Охотники за мифами

Глава 19

Оливер закричал, не веря своим глазам. Он кинулся к Дженни, но могучая рука опустилась ему на плечо, и в нос ударил запах серы. Обернувшись, он снова испустил крик. Черный Дракон Бурь вырос. Его гибкое туловище достигало теперь не менее восьми футов в длину. Огромная морда склонилась к Оливеру, длинные пряди седой бороды прикрывали грудь. Сверкавшие в глазах дракона молнии сопровождал гром, грохотавший где-то в глубинах его существа.

«Я погиб, — подумал Оливер. — Гонг-Гонг тоже предатель!»

— Ты безоружен, глупый дружок! — прорычал дракон.

— Джен? — произнесла Кицунэ хриплым от боли голосом. Ее нефритовые глаза казались невероятно безжизненными. — Ты с ними заодно? С Охотниками?

— Заодно? Да ведь я одна из них, Киц! Что ты мелешь, черт возьми! Ну, да ты всегда была романтичной дурой… А жизнь жестока. Разве не так, дорогуша? Неужели ты по правде думала, что после того, как на меня столько раз охотились… и даже после нападения этой суки Мантикоры… я могла уцелеть? Нет, так не везет никому. У тебя что, жопа вместо головы?

Оливер вздрогнул, увидев, как задели Кицунэ слова Дженни.

А Голубая Сойка не просто вздрогнул. Он завертелся с немыслимой скоростью, и по комнате пробежала волна, словно он швырнул что-то в Дженни, буквально прорезав воздух. Крыло с голубым оперением. Оно выглядело вполне реальным. Голубая Сойка был оборотнем, но Оливер подумал, что это, наверное, чары. Магия. Волшебное могущество оборотня. Сойка развернулся, и то, что казалось крылом, до костей рассекло зеленую плоть на руке Дженни, повалив ее на пол.

Дженни Зеленые Зубы не успела ни моргнуть, ни закричать от боли, а Кицунэ — уже не женщина, а лиса — оказалась рядом, что-то прорычав по-звериному. Оливеру показалось, что он разобрал одно-единственное слово:

— Тварь!

Лиса разорвала горло Дженни, и зеленая, цвета водорослей, кровь хлынула на пол.

А потом, когда лиса взвыла от горя, зазвенело разбитое стекло, и в окно ввалился кирата. За ним последовали еще двое, и начался настоящий хаос. Глаза тигролюдей светились оранжевым пламенем, с черных губ текла слюна. Они рычали, разверзнув страшные пасти. Один из них, опустившись на все четыре лапы, бросился на Гонг-Гонга. Голубая Сойка превратился в птицу, метнулся кирата в лицо, а Фрост преградил путь второму противнику.

Лоснясь шерстью и играя мускулами, третий Охотник оранжево-черным пятном кинулся через комнату на Оливера. Кицунэ прыгнула из лужи крови, разливавшейся вокруг тела Дженни, но лишь задела зверя лапой, слегка поцарапав его.

Руки Оливера были пусты, и времени на поиск оружия не осталось. Осознание близкой и неизбежной смерти парализовало его; он уже почти чувствовал, как звериные когти вонзаются в плоть, разрывают грудь, живот, выдирают внутренности…

— Оливер! — громко выкрикнул Фрост.

Кирата прыгнул, и инстинкт взял вверх. Оливер отступил назад, резко поднял руки и схватил тигрочеловека за запястья, со всей силой впиваясь пальцами в шерсть и плоть. Инерция повалила Охотника на пол, и тот потащил противника за собой, обдавая его лицо омерзительным дыханием. Оливер нанес удар ногой куда-то в живот демона и, напрягая все силы, перебросил врага через голову, к камину.

Тигрочеловек врезался головой в каминную полку. Оливер вскочил, обернулся к врагу. На миг ему показалось, что единственный шанс на спасение упущен: схватив кирата, он знал, что должен швырнуть его в огонь, больше надеяться не на что. Не рассчитал траекторию: каминная полка располагалась почти в футе от огня.

Но фута оказалось достаточно. Падая, кирата задел спиной пламя. Шерсть вспыхнула. Выпучив от боли глаза, зверь зарычал в агонии. Мех на его спине мгновенно выгорал и обугливался. Охваченный пламенем, тигрочеловек ринулся было на Оливера, но тут его панический взгляд метнулся к окну, за которым валил снег. Шатаясь, кирата сделал несколько шагов к подоконнику, задел большое кресло. Обивка сразу вспыхнула. Чтобы не упасть, схватился за тяжелую цветастую портьеру. Та пошла пламенем еще быстрее, чем шерсть Охотника. Хищник повалился на пол, стал кататься по полу, скуля от боли. Умирая.

В доме начался пожар.

— Фрост! — закричал Оливер, надеясь, что зимний человек сможет потушить пожар льдом.

Но, оглянувшись, он увидел, что в дом один за другим вламываются все новые и новые кирата, а с ними бьются Голубая Сойка, Фрост и Кицунэ. Обманщик снова принял человеческий облик — или почти человеческий. Он с такой скоростью крутился в своем странном танце, что казался расплывшимся пятном, веером из голубых крыльев, хлещущим неприятеля.

Оливер должен был помочь им или хотя бы защититься. Он вспомнил меч, висевший над камином. Меч ефразийского короля. Оливер побежал к камину и сорвал со стены оружие вместе с ножнами.

Пол и стены дома потряс раскат грома. Повернув голову, Оливер увидел, что Гонг-Гонг продолжает расти. Теперь Черный Дракон Бурь стал огромным: свернутое кольцами туловище насчитывало, наверное, дюжину футов в длину. Прижав одного из кирата к полу длинной когтистой рукой, дракон метнул в него молнию и испепелил Охотника на месте. Но в тот же миг второй кирата вспрыгнул на дракона сзади, вцепившись когтями в его шкуру.

— Довольно! — крикнул Гонг-Гонг. — Нам нужен простор! Воздух!

Могучий змееподобный зверь метнулся к двери. Кирата старался удержаться на его спине, раздирая ее когтями. Гонг-Гонг не остановился у двери, протаранив ее. Дерево разлетелось в щепки. При этом дракон развернулся всем телом, сбивая с себя кирата. Охотник свалился на пол. Побитый, окровавленный, он все еще был жив и все еще грозен. Над его головой вихрем кружился ворвавшийся в дом снег.

Снаружи бушевал буран, который тут же поглотил Черного Дракона Бурь. Оливер приготовился атаковать упавшего кирата, чтобы последовать за Гонг-Гонгом. Но тут в проеме выломанной двери возникла новая фигура — массивное, широкоплечее существо с головой и крыльями птицы. В руке оно держало меч, поднять который было бы не под силу ни одному человеку.

Сокольничий.

Оливера окатила волна ужаса. Совсем не такого, какой вызывали кирата. При виде Сокольничего его объял первобытный страх. Ведь однажды это существо чуть не убило Фроста. И в тот раз тоже шел снег.

— Фрос-с-ст! — заклекотал Сокольничий.

Оливер подумал, что зимний человек испугается. Ведь ему уже доводилось видеть испуг в ледяных глазах. Но тогда Фрост был ранен и ничего еще не знал о заговоре. И тогда была жива Юки-Онна.

Услышав свое имя, Фрост отвлекся от кирата, с которым сражался плечом к плечу с Сойкой, и увидел, кто окликнул его.

В глазах зимнего человека не было страха. Только ненависть.

Фрост бросился к двери.

Сокольничий издал пронзительный птичий крик и отступил от проема, освобождая пространство для битвы.

Потрясая в воздухе королевским мечом и сжимая в левой руке ножны, Оливер кинулся на помощь Голубой Сойке и Кицунэ. Они все еще оставались в доме, несмотря на разгоравшийся пожар.

— Дом горит! — кричал он. — Надо выбираться!

Кицунэ ничего не ответила. В лисьем обличье она была подвижнее, чем кирата, и, сражаясь, умело атаковала их в самые уязвимые места: пах, горло, сухожилия на ногах.

В глазах Голубой Сойки плясало безумие. Он улыбнулся Оливеру.

— Мы стараемся!

Зимний человек всегда чувствовал настоящую бурю. Не похожую на те, которые создавал сам. Нет, эта буря была вызвана самой природой. Мир перевернулся вверх дном, и небеса рассвирепели. Джек Фрост, предвестник первого снега, умел вызывать вьюгу и даже творить ее, но ненадолго. Он не мог бы создать ничего похожего на яростный ураган, бушевавший сейчас над островом Канна. И увести эту бурю прочь он не мог. Он мог лишь оседлать ураган и хоть немного укротить его.

В прошлый раз Сокольничий застал его врасплох.

Но это не повторится.

По дороге, что разделяла пустую церковь и заброшенный магазин, сквозь снег и ветер мчались кирата, окружая горящий дом. Их было не менее десяти, не считая тех, что уже ворвались внутрь. Вдруг с небес налетела черная тень; подхватив когтями одного из тигролюдей, дракон разорвал его надвое: голова, плечи и передние лапы оказались в одной руке, а нижняя часть туловища — в другой. Алая кровь хлынула на снег, плавя его, точно кипяток. Среди бушующих ветров Гонг-Гонг чувствовал себя как дома. Он метал молнии, от которых таяли сугробы и чернела земля. Один кирата бросился под укрытие веранды магазина…

Но тигры подождут. Фрост нацелился на другую добычу. Он огляделся по сторонам, взглянул на небо и заметил среди туч движущуюся тень. Сперва ему почудилось, что летит Гонг-Гонг, но для дракона тень была маловата, и Фрост понял: это тот самый Охотник. Его несостоявшийся убийца.

Огненный меч Сокольничего пламенел на фоне затянутого бураном неба, словно луч маяка. Один из кирата, рыча, помчался на Фроста, и тут же Сокольничий с душераздирающим клекотом спикировал вниз. Кирата сделал бросок, на лету выпуская когти…

Фрост растворился среди снежного урагана, превратившись в ничто — вернее, распавшись на гонимые летящим ветром снежинки. Но на этот раз он был сосредоточен. Ощущая бурю вокруг, Фрост сделал то, ради чего появился на свет: стал повелителем метели. Память зимнего человека наполняли образы Юки-Онны. Они так же танцевали вдвоем посреди бурана, сливаясь в единое целое.

В его ледяном сердце вспыхнул огонь ненависти.

Сокольничий парил на потоках ветра, но Фрост украл у него этот ветер и обратил против своего соперника. Снег, лед и ветер, из которых и состоял Фрост, схватили Сокольничего железной хваткой, хваткой бури. Завертели. От леденящего вихря тот стал задыхаться. Град бил ему в глаза, а ветер так хлестал, что крылья не могли удержать его в воздухе. Фросту безумно хотелось пронзить толстую шкуру Охотника насквозь своими когтями, заморозить в жилах всю кровь.

Но сначала врагу придется испытать боль.

Фрост был повсюду. Зимний человек окружил Сокольничего со всех сторон, а пока тот пытался сопротивляться, призвал всю силу бури и швырнул Охотника на землю.

Слой снега едва смягчил удар о замерзшую землю, и Сокольничий пронзительно закричал. Снег зашипел под огненным мечом, и от него во все стороны потекли ручьи талого снега.

Охотник стал подниматься на ноги.

С присущей ему легкостью Фрост быстро извлек из воздуха необходимую влагу и снова изваял свою фигуру из снега и льда. Сокольничий встал, пошатнулся. Одно из крыльев обвисло, вероятно, сломавшись.

Зимний человек улыбнулся.

— Ты коварен, Охотник. Однажды тебе удалось меня ранить. Но тот успех сделал тебя слишком наглым. Тебе не удастся застать меня врасплох, пока я помню, как твой колдовской клинок чуть не унес мою жизнь.

В ответ Сокольничий лишь опять пронзительно вскрикнул и расправил крылья, но взлететь не смог. Он сделал несколько шагов по снегу, подняв свой горящий меч. Сзади к нему подошли двое кирата и, прикрывая Сокольничего с флангов, вместе с ним двинулись на Фроста.

С неба ударила молния, расколов каменную стену, которой был отмечен путь к дому Кёнига. Один из кирата рухнул замертво. Второй испуганно глянул наверх и попятился. Сокольничий снова закричал и, воздев клинок, на лезвии которого потрескивали падающие снежинки, накинулся на Фроста.

Зимний человек упал на колени, вонзил пальцы в снег, подняв на врага полный ненависти взгляд. Он весь содрогался от напряжения, от бурлящей внутри его тела Зимы. А потом нанес удар. Прямо из земли вырвались ледяные пики — твердые, как камень, и острые, как кромка бритвы, — разом пронзив правую ногу, левый бок, грудь и оба крыла Сокольничего.

Испустив последний крик, Сокольничий обмяк и выронил меч. Пламя мигнуло и погасло, на лезвии нарос лед. По льдистым сталагмитам, что пронзили Сокольничего, распяв его тело над землей, заструилась кровь. Но Охотник все еще дергался, открывая и закрывая клюв, не в силах воплем излить свою боль. Глаза по-прежнему горели злобой.

Оглянувшись, Фрост убедился, что поблизости нет кирата. Весь дом был уже охвачен огнем, и оттуда один за другим, на ходу сражаясь с тигролюдьми, выбежали его товарищи. Но пока зимнего человека интересовал только Сокольничий.

— Я постарался не слишком повредить твои жизненно важные органы, — сказал Фрост, наклонив голову, чтобы получше рассмотреть предсмертные конвульсии Охотника. — Если я сейчас уйду, умирать ты будешь несколько часов. Ты так устроен, что даже потеря крови убьет тебя не сразу. Агония будет долгой. Но у меня есть способ избавить тебя от мук. Если я заморожу твою кровь, ты умрешь мгновенно. Но сначала ты должен сказать мне, кто тебя послал. Кто приказал Охотникам убивать Приграничных?

Ответом был лишь слабый крик, вырвавшийся из клюва Сокольничего.

Зимний человек выпустил из пальцев левой руки ледяные когти-кинжалы и вонзил в одно из крыльев Охотника. Глаза Сокольничего горели страшной, бессмысленной яростью. Он потерпел поражение и теперь умирал.

— Я знаю, что ты можешь говорить, если захочешь. Так что говори! Имя! Тогда я уберу лед.

Но при этих словах ненависть в глазах Охотника лишь усилилась. Грудь лихорадочно вздымалась и опускалась, и с каждым вздохом на снег стекали по ледяным пикам свежие струи крови. Но теперь во взгляде Сокольничего была не только ненависть. В нем блестела агония.

— Ти Лис, — прошипел он.

Фрост так сильно нахмурился, что лед на его лице треснул.

— Атлант? Не может быть!

Сокольничий выдавил из себя еще один звук, прозвучавший почти как смех.

С презрительной улыбкой зимний человек коснулся окровавленного наконечника одной из ледяных пик. По ней его мощь устремилась в снег, и из земли вырвался еще один сталагмит, самый тонкий и острый из всех. Огромная ледяная игла вошла в тело Сокольничего, пронзила сердце и вышла из затылка, с треском пробив черепную кость.

Глаза Сокольничего тут же затянуло льдом, и вся кровь в теле Охотника замерзла.

Смех смолк.

Но Фрост по-прежнему слышал его эхо.

Оливер кашлял, глаза у него слезились, кожа лица съежилась от жара пылающего дома. Он выбежал следом за Кицунэ в открытую дверь, а за ним выскочил и Голубая Сойка, оставив тело Дэвида Кёнига гореть в огне. Из адской топки, в которую превратилась гостиная старого профессора, доносились крики умирающих кирата. Впрочем, двое тигролюдей последовали за Голубой Сойкой, а еще несколько столпилось снаружи, ожидая появления врагов.

Лиса метнулась вперед и прыгнула на ближайшего тигра. Но Кицунэ наглоталась дыма, и прыжок ее оказался недостаточно быстрым. Кирата схватил лису, швырнул оземь. У Оливера перехватило дыхание от страха за нее, но Кицунэ тут же перекувырнулась и поднялась на ноги. Не просто поднялась — трансформировалась. В мгновение ока лиса превратилась в женщину, а шерсть — в развевающийся на ветру плащ. Сверкнув нефритовыми глазами, она вскочила на спину кирата и так впилась пальцами в мех, что потекла кровь.

И хотя в лицо Оливеру хлестал снег, он увидел: тигрочеловек заносит могучую лапу, чтобы содрать лисицу со спины.

Ухватив обеими руками рукоять королевского меча, Оливер нанес удар. Меч вошел в плоть и кость зверя, как топор в дерево. Кровь фонтаном хлынула из раны на снег. Кирата взревел и зашатался; споткнулся о собственную отрубленную руку.

Кицунэ спрыгнула на землю. Ее мех был забрызган кровью. «Надеюсь, это не ее кровь», — подумал Оливер.

— Ты в порядке? — спросил он.

Ее голова под капюшоном была опущена, тело дрожало. Когда, восстановив дыхание, она взглянула на Оливера, тот похолодел от сверкающей в ее глазах ярости.

Вдруг со стороны горящего дома донесся сквозь бурю крик боли. Кицунэ сощурилась, воскликнув:

— Сойка!

В воздухе медно пахло кровью. С мечом в руке Оливер развернулся и увидел, что обманщика атаковал кирата. Голубая Сойка махал правой рукой, пытаясь начать свой странный танец, сотворить эфемерные крылья, которые использовал в битве. Кирата вцепился когтями в его спину, и Сойка снова закричал и зашатался. Потекла кровь. Словно ниоткуда, появились голубые перья и, кружась в воздухе, стали падать на снег.

Он погиб! Тигролюди окружили оборотня со всех сторон. Двое выворачивали руки, а третий схватил его за черные волосы и с довольным урчанием разинул пасть, раздвинув черные губы и обнажив блестящие клыки. Тигрочеловек нагнул морду, явно собираясь сжать челюсти и откусить Голубой Сойке голову.

Кицунэ кинулась оземь, ее плащ заструился, стал меньше. Она метнулась навстречу метели, на помощь Сойке. Подняв меч, Оливер тоже помчался к кирата, но внутри у него все словно заледенело, как будто он сам превратился в зимнего человека. «Не успеть…»

На поле битвы упала огромная тень. Порыв ветра ударил в горящий дом, еще выше взметнув пламя. Огонь взревел, и тут же гулко захлопали крылья. Грянул гром. С неба ударила молния, мгновенно испепелив кирата, чьи челюсти готовы были сомкнуться на шее Голубой Сойки. Обугленное тело с хрустом повалилось на землю.

Извиваясь, Черный Дракон Бурь спустился на снег прямо из серой утробы урагана. Теперь Гонг-Гонг достигал в длину не менее двадцати футов. Черное и блестящее, как нефть, тело было готово к атаке. Он схватил одного из кирата когтистой лапой и швырнул прямо в пожарище, пылавшее там, где раньше стоял дом профессора Кёнига. Гореть заживо. Затем, сложив крылья, совсем по-змеиному сделал выпад и стиснул челюсти на шее другого тигра, оторвав ему голову. Тигрочеловека постигла та же судьба, что готовил Голубой Сойке его сородич.

В живых оставался лишь один кирата. Морда Охотника выражала такой ужас, что его впору было даже пожалеть. Он метнулся прочь, но массивная рука Гонг-Гонга настигла его, припечатав к земле.

Оливер опустил меч и, замерев, глядел на дракона. Его охватил какой-то атавистический трепет. Тело Гонг-Гонга со свистом крутилось в воздухе, и, слушая раскаты грома, Оливер понял, что боится дракона больше, чем любого из своих врагов. Он был так потрясен настоящим, чудовищным обликом этого Приграничного, что почти не заметил, как Кицунэ бросилась помогать Голубой Сойке.

Гонг-Гонг играл с последним кирата, как кошка с мышкой. Завороженный и перепуганный, Оливер не мог отвести взгляд от этого зрелища.

И вдруг краем глаза он уловил какое-то движение. Прямо перед горящим домом виднелся чей-то силуэт. Очевидно, до этого момента незнакомец стоял совершенно неподвижно, и Оливер не смог бы сказать, как долго тот наблюдал за ними. Видневшаяся на фоне пламени фигура не обращала ни малейшего внимания ни на обжигающий жар, ни на застилающий глаза дым, ни на летающие вокруг искры. Этот Охотник, очевидно, умел при желании оставаться невидимым.

Но теперь Оливер разглядел его и сразу узнал, потому что однажды уже видел это существо с головой барана — на деревенской улочке, неподалеку от Перинфии. Марра носил одеяние цвета камня, а рога его были черными, как кожа Гонг-Гонга.

В руках Охотник держал большой лук с уже наложенной стрелой. Шагнув вперед, он натянул тетиву. Наконечник стрелы влажно блестел, словно бы сиял тошнотворно-зеленым светом.

— Я ждал, когда ты замрешь хотя бы на миг, — сказал Марра и выпустил стрелу.

При звуке его голоса Черный Дракон Бурь обернулся, и стрела вонзилась ему в правый глаз. Струя крови и какой-то желтой жидкости брызнула из глазницы. Гонг-Гонг отпрянул, взмахнул крыльями, выгнулся всем своим длинным телом и беззвучно опустился в снег. Ни грома, ни молнии. Дракон дернулся и затих. Самый преданный и, вероятно, самый сильный из всех соратников, Черный Дракон Бурь, был мертв.

Его труп начал сжиматься, уменьшаясь в размерах — сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее, пока не осталась лишь оболочка существа не больше собаки.

Голубая Сойка кинулся к Марра:

— Подлец!

Позабыв о полученных ранах, он раскинул руки, приготовившись к атаке. В отблесках пожара мелькнул рыжий мех: Кицунэ бежала рядом с Сойкой. Лисица вышла на охоту.

Марра поднял лук, и стрела в нем возникла сама собой. Она была нацелена прямо в сердце Голубой Сойки.

Снова воздев меч, Оливер побежал к ним. До Марра оставалось футов тридцать. Охотник не обращал на него никакого внимания, словно вообще не заметил, и Оливер свернул вправо, в надежде застать демоническое создание врасплох.

Голубая Сойка начал вращаться вокруг оси — ведь фантомные крылья появлялись только тогда, когда он быстро кружился. Марра натянул тетиву. Стрела просвистела в воздухе. Одно из призрачных крыльев на миг затуманило видимость, и стрела разломилась пополам. Но Марра уже нацелил другую и выпустил ее так быстро, что Голубая Сойка не успел ничего сделать. Стрела пронзила воздух в том месте, где мелькали эфемерные очертания голубых крыльев. Сойка взвыл от боли и замер на месте, потом упал на колени в снег. Прозрачные крылья исчезли.

— Драконий яд на моих стрелах не убьет тебя, миф. Но ничего, с такими, как ты, я расправляюсь без отравы, — издевательски произнес Марра.

Оливер дрожал от ярости и отвращения, Он знал, что по ту сторону Завесы это слово является оскорблением. На бегу он поднял свой меч. Но скрип его ботинок по снегу был услышан, несмотря на рев пламени.

Марра оглянулся и развернул лук, чтобы выпустить следующую стрелу в Оливера. Тело его было человеческим, но рога и баранья морда придавали всему облику что-то дьявольское. Глаза излучали особую, радостную злобу.

— Человек? — Марра хохотнул. — Какой хрупкий!

И натянул тетиву.

Лиса прыгнула из снега, трансформируясь прямо в полете. Кицунэ схватила Марра за рога, повернула. Охотник закричал, и стрела улетела в другую сторону.

Оливер с размаху пронзил мечом грудь Марра и ощутил, как острие наткнулось на кость. Охотник содрогнулся и замотал своей бараньей башкой. Во взгляде появились удивление и боль. Собрав все силы, Оливер воткнул лезвие еще дальше, а потом, покрепче сжав рукоять обеими руками, рванул вверх, разрывая плоть и вспарывая кишки.

Кицунэ изумленно смотрела, как тело Марра соскальзывает с меча. Оливер оторвал взгляд от мертвеца и отступил на несколько шагов назад. В десяти футах от них метались языки пламени. Крохотное тело Гонг-Гонга лежало на снегу в середине огромной вмятины, хранившей форму великолепного создания: Черного Дракона Бурь.

Голубая Сойка с трудом поднялся на ноги. Он держался рукой за бок, лицо кривилось от боли. Раны, оставленные кирата, кровоточили, но самая болезненная из ран была невидимой. Магический урон, который Марра нанес оборотню своей стрелой, как ни странно, причинял Голубой Сойке более жгучую боль, чем следы от когтей тигров.

— С тобой все в порядке? — спросил его Оливер, все еще озираясь по сторонам в поисках новых невидимых врагов.

Голубая Сойка глубоко втянул воздух носом, потом кивнул:

— Скоро будет. — И оглянулся на женщину-лису: — Кицунэ?

Ее меховой плащ, руки и лицо — все было забрызгано кровью. Но похоже, сама она осталась цела.

— Устала, — сказала она. — И я чувствую… — лицо ее скривилось от горя, — чувствую, будто во мне что-то сломалось. Столько наших погибло. И Дженни предала нас… так трудно перенести…

Оливеру было плевать на кровь. Сбросив меч и ножны в снег, он крепко обнял Кицунэ и почувствовал, как та дрожит под своим меховым плащом. Он прижал ее к себе, а она положила голову ему на плечо. Так и стояли, обнявшись, под кружащимися снежинками.

Встретившись с Оливером взглядом, Голубая Сойка кивнул, словно впервые признал в нем своего товарища.

— Что теперь? — спросил обманщик.

На них налетел порыв ветра, куда более холодного, чем буря. Голос зимнего человека совсем близко прошептал:

— Теперь?

Все обернулись и увидели, что Фрост стоит на коленях возле обуглившегося тела дракона. Волосы-сосульки качнулись, когда он повернул голову, чтобы взглянуть на спутников. Холодный туман сочился из бледно-голубых глаз. Остроугольные черты дышали ненавистью.

— Оливер должен найти свою сестру. И еще — просить монархов обоих королевств о помиловании. А мы должны позаботиться, чтобы он не отправился в свое путешествие один. — Зимний человек секунду смотрел на Оливера, потом перевел взгляд на остальных Приграничных. — Но сейчас у нас есть другие обязанности. Не знаю, сам он устроил заговор против нас или же служит какому-то более важному господину… но я узнал имя мерзавца, пославшего за нами Охотников. Какими будут ответы на наши вопросы, какое будущее ждет каждого из нас, мы сможем узнать лишь по ту сторону Завесы. А пока в этом мире нам делать нечего.

Все молчали.

Оливер держал Кицунэ в объятиях и смотрел на зимнего человека, понимая, что он прав. Какое бы будущее ни ожидало его самого, его сестру и женщину, к которой он надеялся однажды вернуться, — путь в это будущее лежал по ту сторону Завесы.

Он посмотрел на Фроста и медленно кивнул. Зимний человек сделал то же самое, а потом повернулся и зашагал прочь от деревни, чтобы найти ничейный, заповедный клочок земли, стартовую площадку для перехода в другой мир — в поисках отмщения и навстречу судьбе.

Всю свою жизнь Оливер Баскомб пытался доказать, что чего-то стоит. Теперь, всего за несколько дней, мир его переменился необратимо, и на чаше весов лежала не отцовская любовь или самоуважение, а сама жизнь.

Он должен был доказать, что достоин жизни. Иначе ему придется умереть.