нужно просто подождать? — задумчиво спросила Вирджин. — А пока продолжать, даже, несмотря на то, что всё ужасно выходит?

— Именно, — подтвердил Диди.

— И спустя сколько времени, мне следует сделать вывод? — продолжила допытываться Вирджин.

— Ты хочешь отказаться от своей цели? — вместо ответа задал вопрос виртуальный помощник.

— Я не знаю… — Вирджин прежде не испытывала такой растерянности. Она будто бы блуждала где-то, потеряв дорогу и не находя нужного ориентира. — Мне кажется, я себя переоценила. Я так хотела получить желаемое, что совсем не думала о последствиях. Просто была уверена, что стоит только добиться, и все сразу же наладится. Да и трудности меня не особо пугали, но теперь… Я боюсь идти на урок!

— Почему? Учитель к тебе излишне строг или несправедлив?

— Если бы… — чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы, всхлипнула Вирджин. — Иногда мне даже хочется, чтобы он уже накричал на меня, выгнал вон и сказал что-нибудь вроде «бесполезно», а не тратил своё время на бесконечные объяснения! Но он даже не вздохнул ни разу, словно я не заслужила хотя бы его разочарования!

— Ты хочешь, чтобы учитель в тебе разочаровался? — переспросила голограмма, то ли не поняв проблемы, то ли не разобравшись в ней.

— Я хочу… — Вирджин запнулась, пытаясь осознать свои чувства, и они ввергли её в ещё больший ужас. Произнести это вслух она не осмелилась даже при Диди, потому что ей хотелось… хотелось, чтобы Кирэй не был к ней равнодушен! Пусть бы как раньше злился, насмешничал и выражал недовольство, в конце концов, проявлял хоть какие-то чувства, кроме смиренного безразличия. Она и сама не понимала, зачем ей такое было нужно и чем её не устраивало сдержанное «это лучше», что произносилось, когда ей всё-таки удавалось как-то сдвинуться с мёртвой точки или случайно сыграть что-то подходящее. Может, потому что вместо желания достичь результата, она на самом деле хотела добиться одобрения?

— Так что ты хочешь, Вирджин? — повторил свой вопрос Диди.

— Заниматься! — утерев разом высохшие слёзы, произнесла она, ощутив, как возвращается былая решимость.

После того, как Вирджин разобралась в себе, дела понемногу стали налаживаться. Не сразу, и далеко не все. Всё тот же Концерт Кирэя по-прежнему вызывал многочисленные нарекания, и Вирджин никак не удавалось сладить с виртуозными пассажами, сложными ритмами и замысловатыми украшениями, но проблемы с техникой не казались больше совершенно неразрешимыми, хотя и требовали колоссальных усилий. Со страстно желаемым одобрением пришлось смириться. Вирджин повторяла себе перед каждым уроком, что «бесполезно тратить силы на достижение невозможного» и потихоньку самовнушение начало помогать. Теперь, после очередного «ещё», она больше не пыталась вывернуться наизнанку, чтобы её игра понравилась, а принималась анализировать и даже задавать наводящие вопросы. Те, к слову, рекомендовал задавать Диди, предположив, что часть бед Вирджин исходит от недопонимания.

— Учителю нужно знать, что уже уложилось в твоей голове, а что так и осталось вне её досягаемости, — разъясняла голограмма. Теперь, занимаясь у себя в кабинете, Вирджин частенько включала помощника и, как и во времена вылазок на маяк, советовалась с ним. А иногда, когда вновь подступало плаксивое настроение и накапливалась усталость, понемногу жаловалась.

— Всё-таки с мастером Зейном было лучше, — проныла она в конце очередной недели, свалившись на кровать от бессилия. От чрезмерного усердия и высоких звуков жутко разболелась голова, так что пришлось прерваться ещё до ужина. — Он всегда приободрял меня, шутил и улыбался, интересовался моим мнением. И было видно, что ему нравится со мной заниматься. А Кирэй… он словно отбывает повинность, или уж я не знаю, как ещё понять эту его невозмутимость! Представляешь, спустя три недели работы мне каким-то чудом удалось заслужить от него «комплимент»: «Что ж, это уже можно слушать». Так и хочется спросить, а что он делал до этого времени? Изображал морскую звезду?

— А ты не думаешь, что твой учитель специально держит между вами дистанцию. Ты всё-таки его любовница, а он может не хотеть смешивать эти отношения с твоим обучением, — выдвинул виртуальный помощник.

— Так он и не смешивает. Мне же пока разрешено не выходить на встречи в цветочном доме, — сказав это, Вирджин даже выдохнула с облегчением. Признаться, она очень боялась, что Кирэй в любой момент может передумать и вновь потребует от неё соблюдения обязанностей. И всё же слова Диди несколько изменили отношение Вирджин. Теперь Кирэй уже не казался таким холодным и отстранённым, и порой, особенно за завтраком, она замечала, что он даже смотрит на неё. Не прямо конечно, а как-то исподволь, словно наблюдая. Дважды заметив эту особенность, Вирджин стало легче и исчезло ужасное ощущение, что она бьётся о монолитную стену. Вот только осознание это пришло под самый конец, и уже на следующий день Кирэй объявил, что больше таких длительных уроков у них не будет, а ей придётся ходить на репетиции оркестра.

Новость эта была, конечно, замечательная, но и очень волнующая. Накануне первой своей репетиции Вирджин снова не могла заснуть. Выйти на сцену перед целым оркестром само по себе немного пугало, а уж зная, что это оркестр Кирэя — страшно становилось вдвойне. Лукас ничего не говорил о репетициях, а вот Джаспер, лишь однажды побывав там в качестве зрителя — его мастер устроил ему такую экскурсию, — потом не умолкал целую неделю. И рассказы его были не всегда о музыке, куда чаще он повторял известные курьёзы с оркестрантами, и, конечно же, самые различные сплетни, что довелось услышать. Именно от Джаспера она узнала, что весь оркестр восхищался игрой Лукаса, считая того невероятно талантливым мальчиком. А теперь настал её черёд. Вот только… каково это выйти к оркестру Кирэя, которым дирижирует Кирэй, играть Концерт Кирэя будучи любовницей того же самого Кирэя? Признаться, соглашаясь, Вирджин совсем не думала об этих обстоятельствах. И теперь с ужасом понимала, что каждый шаг будет под прицелом глаз восьмидесяти человек! А ещё Кирэй велел Фрае позаботиться об её внешнем виде.

— Он хочет вывести к своему оркестру красивую куклу, а не музыканта, — пытаясь скрыть беспокойство, посетовала Вирджин, когда девушки вновь появились в её комнате, чтобы помочь собраться.

— Но ты же в первую очередь его леди! — с укоризной ответила Фрая.

— А ещё красивым девушкам многое прощается, — добавила Маки.

— Да, но потом все называют их глупыми! — возразила Вирджин, ощущая, как её непроизвольно начинает потряхивать.

— Но только не мужчины, — фыркнула Мэл. — Красотка может совершить любое сумасбродство, а они даже не заметят! Скорее, захотят помочь.

Вирджин кисло улыбнулась. В свою неотразимость она не сильно верила, хотя обычно девушкам удавалось сотворить из неё хорошенькую особу. И сегодня они тоже постарались на славу. Даже в скромном строгом платье Вирджин выглядела очень милой. Пожалуй, даже чересчур, потому как Кирэй, пришедший за ней лично, впервые за долгое время поцеловал ей руку.

— Ты прекрасно выглядишь, — заметил он и, уже направляясь к концертному залу, сообщил: — Мы начнём с Колыбельной, а затем будем репетировать твою пьесу.

— А как же ваш концерт?

— Его мы оставим до следующего раза, — мягко ответил Кирэй. — Пока нам следует создать тебе хорошую репутацию. Так что постарайся!

Снова услышав о репутации, Вирджин к своему удивлению больше не злилась. Напротив, теперь она понимала, что за этим словом стоит нечто действительно важное. И была очень рада, что Кирэй решил не показывать пока свой концерт, а выбрал то, что было гораздо легче. Теперь она уже не так сильно волновалась, хотя излишнее внимание к своей персоне ощущалось довольно странно. От её слуха не ускользнула и первая реакция оркестрантов.

— Да быть не может! — пробасил кто-то негромко со стороны духовиков.

— Ого! — донеслось от скрипок.

— Милашка! — раздалось от виолончелей, но сразу же стихло от одного только взгляда Кирэя. Надо заметить, довольно устрашающего. И все оркестранты как-то сразу подтянулись, и при этом их взгляды были устремлены только на Кирэя. Никто не осмелился даже покоситься в сторону Вирджин, тогда как она заприметила несколько знакомых лиц: Мастер Зейн, и несколько других, что некогда принимали у неё экзамены, сидели на первых партиях. Вот только и они предпочли смотреть на дирижёра, никак не выразив былого знакомства.

— Леди Вирджин, — холодно представил её Кирэй в гробовой тишине. — Будет играть с нами на Летнем фестивале.

Всё своё изумление оркестранты показали исключительно взглядами, да и то, они обменялись ими с соседями по пульту, а потом Кирэй объявил «Колыбельную», и все вновь уставились на него.

— Готова? — тихо спросил он, но в воцарившейся тишине его голос разнёсся по всему залу.

Вирджин кивнула, хотя волнение опять овладело ей. Она словно вновь очутилась на сцене школьного фестиваля, и от её исполнения решалась судьба. Вот только услышав нежные скрипки во вступлении, напряжение Вирджин спало. Это было очень красиво и немного волшебно, так что по спине пробежал озноб. А потом она заиграла сама, вкладывая в любимую музыку все свои чувства. Ни одна фонограмма не передавала такое разнообразие тембров и не создавала столь объёмного звучания, в котором хотелось купаться и растворяться. Слушая свой голос в переливающейся гармонии, Вирджин ощущала благоговейный трепет. На глаза выступили слёзы, и каждая клеточка тела тянулась вслед за мелодией. А потом были оглушающие аплодисменты, которые обрушились на Вирджин подобно водопаду. Ей потребовалась целая минута, чтобы прийти в себя и взглянуть на Кирэя. Снова на его лице была маска с уже знакомым нечитаемым выражением. И почему-то оно расстроило Вирджин. Ей казалось, что она сыграла очень даже неплохо, чтобы…

«Какая разница, что он думает. Главное, я здесь, и меня хорошо принял оркестр!» — Вирджин резко одёрнула себя и, повернувшись, поклонилась музыкантам. Затем они играли её пьесу, и та тоже всем понравилась, так что можно было с уверенностью заявить: первая репетиция Вирджин удалась. Вот только от Кирэя она не заслужила ни одного комментария. Провожать её пришёл Тодо, так как оркестранты остались ещё что-то разучивать, а следующим утром урока не было, потому они встретились только на новой репетиции. И она отличалась от той первой, как небо от земли.

В Кирэя будто вселился какой-то демон, потому что от невозмутимого омэйю не осталось и следа. Зато появился некто надменный и саркастичный, а ещё до бешенства придирчивый и щепетильный. Возможно, всё дело было в том, что репетировали именно его концерт, но в тот день Вирджин сильно пожалела о своём прежнем желании, чтобы Кирэй перестал быть равнодушным. Лучше бы он до самого конца оставался безразличным, чем слушать при всех его едкие высказывания. От бесконечного прерывания музыки уже изнывал весь оркестр, но Кирэй продолжал гнуть своё. То ему не нравилось исполнения какого-то штриха, то не хватало громкости, то был не там взят вдох, или неровно звучали трели. В какой-то момент Вирджин даже показалось, что его не устраивало абсолютно всё, и она как никогда была близка к срыву. Пальцы предательски тряслись, а в горле застыл комок, мешая выдавать красивый звук. Но к счастью, в следующий раз Кирэй остановил оркестр не из-за неё, а потом и вовсе объявил перерыв. И, когда оркестранты уже начали подниматься, вдруг обратился к прежнему учителю Вирджин:

— Мастер Зейн, прошу, пройдите в мою гримёрную и помогите леди разобраться.

Тот поспешно поклонился и направился к Вирджин, тогда как Кирэй демонстративно отвернулся и вышел прочь из зала в противоположном направлении.

— Пойдёмте, леди Вирджин, не будем заставлять Кирэя-сама нервничать, — мягко произнёс мастер Зейн, подарив приветливую улыбку.

— Что… что я сделала не так? — кусая губы, срывающимся голосом спросила Вирджин.

— Ничего страшного, — утешающе проговорил мастер и, кивнув в направлении кулис, попросил следовать за ним. Сжавшись, Вирджин направилась следом, стараясь не смотреть по сторонам. Она чувствовала на себе чужие взгляды, и отчаянно жалела, что не могла закрыть уши, потому что сегодняшнее мнение оркестрантов предпочла бы не знать.

— Кирэй-сама опять принялся за старое! — шептались струнники. — Ни ноты без придирки!

— Видели? Он почти довёл бедняжку! — бурчал старый валторнист.

— Никогда бы не подумал, что он может быть так жесток с женщиной! — фыркнул сидевший рядом тромбонист.

— Может, она была не так хороша… ну вы поняли где… — нахально заявил один из молодых альтистов, но тут же получил за свой намёк подзатыльник от концертмейстера группы.

— Думай, что говоришь, или вылететь с работы захотел?

— Да что такого? — хмыкнул один из контрабасистов. — Может, малец прав! С чего бы ещё омэйю так издеваться над своей любовницей?

Вирджин отчаянно хотелось провалиться сквозь землю. Нет, то, что в мужских компаниях всегда есть место скабрезностям она, проучившись год в школе для мальчиков, знала хорошо, но слышать нечто подобное в свой адрес было просто отвратительно. И ужасно обидно! Можно подумать, ей не хватило колких насмешек от Кирэя! Почему ей теперь приходилось слушать ещё какие-то гадости?

— С вами всё в порядке? — учтиво поинтересовался мастер Зейн, открывая ей дверь в гримёрную.

— Да, — выдавила из себя Вирджин, не желая вываливать на прежнего учителя свои проблемы.

— Вам не стоит придавать значения глупым словам, — заметил он. — Да и переживать по поводу неудачного начала репетиции. Вам же ещё не доводилось играть произведения Кирэя-сама. Просто помните, что он очень трепетно относится к своим сочинениям и хочет, чтобы они всегда звучали на высоте! Ведь вам тоже бы не понравилось, если бы оркестранты ошибались в вашей пьесе?

Вирджин заставила себя кивнуть, хотя и не представляла, как должны были сыграть её произведение, чтобы она начала откровенно измываться над музыкантами.

— А теперь давайте исправим всё то, что сегодня пошло не так, — со вздохом продолжил мастер и включил планшет.

Его спокойный голос, поддерживающая улыбка и понимающий взгляд действовали успокаивающе и довольно быстро помогли настроиться на рабочий лад. Мастер Зейн не столько объяснял, сколько показывал, и это сильно облегчало задачу Вирджин. При таком подходе ей не нужно было думать и вновь боятся что-то неправильно понять. И, тем не менее, они провозились целый час, и возможно, потратили бы ещё больше времени, если бы на айпи мастера не пришло сообщение, что пора возвращаться в зал. Вирджин чувствовала себя крайне неловко под взглядами музыкантов, а от холодного взора Кирэя она и вовсе чуть не отшатнулась. И всё началось по новой. Разве что теперь замечаний в сторону Вирджин летело ровно столько же, сколько и в оркестрантов. И после такой репетиции почти все разошлись в угрюмом настроении. Вирджин и вовсе отчаялась, и, вернувшись к себе, снова начала жаловаться Диди:

— Это был настоящий ад! Я даже не знаю, как теперь завтра опять туда идти!

— Просто помни о своей цели, — посоветовал виртуальный помощник. — Как бы ни было ужасно поведение твоего дирижёра, он тоже заинтересован в том, чтобы ты хорошо сыграла.

— Ты уверен? — с сомнением переспросила Вирджин. — Больше похоже, что он хочет всеми силами заставить меня бросить!

— Тебе доверили исполнение собственного концерта. Если ты откажешься от участия, премьеру придётся переносить на зиму. А это потеря всего концертного сезона. Ни один дирижёр на такое не согласится.

Приведённые доводы несильно убедили Вирджин, но сдаваться больше не хотелось.

Все последующие репетиции проходили с переменным успехом. Были дни похожие на тот благостный первый, но встречались и жуткие копии второго. На уроках Кирэй всё так же оставался невозмутим и педантичен. Постепенно Вирджин всё же начала привыкать к постоянным сменам настроения и подхода, и уже не так сильно реагировала на собственные неудачи. А порой даже с интересом слушала, как острые на язык музыканты пытаются разобраться в их с Кирэем личной жизни.

— Может, это такая игра? Сегодня он злой, как демон, а завтра само великодушие? — никак не унимался контрабасист.

— Или ему просто нравится её дразнить, — предполагал усатый виолончелист.

— А мне кажется, что вот в этом и весь ответ, почему Кирэй-сама не терпит женщин-музыкантов, — заключил молодой альтист. — Он просто не в состоянии нормально себя с ними вести!

Парнишке достались аплодисменты, и ухмылка от самой Вирджин. Она с этим высказыванием была абсолютно согласна.

Бешеный круговорот занятий, репетиций и уроков настолько закрутил Вирджин, что она даже не заметила, как наступило лето, а вместе с ним приблизилась и важная дата. Генеральная репетиция должна была состояться уже в Императорском дворце, и на последнем уроке Кирэй вдруг объявил, что они останутся там на ночь. Новость Вирджин взволновала и, увы, не перспективой погулять по императорскому саду, а большой вероятностью оказаться в одних покоях со своим омэйю. Едва ли любовницу поселят в отдельной комнате. Она уже ломала себе голову, как ей избежать возможной близости, жалея, что о столь личной проблеме ни с кем не может посоветоваться, даже с Диди. Вот только виртуальный помощник удивил не меньше.

— Для тебя послание, Вирджин, — тихо сообщил Диди.

— Голограмма? — озадаченно переспросила Вирджин, торопливо размышляя над тем, в каком месте можно было бы её прослушать.

— Нет.

— Тогда открывай, — попросила Вирджин, чуть склонившись над помощником, чтобы в камеры невозможно было разглядеть текст.

«Нужно встретиться. В девять вечера. У всех омэйю будет совещание при Императоре. Об охране не беспокойся, дворцовый парк считается свободной зоной. Приходи к старой ротонде, недалеко от парковки. Просто оглядись по сторонам, когда приедешь, и ты сразу её заметишь. Я буду ждать…»

Не веря своим глазам, Вирджин перечитала таинственное послание трижды и только затем удалила. В душе бушевала буря, от которой хотелось неистово носиться по комнате, прыгать и плясать. Встретиться с Лукасом накануне фестиваля казалось не только завораживающей идеей, но и хорошим знаком. И то, что это придётся проделать тайно, только подогревало итак бурлящие эмоции. Ах, как о многом ей хотелось ему сказать! Сколько благодарности уже накопилось за все эти месяцы. За надежду, маяк, ту самую заявку на фестиваль и отказ от участия, и, конечно же, за Диди! Вирджин даже не представляла себе, как можно отплатить за всё добро, что сделал ей Лукас. Да после всего этого, она была просто обязана выиграть и исполнить его желание. Любое желание. Вирджин вполне допускала, что оно у Лукаса могло и измениться, хотя в глубине души искренне надеялась, что это не так. Сама мысль, что она может остаться после всего того, что с ней произошло в гареме Кирэя, невероятно угнетала. И даже думать не хотелось, как сложится её дальнейшая жизнь в случае неудачи. Она подозревала, что вновь запрут в цветочном доме и в очередной раз посмеются над её мечтой. Вирджин так и слышала насмешливый голос Кирэя:

— У тебя был не один шанс, моя пташка, и ты упустила их все! Не кажется ли тебе, что это уже что-то значит?

Она с трудом заставила себя переключиться. Образ ухмыляющегося Кирэя, словно приставучий вирус, то и дело вспыхивал в голове, ещё больше досаждая. Ей ведь так и не удалось добиться от него слов поддержки, и уж тем более похвалы, хотя, казалось бы, о её способностях говорили все вокруг. Вирджин довелось услышать о себе и лестные отзывы от оркестрантов.

— Талантливая девочка, неудивительно, что Кирэй-сама всё-таки сдался! — говорили одни.

— И сочиняет здорово, такая занятная у неё вещица! — вторили другие.

— А какая стойкая! Выдержать характер нашего Кирэя-сама и не сломаться, просто поразительно для такой хрупкой милашки! — добавляли третьи.

Все эти слова грели Вирджин, придавая сил. Вдобавок постоянные занятия тоже понемногу приносили свои плоды, и она уже сама ощущала насколько легче ей стало играть. Даже самые заковыристые пассажи в концерте Кирэя начали получаться. Оставалось сделать только последний шаг — не растеряться перед ликом Императора. И получить долгожданную свободу, ведь если верить Диди, у неё были очень высокие шансы. Она так сильно отличалась от всех тех кандидатов, которые выступали на фестивале последние двадцать лет, что невольно должна была привлечь внимание.

— Ты будешь пятой девушкой за всю историю фестиваля, — выдал Диди, когда они в очередной раз обсуждали вероятность выигрыша. — И по характеру игры всё больше напоминаешь Шими Раяну.

— Думаешь? — Вирджин подобные сравнения казались странными. Она даже специально послушала записи покойной жены Императора и не нашла у себя с ней никакого сходства, кроме безумной любви к музыке.

— И у вас похожие судьбы. Леди Шими тоже принимала участие, как любитель, и в тот момент не относилась ни к одному из Домов. Ей даже не удалось привлечь омэйю на выпускном фестивале, и она потратила целый год, чтобы ещё раз испытать судьбу. Согласно официальной истории, Император сразу же влюбился в её игру, потому очень обрадовался, когда услышал желание леди: стать солисткой в придворном оркестре.

«Будь я одна, как леди Шими, я бы тоже попросила нечто подобное», — с печальным вздохом рассуждала Вирджин. Но Лукас слишком много сделал для неё, и она не могла его предать. Именно мысли о нём и владели ей всю генеральную репетицию, заставляя вкладываться в каждую ноту. И было не до волнения или страхов. Впервые Вирджин выходила на сцену с такой уверенностью и сосредоточенностью. И этот настрой передался всем музыкантам, так что в конце они даже искупали её в овациях. Похоже, даже самые большие скептики уже не сомневались, что выступление выйдет замечательным. Однако сойдя со сцены, Вирджин никак не могла унять тревоги. Она то и дело смотрела на часы, но предательские минуты едва двигались, да и Кирэй вовсе не спешил оставить её в одиночестве.

Как Вирджин и предполагала, их расположили в одних покоях. Довольно просторных, чтобы при желании не натыкаться друг на друга. С почти такой же большой гостиной, как и в цветочном доме, и небольшой, но уютной отдельной спальней. Вирджин всерьёз приглядывалась к кушетке, что размещалась под окном. На ней вполне можно было провести ночь, вот только как об этом сказать Кирэю? Как вообще поднять столь скользкую тему? И пока Вирджин металась по гостиной, не зная чем заняться и не в силах сладить с эмоциями, Кирэй равнодушно что-то изучал в планшете. Казалось, он и вовсе не замечает её нервного настроения. Ни того, как она без конца косится то на часы, то на него, ни странного внезапного и какого-то уж слишком дотошного интереса к интерьеру. Вирджин простояла около десяти минут, изучая букет и рассматривая в нём едва ли не каждый лепесток и листик, а потом ещё полчаса потратила на разглядывание большого замысловатого гобелена, украшавшего пространство над камином. На огромном полотне виднелся старинный замок, устроившийся на отвесной скале над лесной долиной, но, при более внимательном изучении, Вирджин приметила специфичный узор из крохотных изогнутых листьев, из которого и было соткано всё изображение. Тонкая, кропотливая и просто удивительная вещь!

— Это, кстати, работа уже известного тебе омэйю Дефа, — вдруг заметил Кирэй, отвлекаясь от чтения.

— Очень красиво! — призналась Вирджин, не спеша отойти от гобелена. Даже спустя полчаса её взгляд удивительным образом отыскивал мелкие находки и детали, которые всё больше дополняли общий вид. Так, в лесу, то пропадая и вновь появляясь, то резко изгибаясь и снова прячась, блестела лента мелкой речушки, а в некоторых тёмных окнах замка виднелись немного устрашающие неясные силуэты, которые, казалось, загадочно передвигались с одного этажа на другой. А ещё не давали покоя таинственные символы на дверях и удивительно похожие на цифры, изогнутые фонари.

— Может, провести тебе экскурсию по дворцу? — довольно любезно поинтересовался Кирэй, откладывая планшет. — Перед концертом стоит немного отвлечься, чтобы успокоить нервы.

— Х-хорошо, — осторожно согласилась Вирджин, подозревая, что до начала собрания он всё равно будет торчать поблизости. А при нём она никак не сможет включить Диди и поделиться всеми своими переживаниями, которых накопилось довольно много.

— Что ж, тогда, пожалуй, как раз и посмотрим знаменитые росписи Дефа, — поднимаясь, произнёс он. — Такое стоит увидеть воочию.

В одном Кирэй был прав, отвлечься ей стоило. Рассматривая красоты дворца, она уже не маялась от ожидания. Удивительные работы Дефа и вовсе произвели на неё неизгладимое впечатление. Она мысленно даже гордилась собой, что не послушала тогда Кирэя и не стала смотреть, как выставка этого гениального художника терпит крах. Такой талант нуждался в особом внимании и поддержке. Пусть даже у него и довольно специфичный характер. Можно подумать, у того же Кирэя он лучше!

Росписи украшали своды залов и были похожи на искусную иллюзию. Будь то сплетённые кроны деревьев или глубины океана, всё казалось живым и постоянно движущимся. Стоило только сделать шаг или сменить угол наклона, и изображение начинало свои метаморфозы. Так звёздное небо вдруг превращалось в паутину с огромным пауком, а спустя шаг в портрет красивой девушки, но стоило только повернуться и вот уже над головой расстилается ночной город, украшенный мириадами фонарей. И этим изменениям, казалось, не было конца. Вирджин провела в одном зале больше получаса, но так и не заметила ни одного повторения.

— Всегда прихожу сюда перед выступлением, — внезапно произнёс Кирэй. — Помогает избавиться от навязчивых мыслей.

И действительно, стоило увлечься игрой с изображениями, как все тревоги постепенно уходили на другой план. После такой прогулки, издёрганная Вирджин возвращалась в куда более спокойном расположении духа. Правда, в этом была не только заслуга творчества Дефа, но и одно примечательное обстоятельство. Во дворце было пустынно, а немногочисленная прислуга постоянно торопилась по своим делам, даже не замечая внезапных посетителей. Глядя на это, Вирджин уже не так переживала, что ей не удастся добраться до ротонды. Конечно, её всё ещё могли засечь камеры, но пока обо всём доложат Кирэю, она уже точно успеет решить все вопросы с Лукасом. Да и почему бы ей не погулять в вечернем саду?

Кирэй ушёл на совещание сразу же после того, как проводил Вирджин до покоев. У неё оставалось ещё целых полчаса до назначенного времени, которые она потратила на общение с Диди. Они проложили самый быстрый маршрут, который Вирджин постаралась удержать в памяти, чтобы поменьше останавливаться.

И вот, в намеченный час, она вышла из комнат и суетливым шагом направилась к выходу. Ею владело нетерпеливое предвкушение и толика страха, заставляющего осторожно поглядывать по сторонам. Однако на пути не встретилось ни души. Без проблем выбравшись из дворца, она немного замедлила шаг. В летнем саду благоухали цветы и было немного душно. Небо уже начало алеть, обещая живописный закат. Вот только Вирджин было не до красоты природы. Изучая маршрут, она и не догадывалась, что многие дорожки парка похожи друг на друга, как две капли воды. В какой-то момент, ей даже показалось, что она заблудилась. Заветная ротонда должна была виднеться слева, но взгляд упирался в заросли шиповника. Заметно нервничая, Вирджин уже хотела включить помощника, но повернувшись к кустам спиной, вдруг поняла, что достигла нужного места. Ротонда пряталась за розовыми кустами буквально в нескольких шагах от неё. Вирджин бросилась к ней, едва дыша от предвкушения, но резко затормозила на входе, так как путь ей преградили.

— Ну и куда моя пташка так торопится? — вздёрнув бровь, с насмешкой поинтересовался Кирэй. — Неужели на тайное свидание?

Вирджин в ужасе отшатнулась. Сердце замерло в груди, а воздух застыл в лёгких. В голове пульсировал только один вопрос: почему он не на своём совещании? Оно же не могло закончиться так рано!

— И всё-таки меня покоряет твоё безрассудство! — хмыкнул Кирэй. — Ты только представь, что было бы с твоим избранником, если бы я застукал вас вместе?

Вирджин нервно сглотнула. Её едва не поймали с поличным! Оставалось только надеяться, что Лукас был более предусмотрителен и не попался на глаза Кирэю. Как назло из головы напрочь вылетели все возможные оправдания, а мысли трепыхались в голове, словно выброшенные на берег рыбы — беспомощно и жалко. Что же делать? Как выпутаться?

— А ты как всегда молчалива, — выдержав небольшую паузу, продолжил Кирэй. — И снова не хочешь сознавать свою вину? Что ж, в этот раз тебе действительно повезло. К твоему счастью, на тайное свидание тебя пригласил я.

Вирджин ошарашено уставилась на Кирэя. Ей послышалось? Он что-то сказал о свидании? Но как же так! Это никак не мог быть он! С Лукасом же ничего не случилось?

— Пойдём, — кивнув в сторону ротонды, сказал Кирэй. — Есть разговор, и в этот раз я бы предпочёл, чтобы ты меня выслушала.

Вот и как ей теперь всё объяснить?

Кирэй смотрел на напряжённую Вирджин и чувствовал себя растерянным мальчишкой. Как же это непросто признавать свои ошибки, особенно когда их собралось бесчисленное множество! Но он должен… Хотя бы потому, что завтра уже может быть поздно. Если она выиграет, то уйдёт. Кирэй не сомневался в этом ни на секунду. Как и в том, что у неё невероятно высокие шансы понравиться Императору. Можно даже сказать, она, как и мастер Чо, в его вкусе. Такая же необычная, яркая и талантливая.

Подумать только, ещё два месяца назад, ввязываясь с эту авантюру, он никак не рассчитывал, что результат превзойдёт все ожидания. Он же просто хотел посмотреть, что из этого выйдет.

Так с чего же начать?

Может с того, что её драгоценный рыцарь вообще здесь не причем? И она зря металась по комнате, пытаясь спрятать своё нетерпение и горящие глаза, так что Кирэй уже и сам начал испытывать лёгкое беспокойство: как бы всё вновь не сорвалось! Не потому ли он повёл её смотреть работы Дефа, чтобы хоть немного успокоиться самому? Что же до Лукаса, если бы тот осмелился на нечто подобное, его бы ждал суд и огромные взыскания за нарушение контракта. А он хоть, как и любой влюблённый мальчишка, порой поддавался безрассудству, но был, отнюдь, не дураком. И где нужно остановиться, знал хорошо. Не потому ли согласился поправить систему безопасности, когда Кирэй предложил ему хороший гонорар? Рыцарь на то и рыцарь, чтобы играть честно.

Или же признаться, что это он создал эту нелепицу, к которой она так привязалась, что даже дала ей имя, и что всё это время ей приходилось общаться почти напрямую именно с ним? Кирэй включал автоматический режим лишь когда уходил на репетиции. Но не будет ли слишком сразу вывалить всё это на неё? Она же так доверяла своей игрушке. Иногда даже чересчур. Всё-таки слышать, что она ненавидит его, было неприятно. И что мастер Зейн гораздо лучше — тоже.

Хотя, всё это уже следствие. Ему же надо начать с главного.

— Что бы там не случилось завтра, я хотел кое в чём признаться. В ту ночь, когда я забрал тебя из карцера, да и в следующую тоже — между нами ничего не было!

— Что?! — Её лицо вытянулось, а в глазах отражался шок. Похоже, поверить в это для неё оказалось непросто.

— Я не спал с тобой, — повторил Кирэй. — Ты ведь ничего не помнишь, правда? Это неслучайно. Когда ты сидела в карцере, я попросил добавить в воду снотворное, а потом просто уложил тебя в постель…

— Но вы же… сказали… И алое платье…

— Это было твоё наказание, — нахмурившись, заявил Кирэй. — Я хотел показать тебе, к чему приводит неразумное поведение.

— А как же… — она смутилась, прижав руки к груди. — После следующей ночи…

Кирэй вздохнул, вспоминая. И надо заметить, он был бы не против вычеркнуть часть своих поступков из памяти, если бы мог. Но они, словно разноцветные нитки, вплетённые в узор, давно срослись и стали неразделимы. Ведь если бы он тогда не притащил её в свою спальню, всё сложилось бы совершенно иначе! Например, не было бы того самого концерта, который теперь она играла. Ведь основная мелодия пришла к нему именно в ту ночь, когда он, устроив её в своей кровати, присел рядом, размышляя как именно сообщить ей «неприятную новость». Рассматривая её измождённое лицо, ловил себя на беспокойной мысли, что следовало бы сначала позвать медиков, а потом уже учинять «наказания». Но передумал, решив, что ей просто надо выспаться. И вообще, он был ещё очень зол, потому счёл подобную заботу излишней. А затем она чуть застонала, попытавшись повернуться, и Кирэй даже не понял, как вновь оказался возле кровати. Как поправлял покрывало и как убирал с её лба спутавшиеся волосы, чтобы они не лезли в приоткрывшийся рот. Где-то там, в момент, когда он безотчётно ухаживал за ней, и родилась мелодия. Такая же непривычная и, пожалуй, слишком простая для него. Однако она настолько увлекла Кирэя, что он просидел над ней всю ночь, а уже под утро, завалившись с планшетом на диван, занялся оркестровкой. Именно за этим занятием она и застала его, и можно сказать, ей даже повезло. Он планировал устроить более суровую сцену, но внутри всё настолько прониклось вдохновением, что его хватило только на насмешки. Впрочем, судя по заплаканному лицу, ей и этого хватило. Как и ему. Проводив её взглядом, он ощутил неприятный укол совести. А не был ли он слишком жесток? Нет. Он должен был поставить её на место. В конце концов, отдать её под суд было ничуть не милосердней. И именно об этом он собирался с ней поговорить за ужином. По его мнению, к тому времени она уже должна была осознать, что провоцировать омэйю — плохая затея. Однако его снова ждал неприятный сюрприз. И она опять разозлила его так, что он едва контролировал себя. Пожалуй, если бы не истерика, случившаяся в ванной — он бы точно отправил её обратно в карцер. Но в ушах звенело её жалобное, произносимое заплетающимся языком то ли всё ещё пьяное, то ли уже сонное:

— Я просто хотела играть… просто играть…

И он сдался. А затем снова разозлился на собственную же слабость и наставил ей своих поцелуев, о чём потом жалел до самого утра, торча в её спальне.

— Она точно доведёт меня, — бросая на неё раздражённый взгляд, произнёс Кирэй, прежде чем покинул цветочный дом. Он возвращался к себе с твёрдым намерением выкинуть девчонку из головы. Как минимум до весны. Тем более, что уже можно было начинать подготовку к зимнему сезону. Вот только избавиться от мыслей о ней оказалось весьма непросто. Она, казалось, каким-то невероятным способом проникла к нему в голову и не давала покоя. Воспоминания о ней мешали доделать концерт, который он сначала уже хотел переложить для скрипки, потом, отчаявшись избавиться от настырно звучащей в голове флейты, оставил эту затею. Вновь приступив к работе, Кирэй думал отдать его мастеру Зейну, но, прослушав в его исполнении первую часть, опять остался недоволен. Впервые ему не хватало плавности и… женственности?

Последней каплей стал день, когда он проснулся с вертящейся в голове знакомой мелодией. Как назло, она оказалось настолько приставучей, что промучила его до самого вечера. Кирэй уже начал подбирать и записывать, потому как вспомнить откуда он её знает, так и не смог. И лишь увидев перед собой ноты, в памяти всплыл экзамен по композиции и въедливая пьеса. Он принялся рыться в кабинете в поисках архивных данных по экзаменам, и обнаружил чип в нижнем столе ящика. Там же, среди прочего подобного барахла, на глаза попался и её дурацкий подарок. Покрутив его в руках, Кирэй усмехнулся возникшей идее:

— Ну что ж, раз её так увлекают игры, почему бы нам не поиграть!

На следующее утро он вызвал Лукаса и Эстэль, которые составили ему самую подробную карту «слепых» зон. Просматривая её, Кирэй с удивлением обнаружил, что старый маяк и причалы перестали обслуживать и вынесли за пределы отслеживаемой территории. Старый вход с оранжереи и вовсе оказался заблокирован. Ну чем не идеальное место для тайных игр? А чтобы не оставлять девчонку без присмотра был усовершенствован обычный виртуальный помощник.

— В день, когда я появился на маяке, ты забыла включить своего Диди. Я побоялся, что с тобой могло что-то случиться в море… — признался Кирэй.

— Но зачем вы отправили меня на Летний фестиваль? — Вирджин выглядела совсем сбитой с толку.

— Хотел узнать, насколько сильно ты желаешь стать музыкантом.

— Вы думали, я откажусь?

— Нет, — Кирэй покачал головой. На губах заиграла лёгкая усмешка, которая относилась к нему самому, а не к ошеломлённой Вирджин. — Напротив, я очень хотел услышать, как ты исполнишь мой концерт.

— Но тогда на уроках и репетициях…

— Я вёл себя так же, как и с любым другим учеником, когда мне нужно многого добиться, — закончил он за неё. — И, ты уж извини, но похвалы не по моей части.

— Это я уже поняла, — пробормотала Вирджин. — Но… получается, вы всё это время знали, что я вас… ненавижу?

— Едва ли это для меня секрет, — фыркнул Кирэй. — Ты же весьма красноречиво сообщила об этом ещё в своём послании из карцера. Или ты об этом забыла?

Вирджин смутилась. И это было довольно забавно. Кирэй вновь посмотрел на её пунцовые щёки, делавшие миловидное личико похожим на какого-то симпатичного зверька. И ощутил уже знакомое чувство: он испытывал искреннее сожаление, что их отношения испортились так сильно, что проще было начать новые, чем пытаться залатать бесчисленные дыры. А этот разговор служил, скорее, для очистки совести. Ему очень не хотелось, чтобы в своей новой жизни Вирджин помнила о нём только плохое.

— Думаю, вечер откровений можно заканчивать, — поднявшись, произнёс Кирэй. — Тебе нужно выспаться перед завтрашним выступлением, поэтому ты забираешь спальню. Я, с твоего позволения, переночую в гостиной. — Он подал её руку, и она несмело протянула свою.

Было видно, как медленно Вирджин осознаёт всё, что услышала и узнала. И Кирэй терялся в догадках, что означают её взгляды исподволь, которые она бросала на него всю дорогу. Однако он не тешил себя никакими надеждами, кроме желания завтра снова выступить на высшем уровне. Музыка по-прежнему оставалась для него самым важной частью в жизни. И, стоя за кулисами и невольно слушая предшествующий их выступлению номер, Кирэй ощущал, как наполняется этой страстью. До их выхода оставалось совсем немного: самое время сказать напутственное слово. Кирэй подошёл к сосредоточенной Вирджин. Девушки опять превратили её в прекрасную нимфу, нарядив в нежно-голубое платье и сделав, пожалуй, даже слишком романтичную причёску. Во всяком случае, ему было действительно трудно оторвать от Вирджин глаз.

— У каждого музыканта для хороших выступлений есть свой талисман, — проговорил он, обходя её со спины, и достал из припрятанной в широкий карман фрака коробочки цепочку с забавным бельчонком. — Обещанный подарок от мастера Рэйтана. — накидывая украшение ей на шею, пояснил Кирэй. — Пусть он принесёт тебе удачу!

Хитрый замок щёлкнул в пальцах вместе с финальным аккордом.

Вирджин что-то прошептала одними губами, но Кирэй её не услышал. В зале раздались бурные аплодисменты, заглушив тихие слова. А потом всё закрутилось и завертелось. Один оркестр спешно сменялся другим, и в этой суете Кирэй привычно настраивался на выступление. Сцена всегда была его стихией, и он настолько погружался в неё, что не всегда замечал настроение зрителей. Однако сегодня его встретили овациями, и, даже после того, как те немного стихли, в зале было очень неспокойно. Само появление Вирджин уже наделало много шума, ведь в программе до последнего дня числился некий мистер Виттор. Кирэй нарочно сохранил интригу, чтобы до Вирджин не добрались слухи раньше времени. Ни к чему лишние волнения. Повернувшись к ней, он с облегчением отметил, что отсутствуют опасные симптомы мандража. Страх способен был испортить любое выступление. К счастью, Вирджин оставалась такой же сосредоточенной, как и за кулисами. Лёгкий кивок, взмах палочкой и выступление началось.

Оркестр был изумительным. Кирэй почувствовал это с самой первой ноты. Его музыка лилась подобно искрящемуся водопаду, заставив вмиг стихнуть взволнованный зал. Спиной он чувствовал, что все взгляды зрителей устремлены на Вирджин, однако она смотрела только в одну точку. Ложу Императора. Что ж, этого следовало ожидать. Впрочем, это было уже неважно, после того, как она заиграла. Ничего другого, кроме музыки вообще больше не имело никакого значения. Она… или, скорее, они были обе прекрасны: его мелодия и её исполнение. Зал приветствовал их стоя, настолько проникшись этим выступлением. Но Кирэй едва подавлял усмешку. Лучшее ещё впереди. Милая пьеса Вирджин заслужила не меньше восторга, и бесчисленные «браво», а Колыбельная стала самым грандиозным финалом. Впервые за долгое время Кирэй видел на лице отца слёзы, а ещё запоздало понимал, что Император поднялся до окончания произведения. Это был совершеннейший триумф, который вот-вот обещал превратиться в драму.

— Леди, — голос Императора зычно разнёсся по залу. — У меня нет слов передать вам моё восхищение, потому примите мой поклон в качестве высочайшего знака признательности.

И Его Императорского Величество действительно поклонился, вызвав восторженный гул зрителей.

— Я так же должен спросить, желает ли леди что-то сказать или имеет просьбу к Его Императорскому Величеству? — так и не дождавшись тишины, спросил Император.

— У меня просьба, Ваше Императорское Величество! — звонко отозвалась Вирджин, сразу после низкого поклона.

— Так чего же желает прекрасная леди?

Кирэй невольно задержал дыхание, готовясь к худшему. Журналистам точно будет, где разгуляться. «От Кирэй-сама ушла талантливая любовница», или «Сын императора проиграл своему гениальному ученику. Свадьба года», — чем не прекрасные заголовки? И не потому ли сейчас повсюду так много дронов, что записывали каждый вдох? Для сенсации нужно много голограмм! Кирэй с трудом удерживал улыбку на лице. Публичная жизнь требовала строгого соблюдения этикета. Вот только на Вирджин он больше не посмотрел. Не смог.

— Все знают, что у Кирэя-сама прекрасная школа музыки для юношей, и я бы хотела, чтобы… он открыл такую же для девушек!

«Что?» — на миг Кирэю показалось, что он ослышался. Он так ждал имя Лукаса или слова «контракт», что все прочие просто не воспринимал. Только взорвавшийся новыми аплодисментами и криками зал вернул его в реальность.

— Сын мой, готов ли ты исполнить желание своей очаровательной леди? — Вопрос Императора повис в воцарившейся тишине. И анализируя его, до Кирэя, наконец, дошло. Она не ушла?! Она осталась с ним! Да какое у неё ни было бы желание…

— Да, Ваше Императорское Величество!

Конец