Охотники за мифами

Глава 13

Холливэлл заснул в своем кресле и проспал там всю ночь, ворочаясь с боку на бок от неудобства. Новости Си-эн-эн то и дело всплывали со дна сновидений. В начале девятого его разбудили дневной свет и боль в затекших мышцах. Долгая ночь и не принесший отдыха сон, словно сговорившись со старыми костями Теда, заставили его почувствовать себя дряхлым старцем. Он должен был идти на работу во вторую смену, то есть к двум часам дня. Поэтому успел принять душ и приготовить себе завтрак — омлет с беконом и сыром. Такое удовольствие он позволял себе раз в неделю.

И еще он все утро поглядывал на часы.

Тед не слишком надеялся, что детектив шерифа из округа Уэссекс, штат Мэн, сможет наладить сотрудничество с парижской полицией. Но посчитал, что, если удастся вытерпеть до одиннадцати или двенадцати часов, Полицейское управление Сан-Франциско, возможно, отнесется к предложению чуть более благосклонно. Конечно, парижские копы сразу согласятся сотрудничать, узнай они, что у Холливэлла есть парочка убийств, где жертв тоже ослепили. Но Холливэлл не знал ни слова по-французски и благодаря некоторому опыту общения с французами понимал, как они на такое незнание среагируют.

Поэтому после завтрака он опять уселся перед телевизором и включил Си-эн-эн, надеясь, что в новостях скажут что-нибудь еще. Услышал короткое сообщение о тех же преступлениях: новым было лишь то, что обе жертвы — дети. Никаких кровавых подробностей. Но как именно их ослепили, хотел бы он знать. Прежде всего нужно было найти человека, который мог бы ответить на этот вопрос.

Лишь когда стрелки часов стали приближаться к полудню и Холливэлл направился к телефону, собираясь поделиться информацией с Сан-Франциско, он сообразил, что звонок будет не бесплатным. Не считая звонков Саре, с которой говорил довольно редко, Тед никогда не звонил по межгороду. Дальний вызов обойдется недешево, поэтому глупо было бы звонить из дому. Пусть платит Управление шерифа — тем более что выудить сведения может оказаться нелегко, и тогда разговор затянется.

Принимая такое решение, Холливэлл испытал странное чувство: он готов был заплатить за звонок из дома, лишь бы не отвечать на вопросы Джексона Норриса. Шериф, конечно, имел полное право осведомиться, как идут дела. В конце концов, это, черт возьми, шерифское расследование, а не его. Но Холливэлл понимал: расследование стало означать для него нечто большее, нежели просто работу. Он, незаметно для себя самого, начал воспринимать это дело как личное. Тайна исчезновения Оливера Баскомба и его сестры Колетт — причем брат исчез даже дважды — не давала ему покоя. Свидетели, видевшие Баскомба с женщиной в меховой шубе, говорили, что его спутница — азиатка, но Тед не исключал возможности, что они ошиблись и с Оливером была Колетт.

Он отдал бы все, что угодно, за разговор с любым из них, особенно с братом. Оливер Баскомб наверняка смог бы разъяснить ему большинство загадок. Самой важной среди них являлось, безусловно, установление личности убийцы Алисы Сент-Джон и отца самого Баскомба. Разумеется, преступления в Париже и Сан-Франциско могли оказаться простым совпадением. Да иначе и быть не могло. Во всех новостях сообщаюсь, что жертв ослепили, но это еще не значило, что им вырвали глаза. И даже если убийства в штате Мэн идентичны тем двум, они не могут являться делом рук одного и того же человека. Иначе получается полный абсурд.

Холливэлл нуждался в ответах и начинал понимать, что нужны они ему самому — его интерес не чисто профессионален. С другой стороны, он не мог присвоить себе расследование. Обо всех своих находках он был обязан сообщать шерифу в докладах.

Качая головой, Холливэлл, все еще озадаченный собственным настроением, сдернул с вешалки толстую зимнюю куртку. Напялив ее, проверил, в порядке ли табельный пистолет в кобуре и на месте ли удостоверение полицейского и ключи.

Когда он прибыл в управление, до начала смены оставалось полтора часа, но ему удалось проскользнуть мимо приемной и комнаты помощника шерифа незамеченным. Холливэлл делил свой кабинет — большую угловую комнату с высокими окнами и лязгающей железной батареей — с двумя другими детективами. Но сейчас кабинет был пуст. Тед просмотрел бумаги и почту в своем ящике, оставил несколько писем на потом и поднял телефонную трубку. Деревянный стул затрещал под ним — так же, как вчера, и позавчера, а возможно, уже несколько десятилетий, с того самого дня, как управление закупило мебель. Он набрал телефон справочной и запросил номер Полицейского управления Сан-Франциско, Калифорния, — «а лучше отдел по расследованию убийств, если у него есть отдельный номер», — и записал продиктованные ему цифры на уголке настольного блокнота таким стертым карандашом, что можно было подумать, будто им играли в минигольф.

У отдела по расследованию убийств в Сан-Франциско действительно имелся отдельный номер. Трубку сняли после первого же гудка. Коп на другом конце провода оказался детективом по имени Бек. Холливэлл представился.

— Чем могу быть полезен, детектив Холливэлл?

— Если хотите, можете перезвонить сюда и убедиться, что я тот, за кого себя выдаю, прежде чем мы начнем разговор.

Холливэлл уже сталкивался с этим раньше. Пытаясь раскрутить полицейских на информацию, которой ни у кого еще не было, репортеры порой говорили по телефону все, что угодно. Только бы напасть на «горяченькое».

— Нет, все в порядке, — ответил Бек, немного хрипло, но так отчетливо, словно находился в комнате рядом с Холливэллом. — Определитель номера уже показал: шериф округа Уэссекс. Код двести семь — это штат Мэн. Ну, что там у вас?

— Я бы хотел задать вам несколько вопросов, — сказал Холливэлл. — Но дело пойдет быстрее, если я просто расскажу вам о расследовании, над которым работаю. У нас есть труп, пожилой мужчина за пятьдесят. Убийство. Преступник вырвал ему глаза. В соседнем округе убита девочка. Почерк преступления тот же.

По телефонным проводам до него донесся легкий вздох отвращения, и Бек воскликнул тихо, но отчетливо:

— Господи…

— Вы догадываетесь, почему я вам звоню…

Бек мрачно усмехнулся:

— Вы увидели сообщение в новостях и захотели узнать, как именно была убита наша жертва.

— Именно. На Си-эн-эн просто сообщили, что жертва ослеплена.

— Хорошо, детектив. Перейдем к делу. Сначала — главное. Никаких следов насильственного вторжения в дом, никаких свидетелей. Ни чужих автомобилей на стоянке, ничего. Обычный ребенок, девятилетний мальчик, страдающий легкой формой аутизма. Семья принадлежит к среднему классу, отец — оператор на местном отделении Эй-би-си. В момент убийства дома была только мать, но у нас на девять-один-один записан ее голос, и никто не считает ее виновной. Но если не она, то кто же? Дом был заперт на все замки. Джейсону давно полагалось спать, но мальчик никак не засыпал и совсем задергал мать. Просил почитать ему еще полчасика. Хотел послушать, чем закончится глава в книге под названием «Волки из Уиллоби-Чейз». Тяжеловатое чтиво для девятилетнего… И вот мать входит в комнату с книжкой и видит, что ее мальчик лежит на кровати, а подушка залита кровью, хлещущей из его глазниц.

Да, так все и произошло. Преступник вырвал ему глаза. Медэксперт все еще пытается определить, каким инструментом воспользовался убийца, но, я должен сказать, он нисколько не деликатничал. Мы с напарником первыми прибыли на место. Выглядело все так, будто этот тип просто… выковырял ему глаза десертной ложкой. Причиной смерти стала остановка сердца. У девятилетнего мальчика. Травма, болевой шок… У малыша случился инфаркт.

Бек закашлялся, а Холливэлл почувствовал, как по телу пробежал холодок. Сердце заволокло мрачной тоской: он вспомнил Алису Сент-Джон.

— Никаких зацепок? — с надеждой в голосе спросил Холливэлл.

Бек помолчал. А когда заговорил снова, в голосе появилась некоторая осторожность, словно он подумал — а не следует ли все-таки проверить, кто такой Холливэлл.

— Их немного, — ответил он наконец. — Физических улик никаких. То есть, как я уже сказал, никакого взлома. Мы начали было подозревать мамочку, потому что у нас не оставалось другого выхода, но тут дежурный принес «Лос-Анджелес таймс». Его жена увидела газету у сестры, к которой ходила в гости. Она обратила внимание на крохотную заметку об убийстве в Париже, в колонке зарубежных новостей. Обстоятельства преступления — ребенок в постели перед сном, никаких следов насильственного вторжения в жилище — показались мне достаточно похожими, так что я проверил. Сходство оказалось почти полным.

Тед Холливэлл работал в полиции много лет. По голосу Бека он понял, что тот чего-то недоговаривает. Он почти слышал эти лакуны в его рассказе. И чувствовал, что знает, чего недостает.

— Он забрал их с собой, да?

— Прошу прощения?

Холливэлл вздохнул. Он знал, что не ошибается. Это был абсурд, но предчувствие говорило совсем иное. Он рассказал Беку об убийстве Алисы Сент-Джон — оно произошло на глазах у множества людей и тем самым резко отличалось от случаев в Париже и Сан-Франциско. Однако картина убийства Макса Баскомба, хоть он и не был ребенком, почти полностью подпадала под описание. Холливэлл поделился с Беком скудной информацией об известных ему случаях, хотя и знал, что это ничего не прояснит. А потом вернулся к своему вопросу.

— Убийца забрал их. Ведь так? В обоих наших случаях, с Баскомбом и малюткой Сент-Джон, глаз на месте преступления не обнаружили. При запертых дверях и так далее.

Молчание на том конце провода сказало ему все, что он хотел знать. Холливэлл глубоко вдохнул и откинулся на спинку стула. В пустой комнате снова раздался скрип. В мозгу пылало множество вопросов. Они метались в его голове, не находя ответов.

— Но как это может быть? — спросил детектив Бек, и Холливэлл не сомневался, что тот обращается не к нему, а к некоей космической силе, которая, как он верит, услышит его. — Не подождете минутку? — вдруг спросил Бек. И, прежде чем он перевел телефон в режим ожидания, Холливэлл уловил слова детектива: — Лейтенант! У нас еще один случай.

Последняя фраза эхом звучала в его ушах целых две минуты, пока он ждал, когда Бек снова возьмет трубку. Наконец тот вернулся, и Тед чуть не заорал:

— Еще один случай? О чем это вы, детектив Бек? Послушать вас, так можно подумать, что таких случаев уже черт знает сколько!

— Нам звонили не только вы.

Холливэлл прищурился и посмотрел на пустой, темный компьютерный монитор, словно тот мог внезапно загореться и выдать какое-то объяснение.

— Сколько?

— Один, совершенно точно, — в Праге. Другой — в Торонто. Два в Луизиане, но они могут и не иметь к этому отношения. И еще сиротский приют в Германии, в пригороде Мюнхена.

Холливэлл почувствовал тошноту. Он согнулся, упершись локтями в стол и проводя рукой по редеющим волосам:

— Сиротский приют?! Там был не один…

Бек предвидел вопрос.

— Все. Двадцать семь детей, от полутора до одиннадцати лет.

Холливэлл зажал рот ладонью и невидяще уставился в дальнюю стену комнаты.

— Алло? — окликнул его Бек.

— Я здесь. Простоте. Просто… слишком трудно. Я давно работаю в полиции, но двадцать семь ребят…

— Тридцать три, если считать всех, включая ваших. Плюс один взрослый. Странно, не так ли?

Холливэлл рассмеялся, и смех гулко зазвенел в его ушах.

— Странно? Проклятье, это уже не просто странно! Одному человеку такое определенно не под силу. Значит, здесь какой-то заговор. Может, все идет через Интернет? Собралась шайка психов, пообщалась в чате или где там еще, потом они идут на улицу, делают свое дело, сообщают остальным…

— Может быть. — Похоже, он не слишком убедил Бека. — Я буду практически счастлив, окажись разгадка такой простой. Но как объяснить, что во всех случаях нет никаких признаков насильственного вторжения, никаких физических улик? Ваш случай — пока единственный, в котором есть свидетели. Если преступников много, хотя бы один из них должен был наследить, оставить хоть что-нибудь, что следователи могли бы взять на вооружение.

С этой логикой Холливэлл поспорить не мог. Ни один из детективов не хотел признать, что поставлен в тупик, но это вытекало из их разговора. Вмешательство спецслужб, в том числе ФБР, — лишь вопрос времени. Когда возникает подозрение в серийных убийствах, тем более — выходящих за пределы одного штата, ФБР обязательно сует в заварушку свой нос. Раньше это вызвало бы раздражение у Холливэлла, но теперь он был рад любой помощи.

И он знал, что все расследование в конце концов сойдется на нем и Управлении округа Уэссекс. Оба местных случая уникальны: в одном жертвой стал взрослый, а в другом имелись свидетели. Кроме того, именно здесь пропали люди, связанные с этим делом. Убийство Баскомба в этом смысле единственное в своем роде.

Брат и сестра Баскомбы исчезли, словно по волшебству, без всяких средств передвижения, а Оливер, вдобавок, — в разгар метели. Этим их исчезновение напоминало исчезновение убийцы, не оставляющего за собой ни малейших следов.

Окончив разговор с Беком, Холливэлл повесил трубку. Шериф Норрис не особенно удивился, когда детектив коротко постучал в дверь и тут же вошел. Джексону каждый день по несколько раз звонили из юридической конторы Макса Баскомба. Коллеги покойного давили на шерифа, желая скорее получить итоги следствия. Юристы жаждали тихого расследования и скорых результатов, и им хотелось, чтобы Джексон Норрис обеспечил все это.

Похоже, им придется разочароваться.

Земля на западной границе Перинфии пылала огнем.

Утро еще не наступило, и даже заря не занялась по-настоящему, когда мчавшиеся во весь опор Оливер и Кицунэ увидели на горизонте темные башни города. Башни взметнулись прямо из ефразийской земли, безо всяких там предместий и пригородов. Дорога Перемирия рассекала зеленые равнины, а потом, без предупреждения, возникали сумрачные шпили и величественные здания. Издали, да еще и в темноте, их можно было принять за какую-то стену или огромные ворота. Но когда они подъехали ближе и небо цвета индиго поменяло оттенок на кобальтовый, Оливер с удивлением обнаружил, что Перинфию вообще не окружала стена — лишь сторожевые башни, отстоявшие друг от друга примерно на полмили.

К югу от Дороги, на расстоянии вдвое большем, чем им оставалось ехать до города, они увидели участок пылающей почвы. Здесь выходил на поверхность земли вулкан — черное жерло иссекли трещины, в них светился адский огонь пылающей магмы. Потоки жидкого пламени то и дело выплескивались в воздух, и весь периметр этой вулканической ямы, где не росли ни трава, ни другие растения, представлял собой кольцо огня в несколько футов высотой.

Когда до Перинфии осталось около мили, Оливер направил коня к группке деревьев и натянул поводья. Кицунэ последовала за ним. Лошади заговорщически фыркали, словно осуждая воров, которые обрекли их на несколько часов трудного пути.

— Почти рассвело, Оливер. Времени на отдых нет. Взойдет солнце, и мы не сможем проникнуть в Перинфию незамеченными, — сказала ему Кицунэ.

Глаза ее широко раскрылись в тревоге, лицо разгорячилось от быстрой езды. Ветер спутал длинные волосы, и они непослушной копной рассыпались по капюшону, ниспадая на плечи. И хотя тон ее голоса был предостерегающим, в глазах светилось обычное озорство, словно никакие обстоятельства не могли его погасить.

Но Оливер испытывал только беспокойство.

— Думаю, ни черта нам не удастся проскользнуть незамеченными. Сторожевые башни слишком близко. Это невозможно.

Он покачал головой и помимо воли снова оглянулся на оставшийся позади инфернальный вулканический пейзаж.

— Что же это все-таки за дьявольщина? — спросил он, махнув рукой в сторону горящей земли.

Зрелище было очень неприятным.

Кицунэ в нетерпении нахмурила брови:

— А я-то думала, Фрост уже все тебе объяснил… По эту сторону Завесы ничто не может существовать иначе, нежели в пространстве, параллельном заповедным местам на той стороне. Когда заповедники в вашем мире уничтожаются или застраиваются, то опустошается, разрушается и часть земли здесь. Наш мир сжимается. Часто такое разрушение оставляет после себя кусок выгоревшей земли, рану в Завесе. Со временем раны затягиваются, но здешний мир становится меньше.

Конь под Оливером забеспокоился, тихо всхрапнул, будто его что-то встревожило. Оливер крепче сжал в руках поводья и внимательно всмотрелся в смутные очертания города на востоке. Силуэт самой высокой башни уже озарял рассеянный свет солнечных лучей, хотя само светило еще не появилось из-за горизонта. На таком расстоянии невозможно было судить с полной уверенностью, но казалось, что на сторожевых башнях все спокойно.

— Едем? — спросила Кицунэ.

Оливер кивнул, но тут же, нахмурившись, оглянулся по сторонам:

— Хорошо. Вот только где Фрост?

Листья березы, под которой они укрывались, зашелестели от внезапного порыва ветра. Оливера окатило волной морозного воздуха, и ему сразу стало зябко. Изо рта пошел пар, закружилось несколько снежинок, словно слетевших с дерева. Лошади забили копытами, одна из них фыркнула.

— Я здесь, — ответил Фрост, и вихрь начал превращаться в маленький смерч из снега и льда. Потом ветер затих, а перед ними предстал зимний человек.

Кицунэ плотнее завернулась в плащ, чтобы защититься от холода, который принес с собой Фрост.

— А я все гадала, когда ты вернешься. Думала, может, ты решил покинуть нас навсегда…

Зимний человек смерил ее мрачным взглядом. Из его глаз тек туман. Потом взглянул на Оливера, зазвенев сосульками волос. После долгого перерыва знакомый звук показался очень приятным.

— Я отправился вперед, чтобы определить наилучшее место для входа в город. Нам придется сделать круг, чтобы войти с юга. — Фрост повернулся к Кицунэ. — Караул сменяется на рассвете, надо этим воспользоваться. Значит, надо торопиться. Лошадей придется отпустить.

Оливер ахнул:

— Разве это разумно? Что, если придется бежать?

— Наше появление покажется не таким подозрительным, если мы пойдем пешком.

— Что значит «наше приближение»? — спросила Кицунэ. — Ведь ты можешь превратиться в ветер и без риска бродить где угодно.

— Верно. Но когда мы окажемся в стенах города, вам двоим предстоит проделать кое-какую подготовительную работу. Вы можете смешаться с жителями. А я — нет.

Взявшись за луку седла, Оливер спешился.

— Хватит болтать. До смены караула не больше двадцати минут. Надо идти.

Оба Приграничных смотрели на него, словно изумляясь резкому тону. Оливер развеселился. Как бы ни изумляло его все окружающее, включая двоих товарищей, благоговейный ужас, который он испытывал с того момента, как впервые пересек Завесу, уменьшался с каждым часом. Оливер считал, что это к лучшему. Ведь благоговейный ужас в трудный момент может привести к колебаниям, а колебания — к гибели.

Кицунэ тихо засмеялась и слезла с лошади. Потом потянулась к уху животного и что-то прошептала. Оливеру было любопытно, могут ли Кицунэ и лошадь понимать друг друга, но спрашивать не стал.

Путники покинули рощицу и направились через зеленые поля к Перинфии. Зимний человек быстро шагал рядом со спутниками. Они побежали по тропинке, которая наискосок пересекала Дорогу Перемирия, стараясь преодолеть открытое пространство как можно быстрее. Слышались только топот Оливера, звяканье сосулек на голове Фроста да свист ветра. Тропинка проходила как раз за участком выжженной вулканической земли. Из глубин ямы шел такой вонючий серный запах, что Оливеру пришлось дышать ртом. Он пожалел, что не может вообще перестать дышать.

Они мчались, пригибаясь и выбирая участки с самой высокой травой, то и дело поглядывая на город. Там начали загораться огни: ранние пташки приветствовали приход зари. Но сторожевые башни оставались погруженными во мрак и тишину.

К городу приближались под углом, но затем, по знаку Фроста, свернули на прямой путь. Он пролегал как раз меж двух сторожевых башен, расположенных примерно в четверти мили друг от друга. Небо продолжало светлеть, и Оливеру показалось, что в верхнем окне правой башни он увидел какую-то темную фигуру. Слева не было заметно никакого движения, но внезапно до Оливера дошло, какую поразительную ошибку они совершают.

— Сущий идиотизм! — прошептал он. — Вам обоим совершенно незачем показываться, вы же выглядите очень подозрительно. Сейчас меня не нужно защищать. Нас всех поймают…

— Оливер! — предостерегающе воскликнул Фрост.

— Уходи отсюда. И ты, Кицунэ, тоже. Когда мы так бежим, мы привлекаем лишнее внимание. Доверьтесь мне. Просто уйдите.

Не успел он договорить, как зимний человек уже превратился в воронку из снега и льда и унесся вместе с ветром, пробежавшим по лугу. Кицунэ подняла капюшон, одним неуловимым, плавным движением трансформировалась и, став лисой, тут же исчезла в высокой траве.

Оливер остался один в ста ярдах от городской черты. Солнце начало всходить. Не обращая внимания на сторожевые башни, он поднял воротник и пригнулся, стараясь защититься от ветра. Зашагал торопливым шагом, не переходя на бег, — обычный прохожий, сожалеющий о том, что решился выйти на прогулку. Конечно, он ни секунды не надеялся, что это сможет усыпить бдительность любого стража, который его заметит. Ни в поле, ни на дороге не показывалось ни души — значит, такого рода прогулки за пределами Перинфии были явлением необычным. Вопрос заключался в том, насколько рьяно заняты власти поиском Вторгшегося.

Конечно, гораздо лучше было бы остаться вовсе незамеченным, чем думать о том, каким может оказаться ответ на этот вопрос. Поэтому, склонив голову, он шагал вперед и шепотом молился. Все тело буквально зудело под взглядами устремленных на него глаз — хотя, скорее всего, ему лишь мерещилось. «Паранойя», — подумал Оливер. Щеки у него разгорелись, ладони в карманах покрылись холодным потом.

Несмотря на холодный ветер, он вспотел. Горло сжималось, пульс участился. Облизывая губы, он глянул под ноги — и вдруг с удивлением обнаружил, что каблуки его ботинок уже не приминают мягкую траву, а ступают по мощенному булыжником тротуару. В глубине души мелькнула искра надежды, но он отсчитал еще двадцать шагов и лишь затем решился поднять голову.

Он оказался посреди улицы. Вдоль тротуаров стояли рядком ухоженные дома, в основном из бурого камня, с гранитными лестницами и высокими арочными окнами. Все вокруг напоминало Старую Европу, без конкретных указаний на ту или иную страну; впрочем, грубоватость каменной кладки домов и цветочные ящики под окнами наводили на мысль о Голландии. Цветы источали такой приятный аромат, что Оливер даже остановился.

По обе стороны улицы тянулись ряды уличных фонарей, уже потушенных. Солнце поднималось все выше, заливая ярким утренним светом левую сторону улицы, а правую оставляя в тени. Оливеру страстно хотелось выйти на свет, но приходилось держаться теневой стороны.

С улицы он видел лишь верхушки сторожевых башен, мимо которых только что прошел, но не окна. Оливер был напряжен, как струна. Он каждую секунду ожидал окрика или другого знака, означавшего, что его заметили. Но все было тихо.

В доме через дорогу открылась дверь. Он испугался, но сделал глубокий вдох и быстро зашагал дальше. В этот момент он был единственным пешеходом на улицах Перинфии.

Женщина вышла из дома на той стороне улицы — старая, горбатая, в черном траурном платье. У нее был длинный, крючковатый нос, а глаза казались крошечными белыми бусинами. Встретившись со старухой взглядом, Оливер вздрогнул. Противные глазки буравили его.

Ее губы скривились в некое подобие улыбки, и Оливер почувствовал, как у него пересохло в горле. Он не сомневался: сейчас она заговорит с ним, спросит, что он делает на этой улице, где стоят одни жилые дома. У него нет никаких причин прогуливаться здесь, если он не местный житель и не вор. Но старуха лишь с любопытством осмотрела его и заковыляла на север, к центру Перинфии.

Оливер замедлил шаг, чтобы не догонять ее.

Улица уткнулась в перекресток — не только двух улиц, но и двух стилей. На запад отходила узкая улочка, скорее, переулок, по обе стороны которого стояли два здания, похожие на пагоды. Между ними виднелся залитый утренним светом двор. Несколько десятков человек стояли на коленях, приветствуя восходящее солнце. Среди них были и женщины в белых узорчатых одеяниях. А еще (сердце Оливера учащенно забилось) — солдаты в тяжелых доспехах. Большинство собравшихся казались азиатами, но далеко не все. Среди них попадались такие, кого и вовсе нельзя было назвать людьми. Например, огромная ящерица со странной мохнатой мордой и крохотными крыльями. Оливер поначалу принял ее за статую, настолько неподвижно она сидела.

Но вот солнечные лучи упали на ящерицу, и она зашевелилась — правда, очень медленно.

Были там и другие существа — маленькие коренастые человечки. Они открывали рты, как заведенные, точно распевая какие-то утренние гимны. А еще — кошки. Великое множество кошек. Оливер во все глаза смотрел на них, позабыв даже о солдатах. И лишь потом подумал: интересно, солдаты здесь по службе или каким-то образом участвуют в некоем ритуале, невольным свидетелем которого он стал?

Его внимание привлек скрип приближавшейся телеги. Возница сидел на высоком облучке — уродливый человечек в зеленой войлочной шляпе. Повозку, показавшуюся Оливеру очень древней, тащила пара вороных коней. Впрочем, здесь все было древним, старинным. При утреннем свете стали лучше видны высокие здания на улицах, простиравшихся к северу и востоку от перекрестка. Часы на башне пробили семь, но Оливер не был уверен, что здешнее время, с его слишком длинными днями и ночами, полностью совпадает с обычным. Город, расстилавшийся перед ним, казался гобеленом, сотканным из разных стран и эпох. Немножко викторианской Европы, лоскуток древней Азии, вполне солидный кусочек Америки двадцатых — тридцатых годов.

К своему огромному удивлению, на улице к северу от перекрестка Оливер увидел настоящий автомобиль — «Форд-Т»! Он тарахтел и подскакивал на булыжной мостовой.

— Ого! — прошептал Оливер и невольно улыбнулся. Страх, терзавший его всего несколько минут назад, испарился, уступив место восхищению.

Конечно, он помнил о том, что нужно разыскать Фроста и Кицунэ, но все же пошел именно по этой, северной улице. Было еще очень рано, но людей становилось все больше. Навстречу Оливеру протопали и удалились восвояси три огромных, лохматых создания, пол которых остался для него тайной, не меньше двенадцати футов ростом каждое. Один из них тащил тележку, как у рикши. На тележке лежали бочки и дощатые ящики, наполненные разнообразными овощами и фруктами. Зимние груши, бананы, яблоки — такие красные, каких Оливеру никогда еще не доводилось видеть, — пучки моркови и лука, ведра с перцем…

«На рынок идут», — подумал он.

Продолжая путь, Оливер встречал и других странных существ. В одном месте дорогу, шатаясь, переходил гоблин — в длинном сюртуке и белой сорочке, но без малейшего признака штанов. Он пьяно горланил какую-то песню, стараясь при этом избежать солнечных лучей и поскорее попасть в тень. Туда и сюда по улице носились красивые, изящные, гибкие существа в ярких цыганских одеждах, ростом не больше чем по колено Оливеру. Они играли в какую-то игру с чем-то, похожим на кусок простой бумаги, вот только бумага эта постоянно меняла форму, словно некий дистанционно управляемый шедевр искусства оригами. Постукивая копытами, мимо прошел красивый мужчина. На голове у него росли оленьи рога, а на рогах резвились какие-то бесенята. Один из них сделал неприличный жест в сторону Оливера, остальные тоненько захихикали.

Но большинство жителей Перинфии определенно являлись людьми, причем на первый взгляд вполне обычными. Они сильно различались и по стилю одежды, и по внешнему виду, но никто не обращал на это ни малейшего внимания. Все так спокойно занимались своими делами, что Оливер почти успокоился.

На следующем перекрестке он немного постоял, наблюдая, как пробуждается город. Он дошел до торгового центра. Вдоль улицы на каждом шагу открывались магазины, бары, рестораны. Одно из зданий по правую руку было настолько большим, что его можно было принять за собор. Но когда Оливер увидел, что дверь «собора» ведет уже к другому, просто огромному, входу — не меньше тридцати футов вышиной, — он понял, что это дом — или какой-то бизнес-центр — для великанов. Гораздо более крупных, тем те, что шли на рынок.

— Очевидно, никто не принимает тебя за чужака.

Оливер тихо вскрикнул и резко развернулся, готовый защищаться. Но это оказалась всего-навсего Кицунэ. Капюшон рыжего плаща был отброшен назад, и лицо освещало солнце. А Оливер даже не заметил, что и сам он перестал прятаться в тени.

Он глянул по сторонам, желая убедиться, что они не привлекли ничье внимание. Потом просверлил ее взглядом:

— Не делай так со мной. А то меня хватит инфаркт.

Солнце придало ее нефритовым глазам молочный оттенок.

— Сомневаюсь.

— А что ты имела в виду, когда…

Но тут он сам сообразил, что она имела в виду. Он бродил по южной части Перинфии уже минут пятнадцать или двадцать, но никто не проявил к нему никакого особого интереса. Никто даже не приглядывался к нему, если не считать той старой карги в черном.

— Значит, все в порядке.

Кицунэ нахмурилась:

— Пока — да. Вряд ли жители знают, как ты выглядишь, но полиции это известно. Бродить по городу и таращиться вокруг, как малое дитя, — не лучший способ остаться на свободе.

Оливер кивнул.

— Не могу с этим поспорить. И что теперь?

— До вечера ничего поделать нельзя. Нам нужно где-то укрыться. Особенно Фросту. Он не может долго оставаться в бестелесном виде. И нельзя допустить, чтобы его увидели здесь. Об этом немедленно узнают Охотники.

— Полагаю, ты уже нашла такое укрытие?

Ее глаза блеснули.

— Конечно.