Оставь мне музыку!

Глава двадцать первая, в которой всё хуже некуда

Всё складывалось ещё хуже, чем он ожидал. От злости и гнева периодически искрилась проводка, взрывались лампы и портилась техника, и только после очередной вспышки наступало холодное осознание. Как и тогда в театре. Кирэй очнулся только, когда резко сверкнул ближайший светильник и тут же потух, погружая полутёмное фойе в почти непроглядный мрак и мёртвую тишину. Лишь стук сердца и боль в висках служили напоминаем о недавней буре. Кирэй моргнул пару раз, прежде чем пришёл окончательно в себя. Страх кольнул иглой, заставляя прислушаться. Уловив весёлый смех едва доносившийся из зала, Кирэй испытал облегчение. Он-то уже успел испугаться, что обесточил весь театр. К счастью, этого не произошло. Может, сказалась вымуштрованная сдержанность или же воспитание, но сейчас Кирэй был несказанно рад детским урокам по самообладанию. Да, он вышел из себя, но никто, кроме светильников не пострадал! Ну разве что камеры. Хотя это даже к лучшему. Правда, всё равно пришлось разбираться, но зато пока Кирэй собирался к службе охраны, он был уверен, что никому не пришла в голову мысль сделать сенсационную выкладку! Из-за банального страха, ведь каждому ясно, что иметь дело с гневным омэйю совсем небезопасно. Оставалось только почтить охрану своим присутствием. Уже спускаясь, Кирэй вызвал Тодо.

— Найди девчонку, — коротко велел, видя, как сначала брови помощника вздымаются к отрастающей чёлке, а затем резко опускаются к переносице.

— Вирджин не носит айпи, — обеспокоенно заметил Тодо.

— И что? — не сдержался Кирэй. Злость вновь подступала, так что кончики пальцев уже кололо от едва успокоившейся силы. — Ты предлагаешь мне отправиться за сбежавшей любовницей?

Видимо, в его глазах отразилось достаточно, чтобы Тодо больше не задавал лишних вопросов. Нечто подобное испытали и охранники, позволив Кирэю лично разобраться в записях и файлах. Даже вышли и оставили его в одиночестве. Как же он хотел всё стереть не глядя! Но врождённая практичность заставила сделать копию на айпи. Впрочем, запись оказалась весьма сомнительной: всё самое важное закрыла его спина, и догадаться о конфликте можно было только по предшествующим фразам и звону удара. Однако, зная способность журналистов из любой маломальской нелепицы раздуть настоящий скандал, предпочёл не рисковать. Тем более, что этот случай сам по себе из ряда вон!

— Мы засекли леди на окраине, какие будут указания? — Тодо вышел на связь спустя целый час. Удивительно долго, так что Кирэй уже вновь успел разозлиться и лишиться настольной лампы. Он-то за это время вернулся домой и дважды пересмотрел голограмму, которая по-прежнему вызывала неукротимую ярость.

— В карцер! — процедил Кирэй, сжав руки до характерного хруста.

— Вы уверены? Не слишком ли строго? — обеспокоенно поинтересовался Тодо. — У бегства наверняка были причины. Я уже проверил мистера Лукаса, и он к этому никак не причастен!

— Разумеется, не причастен! — фыркнул Кирэй. — Это своевольное решение принадлежит исключительно мисс Нахалке!

— Могу я узнать, что случилось? — осторожно спросил Тодо. — Вы поссорились?

— Ну можно сказать и так, — ухмыльнулся Кирэй, не спеша выкладывать истинное положение дел. В конце концов, такую информацию лучше передавать с глазу на глаз, особенно сейчас, когда ничего толком не решено.

— В общественном месте, — пробормотал Тодо, делая очевидные выводы и отключаясь. Большего и не требовалось. Помощник прекрасно понимал, как важна для омэйю репутация, и это было одним из тех качеств, которые Кирэй в нём ценил.

Неминуемый серьёзный разговор произошёл значительно позже, когда девчонку уже посадили в камеру. Кирэй к тому времени выпил не одну кружку успокоительного чая, измерил шагами свой просторный кабинет трижды и даже подышал холодным осенним ночным воздухом на балконе. Всё это слегка успокоило нервы и привело в чувства. Во всяком случае, Кирэю казалось, что он вновь способен рассуждать здраво. Так при очередном просмотре сомнительной голограммы, ему впервые удалось сохранить холодное безразличие. То же равнодушие сквозило и в его тоне, когда он пояснил, что конкретно скрывается за странным звуком удара.

— Леди Вирджин… дала ВАМ пощёчину? — Тодо даже поверить в это не мог. Он нервно поправил очки, и сдвинул тонкие брови, отчего на его гладком лбу тут же залегла глубокая морщина. — Безумие!

— И как думаешь, почему? — Кирэй нервно постукивал пальцами по столу, рядом с тем местом, где когда-то стояла настольная лампа. Теперь её место украшало бесформенное нечто из оплавленных металла, стекла и пластмассы.

— Нет ни одной причины, чтобы леди вела себя подобным образом! — Тодо был на удивление категоричен. — Как вы теперь намерены поступить? Мне вызвать дознавателей?

— Не спеши, — покачал головой Кирэй. — Нам не нужны скандалы, а девчонка владеет довольно провокационной информацией. Если начнётся следствие, могут всплыть неприятные факты, и особенно история с Эри.

— Тогда вам стоит всё решить лично, — хмуро отозвался Тодо. — Мы можем провести и закрытое заседание. Думаю, мастер Тоа вполне может вынести приговор без лишних свидетелей.

— Я бы не хотел пока обращаться к мастеру Тоа, — признал Кирэй и бросил взгляд голограмму, которую он открыл сразу же, как ему доложили о возвращении девчонки. Теперь можно было лично наблюдать за всеми движениями мисс Нахалки. Вот только тех оказалось на удивление мало. С тех пор как девчонка залезла на кровать с ногами, она почти не шевелилась, только слегка раскачивалась. — Мне надо подумать. Было бы неверно сейчас поддаться первым чувствам и принять скоропалительные решения.

Тодо согласно кивнул. Все необходимые меры предосторожности уже были проведены, и потому дело не нуждалось в спешке. Хотя, казалось, стоило бы быстрее разобраться, чтобы не мучиться бесконечными сомнениями и переживаниями. Вот зачем ему очередная бессонная ночь? Кирэй тщетно пытался заставить себя переключиться. Напрасно он поставил любимую музыку, надеясь расслабиться в кресле. Увы, навязчивые образы, сцены и слова упорно крутились в голове.

— Вы постоянно мне всё запрещаете! — звенел в ушах её голос, который нестерпимо хотелось заткнуть. Да как она смеет его обвинять? А он ещё, как дурак, старался наладить с ней отношения! И к чему это привело? К тому, что она из неуклюжего нахохлившегося цыплёнка превратилась не в прекрасного лебедя, а в бешеную гарпию. Сейчас пощёчина, а завтра, если ей что-нибудь не понравится, она ему глаза выцарапает?

Кирэй покосился на голограмму. Всё так же. Поза, странное покачивание. Глядя на это, очень хотелось залезть к ней в голову и узнать о чём же она думает. Может, замкнулась из-за того, что переживает? Понимает, что виновата и сама не знает, как всё исправить? Или же придумывает очередные обвинения и поводы для недовольства? Конечно, Кирэй предпочёл бы первое. Пожалуй, с определёнными оговорками, мог бы простить. Наверное. Во всяком случае не пожалел бы выдать шанс для искупления. Кирэй даже начал продумывать, какие требования стоило внести для дополнительного соглашения. Безоговорочная покорность, полное послушание и соблюдение всех обязательств контракта — необходимый минимум. Ей так же следовало быть милой и приветливой, как и прочие любовницы. Конечно, теперь он не будет с ней никуда ходить. Уж точно не в этом году. Размышляя, что делать с содержанием Кирэй опять посмотрел на голограмму и усомнился в своих выводах. Нет, не похоже это на чувство вины. Совсем не похоже! Это нечто обиженное и озлобленное! Она же не думает, что во всём произошедшем виноват он? От последней мысли заискрился воздух рядом с креслом. Благо, Кирэй быстро пришёл в себя, и удалось избежать пожара. Но предательская мысль уже проникла в сердце и теперь обжигала подобно раскалённому металлу. С девчонки вполне станется обвинять именно его. Что там она ему высказывала? Всё запрещает?! Ну да, и только требует! Например, вести себя как достойная леди, а не мисс Нахалка! Хотя это обычное воспитание, а не прихоть омэйю! Чувствуя, что воздух вокруг вновь накаляется, Кирэй резко поднялся с кресла, выключил музыку, которую так и послушал, занятый своими мыслями и направился в холодный душ. Остыть.

Усилием воли он заставил себя больше не следить за девчонкой, хотя и промучился, валяясь в кровати, целых три часа. Уснуть было невозможно. Как и перестать думать. И его вновь кидало то в жар гнева, то в холод расчёта. От совершенно дикого желания провести самое жёсткое правосудие и отправить девчонку в какие-нибудь шахты, отрабатывать неустойку, до более приземлённого и логичного соглашения с дополнительными ограничениями. Одно оставалось неизменно: он должен её наказать. Но самое ужасное заключалось в том, что ему было решительно не всё равно, как именно. Судьба девчонки, оказавшаяся сейчас полностью в его руках, тревожила больше, чем собственная! Он злился, бесился, пытался понять ход её мыслей, даже жалел и почти готов был признать, что отчасти спровоцировал! За бессонную ночь Кирэй испытал все возможные чувства, кроме отчуждённого равнодушия. Абсолютно точно он больше не мог относиться к ней спокойно, и это пугало. По-настоящему, потому что любое решение, к которому Кирэй в итоге приходил, так или иначе возникало исходя из мимолётных чувств, а вовсе не глубокого анализа и разумности. И как после этого слушать доклады о ней? Если он чуть ли не с ума сходит от беспокойства? А как тут не волноваться, когда утром выяснилось, что девчонка за ночь не сдвинулась с места!

— Она всё это время так и просидела? — глядя на голограмму, которая, казалось, просто застыла, как ледяная статуя, с глухой тревогой спросил Кирэй.

— Да. Ни разу не поднялась! Даже до уборной! — отчитался охранник, который, к слову, тоже явно не смог остаться равнодушным к замкнувшейся девчонке. В его голосе улавливались удивление и некая настороженность, словно мужчину пугало что-то в поведении заключённой. «Ну хоть не меня одного», — с облегчением подумал Кирэй, тщетно пытаясь погрузиться в привычную рутину дня. Но любимые репетиции проходили в нервном режиме с почти неиссякаемым потоком придирок, так что порой уже и самому было непонятно, чего он хочет добиться. И даже сидя у себя в кабинете с очередной партитурой Кирэй без конца отвлекался, не в силах сосредоточиться на музыке. Да что за кошмар такой?

— Леди проигнорировала все приёмы пищи, — сообщил охранник вечером. — К воде тоже не притрагивалась! И по-прежнему не вставала.

«Да что ж она делает!» — Кирэй от гнева сжал кулаки, ощутив уже привычный запах озона. Ещё немного и опять что-нибудь вспыхнет! Если так пойдёт и дальше, вместо правосудия, он снова доведёт её до больницы! Ну что за упрямое создание?! И почему она не может вести себя, как нормальная девушка? Любая на её месте уже плакала бы или металась. Проявляла хоть какие-нибудь чувства! Эта же сидит, просто сидит. Уже даже не качается. И почему-то упорно казалось, что делает это она исключительно назло!

Хотя именно к такому выводу к следующему утру пришёл измученный очередной бессонной ночью Кирэй, его это уже даже не раздражало. Он устало вызвал Тодо и велел помощнику проведать девчонку. Не то что бы Кирэй и в самом деле надеялся на извинения, но в тайне мечтал именно о таком повороте событий, ведь это бы облегчило его жизнь: избавило бы от лишней головной боли, бессонных ночей и бесконечных приступов гнева. Итак уже надо менять все светильники в спальне! Но девчонка была в своём неподражаемом репертуаре. Кирэй наблюдал за её реакцией с неким цинизмом. Подумать только, соблаговолила удостоить Тодо вниманием! И откуда только столько пренебрежения в жестах? Ей действительно всё равно, что с ней будет? Признаться, это озадачивало. Зато теперь злился не только он, дошла очередь и до Тодо. Помощник едва сдерживал гнев и буквально испепелял взглядом стол, на который он уставился во время доклада. А ещё Тодо извинялся:

— Простите, кажется, я совершил большую ошибку, выбрав эту кандидатку! Мне не следовало поддаваться эмоциям, и отнестись с большим вниманием к характеру и воспитанию девушки. Хотя должен заметить, прежде она была тихой и спокойной, может, немного замкнутой. Во всяком случае, её характеристики из школы говорили именно об этом. Видимо, в тихом омуте…

Кирэй только хмыкнул. Даже Тодо, наконец, осознал, что был не прав, тогда как мисс Нахалке всё нипочём! Она, конечно, встала и даже выпила воды, но ни в одном её движении, в выбранной позе или взгляде не было раскаяния. Зато легко читалось откровенное безразличие. «Может, и в самом деле отправить нахалку в шахты?» — подумал Кирэй. Почему-то равнодушие девчонки задевало сильнее её прежних обвинений. В какой-то момент Кирэю даже показалось, что он поймал её взгляд. Камера зацепила на краткий миг её поблёкшие глаза. Воспалённые, потухшие и словно остекленелые. В груди невольно кольнуло, и Кирэй согласился на предложение Тодо. Кажется, помощник собрался дать девчонке свод законов. Пусть почитает о своих настоящих правах, раз уж всё равно сидит без дела!

Но она не читала… Кирэй, как заворожённый, смотрел на голограмму, на которой девушка с поистине безумным взглядом рвала принесённую книгу. И нет, не в клочья, показывая гнев или отчаяние. Это бы Кирэй ещё понял. Однако девчонка вновь не оправдывала никаких надежд и ожиданий. Она выдирала страницы и сворачивала их сначала во что-то не совсем понятное, и это нечто в какой-то момент внезапно превратилось в буквы послания. Довольно крупная надпись заняла почти весь пол, и, видимо, чтобы не мешать обзору, девчонка вновь угнездилась на кровати всё в той же нелепой позе. Кирэй дождался, когда движущаяся камера займёт удобное положение для обзора всего послания, и с нехорошим предчувствием прочёл:

Не жди извинений, делай, что хочешь. И будь ты проклят, Кирэй-сама!

С искренней ненавистью, Вирджин

— Значит, могу делать, что хочу? — яростно процедил Кирэй, от гнева даже не слыша, как треснуло в окне стекло, а недавно заменённая лампа вновь вспыхнула, поспешно превращаясь в оплавленное изваяние в футуристическом стиле. Невидящим взглядом смотря на обуглившиеся разом карандаши и потемневшую, скукоженную обложку партитуры, он недобро усмехнулся: — Что ж, ты сама это написала!

Вирджин с трудом разлепила глаза. Неужели она всё-таки заснула? Организм, видимо, не выдержал. Сколько она просидела? По ощущениям несколько дней, так что неудивительно, что её всё-таки вырубило. Вот только почему так темно? Вирджин заморгала, надеясь избавиться от пелены перед глазами и увидеть вновь раздражающий свет мерцающей лампы. Но вместо тусклого диода на потолке обнаружился тонкий солнечный луч. Откуда? Вирджин резко повернула голову, и взгляд упёрся в плотную тёмную портьеру. Совершенно незнакомую! Рядом обнаружились прикроватная тумбочка, какая-то уродливая статуэтка и тёплое тёмное покрывало. А ещё подушка! Точнее две подушки. Вирджин вдруг осознала, что её голова покоится на чём-то мягком. Но уже в следующую секунду она резко поднялась, хватаясь за покрывало, чтобы хоть чем-то прикрыться, ведь её тело оказалось полностью обнажено! Взгляд беспокойно заметался по комнате, оценивая в полумраке обстановку. Огромная кровать с откинутым балдахином, ещё одна тумбочка, громоздкий комод в старинном стиле, кресло и торшер с подпаленным абажуром. Хозяин не обнаружился. Впрочем, в его личности сомневаться не приходилось, как и сопоставить в тяжёлой ото сна голове разрозненные факты.

— Нет, — хрипло прошептала Вирджин, нервно начав ворошить постель. — Не может быть! Это же…

Но обнаружить следы катастрофы в темноте комнаты было просто невозможно. В скомканных простынях всё равно ничего не разобрать! Вдобавок они были не светлые, а тёмные, почти чёрные, как возникшая в памяти дыра. Ни одного воспоминания, даже самого смутного выудить не получалось. Сердце бешено стучало в груди, руки предательски тряслись, а в глазах уже щипало. Мозг отчаянно цеплялся за известное убеждение: «Омэйю не насилуют женщин». И Кирэй, будь он трижды проклят, не мог поступить столь низко! Иначе она… она… Вирджин вдруг с отчаянием поняла, что в своём положении может ничтожно мало. А если быть предельно точной: ничего! Разве что тешить себя хлипкой надеждой. Всё-таки Кирэй прежде показывал себя личностью благородной, верной принципам. Не станет же он совершать преступление!

Однако оснований для сомнений находилось слишком много. Желая, наконец, всё прояснить, Вирджин, прикрыв покрывалом грудь, слезла с кровати. Ноги едва двигались, словно к каждой привязали по тяжёлой гире. Сказывалось тупое сидение в одной позе. Кое-как доковыляв, Вирджин навалилась на массивную дверь. Та охотно поддалась, выпуская в просторную гостиную. Взгляд пробежался по дорогим золотистым шторам, собранным по краям огромных окон, роскошному камину, классическим диванам с высокой спинкой и остановился на высокомерном хозяине всего этого великолепия. Кирэй полулежал на одном из диванов в расслабленной позе и, держа в руках планшет, что-то вдохновенно напевал. Идиллическая картина казалась совершенно чуждой появлению Вирджин, кутающейся в покрывало на голое тело. Никакого былого напряжения, скорее наоборот, в гостиной витало нечто одухотворённое и радостное. Позднее осеннее солнце щедро разбросало свои лучи по паркету и ворсистому ковру, наполнив комнату уютом и теплом. В камине резвилось пламя, и, пожалуй, не хватало только мурлыкающей кошки под боком хозяина. Вот только этот невероятный контраст настораживал куда больше, чем, если бы Вирджин встретили в тёмной спальне взглядом исподлобья. Ненависть и злость виделись сейчас намного уместнее, но о них не было даже намёка!

Вирджин пришлось хрипло прокашляться, чтобы заявить о себе. Она так и остановилась в дверях спальни, желая сохранить с Кирэем дистанцию.

Он лениво отвёл планшет и, не меняя позы, удостоил Вирджин насмешливым взглядом.

— Ты, наконец, проснулась, — констатировал Кирэй. И, расплывшись в самодовольной улыбке, мягко произнёс: — С добрым утром!

Вирджин судорожно сглотнула, подбирая слова для главного вопроса. Но как назло в голову ничего подходящего не приходило. Ну не говорить же в лоб! Одной этой мысли хватило, чтобы Вирджин ощутила, как горят уши и жар приливает к щекам.

— Могу я узнать, почему я здесь? — настороженно спросила она, оглядывая комнату.

— Почему ты в моих покоях? — с усмешкой переспросил Кирэй, театрально надломив бровь. — А разве есть ещё какие-то варианты, почему любовница проводит ночь в спальне омэйю?

Вирджин прошиб холодный пот, во рту разом пересохло, а сердце, совершив головокружительный кульбит, бешено застучало в груди. Гнев, подобно неистовому урагану, взвился внутри, застилая глаза.

— Но я же… я же… — она буквально задыхалась, не в силах договорить фразу.

— Не давала согласия? — закончил за неё Кирэй, и тут же усомнился: — Разве?

Она ответила ему самым свирепым взглядом. Он ещё издевается? После того, что сделал?! Вот же подлец!

— Что ж, позволь тогда освежить твою короткую память. — В голосе Кирэя появились саркастичные нотки: — Не ты ли вчера так усердно составляла красноречивое послание, уж прости, не удержусь от цитаты: «Не жди извинений, делай, что хочешь»!

Глаза Вирджин расширились от мимолётной безумной догадки. Да не может быть, чтобы её запальчивые слова истолковали столь чудовищным образом!

— А я хотел… тебя! — припечатал Кирэй, подтверждая худшие ожидания. — Что-то ещё не так, мой цветочек?

Всё было не так! Абсолютно всё! И злые слёзы безжалостно жгли глаза, а ногти в зажатых кулаках до боли впивались в кожу. Однако возразить было нечем! Как и в чём-то обвинить его. Только себя. Осознание этого факта грозило вот-вот прорваться истерикой, и лишь присутствие Кирэя сдерживало. Она никогда не унизится до слёз перед ним!

— Если больше нет вопросов, будь любезна одеться, — Голос Кирэя стал снисходительным. — Твоё алое платье ждёт тебя в ванной комнате.

Вирджин закусила губу, чтобы не простонать от отчаяния. Алое платье следовало надевать после первой ночи и носить его целый день, демонстрируя всем своё новое положение. Обычай совершенно варварский, но, на удивление, омэйю нашли его весьма привлекательным и превратили в традицию. Впрочем, большинство девушек даже гордились, надевая красные одежды, тогда как Вирджин предпочла бы дойти до гарема вот так, завёрнутой в покрывало, вместо того, чтобы вновь наряжаться в изысканное кружевное творение Аи. Но Кирэй ни за что не выпустит её из своих комнат голой, в этом можно было даже не сомневаться!

Алое чудо пылилось в шкафу ещё с лета, дожидаясь своего часа. Лёгкое, воздушное и милое. Несмотря на яркость ткани, оно невероятно шло к её волосам, не затмевая, а наоборот, подчёркивая их насыщенный цвет. Но Вирджин не в силах была оценить всю красоту платья, напротив, она его возненавидела ещё до того, как увидела. И хотя это всего лишь искусно сшитый кусок ткани, именно ему досталось всё негодование и горечь.

— И что мне теперь делать? — глотая слёзы, спрашивала своё отражение Вирджин, яростно расправляя украшенный розочками воротник. Но ответа не находила. Сознание металось, множа сотни вопросов. Будет ли ещё какое-то наказание, или Кирэй удовольствуется тем, что уже получил? И как она могла так ошибиться? Вирджин была абсолютно уверена, что безумное послание приведёт её на скамью подсудимых. Ни один из омэйю не стерпел бы подобного оскорбления! А уж гордый Кирэй и подавно! Ведь раньше он срывался от всякой ерунды, а теперь… только усмехается. Ещё и напевает что-то, будто на него снизошло вдохновение! Или это особый способ издевательства?

Вирджин поспешно стёрла горячие слёзы, хотя это и было бессмысленно. Глаза и щёки пылали, выдавая её слабость. Как некстати! Вирджин нервно умылась холодной водой, надеясь убрать красноту, но результат вышел посредственный. Пришлось распустить волосы, чтобы хоть как-то спрятать заплаканное лицо. Предчувствуя, что это может вызвать очередное осуждение Кирэя (не зря же Фрая постоянно твердила, что у леди должна быть причёска), Вирджин шмыгнула за дверь, мечтая выбраться из его покоев незамеченной. Она даже сняла алые туфли, прилагавшиеся к платью, чтобы не выдать себя стуком каблуков. И у неё почти получилось, крадучись на цыпочках она успела достигнуть главных дверей, как за спиной раздалось:

— Постой!

Вирджин разочарованно замерла на месте, но и не подумала повернуться к Кирэю лицом. Предпочла слушать его шаги. Приближающиеся и вальяжные. А потом её взгляд уткнулся в обнажённую мужскую грудь, показавшуюся в расстёгнутой наполовину рубашке. Вид невольно смутил, потому Вирджин спешно опустила голову: смотреть на уютные домашние туфли было намного спокойнее. Правда от оценивающего взгляда Кирэя, каким он её одарил, хотелось сжаться и куда-нибудь спрятаться.

— Алый тебе к лицу, — приподнимая за подбородок голову Вирджин, выдал он. Его лицо вновь украшала насмешливая полуулыбка, а глаза чуть сощурились, намекая, что разговор не закончен. Вирджин ощущала себя пойманной рыбкой, которую только что вытащили из воды и теперь рассматривали, размышляя, удался ли улов. Отвратительное чувство!

— Тебе следует отдохнуть и привести себя в порядок, — заявил Кирэй и, чуть склонившись, тихо добавил: — Вечером я зайду к тебе…

Вирджин отшатнулась, как ужаленная, а он не стал её удерживать. Кирэй опустил руку и, посмеиваясь, направился обратно к дивану. Да он точно издевается! Вирджин колебалась лишь долю секунды, после чего выскочила за дверь. Находиться рядом с ним она больше не могла. Даже видеть его было просто невыносимо! И как ей теперь возвращаться? Как протянуть беспокойные часы до вечера и не сойти с ума? А как пережить ночь? От одной мысли только темнело в глазах, а ладони сжимались в кулаки. Она не сможет… никак не сможет! Вирджин вообще не понимала, как дожила до утра и почему в тяжёлой голове ни одного воспоминания. Ей, наверняка, что-то подсыпали. И зачем она только пила в карцере воду?! Впрочем, это было не столь важно, при необходимости ей могли пустить дурманящий газ или даже вколоть какую-нибудь дрянь. В мире хватало наркотиков и препаратов, отключающих сознание и заставляющих людей вести себя противоестественно. Если Кирэй надумал применить нечто такое, то вполне могло статься, что в том состоянии Вирджин и сама была не против. От этой мысли её передёрнуло от ужаса. Лучше и вправду не помнить и не знать! Иначе можно окончательно потерять веру в себя.

Однако тяжёлые рассуждения привели к неожиданной идее. Может, ей и в этот раз лучше забыться? И пусть приходит, раз ему так надо. Противно, отвратительно, но хотя бы всё произошедшее растает в спасительном забвении. На утро она так же ничего не вспомнит, а значит, ещё как-то сможет жить. Наверное. На ум почти сразу же пришла выпивка, тем более что достать её не составляло никакого труда. На кухне был неплохой бар, в котором хватало разнообразного алкоголя: ликёры частенько использовались в выпечке и десертах, дорогое вино Корин нередко добавляла при готовке мяса, а ещё, на верхней полке, стояли лёгкие коктейли для праздников. Вирджин отчаянно цеплялась за возникшую мысль, потому, увлёкшись размышлениями, сколько бутылок и чего именно ей может потребоваться, шла по коридору, не видя ничего вокруг. И буквально чудом не налетела на Тодо.

— Леди Вирджин, — Голос помощника остановил её, резко отвлекая от грядущих планов, и, пожалуй, ещё никогда прежде в нём не было таких холодных ноток. Похоже, она действительно сильно разочаровала Тодо. Вот только переживать из-за этого не хотелось. Напротив, Вирджин ощутила схожее негодование, ей тоже было что предъявить помощнику. Покрывать низкие поступки своего господина, по сути, соучастие, и едва такой умный мужчина, как Тодо, этого не понимал! Правда, возможно, его внезапная холодность отчасти связана и с тем, что он очутился в столь компрометирующей ситуации, благодаря именно Вирджин. И подобное осознание вызывало невольный стыд, пожалуй, ещё больший, чем проклятое алое платье и его значение.

— Сегодня вы снова мой конвоир? — тихо спросила Вирджин, пряча заплаканные глаза.

— Таковы правила, — хмуро заметил Тодо. — Леди не полагается ходить в одиночестве по имению.

Оно и понятно: в парке было невероятно многолюдно. Прежде Вирджин не доводилось прогуливаться по территории в дневное время, сначала были многочисленные уроки, и она постоянно торчала в главном корпусе, потом в огороженном куполом цветочном доме. И даже когда приходилось куда-то выходить с Кирэем, он обычно подгонял наномобиль к расписным дверям гарема. Теперь же перед глазами бурлила жизнь: из корпуса в корпус сновали старшие студенты и степенно шествовали мастера, несколько суетливо тянулись к концертному залу оркестранты с инструментами наперевес. Щуплый мужчина лет сорока, взвалив на спину огромный чехол с контрабасом, тащил ещё один в руках, как показалось Вирджин несколько большего размера. Ещё по аллеям сновали охранники, кто приходил на смену, кто уходил с неё, или же отлучался на обед. Были даже работники кухни, направляющиеся в теплицы за свежим урожаем. Вирджин с ужасом сжалась: оказаться в такой толпе в алом платье невероятно стыдно. Однако никому до неё не было дела. За всю дорогу лишь трое обратили на неё внимание: какой-то молодой охранник мазнул профессиональным взором, но заметив Тодо, тут же приветственно кивнул помощнику и отвернулся. Подслеповатого старика-повара, похоже, привлек яркий цвет платья, слишком уж выделяющийся из серо-синей толпы. Мужчина невольно сощурился и, разок моргнув, видимо, наконец понял в чём дело и, качнув головой, направился по своим делам. Последним был моложавый поджарый тубист, не шибко спешивший на репетицию. Их пути просто пересеклись на главной аллее — Вирджин перешла ему дорогу и заслужила обычный почтительный поклон, каким этикет советует удостаивать леди.

Тодо всю дорогу напряжённо молчал и явно торопился избавиться от навязанной спутницы. Впрочем, Вирджин и сама была рада поскорее скрыться от даже случайных взглядов.

Они остановились возле расписных дверей.

— Настоятельно рекомендую в ближайшее время не покидать ваших комнат, так как ваше наказание ещё не закончено. Так же вам не стоит тревожить обитательниц гарема, так как Кирэй-сама запретил пока всякое общение с вами. Еду вам будут доставлять с общей кухни, — сообщил Тодо, а затем вытащил из нагрудного кармана айпи и протянул его Вирджин: — В случае крайней необходимости, вам следует связаться непосредственно со мной.

Ну и как тут сдержать усмешку? Не успела покинуть постель господина, как вновь оказалась в заточении! Впрочем, это было очень в духе Кирэя. С его вечной манией всё запрещать, Вирджин не стоило расслабляться и надеяться на иной исход.

— Что подразумевается под крайней необходимостью? — обречённо спросила она.

— Если вам вдруг потребуется медицинская помощь, — пояснил Тодо, открывая дверцу, тем самым давая недвусмысленный намёк, что желает поскорее закончить разговор.

— И как долго продлится моё заключение? — уже проходя в оранжерею, задала последний вопрос Вирджин.

— Это вы можете узнать у Кирэя-сама при личной встрече. Сегодня вечером у вас совместный ужин, — отрапортовал помощник и тут же захлопнул дверцу.