Охотники за мифами

Глава 5

Нынче утром даже тройной эспрессо не мог привести Теда Холливэлла в хорошее расположение духа. Киттеридж, что в штате Мэн, был красивым городком, сочетавшим достаток и высокую культуру, которые несколько десятилетий назад превратили его в колонию художников. Теперь доходы уже не позволяли художникам здесь оставаться. Картины по-прежнему выставлялись в галереях, но их авторы разъехались — кто в глубь страны, кто далеко на север.

Этим утром город казался Теду живописнее, чем когда-либо. На его взгляд, такая вот картинка и стала в свое время навязчивой идеей Нормана Рокуэлла[10]: так сказать, Америка в лучшем виде. Бушевавшая всю ночь буря не успела причинить сколько-нибудь серьезный ущерб, однако перевернула все вверх дном. Хотя часы показывали всего лишь половину десятого, толпы ребятишек уже кидали снежки друг в друга (и в проезжающие мимо машины), лепили снеговиков и ангелов, строили снежные крепости. Дети в ярких разноцветных шапочках, с разгоревшимися щеками бегали наперегонки, визжа от удовольствия. Теду показалось, что ожила иллюстрация из «Сатердей ивнинг пост». Он прожил достаточно долго, чтобы помнить «Сатердей ивнинг пост», хотя и смутно. Но в этой экскурсии в Америку Рокуэлла не было ничего веселого.

— Что-то ты ужасно ворчлив нынче утром, Холливэлл, — пробормотал он, обращаясь к самому себе.

К счастью, ответа не последовало. А он всегда говорил своей жене, Джоселине, что, пока он говорит сам с собой, но ответа не получает, все нормально, а вот когда будет и спрашивать, и отвечать, можно начинать за него беспокоиться.

Когда-то, давным-давно, Джоселина считала его привычки забавными. Но прошло уже семь лет с тех пор, как она ушла от Холливэлла и покинула штат Мэн. Их дочь Сара жила в Атланте, штат Джорджия, и звонила отцу не чаще чем раз в несколько месяцев. Теду Холливэллу исполнилось всего пятьдесят три, но он чувствовал себя сварливым стариком. По крайней мере, такой образ он культивировал. И это приносило ему некоторое удовлетворение. В округе Уэссекс знали и помнили его. Не бог весть что, но все-таки.

Городские службы этим утром явно схалтурили: даже по центральным улицам могло проехать не более полутора машин сразу. Зато благодаря гололеду автомобилям приходилось ползти медленно: там, где снег счистили, на шоссе остался толстый, не менее дюйма, слой наледи. И когда взошло солнце, потеплело ровно настолько, чтобы дорога окончательно превратилась в каток. Быстрая езда в данной ситуации была бы признаком явного идиотизма. И все же Холливэлл выругался сквозь зубы, увидев прямо перед собой снегоуборочную машину. Словно в отместку, неуклюжий агрегат начал отстреливаться песком и солью, забрызгав решетку радиатора и капот автомобиля.

Из колонок неслись рождественские песенки Гарри Конника-младшего. Окажись в машине кто-то еще, суровый и мрачный образ, тщательно пестуемый Холливэллом, мог бы пострадать. Но сегодня детектив Холливэлл решил никого спозаранку не беспокоить. Нет ничего приятного в том, что шериф позвонил ему лично; но Тед не хотел портить отдых другим только потому, что его собственный выходной пропал к чертям. Поэтому он отхлебнул свой кофе и попытался немного расслабиться под веселую рождественскую музыку, подавляя желание выхватить табельное оружие и выпустить пару обойм в маячившую впереди снегоуборочную машину.

Когда Тед наконец добрался до Роуз-Ридж-лейн, он обругал водителя комбайна, а заодно его папашу с мамашей, и уж потом свернул направо. Некоторые дома на Роуз-Ридж-лейн были видны с улицы, остальные прятались в лесу, среди елей. Подъездные дорожки здесь, конечно, хорошо расчистили. Люди, жившие здесь, имели достаточно денег для того, чтобы уборщики приехали к ним в первую очередь и сделали подъездные пути гладкими, как пол в операционной, а сугробы по левую сторону — плотными, как бетонная стена.

Последний поворот по левой — океанской — стороне Роуз-Ридж-лейн вел к владениям Макса Баскомба. Холливэлл ничего не имел против хозяина усадьбы. Однажды они встречались, и Макс показался детективу очень любезным, вовсе не таким напыщенным, как можно было бы ожидать от столь богатого человека. Но если у Баскомба возникла проблема, это была проблема Киттериджского отделения полиции, а вовсе не Управления шерифа округа. Сам Баскомб, конечно, так не считал. Вероятнее всего, полагал, что раз его деньги помогли шерифу на выборах, то ему полагаются некие особые привилегии.

И вот он, Тед Холливэлл, почему-то превратился в одну из этих привилегий.

«Прислал бы лучше шериф старику бутылку дорогого ликера или коробку конфет», — думал он, преодолевая серпантин ведущих к дому дорог.

Он вынырнул из обсаженной с обеих сторон деревьями аллеи на подъездную дорожку, полукольцом подходившую к главному крыльцу дома. Такие бывают перед отелями или английскими родовыми поместьями. Холливэлл нажал на тормоза и несколько секунд просто смотрел на «поместье». И огромное главное здание с флигелями, и маленький вагончик чуть к северу от дома украшали рождественские гирлянды. Сочетание нетронутого, свежего снега, огоньков и плещущего позади океана придавало всей картине вид глянцевой почтовой открытки.

Сколько пожертвовал Макс Баскомб на избирательную кампанию шерифа? Оценив величину состояния этого человека, Холливэлл не мог не задаться таким вопросом. Вероятно, достаточно, чтобы превращение лучшего детектива округа в мальчика на побегушках показалось в сравнении с этим очень-очень мелкой услугой.

— Отлично, — пробормотал он, остановившись у самых дверей и выключая мотор. — Я сыграю эту роль.

В молодости Тед служил рядовым конной полиции штата Мэн и постепенно дорос до звания инспектора. Однако со временем ему захотелось осесть поближе к родному городку, поэтому он решил отдать свои знания и умения округу Уэссекс. Приезжих часто удивляло, что в такой дыре вообще есть сыщики. Многие из них заранее предполагали, что эти местные детективы ну никак не могут быть настоящими профессионалами, поскольку не работают в большом городе. Холливэлл не обращал внимания на столь идиотские суждения. Он свое дело знал.

Но сегодня его, похоже, ждало не дело, а пустая трата времени.

Он вышел из машины и направился к главному входу. Но не успел взойти на первую ступеньку лестницы, как дверь отворилась, и на пороге показался маленький аккуратный человечек с мягкими, добрыми чертами лица. Даже если бы Холливэлл никогда не встречался с Баскомбом, он ни за что не подумал бы, что это и есть Макс.

— Вы детектив? — спросил человечек.

Он говорил с европейским акцентом, происхождение которого Тед затруднился определить. Шведский или что-то в этом роде, наверное. Холливэлл хотел спросить, не по машине ли его вычислили. Но вместо этого просто кивнул и в три шага преодолел лестницу, пропуская ступеньки.

— Тед Холливэлл.

Человечек отступил назад и распахнул перед ним дверь.

— Благодарю за приезд, детектив Холливэлл Меня зовут Джордж Фридл. Я работаю на мистера Баскомба. Он и его дочь Колетт в кухне. Прошу вас подождать в гостиной, я сообщу им, что вы прибыли.

Холливэлл поблагодарил человечка и провожал его взглядом, пока тот не исчез в дебрях дома. Потом сморгнул и огляделся по сторонам, пытаясь сообразить, что же тут называют «гостиной» и где ее, собственно, искать. В замешательстве крякнул, почесал затылок в завитках наполовину поседевших волос. Его внимание привлекли высокие напольные часы, и он направился было к ним, но по дороге заглянул в комнату, расположенную слева от холла. Там обнаружился массивный кирпичный камин, картины с изображениями старинных фрегатов и шхун под всеми парусами, тяжелая мебель темных, насыщенных оттенков. В такой вот комнате самое место парням во фраках, потягивающим мартини и попыхивающим толстыми сигарами.

— Детектив Холливэлл?

Тед повернулся к входной двери и увидел Макса Баскомба. Маленького человечка, Фридла, с ним не было: наверняка ушел заниматься своими делами, которых в этом доме у него могло быть предостаточно, и оставил их беседовать с глазу на глаз.

Тед был высоким мужчиной, Баскомб — еще выше. По сведениям Теда, адвокату уже давно стукнуло шестьдесят, но по внешнему виду этого никак не скажешь. Широкоплеч, но подтянут. И очень серьезен. От него исходило ощущение физического здоровья, которое достигается лишь постоянными упражнениями. Причем не только еженедельной прогулкой по полю для гольфа. «Интересно, — подумал про себя детектив, — стал бы я заниматься такими вещами, будь у меня столько денег? Очень сомневаюсь».

— Мистер Баскомб, рад снова видеть вас. Сожалею, что пришлось встретиться при таких обстоятельствах.

Именно эти слова сказал бы и сам шериф. Холливэлл почувствовал облегчение и раздражение одновременно.

Пожилой человек едва заметно нахмурился:

— Да. Благодарю вас.

«Не сразу вспомнил, что мы уже встречались», — подумал Холливэлл. Он не слишком огорчился. В конце концов, Холливэлл не мечтал о продвижении по службе. Да и вообще, разве будет парень вроде Баскомба обращать внимание на какого-то там занюханного детектива? Зачем беспокоиться о помощнике, если можно купить босса?

Баскомб показал рукой на кресло:

— Садитесь.

Это прозвучало скорее как приказ, нежели как приглашение. Холливэлл не любил, когда ему приказывали, но счел, что лучше не спорить, если он хочет поскорее вернуться в привычное русло жизни. Он уселся в бургундское кресло с высокой спинкой. Баскомб прошел в комнату, но вместо того, чтобы сесть, оперся рукой о спинку дивана и посмотрел на Теда так, словно тот был не детективом, а присяжным заседателем.

— Что конкретно рассказал вам шериф об этих «обстоятельствах»?

Холливэлл ненавидел юристов.

— Сегодня ваш сын должен был жениться. И единственное, что мне известно, — это что никто его не видел со вчерашнего вечера.

Баскомб кивнул и сделал глубокий вдох. Холливэллу впервые показалось, что под толстым слоем профессиональной невозмутимости юриста промелькнуло нечто человеческое. Печаль, разочарование; возможно, даже замешательство. Помимо воли, Тед изменил первоначальное мнение о Максе Баскомбе. Наверное, привыкнув напускать на себя невозмутимый вид, тот просто разучился общаться с обычными людьми. Но назвать Баскомба бездушным было нельзя.

— Дочь говорит, что Оливер… — начал Баскомб, но смолк и горько вздохнул.

— Оливер — ваш сын?

— Мой сын. Да. — Баскомб покачал головой. — Но он всегда был скорее сыном своей матери, нежели моим. Гораздо больше похож на нее, царство ей небесное, чем на меня. Сентиментален. Витает в облаках.

Баскомб нахмурился и глянул так, что стало ясно: ему неприятно произносить настолько личные мысли вслух.

— Моя дочь, Колетт, говорит, что у Оливера имелись сомнения насчет женитьбы. Я-то об этом услышал впервые, конечно. Видит бог, ему стоило прежде всего поговорить о своих опасениях с отцом.

Холливэлл ждал продолжения, но его собеседник, вероятно, сказал уже все, что хотел. Детектив подался вперед.

— Мистер Баскомб… Я в замешательстве. Зачем вы сообщили шерифу? Ваш сын — взрослый человек. И кажется, абсолютно ясно, что здесь произошло. Как бы нелепо это ни выглядело, он имеет полное право…

— К черту права! — рявкнул Баскомб, злобно сощурив глаза. — Я хочу, чтобы его нашли. Сегодня же. Венчание состоится сегодня, в три часа пополудни, и к этому времени Оливер должен во что бы то ни стало быть в церкви, иначе ему ох как несдобровать!

Холливэлл внимательно посмотрел на него:

— Если есть хоть одна причина предполагать, что с ним что-то произошло, я уверен, мы бы могли…

Макс Баскомб взглянул на него так, что Тед умолк. Его бесило, когда ему вот так затыкали рот. Ненависть зашевелилась у него в печенках. Как бы ему хотелось дать Баскомбу настоящий урок, показать, что значит иметь дело с полицией. Он, наверное, смог бы найти работу в любом городе Мэна. Но работать в Управлении шерифа ему нравилось, а Тед не сомневался: Баскомбу ничего не стоит сделать так, чтобы его уволили.

— Извините, — вдруг произнес этот денди, чем весьма удивил детектива. И улыбнулся вымученной улыбкой, которая казалась вполне искренней. — Я знаю, это не то, чем вы обычно занимаетесь. И уверен, что это совсем не то, на что вы хотели бы потратить день. Но мне нужна ваша помощь, детектив. И помощь шерифа тоже. Оливер раскается, как только поймет, что он натворил. Забудьте о расходах и — как вы там выразились? — о нелепости. Он разобьет сердце любящей его девушки и погубит собственную жизнь. Я просто хочу посмотреть ему в глаза и убедиться, что он принимает такое решение сознательно. Как отец, я должен сделать это для него. Я вовсе не прошу надевать на него наручники и тащить сюда силой. Просто найдите его и скажите мне, где он, и я сам поеду к нему.

Холливэлл долго смотрел на Баскомба. Прямота этого человека — его внезапная, обезоруживающая рассудительность — удивила его. Детектив знал, что держался вызывающе, и теперь ему хотелось поверить, что Баскомб действительно желает своему сыну самого лучшего. Или того, что считает лучшим. Так или иначе, выбора не было.

— Не могу вам ничего обещать, мистер Баскомб. Мне понадобится список друзей вашего сына, а также перечень всех мест, где он любит проводить время. Действовать буду быстро и без лишнего шума. Но речь идет о нескольких часах, и если он не хочет, чтобы его нашли…

Баскомб вскинул руку, прерывая его:

— Я вас понял, детектив. Вы не представляете, насколько я ценю вашу помощь.

Он встал и направился к эркеру, окна которого находились на фасадной части здания, но, не дойдя, повернулся и пристально посмотрел на Холливэлла:

— У вас есть дети?

«Не твое дело», — подумал Тед. Но кивнул:

— Дочь.

Он ждал, что Баскомб прокомментирует его ответ, может быть, скажет что-нибудь о безответственности сыновей или о треволнениях отцовства вообще, но тот лишь на секунду задумался, пожал плечами и направился к выходу.

— Надеюсь, что ради блага самого Оливера вы найдете его быстро, — сказал Баскомб.

Холливэлл понял, что тот уходит, и поднялся, чтобы последовать за ним.

— Я сделаю все, что в моих силах.

В фойе Баскомб обернулся к нему:

— Я понимаю, детектив, что ваше «все, что в моих силах» — это очень много. Шериф весьма высокого мнения о вас.

Холливэлл понятия не имел, что отвечать. Мужчины смотрели друг на друга с некоторой неловкостью.

— Ну ладно, — сказал Баскомб. — Сейчас я приглашу сюда Фридла и Колетт. Сестру Оливера. Они гораздо лучше, чем я, представляют, куда он мог деться.

Как только Макс Баскомб удалился, Тед подумал: а понял ли его собеседник, насколько значимое заявление только что сделал? Чтобы найти Оливера Баскомба, ему нужен был список друзей молодого человека и тех мест, где он чаще всего бывает. А отец не имел ни малейшего понятия о том, что входит в данный список.

Холливэлл вовсе не осуждал его. Ведь его собственная дочь разговаривала с ним лишь раз в два месяца. Даже во времена ее учебы в колледже он не смог бы ответить ни на первый, ни на второй вопрос.

Прошла минута или две, и вместо Баскомба вошла привлекательная молодая женщина. Миниатюрная, изящная, с россыпью еле заметных веснушек на переносице и густыми светлыми волосами, рассыпанными по плечам.

— Отец просил передать, что ему нужно сделать телефонный звонок, но через минуту они с Фридлом придут сюда. Кажется, я должна сказать вам, где в принципе может быть Оливер.

— Это бы очень помогло, — ответил Холливэлл, изучая ее.

Женщина (на вид лет под тридцать) была сильно встревожена, и не только тем, что назначенная на сегодня свадьба может сорваться.

— Вы — его сестра?

— Колетт.

— Тед Холливэлл.

Она обхватила себя руками, словно замерзла.

— Вы детектив, верно?

— Да.

Она так пристально разглядывала Холливэлла, что он почувствовал себя не в своей тарелке.

— Я назову вам имена и адреса, которые вы просите. Но я знаю своего брата. Он мог немного струсить, и он определенно нервничал из-за предстоящей свадьбы. Но он любит Джулианну. Ни при каких обстоятельствах Оливер не сбежал бы вот так. Он не из тех, кто способен на это. Если бы он передумал вступать в брак, то сел бы в машину, поехал к невесте и сказал бы ей все сам.

Холливэлл прекрасно знал, как хорошо люди умеют скрывать свою истинную сущность — даже от тех, кто любит их больше всего. Но женщина казалась очень уверенной и в себе, и в своих отношениях с братом. И то, как прозвучали ее слова, ему не понравилось.

— Что вы предполагаете?

Она оглянулась, словно желая убедиться, что никто другой не сможет ее услышать. А когда снова повернулась к Холливэллу, вид у нее был совсем растерянный.

— Отец не хочет меня слушать. Он верит, что подобная выходка — как раз в духе Оливера, но папа совсем не знает его. Совсем. Так что вы можете, конечно, взять этот список и проверить. Но боюсь, что…

Колетт потерла переносицу, потом ее ладонь скользнула к губам, словно она бессознательно пыталась заставить себя замолчать.

— Мне страшно, мистер Холливэлл. Оливер так бы не поступил. А прежде, чем все мы признаем, что он мог вот так разбить сердце Джулианны, может, спросим себя — а каким, собственно, образом он выбрался отсюда? Ушел он ночью, а снегоуборочный транспорт прибыл только утром. Да и машина Оливера стоит в гараже. И что все это значит? Мой брат взял и ушел отсюда пешком, посреди ночи, в жуткую метель?

Холливэлл задумчиво смотрел на нее. Конечно, следовало бы подключить к этому делу полицию Киттериджа, но Баскомб хотел, чтобы все было сделано быстро и по-тихому. Местные копы не станут искать Оливера Баскомба до понедельника, разве только отыщется какой-нибудь криминальный след. А тогда об этом раструбят все местные газеты.

Но сестра тревожится не зря. Холливэлл не мог представить себе, чтобы кто-нибудь — а тем более молодой адвокат, наследник огромного состояния — отправился прогуляться в бурю, которая бушевала тут прошлой ночью. Если только у Оливера не было знакомых прямо здесь, на Роуз-Ридж-лейн, которые приютили бы его, далеко он уйти не мог.

Надо сделать то, чего ждут от него Баскомб и шериф: попытаться проследить, куда мог податься парень. И он будет этим заниматься — по крайней мере, пока церковный колокол не пробьет тот час, на который назначено венчание. Если к тому времени Холливэлл не отыщет Оливера Баскомба, похоже, ему придется сильно изменить свое отношение к этому делу.

Внезапно все стало очень запутанным. Колетт Баскомб боялась за своего брата, а Теда Холливэлла пугало то, что у нее могли быть для этого серьезные причины.

Утро и началось-то прескверно, а теперь уж точно покатилось в тартарары.

Массивные гранитные двери, ведущие в Песочный замок, были распахнуты настежь. Подъем к замку через барханы, а потом вверх по склону холма оказался трудным. Ноги у Оливера ныли от постоянного проваливания в сыпучий песок. Глаза жгла песчаная пыль. Солнце, отражаясь от барханов, подняло температуру воздуха градусов на двадцать[11] выше, чем тогда, когда они шли по дороге.

Ночь выдалась долгая и утомительная. Усталость навалилась на Оливера, и он зевнул, несмотря на пугающее зрелище широко раскрытых каменных ворот.

Едва оказавшись внутри, они увидели еще одного песочного человека — тоже мертвого. В красной шапке. «Кровавые шапки» — назвал их Фрост. Во дворе между стеной и замком зимний человек внезапно остановился, и Кицунэ с Оливером увидели, как его пальцы становятся длинными и острыми, как ножи мясника.

— Мне нужно оружие, — просипел Оливер.

Фрост и Кицунэ посмотрели на него и переглянулись. Из-за рыжего мехового капюшона Оливер не мог видеть выражения лица Кицунэ, но нефритовые глаза сверкнули с интересом.

— Да. Это было бы разумно. Надо подыскать тебе что-нибудь подходящее. Но пока тебе придется обойтись без оружия и положиться на то, что мы защитим тебя, если сможем.

— Звучит не слишком обнадеживающе.

Ни один из Приграничных не удостоил его ответом. Они двинулись по двору замка, словно бросая вызов тем, кто мог напасть. Оливер шел с еще большей осторожностью, чем его спутники, поглядывая и на замок, и по сторонам — на массивные стены.

Их окружал песок. Все было сделано из него. Его так утрамбовали, что стены казались бетонными. Но Оливер знал: это песок. Песок носился по двору, бился о стены, взвивался адскими вихрями и лавиной сыпался сверху, когда ветер стихал. На глаза не попадалось ничего, что можно было бы использовать как оружие. Ни палки, ни камня, и уж конечно, ни намека на ящик ручных гранат.

Оливер провел пальцами по глазам, размазывая влажный песок, и ускорил шаг. Кицунэ и Фрост, шедшие впереди, уже остановились у высоких дверей замка. Зимний человек жестом поторопил Оливера, хотя тот был уже совсем близко. Приграничный стал еще прозрачнее, чем когда-либо. Он махал Оливеру своими пальцами-кинжалами. Бледно-голубые глаза сочились густым морозным туманом.

— Мешкать нельзя, Оливер. Слишком много смерти кругом, да и судьба обитателей замка неизвестна.

Кицунэ присела на корточки у дверей. Ветер шуршал полами ее плаща. Однако на спине и руках мех просто переливался, повторяя движения ее тела и мускулов.

Двустворчатые двери замка были только слегка раздвинуты, но в узкой щели виднелся третий труп, разрубленный почти пополам.

Когда Фрост толкнул двери, высохшая кожа и плоть, прилипшие к створкам и повисшие между ними, как паутина, порвались. Похоже, вместо крови у существа был песок, но имелись и внутренние органы, из чего-то непонятного. Оливер отвел взгляд: еще секунда, и его бы стошнило.

Он так быстро переступил через мертвеца, что чуть не врезался во Фроста с Кицунэ. Он оказался так близко от женщины, что чуть не задел лицом ее плащ и вдохнул сильный запах мускуса, исходивший от нее. Его охватило внезапное, ошеломительное возбуждение; он непроизвольно сделал шаг назад и наступил каблуком на ногу мертвеца. Кожа трупа лопнула, как папье-маше, и рассыпалась в прах. Или в песок.

Зимний человек оглянулся на него, и в его глазах Оливер увидел сильную тревогу.

— Похоже, теперь у тебя появится оружие, Оливер.

Кицунэ отошла в сторону и огляделась: нет ли угрозы. Фрост медленно ступил в просторное, как кафедральный собор, помещение — главный зал Песочного замка. А Оливер застыл на месте и мог только смотреть.

Там лежало много десятков Кровавых шапок. Или сотен. И все они были мертвы. Искромсаны, разбросаны по всему залу, по причудливо украшенным лестницам, что располагались по периметру и вели в другие помещения замка. Одежда разорвана, кожа и кости раздавлены и разбиты. Только железные сапоги остались целы. Нетронуты.

Кицунэ мелькала в солнечных лучах, лившихся из высоких окон, — исчезала в тени и вновь появлялась. Тело зимнего человека светилось отраженным светом. Он пристально смотрел вокруг, двигаясь со странной, неспешной грацией. Оливер аккуратно перешагивал через мертвые тельца уродцев. «Навевают дрему и дарят сны», — сказал Фрост. И, какими жуткими на вид они ни казались, Оливеру их было ужасно жалко.

Он опустил глаза и увидел лицо одного из несчастных. Зверски истоптанное. Оливер не сразу смог оторвать от него взгляд. А когда сделал это, заметил в руке мертвеца оружие. Какой-то нож или кинжал. Но когда Оливер протянул руку, чтобы вытащить его из узловатых пальцев, то понял, что это не металл, а кость. А может, зуб. Взмахнув им перед собой, он увидел — так и есть: клык, минимум два дюйма у основания и семи дюймов в длину.

«Какое существо может иметь такие зубы?» — подумал Оливер.

Задавшись этим вопросом, он медленно, глубоко вдохнул и сглотнул образовавшийся в горле комок. Но тяжесть оружия в руке принесла некоторое облегчение. В старших классах и в колледже он брал уроки фехтования. Гением шпаги не стал, но все же, несомненно, сумеет нанести колющий удар, даже этой штуковиной.

Оглядевшись, он заметил, что Фрост и Кицунэ подошли к середине огромного зала. Стоя прямо в эпицентре случившейся бойни, они смотрели вверх, на нечто, свисавшее с потолка. Когда Оливер приблизился к ним, пытаясь определить, что же привлекло их внимание, под ногами у него захрустело.

Это был не песок.

Он остановился и глянул вниз. Повсюду на полу замка валялись какие-то мелкие осколки, которые он поначалу принял за кристаллы. Оливер присел и осторожно поднял один из них, стараясь не порезаться. И лишь когда кусочек кристалла оказался у него в руке и он залюбовался сложным красивым строением, стало ясно, что это не стекло. Алмаз.

— Вот черт, — прошептал Оливер.

Выпрямившись, он пошел к своим товарищам. Вперемешку с песчаными останками песочных людей везде были рассыпаны алмазы — и крошечные, и огромные, в локоть длиной. Оливер в изумлении покачал головой и снова посмотрел наверх. Теперь он увидел, что привлекло внимание Фроста и Кицунэ. Источник алмазных россыпей. Штука, висевшая посреди зала, походила на огромную лампу или, вернее, люстру, если судить по ее строению. Верхушка все еще держалась, но все остальное разбилось на тысячу кусков, дождем пролившихся на пол.

— Что это было? — спросил он.

Кицунэ медленно повернулась к нему. Она мелко и часто дышала, и ее грудь под черной туникой ходила ходуном. Ничем не прикрытое лицо утратило всякую таинственность. В выражении ее лица, в глазах читался страх.

— Это была тюрьма Песочного человека, — сказал Фрост, выдыхая холодный туман. — Изначального Песочного человека. Чудовища.

И теперь он на свободе.

Колетт стояла под душем, выгнув спину дугой и упершись ладонями в кафельную стенку. Обжигающе-горячая вода струилась по телу. Дом был старым, и зима потихоньку просачивалась в него, особенно по ночам. Пар клубился в холодном воздухе, постепенно заполняя всю ванную. Колетт ужасно нравилось вдыхать этот пар и чувствовать, как горячая вода массирует мышцы спины, и девушка радовалась, что может хоть немного расслабиться после такого тяжелого дня. Возможно, не самого худшего дня в ее жизни, но сейчас она думала о нем именно так.

Она вспомнила, с каким удовольствием проснулась утром. Теперь, когда ее переполняли изнеможение, сожаление и тревога, это казалось совершенно абсурдным. Хотя она готова была отдать все, лишь бы избежать этой миссии, ей пришлось самой сообщить о случившемся Джулианне. Эта женщина являлась не просто невестой брата Колетт, но и ее подругой. И Колетт было очень больно видеть, что Джулианна восприняла исчезновение Оливера как предательство.

Джулианна плакала в заднем помещении церкви — уже одетая в свадебное платье и красивая, как никогда. Колетт держала ее руки в своих, не в силах избавиться от чувства вины. А вина заключалась в том, что Оливер — ее брат. Но она осталась и, теребя складки своего собственного платья — платья подружки невесты, — пыталась убедить Джулианну в том, что Оливер никогда не поступил бы с ней так, будь у него хоть какой-то выбор.

Слетая с ее языка, слова тут же становились какими-то бессмысленными, хотя сама она искренне верила в то, что говорила. И когда священник объявил собравшейся толпе, что службу придется отложить; и когда флорист вошел с соболезнованиями, будто Оливер не просто пропал, а умер; и когда виолончелист пришел и сказал, что музыкантам все равно надо заплатить, а мать Джулианны просто вытолкала его из комнаты, — все это время Колетт оставалась с подругой, пытаясь ее поддержать.

Теперь слово «неловкость» для нее навсегда будет связано с воспоминанием об этом дне.

И все это время, утешая Джулианну, она не переставала думать об Оливере. У всех остальных убежденность в том, что Оливер струсил и сбежал, пересиливала страх за него. Но только не у Колетт.

Детектив из Управления шерифа округа, Холливэлл, позвонил за сорок пять минут до начала церемонии и сообщил, что проверил все адреса, которые ему дали, но вернулся ни с чем. Ни одна душа не видела Оливера сегодня. И он никому сегодня не звонил.

Именно этого и ожидала Колетт. И все же для нее стало ударом то, что ее подозрения подтвердились. Даже теперь, много часов спустя, стоя в душе и вдыхая аромат абрикосового шампуня, она чувствовала, как подкашиваются ноги при одном воспоминании о голосе Холливэлла в телефонной трубке. Ведь она говорила, что Оливер никогда не бросил бы Джулианну вот так, у алтаря. Если бы он передумал, то постарался бы утешить ее как мог, подсластить горькую пилюлю. Если Оливер исчез, то не по собственной воле.

Далеко за полночь она видела его возле гардероба и утром обнаружила в шкафу страшный беспорядок. Возможно, он взял оттуда куртку, шапку, перчатки и шарф. Она уже давно не жила в одном доме с Оливером и поэтому не знала, какую зимнюю одежду он носит и которую шапку мог взять.

Колетт ни минуты не верила в то, что Оливер сбежал и оставил Джулианну. Она была уверена: с ним что-то случилось. Но если бы она рассказала этому копу, Холливэллу, об увиденном ночью, тот наверняка решил бы, что отец прав и Оливер просто смылся. Хотя Колетт давно уже жила отдельно, она знала брата лучше, чем кто-либо другой. Она смотрела в его глаза и видела в них благородство. Несмотря на все свои сомнения, сбежать он не мог.

Но куда он делся — пешком, в разгар метели?

— О боже, братишка, где же ты? — прошептала Колетт, и судорога страха пробежала по ее телу.

Она выключила воду и взъерошила руками волосы, стряхивая лишнюю влагу. Постояла немножко, глубоко вздохнула, стараясь успокоиться и отогнать тревогу. Но это ей не удалось. По крайней мере, полиция сейчас разыскивает Оливера не только потому, что он бросил свою невесту. Управление шерифа округа Уэссекс работает вместе с полицией Киттериджа и государственной полицией штата Мэн. Допросили даже бедного Фридла — интересовались, не известно ли ему что-либо об исчезновении Оливера. Смешно, конечно, но копы-то этого не знали. Колетт была очень рада, что они не стали тянуть с розыском.

Она отодвинула дверцу душевой кабинки и, достав полотенце, накрутила на голову, как тюрбан. Потом взяла второе полотенце, огромное, голубое и пушистое, и быстро вытерлась. Халат висел на двери ванной. Она скользнула в него и туго подпоясалась. Но стоило Колетт открыть дверь — яркий свет и горячий пар тут же хлынули в коридор, — как ее начала бить дрожь. В коридоре оказалось настолько холоднее, что соски у нее сразу затвердели, и она крепко обхватила себя руками, пытаясь унять озноб.

Ночью дом обычно отапливался по минимуму. Тем не менее бежавшие внутри стен трубы гудели жизнью, боролись за тепло. Дом трещал, он был слишком старым и слишком большим — почтенный пожилой дом, пустота которого казалась такой печальной, словно само здание скорбело о том, что этой ночью в доме не осталось ни единой живой души, кроме Колетт с отцом.

О, как бы ей хотелось, чтобы здесь жила настоящая семья! Родители и дети. Несколько поколений большой семьи. А не один лишь безразличный, разочарованный отец и его испуганная дочь.

Ступать босыми ногами по холодному деревянному полу было неприятно, и она заторопилась к себе в спальню. Но у самых дверей остановилась и нахмурилась. Ее опять пронзила дрожь, и виной тому был вовсе не термометр. В детские годы Колетт нередко чувствовала, что дом подавляет ее. Часто она не могла заснуть по ночам, и, дождавшись, когда заснут родители, отправлялась в жутковатое путешествие по дому. За каждым черным ночным окном кто-то таился. Пробираясь на кухню за вкусненьким, она всегда ощущала странное покалывание в нижней части затылка, спазм мышц между лопаток. В такие моменты она не сомневалась в том, что кто-то наблюдает за ней.

То же знакомое леденящее ощущение пронзило ее сейчас.

Но Колетт уже не была маленькой девочкой. Она сдвинула полотенце с уха и внимательно прислушалась к стенаниям старого дома. Ненавидя себя за колебания, обернулась через плечо. На верхней площадке лестницы горела лампа, тускло освещая коридор. Но ее света не хватало, и оба конца коридора уходили во тьму.

— Папа? — тихо сказала она.

Она знала, что это глупо. Отец в своей комнате. Читает или, может, уже спит. А если и вышел, то не стал бы молча бродить по дому. Макс Баскомб был, как сам он не раз выражался в ее присутствии, Хозяином Сей Треклятой Усадьбы.

Колетт насмешливо улыбнулась сама себе и вошла в комнату. Возле кровати горела старинная лампа. Стеклянные, расписанные вручную плафоны с изображением роз на морозном фоне окрашивали постель в розоватые тона. Рождественские фонарики на окне весело мигали, и уже само пребывание в комнате подействовало на Колетт успокаивающе. Возможно, ощущение, которое она испытала сегодня утром, перед тем как проснуться, — чувство возвращения в детство — повлияло на нее больше, чем она сознавала.

«Ты на грани срыва из-за Оливера», — подумала Колетт.

Она продолжала думать о брате, размотав полотенце и яростно вытирая волосы. Сегодня вечером ей не до фена. После такого дня было просто необходимо принять душ, согреться и расслабиться. А утром она опять примет душ. Тогда и займется волосами.

Колетт скинула халат, надела чистую фланелевую пижаму. Провела пальцами по прядям на голове и снова принялась вытирать их полотенцем. После этого взяла с комода расческу и запустила в волосы. Тело изнывало от беспокойства. Душ оказал свое магическое воздействие, но теперь, в комнате, тревоги начали возвращаться. Разве она сможет спать, не зная, что же случилось с Оливером? Как отцу удалось заснуть?

Отложив щетку, она подошла к постели и взяла с ночного столика книгу. Книга называлась «Разреженный воздух» и рассказывала о трагедии на Эвересте. Ее автором был Йон Кракауэр. Жутковатая история, но в то же время захватывающая. Колетт надеялась, что чтение отвлечет ее и она сумеет уснуть.

Она откинула покрывало и полезла в кровать, но тут ее охватило то же ощущение. Нахмурившись, Колетт бросила взгляд на приоткрытую дверь. Хотя коридор освещался, лампочка была такой слабой, что по контрасту с ярким светом пространство за дверью показалось ей сплошной тьмой. Колетт испытала сильнейшее желание встать и плотно закрыть дверь, но сдержалась, опять поворчав на себя.

И вдруг в коридоре что-то мелькнуло.

Колетт застыла на месте.

— Папа?

Веки ее дрогнули, и на женщину нахлынула внезапная сонливость, такая сильная, что она покачнулась. Стряхнув с себя сон и пытаясь разглядеть хоть что-нибудь сквозь приоткрытую дюймов на шесть дверь, Колетт потерла глаза и стерла с их уголков «песчинки», обычно появляющиеся лишь по утрам, после сна.

— Эй! — окликнула Колетт и двинулась к двери.

Сначала она шла медленно, но потом почувствовала гнев на себя, а заодно и на отца с Оливером, решительно подошла к двери и распахнула ее.

Свет из комнаты пролился в коридор.

Пусто.

Но кто-то там все-таки был. Кто-то прошел по коридору. Может, отец захотел поговорить с ней и вышел в коридор, а потом передумал? Или Фридлу что-то понадобилось, и он поднялся сюда из своего вагончика? Кто бы то ни был, он мог увидеть, как она переодевалась. Подумав об этом, Колетт сердито прикусила нижнюю губу.

Потом до нее дошло, что бродить ночью по дому мог и третий.

— Оливер?..

Колетт боялась, что с ним произошло нечто плохое. Поскольку брат не мог покинуть усадьбу на машине, вслух она рассуждала так: он позвонил другу, вышел на дорогу, тот приехал и подобрал его. Но на самом деле про себя она думала и о другой, ужасной, возможности: Оливер вышел из дому в метель, и потом что-то случилось. Тот утес над океаном был одним из его самых любимых на свете мест, и Колетт тысячу раз приходило в голову, что он мог оступиться и упасть… или спрыгнуть. Не то чтобы Оливер походил на самоубийцу, но временами он бывал таким несчастным и одиноким, что это беспокоило ее.

Колетт оглянулась. Дальше располагалась комната ее брата. Но там царила тишина. Ни движения, ни полоски света под дверью. Скорее всего, по коридору ходил отец. И как бы ей ни хотелось, чтобы это был Оливер, вернувшийся домой, она направилась к отцовской комнате. Прошла мимо ванной, потом прямо под лампой, освещавшей верхнюю площадку лестницы.

Следующая комната по правую руку и была спальней хозяина дома. Из-за дверей послышался шорох и скрип: похоже, отец ходил по комнате. Она вздохнула. До нее вдруг дошло, что отца так же, как и ее, могла сейчас одолевать бессонница. Колетт даже обрадовалась. По крайней мере, это показывало, что он настолько же обеспокоен, насколько зол. Должно быть, это он подошел к ее комнате, но потом передумал. Весь вечер отец не разговаривал с ней, если не считать нескольких формальных фраз об обеде и пожелания спокойной ночи.

— Папа? — позвала она, едва сознавая, что уже лет двадцать не называла своего отца так.

Колетт мягко постучала и открыла дверь. В тот же самый момент она почувствовала под босыми ступнями песок. Света от лампы в коридоре не хватало, но на окнах отцовской спальни, как и ее собственной, горели рождественские лампочки, и в их оранжевом свете глазам Колетт предстала жуткая картина.

Весь пол был усеян песком. Макс Баскомб лежал навзничь на персидском ковре, а над ним возвышалась завернутая в серый плащ фигура в капюшоне. Она волнами колыхалась в воздухе, словно рой из тысячи пчел. Кожа существа была грубая, цвета песка на полу. Черты лица — невероятно, нечеловечески тонкие, нос, скулы и подбородок резко заострены, а глаза светились желтым, лимонным светом. Существо повернулось к ней и ухмыльнулось, оскалив короткие острые зубы.

Колетт не сомневалась, что видела его раньше.

— Прошлое — это сон, от которого нам никогда не проснуться, — произнесло существо хриплым шепотом, похожим на царапанье по стеклу.

— Нет! — прошептала Колетт, качая головой, не желая соглашаться с тем, что видит, а горячие слезы уже щипали ей глаза.

Глаза…

У отца отсутствовал один глаз, и на месте его зияла пустая окровавленная глазница. Все лицо заливали кровавые слезы. И когда она вошла и увидела все это, и когда Песочный человек усмехнулся ей в лицо, он острым, похожим на нож пальцем выхватил у Макса Баскомба оставшийся глаз. Глазное яблоко выскочило с жутким звуком, таща за собой, словно хвост, оборванный зрительный нерв. Существо аккуратно сунуло глазное яблоко себе в рот и раскусило. Жидкость хлынула из глаза, намочив сразу же потемневший песок на полу.

А отец остался неподвижен. Мертв.

Колетт онемела. Она задыхалась, пытаясь высвободить свой голос из парализующего ужаса, который охватил ее.

Существо в сером плаще поплыло к ней, раскрывая объятия. Оно схватило ее своими тонкими, как у скелета, пальцами, и Колетт почувствовала, как грубые, покрытые песком руки отрывают ее от пола, поднимают и серый плащ начинает окутывать ее.

Только теперь Колетт закричала.

Крик длился всего секунду, а потом силы оставили ее. Веки закрылись, и она провалилась в сон, из одного ночного кошмара — в другой.