Оставь мне музыку!

Глава одиннадцатая, в которой подводятся итоги

Золотистое марево окутало всё вокруг. В нём, словно в тёплых водах, Вирджин тихонько качалась, ощущая непривычное чувство покоя и неги. Тягучее, сладкое. Словно она угодила в банку с липким мёдом, из которого ей вряд ли выбраться, да, впрочем, и особо-то хотелось. Разве что совсем чуть-чуть. Где-то в отдалении смутным комком закрученных воспоминаний вспыхивали колкие образы прошлого, каждый раз, на краткий миг, разрушая окружающую идиллию. Там было больно, трудно и страшно, оттого тело отчаянно сопротивлялось поддаваться уловкам разума. Оно не желало покидать воцарившийся уютный мир. И Вирджин вновь уступала, сдерживая своё всё нарастающее любопытство. Она позволяла своему сознанию лениво дремать в густых золотистых волнах, лишь изредка выныривая на поверхность. Но всё же, в какой-то момент ей надоело бесцельно плавать, Вирджин решительно устремилась к чернеющему омуту. Оказавшись рядом, она в ужасе отпрянула, её тело сотрясла судорога, но было уже поздно. Коварный омут, словно магнит, тянул к себе, так что уже не оставалось шанса вернуться в прежнее томное состояние. Вирджин ухнула с головой в разверзшуюся пропасть и, наконец, открыла глаза.

Её встретили белый потолок и тихий писк приборов. Вирджин ещё несколько минут хлопала ресницами, пока сознание медленно возвращалось к ней. «Больница», — пришло запоздалое понимание. Вирджин попыталась пошевелиться, и тут же раздалась мелодичная трель медицинской техники. Медсестра появилась в палате очень быстро. Это была немолодая женщина, которая с улыбкой подошла к кушетке.

— Вы, наконец, очнулись, леди! — радостно возвестила она, а Вирджин царапнуло непривычное обращение. Леди? Может, рядом лежит ещё какая-нибудь женщина? Но нет, Вирджин находилась в просторной палате совершенно одна. Медсестра ещё что-то щебетала, выключая какие-то аппараты и убирая капельницу, но её слова пролетали мимо ушей. Вирджин, осторожно потягиваясь, медленно осознавала собственное тело и почти лениво оглядывала окружающую обстановку. Палата была довольно большой, но, судя по мансардным окнам, находилась на чердаке больницы. Свежеокрашенные стены намекали о недавнем ремонте. Помимо кушетки и целого блока с аппаратурой, в комнате находился кожаный диван, пара кресел и журнальный столик. Вдобавок обнаружился ещё и выход на крошечный балкон, сквозь стеклянную дверь которого проглядывали кадки с декоративными можжевельниками. На прикроватном столике красовался милый и безумно дорогой букет. Композиция из нежно-розовых бутонов пионовидных лютиков «ранункулюс» имела особое очарование, и явно была составлена с безупречным вкусом. Нечто подобное в лавке леди Виолетт считалось букетом высшего класса. Такой дарили только особым дамам, невестам или фавориткам, безусловно, на некое важное событие. От хваткого, намётанного взгляда Вирджин не утаилось и то, что композицию составили только сегодня, явно рано утром, потому лепестки ещё сохранили ту первозданную нежность, какая бывает у только что сорванных цветов.

— О, это прекрасные цветы, не правда ли?! — восторженно воскликнула медсестра, помогая Вирджин приподняться. Она сменила положение кушетки и подложила под спину несколько мягких подушек, так что теперь можно было удобно сидеть. — В жизни таких не видела! — продолжила восхищаться медсестра. — Вам действительно повезло с омэйю, леди. Каждый день свежий букет!

Каждый день? Вирджин едва подавила желание усмехнуться. Надменный образ Кирэя вовсе не вязался у неё в голове со столь безрассудными поступками. Он же не влюбленный юноша, в конце концов! Впрочем, у этой загадки наверняка было совсем иное решение, которое и появилось вскоре после осмотра врача. Тодо по-деловому вошёл в палату и, поправив очки, остановился неподалёку.

— Позвольте выразить радость по поводу улучшения вашего самочувствия от омэйю Кирэя и меня лично! — помощник коротко кивнул, и только сейчас Вирджин заметила, что тот заметно осунулся. Словно на него совсем недавно навалилось слишком много трудностей и бед.

— Спасибо вам, — прошептала Вирджин, впервые разомкнув губы. В горле ощущался дискомфорт, как бывало по утрам, после продолжительной болезни и длительного сна.

— Не стоит меня благодарить, в мои обязанности входит забота о вас, — мягко пояснил Тодо. — И сейчас я должен вас проинформировать о предстоящих делах. — Он снова поправил очки, скорее по привычке, позволяющей ему настроиться на более серьёзный лад. — Хоть ваше состояние уже не вызывает опасений, вам придётся пробыть здесь ещё какое-то время до полного восстановления. На этом настоял омэйю Кирэй, потому советую вам относиться ко всем процедурам с должным пониманием. Не стоит более пренебрегать едой и сном, и поверьте, это в ваших же интересах.

Вирджин почувствовала, что краснеет. В голове легко сопоставились разрозненные факты, выстроившись в картину происшествия. Похоже, она всё-таки потеряла сознание тогда на улице, потому и угодила в больницу. Только мысль о том, какой это могло вызвать переполох, заставила Вирджин ещё больше устыдиться собственной безответственности. Надо было всё-таки сходить к врачу. Тодо наверняка пришлось из-за неё отчитываться!

— Так же, отныне и до конца вашего контракта, вам запрещается работать! — строго выдал помощник.

— Мне не нужно возвращаться в отель? — Вирджин ощутила одновременно облегчение и скрытую тревогу. Ведь Кирэй не может лишить её… учебы?!

— Не нужно, — подтвердил Тодо, вновь поправив очки. — Что же касается вашей учебы…

Сердце Вирджин затрепетало. От волнения даже пересохло во рту.

— Омэйю Кирэй согласился продолжить вашу устную договорённость, — поспешил успокоить Тодо, но уже строже добавил: — Но при условии, что вы больше не будете нарушать режим и так небрежно относиться к своему здоровью. И чтобы не сильно отставать… — он опустил руку в карман и, вытащив до боли знакомый айпи, положил его на прикроватный столик.

Вирджин не могла поверить своим глазам. Он вернул ей айпи? Кирэй?! С чего вдруг такие решительные перемены? Она всего лишь упала в обморок из-за усталости и простуды, почему же к ней относятся так, будто она недавно вылезла из лап смерти?!

— Мастера согласились присылать вам задания, — тем временем продолжал свои объяснения Тодо. — Но как вы понимаете, излишнее усердие поощряться не будет. Время для уроков определит ваш врач. Помните, сейчас вам нельзя перетруждаться!

— А как скоро меня выпишут? — всё тем же сиплым шёпотом спросила Вирджин. Вид собственного айпи придал ей сил. Она буквально была готова вскочить с кушетки и запрыгать по палате от радости. И лишь присутствие Тодо её удерживало. Всё-таки скакать при мужчине в ночной рубашке не очень прилично!

— Через месяца два или даже три, — произнёс помощник, и эти слова мгновенно пригвоздили Вирджин к койке.

— Почему так долго? — ошеломлённо переспросила она.

— Вы пролежали без сознания целых три недели, у вас была двухсторонняя пневмония и ещё все признаки анорексии. Мы не можем допустить возникновения кризиса! — припечатал Тодо.

Вирджин так и застыла на месте. Три недели? Она проспала целых три недели?! Оглушённая этими новостями, Вирджин уже и не слышала слов Тодо, лишь согласно кивала, словно китайский болванчик. Как назло от переживаний резко заболела голова. В висках пульсировало, а в теле ощущалась просто вселенская усталость. Потому, едва помощник покинул палату, Вирджин откинулась на подушки и закрыла глаза. Мыслей было так много, а сил так мало, что пришлось уступить и на время очередной капельницы просто забыться сном. Ближе к вечеру Вирджин исподволь принялась выспрашивать у медсестры подробности своего нахождения в больнице, но та рассказала ей не больше, чем Тодо. Женщину наняли сразу же после того, как для Вирджин организовали эту палату, потому ничего толком выяснить так и не удалось. Однако желание всё узнать лишь усиливалось. Едва боль в висках немного стихла, Вирджин подтянула к себе айпи. Она смотрела на него так же, как в день, когда его подарили. Почти не веря. Любовно погладив пальцами гладкую полукруглую панель, она вызвала интерактивное окно. Задний фон, на котором махали рукой мама, отец и брат, заставил сердце непроизвольно сжаться. Может, позвонить домой? Или оставить голограмму? Желание увидеться с леди Виолетт мгновенно захватило Вирджин. Она поспешила приподняться, заворошив подушки, и лишь устроившись, резко передумала. Если мама увидит её в больнице — это вызовет тревогу и волнение. Особенно сейчас, когда Вирджин ещё не в состоянии самостоятельно встать с кровати! Последнее было неприятной неожиданностью. Ноги едва слушались и оказались ватными, а руки от любого усилия начинали трястись. Печально вздохнув, Вирджин решила проверить личную почту, и тут её ждал невероятный сюрприз. Помимо послания от Тодо с заданиями, к ней пришло письмо от Лукаса! Буквально умирая от любопытства, Вирджин открыла послание и даже слегка расстроилась, увидев скупые строчки:

«Мы отстояли право помогать тебе, поверь, это было не просто. Как только возникнут вопросы — пиши и звони. И не вздумай стесняться или снова истязать себя! Скорее поправляйся!»

Она и сама не могла объяснить причину своего разочарования. Вроде бы и слова поддержки и внимание со стороны мальчишек, даже смелость вновь противостоять Кирэю, а всё равно что-то не то. Вздохнув, Вирджин открыла послание от Тодо и озадаченно проглядела длинный список с файлами.

— Три недели, — повторила она себе: — Меня не было целых три недели! — но глядя на бесконечные задания, казалось, что Вирджин пропустила пару-тройку лет. И самое ужасное случилось, когда она попыталась открыть первое. После короткой загрузки на интерактивный экран выплыло сообщение:

«В данное время опция недоступна. Доступ будет восстановлен в 8:00».

Пока Вирджин недоуменно пялилась на надпись, пытаясь осознать, что всё это значит, экран погас.

— Отлично! — недовольно хмыкнула Вирджин, ощущая злость и негодование, осознав, что ей просто вырубили связь. Нет, ну надо же до такого додуматься только! Вернуть ей айпи, выдать кучу заданий и при этом так жестоко ограничить! Когда, по мнению самовлюблённого Кирэя-сама, она должна столько выучить? Но, как оказалось на следующий день, то было вершина айсберга. Заданий действительно оказалось невероятно много, вот только прежде чем к ним приступить сначала приходилось смотреть видеоурок. Первые, как выяснилось, сделали сами учителя, отчего Вирджин стало стыдно. Ведь на запись пришлось тратить их свободное время, и всё ради кого?! Она представляла себе негодование многих, но каждый отработал так хорошо, что догадаться об отношении к ней по голограмме было просто невозможно. Где-то, начиная со второй недели, записи уже делали мальчишки. Видимо, именно тогда и состоялся важный разговор. Скорее всего, они добрались до омэйю в выходной, и вытребовали себе эту «привилегию». Однако связаться с ними оказалось очень даже не просто. Айпи жил по строго установленным правилам. Он включался ровно в восемь и затем работал всего три часа, после чего благополучно вырубался на время всех медицинских процедур, обеда и обязательного дневного сна. Вновь айпи оживал лишь после полудня, и снова его время было весьма ограничено всё теми же тремя часами. Потом следовал новый перерыв, и лишь уже вечером оставался ровно час, чтобы попытаться что-то сделать или пообщаться с кем-то из мальчишек.

Поначалу, когда Вирджин ещё сильно уставала, часто испытывала головную боль и слабость, подобный график казался вполне разумным, но с каждой последующей неделей, он всё больше раздражал и даже злил. За такое короткое время решительно невозможно было догнать одноклассников, и это при том, что она оказалась лишена главного — занятий на флейте. Все практические занятия откладывались до выписки. Осознав весь ужас ситуации, Вирджин какое-то время ещё жила надеждой, что неукоснительное выполнение всех медицинских предписаний позволит ей вернуться домой поскорее. Именно поэтому она через силу запихивала в себя больничную еду, отчаянно считала овец, пытаясь уснуть днём и поздним вечером, послушно просиживала положенные на прогулку полчаса на балконе. Вот только всё оказалось тщетно. Вирджин сама чувствовала, что крепнет день ото дня, но ничего не менялось.

— Когда меня уже выпишут? — каждое утро она встречала доктора и медсестру именно этим вопросом, и изо дня в день слышала лишь один расплывчатый ответ:

— Уже скоро.

А тем временем за окном шторма окончательно сменились метелями, а терпение Вирджин стремительно улетучивалось. Ей было жалко бесцельного потраченного времени, потому она всё-таки исхитрилась выпросить у медсестры карандаш, и приноровилась записывать часть заданий на салфетках. Теперь, прячась под одеялом во время дневного сна, Вирджин решала задачи по гармонии, выполняла упражнения по сольфеджио или же заучивала самые важные темы наизусть. Во время своей обязательной прогулки, она тихонько напевала и продумывала мелодии для композиции, и лишь вечером приходилось маяться от скуки. В темноте было просто невозможно что-либо писать или читать, хотя Вирджин всё-таки пыталась как-то заставить свой мозг повторять уже пройденное, прокручивая в голове важные даты и факты. Но это служило, скорее, утешением и хоть каким-то вечерним развлечением.

Чуть оправившись, она всё же позвонила матери, и, конечно же, скрыть своё пребывание в больнице, ей не удалось.

— Милая, почему ты в больнице?! — воскликнула леди Виолетт, заставив Вирджин устыдиться. Она же специально вышла на благоустроенный балкон и нарочно держала айпи исключительно напротив глаз, чтобы в голограмму не попала её больничная пижама. Но леди Виолетт определила госпиталь по кирпичной кладке!

— Со мной уже всё хорошо, мама, — поспешила успокоить Вирджин. — Просто я была слишком беспечна и… подхватила пневмонию…

— Пневмонию? Малышка, ты же никогда так серьёзно не болела, как же так получилось?! — Леди Виолетт была явно озадачена.

— Может, потому что раньше я не жила у моря? — Вирджин заставила себя улыбнуться. В оправданиях она была не сильна, но сознаваться матери очень не хотелось. Что-то подсказывало, что леди Виолетт не одобрит негласной сделки с Кирэем. — Знаешь, здесь ужасные шторма! Меня продуло на прогулке!

— Поразительно! И куда только смотрел твой омэйю! У него что, нет помощников? — Впервые на лице матери Вирджин видела столько укора. Именно это выражение заставило пойти на откровенную ложь.

— Он очень переживает! — Вирджин кинулась в защиту и не нашла ничего лучше, чем вернуться в палату: — Вот, видишь, каждый день присылает мне букет! — Она нарочно покрутила корзинку с цветами перед носом матери, чтобы та могла оценить все тонкости композиции.

Пожалуй, именно этот злосчастный букет всё-таки смог успокоить леди Виолетт, однако Вирджин зареклась звонить матери. Врать ей в глаза было поистине отвратительно. Но разве она смогла бы объяснить те трудности, с которыми столкнулась? Чтобы ей сказала мать, если бы узнала о договоре? Или о том, что Кирэй ни разу не навестил её в больнице, а сама Вирджин была тому бесконечно рада! Ведь его отсутствие избавляло их обоих от чудовищно неприятной сцены. Сколько бы Вирджин не думала, она просто не находила слов. Должна ли она оправдываться или объясняться? Элисьен наверняка уже всё доложила! А значит, он в курсе про Эри, и его молчание — проявление тактичности. Он же именно поэтому запретил ей работать? Как бы то ни было, Вирджин предпочла не знать всей правды и оставалась вполне довольна обществом Тодо. Тот появлялся каждое воскресенье, причём приходил он явно из банальной вежливости, так как его сухой короткий доклад отличался завидным постоянством. Каждый раз он упоминал только об улучшении её состояния и просил не сильно напрягаться с уроками. Однако спустя месяц такого существования, Вирджин не выдержала и взмолилась:

— Пожалуйста! Я так больше просто не могу! Я чувствую себя здесь словно заключённая! Неужели моё состояние настолько ужасно, что меня нельзя перевести в лазарет Дома Кирэй?!

— Заключённая? — повторил удивлённо Тодо и по привычке нервно поправил очки.

— Ну конечно! Я заточена в этих четырёх стенах, где единственная радость выйти на узкую полоску балкона! Мне кажется, я уже схожу здесь с ума!

— Я попробую с этим что-то сделать, — кивнул Тодо и поспешил откланяться.

Едва за ним закрылась дверь, в сердце Вирджин вновь поселилась надежда, но следующий день оказался точной копией предыдущего, и последующий тоже. Очередная неделя потянулась унылым караваном. Вирджин в нём чувствовала себя заблудившимся путником, которому некогда пригрезился живописный оазис, в реальности оказавшийся очередной безжизненной скалой. Все попытки как-то себя настроить на учебу упорно проваливались. Апатия и безысходность овладели полностью, потому к появлению в обычный час Тодо, Вирджин отнеслась с явным безразличием.

— Я к вам с хорошей новостью, — улыбнулся помощник. — Вам разрешено вернуться, правда, с большой оговоркой. Вы должны неукоснительно соблюдать режим, если вы вновь начнёте пропускать обеды, боюсь, с образованием вам придётся попрощаться!

Угроза Вирджин уже не пугала. Она чувствовала невероятное облегчение и счастье. Свобода! У входа в больницу даже морозный морской воздух казался слаще и насыщеннее, чем на балконе. Что уж говорить о поезде в наномобиле! Хоть пейзаж за окном почти невозможно было рассмотреть из-за большой скорости, само ощущение движения воодушевляло. Хотелось петь, но куда сильнее Вирджин влекло к флейте. Хотя бы коснуться, всего пару звуков!

В гостиной первого курса её встретили тепло и радостно. Бурные овации и крики, словно прибыла какая-то звезда. Вирджин была весьма польщена, но всё же испытывала некую неловкость. Прежде она никогда не задумывалась, как важны в общении с дорогими людьми объятья. Как же ей не хватало простого человеческого тепла! Но кто посмеет обнять любовницу омэйю? Да что там, от неё, словно от прокажённой держали дистанцию. Лишь Лукас посмел приблизиться к ней настолько, что их разделял лишь крохотный шаг.

— С возвращением, Вирджин! — В его голосе звучала радость и даже какая-то гордость. Словно в том, что она сегодня здесь, есть какая-то её личная заслуга.

— Не подумай лишнего, но мы очень за тебя волновались! — тихо заметил Джаспер, встав в тени друга.

— Простите за причиненное беспокойство! — Вирджин почувствовала, что краснеет.

— Вот ещё чего! Тебе не за что извиняться! — фыркнул Джаспер. — Когда мы узнали из новостей, что Эри-сама устроил в отеле леди Элисьен, подумали сразу самое худшее! К счастью, этот ужасный омэйю получил по заслугам!

— Да? Эри наказали? — удивилась Вирджин.

— Его посадили под домашний арест на год, — поморщившись, сообщил Джаспер. — Но я считаю эту меру слишком мягкой!

— Не забывай, ты говоришь об омэйю, — вставил хмуро Лукас. — Если бы Эри был человеком, его бы казнили на месте!

«Домашний арест?» — усмехнулась про себя Вирджин, ощутив, как внутри даже потеплело от мстительного послевкусия. Сейчас, только выбравшись из собственного больничного заточения, она уже не считала подобную меру излишне мягкой. Зная характер Эри, Вирджин предполагала, что для него это станет настоящим испытанием или даже жестокой пыткой. Правда, оставались сомнения, будет ли в том толк. Заносчивый Эри очень не любил признавать свои ошибки, и запросто мог озлобиться от сидения взаперти. Вирджин тяжело вздохнула и мысленно пожелала себе никогда не встречаться с ним больше. Ведь сейчас её жизнь, наконец, входила в нормальную колею. Как бы не жалела потерянного времени Вирджин, спокойная больничная обстановка помогла ей усвоить многие знания куда лучше, чем при постоянном учебном цейтноте. То самое мучительное вечернее время позволяло всему новому благополучно закрепиться в голове, и сейчас служило некоей подушкой безопасности. Вирджин стала ошибаться значительно меньше, а понимать куда больше. Это не могло не радовать, особенно ещё и потому, что новый режим, установленный для неё Тодо не сильно отличался от больничного. Вирджин приходилось ложиться спать уже в десять, а подниматься не раньше шести. Целых восемь часов сна — просто удушающая роскошь! Но в её комнате явно провели специальные работы, потому как свет сам собой выключался в нужное время, не оставляя никаких шансов нарушить режим. Вирджин вновь приходилось мириться с ограничениями, и радоваться, что за время лечения у неё сформировалась весьма полезная привычка быстро запоминать даты и факты, чтобы потом размышлять о них в часы вынужденного бездействия. Ей действительно стало легче учиться. Более того, Вирджин это настолько нравилось, что обо всех прежних трудностях она вспоминала с почти снисходительной улыбкой. Оно того стоило! И лишь недостаток практики печалил. Вирджин отчаянно не хватало времени на самое главное — занятия флейтой. Жалкие три часа не позволяли ей добиться желаемого, хотя мастер Зейн пытался её успокоить:

— Ну не всё же делается только пальцами, — с привычной милой улыбкой любил говорить он, а потом приставлял палец ко лбу, чуть хмурил брови и пафосно добавлял: — Вот наш главный инструмент!

Вирджин скорее верила ему, чем осознавала насколько мастер прав, потому как вскоре в её любимой музыке обнаружились совершенно непостижимые вещи. Она могла играть всё правильно, те же непослушные пальцы точно попадали в нужные ноты, даже обычно предательское дыхание не сбивалось в ненужный момент, но в итоге звучало что-то невнятное и непонятное. Оно отличалось от игры мастера и записей так же, как едва видный лесной ручеёк от полноводной реки.

— Но почему? — не скрывая слёз, допытывалась Вирджин, стараясь осознать причину, на что Зейн печально вздыхал:

— В музыке есть вещи, которые нельзя подделать, это чувства и стиль. У вас хорошее природное чутье, мисс Вирджин, но, к сожалению, вы не воспитывались на классике, и потому пока ещё не осознаёте всех тонкостей. Всё дело в музыкальных тяготениях, которые в разных стилях очень сильно меняются, порой даже до противоположных. Это нужно прочувствовать, понять, даже порой прожить. Помните, внимание к нюансам — залог вашего успеха!

«Внимание…» — повторяла себе Вирджин, отлично понимая, что мастер имеет в виду, и при этом буквально задыхаясь от собственного бессилия. Она могла с лёгкостью отличить сорта роз и без труда назвать время, когда срезали тот или иной цветок, рассказать о почве и прикорме каждого растения, просто взглянув на него. И всё это без малейшего усилия! Конечно, она же выросла в цветочной лавке, а надо было — в семье музыканта, хотя бы любителя, чтобы классика звучала не только в праздники и пошлыми отрывками реклам! Несмотря на свой талант, Вирджин в самом деле не хватало тонкости ни в слухе и ни в ведении фраз.

Поняв, что окончательно зашла в тупик, она не нашла ничего лучшего, чем посоветоваться с Лукасом. Они занимались в выходной вечером, когда в гостиной почти никого не оставалось. С наступлением тепла мальчишки предпочитали проводить время на свежем воздухе, гоняя на спортплощадке мяч. Лукас же говорил, что бережёт руки, потому как его мастер обещал, что в случае хороших результатов на экзаменах, будет шанс дебютировать уже как профессиональный музыкант. Правда об этом знали пока немногие: только Вирджин и Джаспер. Последний, конечно, был не в состоянии скрыть своей зависти:

— Пианистам всегда проще прославиться, — любил бурчать Джаспер, но почти тут же прибавлял: — Правда, приходится пробиваться, ведь пианистов много, а концертной работы у вас очень мало, вы же не играете в оркестре! Так что, Лукас, не вздумай упустить этот шанс!

Лукас на все эти замечания отвечал лишь короткой ухмылкой, но как Вирджин заметила, он почти не бывал по вечерам в гостиной, а после весенних тестов и вовсе стал пропадать на бесконечных репетициях. Кирэй-сама выбрал именно его из всех учеников для участия в Летнем фестивале. Впрочем, в том не было ничего удивительного. Лукас действительно великолепно играл и недаром считался лучшим учеником. Правда, он всегда оставался нелюдимым и замкнутым, и кроме Джаспера никто с ним особо не общался. Иногда Вирджин даже казалось, что он нарочно отстранялся от людей, чтобы те его не отвлекали всякой ерундой, ведь проще не иметь друзей, чем каждый раз объясняться, что не можешь уделить им время.

— Прости, — осторожно начала она.

— Ты что-то хотела? — Лукас спросил, даже не подняв головы. Всё внимание его было поглощено планшетом, а точнее проверкой последнего задания. — Ну вот, опять пропустила параллельные квинты! — поморщился он, обводя красным жирным кругом ошибку.

— Да, мы не могли бы немного отвлечься от гармонии? — искоса поглядев на испещрённую пометками задачу, попросила Вирджин.

— Зачем? — Всё так же глядя на нотный стан, поинтересовался он.

— Ты не мог бы мне помочь… с Моцартом?! — выпалила Вирджин, чувствуя неловкость.

Лукас впервые отвлёкся от задачи и удостоил взглядом.

— У тебя… — Его брови резко сошлись на переносице, разом превращая миловидное лицо в хмурую гримасу, — проблемы со специальностью?

— Не то что бы… — замялась Вирджин. — Просто, когда я сдавала весенние тесты, кое-что случилось…

Честно говоря, рассказывать о таком было даже немного стыдно и отчасти странно. Прошло уже две недели с объявления результатов и, казалось бы, все успели порадоваться поразительным успехам Вирджин. Её баллы оказались выше многих однокурсников, а по некоторым предметам она уступала только Лукасу и Джасперу! Однако по специальности она получила только «семь» из десяти. Не так уж плохо, и явно лучше, чем в прошлый раз, но… На тестовом зачёте она играла концерт Моцарта, над которым они с мастером бились весь прошлый месяц. В конечном счёте, Вирджин справилась со всеми техническими трудностями, но проникнуться тем самым «духом» композитора так и не смогла. Уже доигрывая, она видела снисходительную улыбку на лице мастера Зейна и задумчивые взгляды других членов комиссии. Как-то сразу стало понятно, что её игра не сильно поразила слушателей. Беспокойное чувство закрутилось в груди, и Вирджин, откланявшись, понуро начала спускаться со сцены, когда до неё донеслось:

— А не рановато ли ей играть Моцарта? Нет, я всё понимаю, в целом техника не так уж плоха…

— Полностью с вами согласен, мастер Ири, — поспешно согласился Зейн. — Но Кирэй-сама настоял именно на этой программе!

Вирджин так и замерла на месте, благо занавес уже скрывал её от оставшихся в зале. Сделать ещё один шаг и выйти за дверь она оказалась не в силах. Любопытство смешанное со страхом буквально пригвоздили её ноги к полу.

— Кирэй-сама?! — удивились все мастера, и голоса их тут же изменились, находя оправдания.

— Ну возможно, — бурчал старик Хао. — Всё-таки вещь хрестоматийная…

— Вероятно, у Кирэй-сама свои цели, — заметил кто-то, чей голос Вирджин не узнала.

— Очень может быть, — признал Зейн, а потом жалобно простонал: — Но на выпускном экзамене нас будут ждать ещё Бах и Прокофьев, и я просто не представляю, как вообще это всё возможно достойно выучить!

— Что?! — Мастера переполошились ещё больше.

— Дать ей Баха именно сейчас — преступление! — воскликнул Хао.

— А Прокофьева, по-вашему, можно играть любителям? — фыркнул Ири.

— Да с такой программой не каждый талантливый выпускник-то справиться, а она же… начинающая! — вклинился незнакомый мастер.

— Нет, я бы не стал говорить, что она не способна! — возразил мастер Зейн. — На самом деле мисс Вирджин — уникум. Правда, она феноменальна! Прежде мне лишь раз доводилось заниматься с учеником столь талантливым, как она. Но…

— Никакой талант никогда не заменит опыта, — с усмешкой закончил за него своим скрипучим голосом Хао.

— Бедняжка, ей просто пока не хватает времени! — заметил кто-то.

— А может это всё и к лучшему, — выдал вдруг мастер Ири. — С такой программой мисс за год освоит все главные стили, а в детали будет вникать на следующих курсах!

— И всё же, сейчас мы должны поставить реальную оценку, — напомнил Хао.

— Разумеется, — подтвердил Ири.

Послышался скрип отодвигающихся стульев, и с Вирджин будто спали невидимые путы. Она резво шмыгнула за дверь и поспешила скрыться за углом коридора. Ей вовсе не хотелось попасться за подслушиванием. Уши горели огнём, то ли от страха и беспокойства, то ли от негодования. Что задумал Кирэй? Он ведь нарочно выбрал именно эти произведения! Вирджин чувствовала подвох, но не до конца его осознавала. Что-то подсказывало ей, что Кирэй открыто желал ей провала, и всё же слова мастера Зейна, прозвучавшие в защиту, не давали сдаться. В неё верили, искренне верили, и всё внутри Вирджин побуждало оправдать эти надежды.

— Он уверен, что я не справлюсь! — призналась она Лукасу. — Сначала, когда я увидела Прокофьева, подумала, что дело касается именно техники, но когда мастер сказал, что мы оставляем на экзамен ещё и Моцарта, до меня вдруг дошло, что он хочет выставить меня полным профаном!

— Не стоит говорить о Кирэе-сама в третьем лице, — упрекнул Лукас, при этом продолжая хмуриться. — И вообще, не стоило слушать разговор мастеров!

— Почему?! — не согласилась Вирджин. — Мне же открыли глаза!

— На что? — фыркнул Лукас и повернулся к окну. Поставив локоть на стол и подперев кулаком щёку, он задумчиво заметил: — Это просто мнения нескольких мастеров, которые ничего не будут решать на выпускном экзамене! Что до Кирэй-сама… Мою программу тоже выбрал он, и что же мне теперь, собирать чемоданы?

— Ты хочешь сказать… — опешила Вирджин. В её голове просто не укладывалась эта новая шокирующая информация. Нет, то, что Кирэй мог добавить ей трудностей, исключительно из собственной вредности, сомнений у неё не вызывало, а вот внезапно оказаться в числе избранных… было очень подозрительно!

— Я хочу сказать, что Кирэй-сама многим из нас выбирает программы, и в том нет никакого особого умысла, — разъяснил Лукас. — Я понимаю, ты девушка, и у вас несколько иные отношения, но глупо придумывать себе лишние проблемы!

— Я не придумываю, — обиженно произнесла Вирджин. — У меня правда не получается Моцарт…

— Охотно верю, — признал Лукас, вновь поворачиваясь к ней лицом. Он оставался серьёзен и хмур. — Вот только, извини, я не смогу с тобой заниматься специальностью. И дело тут не в моём желании, а в возможностях. Мне нужен будет инструмент, но… мы же не можем остаться в отдельном классе наедине!

— О, да, конечно! — Эти слова заставили Вирджин смутиться и потупить взор. О таких трудностях она даже не подумала!

— Единственное, что я могу — дать тебе совет. Когда-то мне так говорила мама, и хоть она певица, а не музыкант, мне всегда помогал этот способ.

Вирджин поспешно закивала. Она готова была принять любую помощь!

— Попробуй спеть каждую фразу в нескольких вариантах, — предложил Лукас. — У меня обычно их десять или даже двадцать, какие-то помогают при тренировке техники, какие-то — поймать нужное настроение. А некоторые спасают от придирчивых мастеров! — подмигнув, закончил он.

Вирджин улыбнулась в ответ, никак не ожидая от серьёзного Лукаса подобных намёков. Но то был лишь краткий миг. Лукас почти тут же отвернулся, вновь уткнувшись в планшет, а Вирджин запоздало подумала, что со стороны их общение запросто могли принять за флирт! Она нервно обернулась к камере, надеясь, что у той хорошие звуковые датчики, и не возникнет ситуации с недопониманием. На всякий случай Вирджин чуть дальше отодвинула свой стул, и уставилась в окно, лишь краем глаза поглядывая на ставшего вмиг холодным и серьёзным Лукаса.

Тем же вечером, вернувшись в свою комнату, она вдруг подумала, что в совете есть нечто занимательное. Улегшись на постель, Вирджин принялась мурлыкать себе под нос особенно заковыристые фразочки, и так этим увлеклась, что даже когда выключился свет, не стала прерываться. Уже поздно ночью, когда усталость всё-таки взяла своё, она, устраиваясь под тонким одеялом, не могла сдержать довольной улыбки. Похоже, ей всё-таки удалось найти полезное занятие перед сном!

За месяц до выпускных экзаменов Вирджин начали одолевать кошмары. Ей снилось, будто она проспала и, вскакивая с кровати среди ночи в холодном поту, до неё не сразу доходило, что всё это ей лишь пригрезилось. Или же, приходя на экзамен, обнаруживалось, что планшет для заданий остался в комнате, а мастера, завидев это, неизменно с позором её выгоняли. Потом была целая серия снов, где Вирджин куда-то падала, то банально подворачивая ноги на лестнице, то пытаясь пробраться на экзамен, с которого её уже прогнали, через окно, а то и вовсе проваливаясь на сцене. Самым же ужасом стали сны про выступление. Там неизменно что-то случалось: залипал клапан в ответственном пассаже, концертмейстер вдруг путал страницы и начинал играть что-то не то, сводило неудержимой судорогой руку, так что не оставалось возможности даже пошевелить пальцем или воздух вдруг попадал не в то горло и начинался неудержимый кашель! И всё это была только малая доля тех тревог, что ежесекундно охватывали Вирджин и почти всех её одноклассников по мере приближения экзаменов.

Как всегда ходили самые невероятные и пугающие слухи. Мальчишки стращали друг друга рассказами, что на второй курс возьмут только половину из всего класса. Шли ожесточённые споры, кого же оставят: лучших по результатам, или по необходимости для оркестра. Очень много рассуждали и на тему, кого же пригласят в комиссию. По традиции во главе всегда сидел Кирэй-сама, но в этот раз, говорили, что тот собирается уступить своё место другому омэйю. Личность этого омэйю обсуждалась яростнее всего, делались даже ставки на явных фаворитов.

— Что, на самом деле Кирэй-сама не будет присутствовать на экзаменах? Даже на концерт не придёт? — услышав эту новость впервые, Вирджин очень удивилась. Потом она подумала, что это даже хорошо. Одной мысли, что Кирэй будет на неё смотреть, хватало, чтобы ноги начали трястись. Теперь она была полностью согласна с Лукасом, лучше бы тогда ей не слышать разговора мастеров. Лишние знания добавили сомнений и переживаний.

— Мы не виделись больше полугода! — успокаивала себя Вирджин. — Да и вообще, если вспомнить всё, что о нём говорят, то личность он довольно противоречивая. И ещё сам решать ничего не хочет!

Последнее, признаться, почему-то вызывало досаду. Слух, что Кирэй будет на всех устных экзаменах только зрителем, подтвердился за пару дней до начала сессии, что вызывало нешуточную панику у всех учеников.

— Да разве такое когда-нибудь было?! — недоумевали старшекурсники, косясь на Вирджин в столовой весьма недобрыми взглядами.

— Знать бы, к чему это приведёт! — ворчали другие.

— Да, и кого Кирэй-сама пригласит на своё почётное место? — поддакивали третьи.

Даже мастера стали вести себя несколько нервозно. На последнем уроке по фортепиано мастер Хао готов был рвать на себе волосы из-за того, что Вирджин спутала аппликатуру в коротком пассаже. Крошечная оплошность, никак не повлиявшая на качество музыки, всё равно вывела учителя из себя:

— От тебя одни беды, нахальное ты создание! — возопил он. — Мало мне было позориться перед омэйю Кирэем за твои ошибки, но нет, теперь я ославлюсь на весь мир из-за твоего разгильдяйства!

И хотя именно по уроку мастеру был всего лишь зачёт, Вирджин за него тряслась так же сильно, как и за все суровые экзамены.

В последний вечер перед началом сессии весь класс собрался в гостиной, и хоть мальчишки всё равно разбрелись на кучки, общее волнение ощущалось повсюду.

— Уже завтра будет решаться наша судьба, — пафосно изрёк Никото.

— Пф! — фыркнул Джаспер. — Завтра всего лишь зачёт по фортепиано и инструментоведению. За эти уроки даже баллы не ставят!

— Да, но их будет принимать маэстро Роу! — с волнением произнёс Майк, и все разом стихли.

Насколько Вирджин успела разузнать, маэстро Роу был главным конкурентом Кирэя в классической музыке. Блестящий музыкант, дирижёр и директор собственной школы для виртуозов. Пожалуй, единственное, в чём уступал маэстро Кирэю — композиция. Роу почти ничего не писал, предпочитая исполнять чужую музыку. И весьма в этом преуспел. Билеты на концерты его оркестра раскупались за полгода вперёд, несмотря на ошеломляющую стоимость.

— Да ладно, не будет он сидеть на зачёте! — отмахнулся Джаспер.

— И всё же это не очень хорошо, что он приехал, — вдруг сказал Лукас, впервые показав своё волнение.

— Ты что, струхнул? — От удивления Джаспер даже вскочил на ноги.

— Вот ещё! — хмыкнул Лукас. — Просто через две недели мне придётся состязаться с его учеником на Летнем фестивале, при этом маэстро уже будет знать все мои лучшие стороны!

— Вот-вот, будет знать и зубами скрипеть от зависти! — усмехнулся Джаспер, хлопнув друга по плечу: — Никто не может играть лучше тебя!

— Надеюсь, — бросил Лукас и отправился к себе.

Вирджин тоже пришлось покинуть гостиную раньше остальных: раздражающий режим всё ещё приходилось соблюдать. Вот только сразу ложиться в постель не хотелось. Вирджин открыла окно и, устроившись на подоконнике, задумчиво смотрела на раскинувшийся парк. Щебет птиц, нежный вечерний ветерок с волнительными морскими нотками будили внутри какое-то щемящее чувство то ли светлой грусти, то ли скромной радости. Воспоминания нахлынули бурным потоком, и к своему удивлению Вирджин вдруг поняла, что этот год был самым насыщенным и самым ярким в её жизни. И с этим новым миром совершенно не хотелось прощаться, но, к сожалению, так же, как было, уже никогда не будет. В лучшем случае, через две недели она переберётся на второй этаж, где находились спальни второкурсников, мысли о худшем прогонялись сразу. Тёплый вечер сменился душной ночью, а Вирджин всё продолжала сидеть, поджав к себе колени. Красивый сад погрузился в тягучую тёмную пелену, и только фонари жёлтыми пятнами расцвечивали отдельные клумбы или газончики. Луну и звезды закрыли плотные облака, обещавшие завтра грозу. Вирджин сама не понимала, отчего не ложится, но внутри неё всё буквально звенело от чувств, так что уснуть она всё равно бы не смогла. Эта же нервозность сохранилась и к утру. За завтраком Вирджин едва смогла проглотить пару глотков кофе. Зря она думала, что самым волнительным выступлением был прошлогодний фестиваль Айм. Сейчас Вирджин ощущала себя акробатом, которого заставили по тонкой леске переходить бездонную пропасть. Одно неловкое движение и… она полетит вниз.

Зачёт по фортепиано открывал сессию и проходил в небольшом зале. Вирджин, покидая столовую, была уверена, что придёт первая, но возле двери уже кучковались студенты. Видимо, они не стали насиловать себя попытками позавтракать.

— Поздравляю, ты играешь первой! — сзади подошёл Джаспер.

— С этим точно можно поздравлять? — с сомнением переспросила Вирджин, чувствуя, как холодеют кончики пальцев, при этом ладони отчего-то наоборот резко вспотели!

— Разумеется, раньше всех отмучаешься. И всех прочих будут сравнить именно с тобой! — с важным видом заявил Джаспер. — И, кстати, как я и говорил, маэстро Роу сегодня не будет!

Вирджин хотела уже сказать, что незнакомый омэйю её пугал гораздо меньше того же мастера Хао, но слова так и застыли в горле, потому что к залу, в окружении мастеров, приближался Кирэй.

— Удачи! — фыркнул Джаспер и демонстративно сделал ещё один шаг назад, увеличив дистанцию.

«Интересно, — поднимаясь на негнущихся ногах на сцену, размышляла Вирджин, — эту программу тоже выбирал мне он?» Нервно поклонившись, она осторожно присела на край банкетки и несколько раз проверила, достаёт ли нога до педали. Затем беспокойно заправила выбившийся локон за ухо и собиралась уже поставить руки, но потом, совсем по-детски вытерла потные ладони о колени, и тут же залилась краской, представив, как это ужасно выглядит со стороны. Послышалось хриплое покашливание мастера Хао, вернувшее Вирджин в ускользающую реальность. Сглотнув, она всё-таки поставила руки и, наконец, заиграла. Пальцы казались чужими, мысли разлетались, как всполошённые стая уток на озере, отчего витиеватая фуга больше походила на сражение, в котором Вирджин выиграла лишь номинально. Ей каким-то чудом удалось не сфальшивить, но назвать такое исполнение музыкой, даже у неё не повернулся бы язык. Следующий за фугой простенький этюд напугал куда больше, онемевшие пальцы коверкали пассажи, отчего хотелось просто плакать!

— Ну всё, худшее уже случилось, — тихо прошептала себе под нос Вирджин, начав играть последнюю пьесу, и некое смирение всё же снизошло на неё. Пальцы чуть расслабились и не были уже такими деревянными, ногу не сводило на педали, а слух улавливал вполне вразумительную мелодию.

— Как хорошо, что это всего лишь зачёт, правда? — с улыбкой встретил Вирджин у дверей Джаспер.

— Думаешь, я сдала?

— Конечно! — хлопнув в ладоши, с уверенностью заявил Джаспер. — Это же дополнительный предмет, нам не обязательно играть, как Лукас!

Вирджин очень хотелось ему верить, и, послушав некоторых своих однокурсников, она и в самом деле чуть успокоилась. Многие ошибались, даже останавливались и вообще играли так, словно не были музыкантами! Пожалуй, только Никото и Джаспер были на высоте, показав очень хороший уровень. Однако это не спасло Вирджин от сурового выговора. Мастер Хао устроил ей разнос прямо в коридоре. Уже чуть позднее, Вирджин вдруг поняла, что из-за него и нервов она даже не взглянула на Кирэя! Был ли он недоволен так же, как и мастер или же отнесся к её исполнению более благосклонно? Однако узнать об этом не представлялось возможным, ведь результаты зачётов объявляли сразу же. Несмотря на суровую отповедь мастера, Вирджин прошла первое испытание, и это придало ей сил. Её не покидало ощущение, будто она скинула с себя непосильный груз, и ей на самом деле стало гораздо легче. Следующего зачёта она уже почти не боялась. Впрочем, это был обычный письменный экзамен, а предмет довольно простой, так что Вирджин без труда одолела и это испытание.

Первые же экзамены не сильно отличались от последнего зачёта. На любимую историю музыки Вирджин шла с большим воодушевлением. Вообще письменные экзамены давались ей гораздо проще. Обычно на них присутствовала всего пара мастеров, которым надлежало следить за дисциплиной, потому Вирджин не ощущала особого накала обстановки, разве что нелюбимый анализ и сложная гармония вызывали у неё напряжение. В отличие от той же истории музыки, эти предметы невозможно было просто выучить, их следовало понимать. Накануне Вирджин казалось, что она всё-таки сможет себя преодолеть, но, увидев на анализе незнакомую пьесу, заволновалась. Ей всё ещё сложно было разбираться в музыке, которую она никогда не слышала. Пытаясь преодолеть панику, Вирджин принялась тихо напевать себе под нос мелодию, но быстро поняла, что это не сильно поможет. Представить в голове незнакомую гармонию ей было не под силу, пришлось уповать на интуицию. Без конца подвергая сомнению каждую строчку, Вирджин сдала работу самой последней, и даже тогда её не покинуло тяжёлое чувство, что не всё получилось правильно. Другим действительно очень трудным экзаменом оказалась гармония. Задача была невероятно сложная, так что Вирджин провозилась с ней весь отведённый час, но не успела даже проверить результаты своих трудов. «Наверняка опять упустила эти проклятые параллельные квинты!» — с раздражением подумала она, сдавая работу буквально в последнюю секунду. Как бы там не было, Вирджин чувствовала, что сделала действительно всё, что могла, и это её успокаивало. И вообще, каждый пройденный этап вселял надежду. Будто с шеи поочередно снимали тяжёлые камни, отчего становилось свободнее дышать. Нечто похожее явно ощущали все её однокурсники. Джаспер так и вовсе выглядел расслабленным разгильдяем. Каждый вечер он проводил в парке со старшекурсниками, играя в мяч, и казался совершенно спокойным.

— Ну а что? — нахально заявлял он, приходя в гостиную уже перед отбоем. — Самое сложное уже позади. Остались лишь специальность, да композиция! Но как говорит мой мастер, слишком много играть перед концертом — вредно! Запросто можно испортить всё то, что выучил!

Кто-то скептически относился к подобным бахвальствам, другие и вовсе крутили у виска, и лишь Лукас целиком и полностью его поддерживал.

— Учить в последний момент — так себе идея! — приговаривал он. — Точно будешь сильно волноваться во время выступления, а, значит, велик шанс наделать уйму самых неожиданных ошибок!

Вирджин на это только вздыхала. Из-за болезни она упустила слишком много времени, так что приходилось навёрстывать упущенное, надеясь только на лучшее. После гармонии ей уже очень хотелось сосредоточиться только на специальности, но, как назло, накануне экзамена по композиции объявили, что в комиссии будет маэстро Роу.

— Ну вот, а я думал, его пригласили только ради специальности! — пробурчал Майк, нервно просматривая ноты своей пьесы.

— А может, он в поисках нового дарования? — предположил мечтательно Никото. — Всё-таки все знают, что маэстро не силён в композиции, как знать, вдруг ему понравятся наши произведения и их возьмут в репертуар оркестра!

— Ну конечно! — фыркнул Джаспер, однако, несмотря на привычку казаться невозмутимым, в этот раз он был настроен весьма серьёзно. — Ещё скажи, что выплатит гонорар!

Мальчишки ещё долго рассуждали, возможно ли такое, а Вирджин с грустью пожалела, что мастер из всех её набросков выбрал фортепианную миниатюру. Вряд ли маэстро обратит внимание на такую мелочь, ведь она точно не подойдёт для оркестра. С другой стороны, в отличие от зачёта по фортепиано, Вирджин играть свою пьесу не боялась, ведь всё, что она написала, было очень для неё удобно. Да и не нужно переживать о стиле и штрихах, пытаться под что-то или кого-то подстраиваться. Просто отпустить себя и наслаждаться процессом! Именно так легко и непринуждённо она и исполнила свой маленький опус. Поклонившись и вновь присев за рояль, Вирджин с опаской посмотрела на комиссию. Второй частью экзамена должна была стать импровизация на собственную тему. Что у неё попросят: сделать из мелодии романтический вальс или строгий менуэт? А может даже фугу? Вирджин мысленно перебирала свои заготовки и чуть заметно волновалась. Всё-таки напротив сидели два омэйю. Маэстро Роу обладал воистину демонической красотой: длинные черные, как смоль волосы, довольно резкие черты лица, орлиный нос и яркие золотые глаза, которые сразу внушали страх и трепет. Рядом со столь импозантной личностью Кирэй выглядел почти обычным и заурядным.

— Мне понравилась твоя мелодия! — Голос у маэстро Роу оказался не менее пугающим. Глубокий, густой и какой-то повелительный, так что, услышав его, Вирджин сразу захотелось сжаться в комочек и куда-нибудь спрятаться. От испуга она даже не поняла, что омэйю её похвалил! — Вот только она слишком лиричная, — продолжил Роу, расплываясь в улыбке, делающей его лицо ещё более хищным и опасным. — Мне кажется, что она прозвучит лучше в более весёлом стиле. Как насчёт превратить её в рэгтайм?

Рэгтайм?! Мысли Вирджин мгновенно спутались. Она такого просто не ожидала! Большинство учеников заставляли играть именно классику, чуть реже сложный модерн, но пьеса Вирджин для такого стиля не подходила вовсе. А вот все джазовые направления она просто упустила из виду! Джаспер, помогающий ей с композицией, считал их невероятно простыми, и потому они не стали глубоко вникать в эту тему, которую, как назло, её однокурсники проходили именно тогда, когда она валялась без сознания в больнице. «Что я могу? — лихорадочно соображала Вирджин. — Усложнить гармонию? Или надо что-то сделать с ритмом?»

— Что-то не так? — поинтересовался Роу, когда заминка стала затягиваться.

— Секунду, — прошептала Вирджин и поставила пальцы на клавиши. В голове был только один джазовый ритм, ну и банальный ход для аккомпанемента. Последний вызывал огромные сомнения, но это единственное, что приходило в голову при слове джаз. Вирджин начала играть и почти тут же поняла свою ошибку. Вместо рэгтайма у неё получились буги-вуги! А выбранный ритм лишь усугублял положение, путая и сбивая с метра. Вирджин всё чаще ошибалась и замедлила почти вдвое, но так и не смогла выкрутиться. То, что выходило из-под её пальцев, трудно было назвать импровизацией, но она стоически доползла до конца. Покраснев до кончиков ушей, Вирджин нажала последний аккорд, мечтая провалиться сквозь землю.

— Жаль! — пробасил Роу, и равнодушно закончил: — Ты свободен!

Его слова прозвучали подобно удару ниже пояса. Вирджин была просто шокирована. И это всё? Многие мальчишки жаловались, что их заставляли играть в трёх и даже пяти разных стилях, а тут… Ей даже не дали второй попытки! Оглушённая этим отношением, Вирджин вышла из зала. Всё ещё продолжая думать о неудавшемся задании, она вдруг вспомнила, что главным ритмом рэгтайма были пунктиры, а то, что играла она, больше походило на «босса-нову»!

— Я провалилась! — тихо произнесла Вирджин, остановившись рядом с Джаспером.

— Да быть того не может! — Он по-прежнему излучал оптимизм.

— Я забыла, как играется рэгтайм, а больше меня ничего не спросили! — выдала всё как на духу Вирджин. — Я бы сказала, что меня выгнали!

С лицом Джаспера начали происходить метаморфозы. Самоуверенная улыбка поползла вниз, но стоило только уголкам губ опуститься, как они снова вздёрнулись в горькой усмешке. Взгляд претерпел не меньше изменений. Светившиеся радостью глаза теперь приобрели немного злобный отблеск.

— Ты не могла провалиться, — сквозь зубы заметил Джаспер. — У тебя отличная музыка, и с ней ты справилась точно, так что проходной балл обязана получить!

— Проходной… — слёзы уже жгли глаза, но Вирджин умудрялась держаться. — Это столько? Три? Пять?

— Шесть, — поправил её Лукас. — Ровно шесть. С учениками, кто получит меньше, Кирэй-сама попрощается. И это касается всех экзаменов.

— Тогда мне, видимо, уже пора… — Она отвернулась, не желая, чтобы мальчишки видели её в таком состоянии.

— Забудь об этом! — Лукас всё-таки сделал шаг вперёд, остановившись в опасной близости. — Лучше сосредоточься на завтрашнем концерте! Если будешь раскисать, завтра плохо сыграешь!

Но сказать такое легче, чем сделать! В голове, как назло крутились последние события, а за бессонную ночь было придумано никак не меньше десятка прекрасных рэгтаймов, так что в пору было издавать сборник, да только кому они теперь были нужны? И вместе с тем, собираясь на последний экзамен, Вирджин совсем не чувствовала страха. Впрочем, она вообще ничего не чувствовала, словно вчерашняя неудача выжгла внутри все переживания разом. Остались лишь смирение и неизбежность. Остановившись напоследок перед зеркалом, Вирджин не узнала себя. Ничто в ней не напоминало сегодня ту девочку, что чуть меньше года назад выступала на фестивале. Всё было по-другому. Вместо платья — строгий брючный костюм, замысловатую причёску заменил банальный хвост, а ещё не будет света софитов, фонограммы, голограмм и других украшений. На сцене, кроме неё, только старик-концертмейстер, за которого не очень-то и спрячешься. Да и судьи пришли не за красивой мордашкой и чем-то необычным. Теперь всё было куда серьёзней.

— Если я хочу попасть в этот мир, я должна играть по его правилам, — прошептала себе под нос Вирджин, подходя к экзаменационному залу. Остановившись перед табло, она с удивлением узнала, что выступает не первой. В этот раз ей предстояло играть после Майка, уже в середине концерта. И ожидание было просто ужасным. Мучительно тянулись минуты, а программы однокурсников при этом казались какими-то бесконечными. Она дважды успела попить кофе, трижды разыграться и даже пройтись по аллее, прежде чем подошла её очередь.

«И почему в голове так пусто?» — поднимаясь на сцену на ватных ногах, думала Вирджин. Всё казалось каким-то нереальным, словно происходило не наяву, а во сне. И лишь нота, данная концертмейстером для настройки, вернула Вирджин из небытия. А потом началась музыка, точнее музыкальное сражение. Сознание так и норовило уплыть в неизвестный туман, и Вирджин его пыталась поймать, нарочито думая о нотах, о замечаниях мастера и прочих мелочах, которые должны были ей помочь сыграть как можно лучше. Однако пальцы жили какой-то своей жизнью, а голова порой и не думала поспевать за ними. В какой-то момент Вирджин показалось, что её посадили в аквариум с очень толстыми стенками, потому что собственные звуки доносились в отдалении. Не так…. совсем не так следовало исполнять сольную пьесу! Она напоминала себе слепца, щупающего воздух перед собой, чтобы на что-нибудь не налететь! Какая мелодия, какие тяготения — всё это проходило мимо, едва цепляясь за ноты, почти все правильные. О, это было поистине ужасно, и Бах едва ли простил бы ей такое исполнение. Уже в каденции Вирджин подняла глаза, чтобы увидеть реакцию комиссии. И лучше бы она этого не делала! Маэстро Роу сидел, подперев скулу кулаком, и лениво оглядывал зал. Ему явно было бесконечно скучно. Вирджин перевела взгляд на Кирэя, но наткнулась на совершенно нечитаемое выражение.

«Музыка — это же эмоции!» — напомнила себе Вирджин, усилием воли заставляя улыбнуться. Следующим у неё был Моцарт, а его играть безразлично — преступление! Сделав упор на характер, Вирджин ощутила, что ей стало легче. Пальцы больше не казались чужими, а сознание больше не раздваивалось. Она искренне передавала радость, но несколько в своей манере, зато это явно взбодрило маэстро Роу. На его лице застыла удивлённая полуулыбка, а в ярких глазах читалось недоумение. Такого Моцарта он ещё никогда не слышал! Покосившись на мастера Зейна, губы которого нервно подрагивали, Вирджин нашла нужный эпитет для своей игры: «слишком непосредственно». Однако именно это немного нахальное и не совсем правильное исполнение раскрепостило её. Волнение и оцепенение отступили, и немного нервный, словно всполошённый птенец Моцарт сменился романтическим концертом. Эта музыка всегда была понятна Вирджин, потому сыграла она её просто великолепно, окончательно завладев вниманием маэстро Роу и заслужив одобрительную улыбку у мастера Зейна. И только лицо Кирэя продолжало скрываться под маской равнодушия. А потом случился тот самый странный и изломанный Прокофьев, в котором Вирджин завалила все сложные пассажи. После каждой фальшивой ноты маэстро Роу страдальчески морщился и качал головой, а мастер и вовсе закрывал глаза, и только краснеющие уши выдавали его чувства. Финальной точкой была современная эстрадная пьеса, довольно сложная, но она так нравилась Вирджин, что в её исполнение она вложила всю душу.

— Спасибо! — наградив её аплодисментами, произнёс маэстро Роу. В его хищных ярких глазах сквозил интерес, впрочем, это не сильно обнадёживало. Бросив последний взгляд на Кирэя, Вирджин вновь ничего не увидела, словно посмотрела не на живого омэйю, а на мраморную статую. И почему-то от этого стало ещё тяжелее. Выйдя из зала, Вирджин что-то пробормотала в ответ на расспросы о выступлении, спешно пожелала идущему следом удачи и поплелась в парк. Ей хотелось побыть одной и разобраться в бурлящих внутри чувствах. До неё только-только начало доходить, что её мечта зависла на волоске. Равнодушный взгляд Кирэя был подобен остро наточенным ножницам, которые вот-вот сделают своё безжалостное движение. Интуиция подсказывала, что ей не удалось его поразить, а неудачи в Бахе и Прокофьеве лишь усиливали это чувство. По рассказам однокурсников Кирэй не выносил фальши, но с другой стороны, все говорили, что, несмотря на свой строгий нрав, он старался быть справедливым.

— Интересно, проявится ли вновь эта справедливость? — самой себе вслух задала риторический вопрос Вирджин и горько усмехнулась. Ответ казался очевидным, но крохотная надежда ещё теплилась. Может быть, мастер выступит в её защиту? Да и маэстро Роу она всё-таки смогла удивить.

Найдя скрытую в зарослях шиповника скамейку, Вирджин уселась, поджав к себе колени. Тихонько раскачиваясь, она задумчиво рассматривала засыпанную цветными камушками садовую дорожку. Из открытых окон зал донёсся звук кларнета: похоже, настала очередь Джаспера. Игривая мелодия, нежный и глубокий тембр почти мгновенно привлекли внимание. Звуки, казалось, лились и переплетались, наполняя собой сад подобно аромату цветов. Виртуозные пассажи, сыгранные удивительно легко и непринуждённо, сменялись насыщенным пением, а иногда и мольбой, от которой по спине невольно начинали бегать мурашки.

— Красиво! — оценила Вирджин, когда отзвучали последние аккорды. Джаспер был на высоте!

— Ты тоже неплохо справилась! — Раздалось рядом.

От неожиданности Вирджин даже вздрогнула. Она перевела взгляд с дорожки на внезапного визитёра. Это был Лукас. Он стоял к Вирджин спиной, но, даже выдав своё присутствие, не спешил повернуться. Судя по позе — скрещенным рукам и тому, как он опёрся о спинку скамейки, Лукас провёл здесь уже какое-то время. И как только умудрился так тихо подкрасться?!

— Откуда ты знаешь? — поморщившись, спросила Вирджин.

— Слушал.

— И… тебе понравилось?

— Не всё, — честно признал он. — Но в твоей игре действительно что-то есть!

— Что-то, — печально повторила Вирджин. — Всего лишь что-то… Думаешь, для него этого будет достаточно?

— Для Кирэй-сама? — насмешливо переспросил Лукас, а потом, нахмурившись, добавил: — Не уверен, хотя решает не только он. Ты же понимаешь, что маэстро Роу был приглашён из-за тебя?

— Что? — опешила Вирджин. — Как это из-за меня?

— Ну… — внезапно Лукас замялся. — Не совсем, конечно, из-за тебя. Точнее, ты в этом совершенно не виновата. Просто, когда ты попала в больницу, у нас состоялся довольно напряжённый разговор…

Вирджин не могла скрыть своего удивления, уставившись на друга. Нет, она, конечно, подозревала, что к голограммам уроков, вернувшемуся айпи, и тому скромному общению, что стало возможным в больнице, во многом причастны мальчишки, но не выдвигала на главную роль Лукаса. Вирджин была уверена, что это совместное требование. А тем временем Лукас, отвернув голову, словно собрался говорить не с ней, а с кустами шиповника, продолжил путано объяснять:

— Всё-таки было бы нечестно, если главный судья предвзято относится к девушкам… А маэстро Роу… Он не интересуется сплетнями, так что едва ли тебя узнал. Но даже так… всё равно это неправильно!

— Неправильно? — Вирджин смотрела на Лукаса и не понимала. Что с ним случилось? Обычно он был куда менее разговорчив, и гораздо более рассудителен. Подобные речи совсем не вязались с ним.

— Да, неправильно! — Голос Лукаса стал твёрже, и в нём внезапно стали появляться осуждающие и презрительные нотки: — Бросить девушку без поддержки и помощи, пусть выплывает как хочет — отвратительно! Я не думаю, что ты кому-то должна была что-то доказывать, Вирджин. Мне кажется есть другой путь, не такой жестокий, чтобы стать музыкантом.

— Правда? — Надежда, живущая внутри Вирджин, при этих словах оправила крылья, готовая вот-вот взлететь к небесам. — Какой?

— Пока точно не знаю, — неохотно признал Лукас, но тут же запальчиво заявил: — Но я обязательно его найду! Послушай… Ты, наверное, не знаешь, но за победу на Летнем фестивале, на котором мне скоро играть, можно попросить у Императора исполнение желания. И я подумал… — он внезапно вновь осёкся, затем сделал глубокий вдох, словно пытался справиться с волнением. И только сейчас Вирджин начала замечать, как сильно тот напряжён. Невольно и её саму охватило это чувство.

— Понимаю, это прозвучит неожиданно, — глухо начал Лукас, и почему-то его слова всё больше напоминали оправдания: — но ведь тебе было понятно, когда я объяснял. И я мог бы многому тебя научить, а потом и представить публике. Конечно, вначале не так масштабно, как это получилось бы у омэйю, но… всё равно нет такого омэйю, который на это бы согласился…

Последняя фраза резанула по больному, заставив Вирджин сжать кулаки, чтобы не расплакаться. Само собой вспомнилось пренебрежение Ву, затем равнодушие Кирэя, а заодно и разочарование маэстро Роу, когда у неё начали слетать пассажи. Им всем не было до неё дела, никто из них не считал её мечту важной, и только Лукас, похоже, был настроен серьёзно.

— Вирджин, — он вдруг повернулся к ней лицом. — Я не смогу выкупить твой контракт, это слишком большая цена, и не один гонорар её не покроет, но… при определённых обстоятельствах его можно аннулировать, если, конечно, ты согласишься…

Вирджин недоумённо уставилась на Лукаса. До неё пока не доходил смысл сказанного, а от всего услышанного в голове была какая-то каша. Лишь одно Вирджин понимала твёрдо: Лукас отчаянно хотел ей помочь.

— Соглашусь на что? — переспросила она, когда пауза затянулась.

— Ты… станешь моей… женой?