Глава 12

Оливер сидит в мамином салоне, пьет какао со взбитыми сливками. На полу, у камина, свернулась калачиком Джулианна и наслаждается идущим от огня теплом. Опустив голову на вытянутые руки, она смотрит на него нефритовыми глазами… Нет, здесь что-то не так. Многое не так. Ее стянутые в «конский хвост» волосы в свете огня приобрели насыщенный медно-рыжеватый оттенок, напоминающий лисий мех.

И мама тоже тут. Стоит у абажура Гауди и держит в руках потрепанный томик Агаты Кристи, читая вслух.

— Мам?

Она оборачивается к нему с внимательной улыбкой. В ее глазах светятся ум, любовь и юмор. И Оливер вдруг чувствует такую тоску по ней, что даже во сне его сердце разрывается.

Нет, он не будет думать о снах.

— Разве тебе можно быть здесь? — спрашивает он.

Мама тихонько хихикает, качает головой и слегка закатывает глаза. Так она делала всегда, когда сын удивлял ее своими недетскими вопросами.

— А где же еще мне быть?

— Я… так счастлив тебя видеть!..

Оливер пытается встать с дивана, но не может. Глянув вниз, замечает, что нижняя часть его тела вморожена в большой куб льда. Огонь в камине пылает ярко, от него идет жар, но лед не тает. Краешком глаза Оливер замечает, как что-то, или кто-то, шевельнулось возле огня. Повернул голову — никого. Кроме Джулианны. Она осталась неподвижной, но выражение ее лица изменилось.

Губы раздвинулись, обнажив черные десны и длинные желтые зубы, ряды смертоносных клыков.

— Джулианна?!

— Ты все испортил. Ты погубил мою жизнь. Думал, я просто спрячусь у себя в комнате и буду плакать? Нет, я хочу сделать тебе так же больно, как ты сделал мне. А потом я собираюсь забыть тебя. Да и кто ты такой, в конце-то концов? Ты не Оливер Баскомб. Ты сын Макса Баскомба, вот и все. И я не верю, что, прожив свою жизнь, ты этого не заметил.

Его грудь пронзает боль. Со стоном Оливер опускает глаза и видит, что рубашка разорвана чьими-то когтями. Из свежих ранок сочится кровь.

— Оливер!

Он поворачивается к матери и смущенно качает головой.

— Пей какао, — говорит она снисходительно. — Допивай.

Он снова качает головой, что-то бормочет, пытаясь отказаться, и, оглянувшись назад, видит, что Джулианна ушла. Огонь погас. На пустой камин падает снег. Снежинки шипят на угольях.

Вдруг кто-то стучит в окно, и Оливер удивленно оборачивается. Стекло раскалывается, но не рушится вниз. Вместо этого оно превращается в снег, буран врывается в салон и начинает кружиться по комнате. В комнате становится темно. Ни огня, ни абажура Гауди. Он ищет в темноте мать, но ее нигде нет.

И лед, который держал его, тоже исчез.

Он неуверенно поднимается на ноги, сгибаясь под порывами ворвавшегося в комнату ветра, и вглядывается через окно в темноту. В метель. Но видит не утес над Атлантическим океаном и не двор, в котором они с сестрой играли детьми.

За окном нет ничего, кроме песка.

А вдали стоит отец и смотрит на него. При виде отца Оливера охватывает ужас. Такого страха он не испытывал с раннего детства, когда, свернувшись под одеялом, с мокрыми от страха глазами, вслушивался в скрип веток за окном и ночные звуки старого дома.

Но в Максе Баскомбе что-то изменилось. Оливер ждет, что отец будет издеваться, орать, обвинять или гнать его, но даже издалека видит: отец делает нечто другое. Куда-то указывает. Потом складывает ладони рупором и что-то кричит своему единственному сыну. А потом их глаза встречаются, и Оливер видит: отец пытается что-то ему сказать. Но его слова теряются в буре, в снежных вихрях, которые мечутся в воздухе, не касаясь уходящих в бесконечность песчаных волн.

Отец начинает тонуть. Песок медленно поглощает его, но он словно ничего не замечает. Лишь продолжает что-то кричать Оливеру, боится за него, пытается о чем-то предупредить.

Под толщей песка движется нечто.

Оливер хочет подбежать к отцу, сказать, чтобы остерегался того, что ходит кругами под песком, будто акула под водой… Но крики отца словно приковывают его к месту.

Трясясь от ужаса, он начинает наконец понимать, что здесь, в этой темноте, он не один. Мать ушла. Джулианна ушла. Отец не может дотянуться до него.

Что-то касается его плеча, чьи-то пальцы, словно иголки, протыкают кожу, и его начинают разворачивать.

Врывающийся в окно снег — уже не снег, а песок. Песок наполняет его глаза, щиплет их.

Закрой глаза.

Он знает, что нужно закрыть глаза.

Но существо из темноты поворачивает его, чтобы он все увидел. И сам он тоже хочет посмотреть. Сонливость куда-то пропала.

— Оливер!


— Оливер!

Он проснулся, вытаращив глаза и глубоко, часто дыша, словно во сне ему не хватало воздуха. В темноте виднелась лишь какая-то закутанная в плащ фигура, склонившаяся над ним. Он слышал эхо ее голоса, звавшего его во сне. Но когда фигура протянула к нему руку, последние остатки сна испарились.

— Убирайся отсюда! — заорал он, перекатился через спинку дивана и с глухим звуком упал на деревянный пол. Сильно ударился локтем и, не обращая внимания на боль, стал на четвереньках отползать назад.

Фигура в капюшоне перелетела через диван вслед за ним. Оливер собрался было снова закричать, но сильная рука накрыла рот. Кто-то навалился на него всем своим весом. Он взглянул вверх и увидел прямо перед собой… нефритовые глаза.

— Шуметь нельзя! — тихо сказала Кицунэ. Она тряхнула головой, скидывая капюшон. Волосы цвета воронова крыла заблестели даже при тусклом свете, просачивавшемся снаружи в домик.

Оливер вздрогнул от облегчения. Кивнул, на мгновенье прикрыв глаза.

Кицунэ убрала руку.

— Понимаешь… Я видел кошмар, — прошептал он. — И мне показалось, что это был не просто сон…

Но, еще не договорив, он уже сообразил, что существуют вещи более страшные, чем ночные кошмары. Кицунэ была напряжена, встревожена. Вскинув голову, она прислушивалась. К чему-то, чего Оливеру не хотелось слышать. Выбравшись из-под нее, он встал на колени, нехотя оглядел погруженный во тьму дом.

— Что там? — еле слышно спросил он.

По спине пробежал холодок, руки покрылись гусиной кожей. В комнату ворвался прохладный ветер, и Оливер, даже не оборачиваясь, понял — к ним присоединился Фрост. Оглянувшись, он увидел, что зимний человек протягивает ему стопку аккуратно сложенной одежды.

— Скорее, Оливер!

Он взял рубашку с брюками и только теперь заметил, что на нем надеты только трусы и футболка. Впрочем, в такой опасный момент ему было не до смущения. Брюки оказались чем-то вроде вязаных шерстяных штанов, и он влез в них, не сводя глаз со своих товарищей.

— Скажите же мне хоть кто-нибудь, что случилось? Сколько времени? Как долго мы тут…

— Тсс! — шикнула на него Кицунэ, обнажив клыки.

Оливера удивила обида, мелькнувшая в нефритовых глазах, но он не особенно смутился — успел привыкнуть к ее постоянным загадкам.

Он натянул плотную белую хлопчатобумажную рубаху и начал торопливо застегивать пуговицы непослушными спросонок пальцами, умоляюще глядя на Фроста.

Зимний человек сделал ему знак поторопиться.

— Ты спал несколько часов. Маловато, но спасибо и на этом. В деревне кирата. Вот-вот начнут искать нас — вынюхивать, проверять каждый дом, всех и вся.

Оливер тихо выругался и потянулся за ботинками. У них была резиновая подошва, и он надеялся, что ботинки окажутся не настолько современными, чтобы привлечь внимание. Конечно, у многих Заблудившихся могла иметься современная одежда — то, во что они были одеты, когда пересекли Завесу. Так что спасибо и на этом.

Нагнувшись, чтобы завязать шнурки, он краем глаза уловил какое-то движение возле двери и отпрянул назад, готовясь отразить удар. Но это оказался Ларч. Все время, пока они разговаривали, англичанин стоял в темноте, выглядывая в окно, смотревшее на улицу. Даже в полутьме было заметно отчаяние в его глазах.

— Пожалуйста, скорее! — чуть не плача, взмолился он. — Нельзя, чтобы вас нашли здесь! Я старался помочь вам, теперь вы помогите мне, покиньте мой дом…

— Мы торопимся, как можем, мистер Ларч! — рявкнула Кицунэ, и ее слова пролетели по комнате, словно стрела.

Оливер пробрался к погасшему камину — в памяти тотчас всплыли обрывки ночного кошмара — и схватил лежавшее на каминной полке ружье. Быстро обернулся и прищурился, разглядывая Ларча.

— Куртка! Вы сказали, у вас найдется что-то для меня.

Ларч помчался в спальню и почти сразу вернулся с длинным, толстым шерстяным пальто серого цвета.

— Возьми! Но не оставляй здесь своих вещей. Ничего! Избавься от них где-нибудь в другом месте.

— Кицунэ, черный ход! — прошептал Фрост.

Женщина-лиса метнулась в темноте к задней двери, выскользнула в ночь и тут же растворилась в сиянии луны и звезд. Оливер, затаив дыхание, смотрел в дверной проем, одновременно надевая пальто и забрасывая за плечо ружье. Фрост схватил его парку, разбросанные по комнате вещи, глянул в окно, выходящее на улицу, тоже ринулся к черному ходу… и наткнулся на Кицунэ.

— Пока ни следа. Но конечно, они и тут будут рыскать. Повсюду.

Зимний человек колебался не больше секунды, а потом вышел из дома вслед за Кицунэ. Оливер замешкался. Оглянулся на Ларча. Ему не хотелось уходить. В некотором смысле, он уже нашел то, что искал с тех пор, как они с Фростом в первый раз пересекли Завесу. Волшебство. Свободу от жизненных перспектив, что так тяготили его. Какая-то часть его души страстно желала остаться — посидеть немного в доме, потом осмотреть деревню, побродить по окрестностям…

Бросив тоскливый взгляд на бесчисленные книжные полки Ларча, он снова почувствовал укол зависти. Наконец глубоко вздохнул, кивнул англичанину и вышел за дверь.

Холод обжигал. Хотя огонь в камине Ларча давно погас, домик все-таки хранил тепло. А снаружи бушевал пронизывающий ветер. Оливер почувствовал, как его колотит дрожь. Чтобы согреться, он застегнул пальто и поднял воротник.

Фрост показался слева от него, Кицунэ — справа. Оба с тревогой смотрели по сторонам. Увидев Оливера, зимний человек кинулся к нему, обгоняя порывы северного ветра, и они вдвоем поспешили к Кицунэ. Фрост по-прежнему держал в руках старую одежду Оливера. После того, что Ларч сделал для них, они не могли выбросить ее вблизи его жилища. Правда, Оливер был уверен в том, что кирата, войдя в дом, все равно учуют запах своей добычи. Но уповал на то, что этого не случится.

До рассвета оставалась лишь пара часов. Деревню окутывала тишина. Лишь ветер свистел в садовых деревьях да под стрехами крыш самых высоких домов. Они быстро двинулись на восток — мимо постоялого двора, мимо здания, похожего на крытый рынок. Впереди Дорогу Перемирия пересекала другая, поплоше. Обычный грязный проселок, годный разве что для повозок и телег. Она ответвлялась от главной дороги, и по обеим ее сторонам стояли дома, выглядевшие гораздо более плачевно, чем те, что красовались вдоль Дороги Перемирия.

Беглецы молча шли между домами. Кицунэ останавливалась, принюхиваясь, — при свете луны ее меховой плащ блестел, как огонь, — и снова направлялась вперед, ручейком струясь в полумраке. Они достигли угла большого дома. Рядом был разбит цветник — Оливер отогнал мысль о том, как плохо приходится цветам в такую погоду… И тут Кицунэ опять замерла.

Фрост, казалось, не сразу это заметил — слишком уж сосредоточенно обозревал окрестности. Оливер инстинктивно схватил его за плечо. Ладонь обожгло таким холодом, что он, зашипев, отдернул руку.

Этого оказалось достаточно. Зимний человек сердито оглянулся на Оливера, но заметил Кицунэ. Ее словно парализовало, как будто сам Джек Фрост заморозил женщину-лисицу на месте. Непохоже было, что она собирается на кого-то напасть, — в позе, скорее, чувствовались настороженность и страх. Глаза расширились, грудь быстро-быстро вздымалась и опускалась.

— Неужели нам придется… — мрачно произнес Оливер.

Она оскалилась. Его голос — или, может быть, сами слова — вывели ее из транса, в котором она пребывала.

— Они рядом, — прошептала Кицунэ, глядя на Фроста. — По крайней мере один, прямо впереди. А может, и двое. Остальные тоже близко. Здесь нет другого пути?

Зимний человек покачал головой — так медленно, что даже сосульки не зазвенели. Из его глаз струился бледно-голубой туман, собираясь маленькими облачками вокруг лица.

— Убежать нельзя. Мы либо погибнем, либо сумеем остаться в живых. И путь наш лежит впереди.

Она печально склонила голову и еще раз глубоко втянула ноздрями ветер, несущий запах их врага. Потом скользнула к Оливеру и коснулась ремня, на котором висело зачехленное ружье:

— Меч в ножнах — не оружие, а украшение.

Оливер снял с плеча ружье и расстегнул чехол. Вытащил ружье, убедился, что оно заряжено. Достал горсть патронов и рассовал по карманам пальто. Потом кивнул Кицунэ, сообщая о своей готовности.

Кицунэ подняла капюшон, скрывая свои нефритовые глаза:

— Будь осторожен.

И, едва отвернувшись, уже изменилась, уменьшилась, упала на четвереньки. Лиса метнулась от дома через узкую, выбитую колесами дорогу к фермам, лежавшим к северу. Фонари на Дороге Перемирия не горели, и все вокруг освещалось лишь булавочными вспышками золота на ночном небе. Издали Кицунэ казалась темной тенью, стелющейся у самой земли. Из своего укрытия Фрост и Оливер смотрели, как Кицунэ юркнула в темноту меж двух коттеджей на той стороне дороги.

Зимний человек повернулся к Оливеру, мрачно кивнул ему. И тогда поднялся ветер. Он завертелся вокруг Фроста, подхватил и понес. На лету его ледяное тело рассыпалось на льдинки и снежинки, и вот уже только метель вихрем закрутилась над головой Оливера и взвилась в небо. Там, в темноте, над крышами домов и коттеджей, зимний человек побушует немного в ночи, а потом спустится, чтобы ждать его по ту сторону дороги.

С самого начала Оливер понимал, что он — обуза для своих спутников, но только теперь осознал, насколько тяжелая. «Их могут убить из-за меня», — подумал он. Оливер помог им обоим спастись, когда они встретили демона вишневого дерева, но теперь-то он знал, что Приграничные не вели бы себя так, не будь его с ними. У Кицунэ были нюх и хитрость, у Фроста — способность растворяться в ночи, сливаясь с ветром. А у Оливера — только ружье, которым он не особенно хорошо владел.

«Так зачем им беспокоиться обо мне?» — подумал он. Фрост уже отдал ему свой долг, что бы сам зимний человек ни думал по этому поводу. Все они являлись беглецами, и это их как-то сроднило. Но без него и тот и другая справились бы гораздо лучше.

Конечно, они соратники. Но были ли они друзьями? Неужели это так просто?

«Хорошо. Мы связаны друг с другом. А значит, я не могу допустить их гибели. Мне нельзя оставаться помехой».

Пока эти мысли сверлили мозг, пальцы инстинктивно перекинули ремень, на котором висело ружье, через голову, чтобы не упало ненароком и все время было наготове. Обеими руками Оливер крепко сжал холодный металл и вышел из укрытия. В спящей деревне царила такая тишина, что звук собственных шагов гулко отдавался у него в ушах. Стараясь не сбиваться с дыхания, он торопливо, но не переходя на бег продвигался вперед, внимательно оглядываясь кругом. К северу стояло еще домов двадцать или тридцать, а потом деревня заканчивалась, только где-то вдалеке мелькали огоньки фермерских домиков.

На юге простиралась Дорога Перемирия и виднелся перекресток — наверняка центр этого селения. На площади располагались конюшня и двухэтажное здание с чем-то вроде супермаркета на первом этаже. Вывеска слегка поскрипывала на ветру. А где-то вдали выводили свою странную, одинокую мелодию колокольчики «музыки ветра».

Деревенская площадь была пуста.

В горле у Оливера пересохло, но он не замечал этого. Облизав губы, он замедлил шаг. Поводя стволом ружья из стороны в сторону, он внимательно оглядывал улицу, ближайшие дома, площадь.

Улица тоже была безлюдна.

Все оставалось неподвижным, кроме качающейся вывески магазина да флюгера на крыше того же здания. Ветер взметнул пыль на дороге, запорошил глаза. Оливер заморгал, стряхивая песок и по-прежнему держа ружье наперевес. Он не понимал, в чем дело. Ведь Кицунэ учуяла их. Кирата действительно были здесь.

И преследовали их.

Он сделал полный разворот, топчась на месте и оглядываясь по сторонам. Воротник пальто терся о небритую щеку. Внезапно в голове всплыло воспоминание, похожее на выцветшие кадры домашней кинохроники: маленький Оливер стоит на крышке унитаза и внимательно наблюдает, как бреется отец, удивляясь и любопытствуя. Когда Оливер был малышом, отец любил его. Подбрасывал, дул на живот, щекотал и крепко обнимал. По выходным, когда папа не брился, отцовская щетина щекотала его. Иногда даже царапала. Но Оливер не обращал на это никакого внимания.

Ночной кошмар вернулся. Мама в салоне и отец за окном — посреди шевелящейся песчаной пустыни. Большая часть сна забылась, но эти детали он помнил. И еще выражение отцовского лица. Страх. Но не за себя.

Оливер знал, что должен вернуться домой. Даже если он сумеет найти себе место в этом мире, он в долгу перед Джулианной, Колетт и даже перед отцом. Он обязан сообщить им, что жив-здоров, и нет повода за него беспокоиться.

Его охватило горькое чувство. Оливер усмехнулся. Разве Макс Баскомб станет беспокоиться? Старик, должно быть, расстроен, наверняка испытывает ярость, глубокое разочарование. Но не беспокойство.

Оливер вытряхнул из головы эти фантомы сознания, посетившие его в самый неподходящий момент. Он посмотрел в темный промежуток между коттеджами, туда, где его, несомненно, ждали Фрост и Кицунэ. Их не было видно. Он сделал несколько шагов вбок, не сводя прицела ружья с деревенской площади. Потом снова двинулся вперед, медленнее и осторожнее, чем раньше. Оливер уже привык к ружью и чувствовал себя спокойнее, сжимая его в руках. Но, будь рядом его товарищи, он бы чувствовал себя намного лучше.

И в тот самый момент, когда он достиг обочины знакомого проселка, дверь в домике слева распахнулась и на пороге появился кирата. Чудовищу пришлось согнуться, чтобы не удариться о притолоку. В свете звезд оранжевые полоски на его шерсти ярко блестели, черные же полосы сливались с темнотой. Эффект получался поразительным — создание казалось воздушным, почти эфемерным.

Чудище стояло против ветра, но ему не было нужды ловить запах. Оно увидело Оливера.

Кирата распахнул пасть и зарычал, словно извергая ужасные угрозы, и ночная тишина вокруг ожила. С южной стороны деревни раздался ответный рев. Оливер побежал. Обернувшись на бегу, он увидел, что из-за угла площади появились и другие Охотники. На кирата были грязные штаны из мешковины, едва доходившие им до щиколоток. Обуви кирата не носили — их ступни больше напоминали огромные лапы. Мышцы на лапах рельефно выступали, когда они мчались к Оливеру по улице — прыжками, а после рысью.

Оливер летел как стрела.

Пробежав между домами тем же путем, что уже проделали его друзья, он покрепче сжал ружье. Пустой чехол болтался за спиной. Ворвавшись на задний двор (Оливер по-прежнему бежал на восток), он не увидел ни следа Фроста или Кицунэ. Посмотрел в небо, пытаясь обнаружить хотя бы намек на метель. Лихорадочно огляделся в надежде увидеть лису, пробегающую по саду или прячущуюся под кустом. Но спутников нигде не было.

Он остался наедине с Охотниками.

Рычание кирата эхом разносилось вокруг. Они были повсюду, и некоторые совсем близко. Через плечо Оливер заметил двоих, которых увидел первыми еще на дороге. Он гнались за ним, петляя меж домов, по задним дворам, топча когтистыми лапами грядки и цветочные клумбы. Один упал на четвереньки и несся еще стремительнее других. Оливер усилием воли заставил себя не оглядываться, боясь споткнуться и упасть. Глядя вперед, он бежал быстрее.

Ему казалось, что когти кирата уже раздирают его плоть.

Впереди, за маленьким простеньким домиком с высокими окнами — видимо, школой, — открылась игровая площадка. На ней торчали в рядок горка, веревочные качели с деревянным сиденьем, три доски, перекинутые через бревна.

И там же стояли еще два кирата. Ветер ерошил их шерсть. Один из них, повыше и более гибкий, чем остальные, был черно-белого цвета. Оливер огляделся в поисках хоть какой-нибудь лазейки. Слева огороды, за ними — пустошь. Справа — коттеджи и Дорога Перемирия, на которой он окажется как на ладони. Но опаснее, чем сейчас, все равно уже не будет, поэтому он свернул к пустоши, еще острее ощущая свою уязвимость.

В мозгу мелькали образы, которые он тысячу раз видел по телевизору: большие хищные кошки в джунглях набрасываются на добычу и разрывают на части, волочат окровавленные внутренности по высокой траве…

Крик бился глубоко в горле, но не мог вырваться наружу. Ноги болели, грудь разрывалась, сердце готово было выскочить наружу. Пальцы, сжимавшие ружье, побелели от ужаса.

Кирата почти догнали его.

Дикий рев разрывал ночную тишину прямо над головой.

Над головой?..

Оливер споткнулся, остановился, посмотрел вверх. Кирата сидел на крыше коттеджа. Тигрочеловек приготовился к прыжку. Оливер вскинул ружье, приложил приклад к плечу, присел и нажал на курок.

Выстрел пробил дыру в тигриной груди, из раны хлынула кровь, забрызгав Оливера. Медная вонь заполнила ноздри. Руки дрожали, но Оливер ни на секунду не ослабил хватки. С его губ слетало невнятное бормотание — то брань, то молитвы.

Путь к Дороге Перемирия был открыт, но Оливер знал, что там его поджидает еще больше тигролюдей, и, вероятно, другие тоже на подходе. Первые преследователи уже почти настигли его. Бежать было некуда. Оказавшись в ловушке между двумя коттеджами, он повернулся и вскинул ружье, страшно сожалея, что у него нет оружия получше, и мечтая о том, чтобы чудовища оставили ему время перезарядить магазин.

Он был окружен. Оставалось пять патронов. А потом он умрет. И то если кирата дадут ему возможность сделать эти пять выстрелов.

Петляя, он помчался к Дороге Перемирия, резко поворачивая то вправо, то влево. Он знал, что выбора не осталось. Двое кирата, выследившие его первыми, выскочили из-за угла дома слева. Оливер присел, чтобы выстрелить, и сам удивился, каким спокойным было его дыхание, когда он нажал на курок. Ружье дернулось в руках, выстрел эхом разнесся среди коттеджей. Бежавшего впереди кирата задело в плечо. Полетели ошметки шкуры, костей, брызнула кровь; зверь взвыл от боли, чуть ли не заглушив грохот выстрела.

«Еще трое».

Но второй кирата был быстрее, чем первый. Он несся прямо на Оливера на всех четырех лапах, низко припадая к земле, из-под когтей летели клочья дерна. Двое других огибали дом справа, но пока ему было не до них. Низкое рычание, похожее на звук автомобильного мотора, вырвалось из горла тигрочеловека. Он был уже в двух шагах от беглеца.

Оливер прицелился, но не рассчитал. Монстр оказался слишком быстр. Поняв это, Оливер содрогнулся. Он вдавил курок, и туча пыли взметнулась всего в одном футе правее кирата.

Стрелять еще было поздно. Оливер поднял ружье перед собой, словно мог им как-то защититься. Ударить, как битой, или всадить между челюстей. Это подарило бы ему всего несколько секунд, но в этот момент оказалось, что ему страстно хочется продлить жизнь хотя бы на эти секунды.

— Прости, — тихо прошептал он, сам не зная, у кого просит прощения. Возможно, у Джулианны. Может, у родных. Или у самого себя…

Кирата прыгнул, разверзнув пасть и разрывая когтями воздух. Оливер вскинул ружье, готовясь отразить удар…

И тут на кирата сбоку напала лисица, появившись словно из ниоткуда, — такая маленькая и незаметная по сравнению с внушительной, паровозной мощью тигрочеловека. Но Кицунэ была ловкой и быстрой. Прыжок — и ее челюсти сомкнулись на горле противника. Мгновение казалось бесконечным. Оливер видел, как Кицунэ извивается в воздухе, упирается лапами в голову чудовища, рвет его горло зубами. И вдруг из горла кирата фонтаном хлынула кровь. Оба зверя свалились на землю. Кицунэ перекатилась и в ту же секунду вскочила на лапы, приготовившись к бою. Медно-рыжий мех сверкал в лунном свете.

Кирата пытался встать на две ноги. Алчные желтые глаза хищника тускло светились в темноте. Клочки шерсти и кожи свисали с горла, кровь из раны хлестала, как вода из водосточной трубы во время ливня. Зашатавшись, кирата рухнул на землю.

Оливер глядел на Кицунэ. У него перехватило дыхание. Лиса коротко рявкнула, не глядя на него. Обернувшись, он увидел еще двоих, в том числе белого тигра. Они мчались справа.

Оливер вскинул ружье, выстрелил и попал в ногу оранжево-черного кирата. Разлетелись клочья шерсти и осколки раздробленной кости. Рыжий тигр упал, но белый приближался. У Оливера оставался один патрон, и он знал, что от этого выстрела зависит все.

Но в этот миг на тигра налетел ураганный ветер, снежный вихрь, возникший прямо в узком пространстве между двумя домами. От удивления, а может, и от страха кирата зарычал — ветер отбросил его назад. Тигр упал на четыре лапы, стряхнул с глаз снег и, сопротивляясь урагану, снова ринулся на Оливера с Кицунэ.

Зимний человек возник рядом с ним, приняв свою человеческую форму. Снежный ураган тут же стих. Фрост протянул левую руку и схватил зверя за шкирку. Кирата зарычал и повернулся, выпуская когти, чтобы напасть… И тогда Фрост всадил удлинившиеся пальцы-кинжалы правой руки в глаза зверя, пронзив ему мозг.

Мертвый кирата упал на запорошенную снегом землю.

Ураган стих, лишь обычный ночной ветерок шелестел в ветвях деревьев.

Оливер хотел было что-то крикнуть, но Кицунэ — уже не лиса, а женщина — встала рядом и зажала ему рот маленькой ладонью. Другой рукой она подталкивала его вперед. Оливер замешкался, пытаясь получше перехватить ружье, но оно выпало из рук. Он собирался наклониться и поднять оружие, но Кицунэ не дала ему сделать это.

— Беги! — обжег ухо горячий шепот. — Здесь Марра!

Зимний человек уже бежал впереди, показывая дорогу. Они помчались втроем. Покинув поле битвы между двумя коттеджами, Оливер обернулся на Дорогу Перемирия и увидел нескольких кирата, которые устремились им вслед. Но тут позади тигролюдей раздался странный утробный зов. Кирата остановились и обернулись на голос, оставив погоню по команде вновь прибывшего.

Тот, кто окликнул их, был выше человека: семи или восьми футов ростом. Из человеческого тела росла голова барана, увенчанная тяжелыми рогами — чернее, чем сама ночь.

Завернув за угол, Оливер продолжал бежать. Кицунэ чуть ли не волокла его за собой, держа за руку. Несшийся впереди Фрост остановился и схватил под уздцы пару оседланных коней. Тут Оливер понял, где были спутники в то время, когда он думал, что они бросили его, оставили умирать.

Аристократический образ жизни, который Оливер вел дома, странным образом подготовил его к этим испытаниям. Когда-то, давным-давно, все люди умели обращаться с мечом, стрелять из ружья или скакать верхом, но в современном мире такие занятия стали уделом богатых. Конечно, до сегодняшнего дня ему приходилось стрелять лишь по мишеням. И он никогда не садился на лошадь, чтобы уйти от погони. Однако умел быстро вскочить в седло.

Он легко запрыгнул на спину коня и схватил поводья, проклиная себя за то, что выронил ружье. Кицунэ взобралась на стоявшую рядом кобылу.

— Скачите на восток, в Перинфию. Держитесь подальше от дороги! — приказал зимний человек из темноты и исчез, растворившись среди снега и ветра, взвившись под небеса.

Сзади послышалось рычание. Другое раздалось с крыши дома прямо перед ними. Подняв глаза, Оливер увидел на крыше кирата, готовящегося к прыжку.

— Скачи! — крикнул он Кицунэ и отпустил поводья.

Лошади оказались резвыми и хорошо знали местность. Они помчались таким галопом, словно всю жизнь только того и ждали. Тигролюди бросились в погоню, но вскоре отстали. И вот уже Оливер с Кицунэ скакали в ночи одни, стремясь на восток, прочь от деревни Бромфилд, к городу, где каждый встречный мог оказаться врагом.

От возбуждения Оливер все же не смог сдержать крик. Он оглянулся на Кицунэ. Капюшон плаща слетел с ее головы от ветра, и черные волосы взлетали, будто ворон взмахивал крыльями. Она рассмеялась при виде восторженности своего спутника, и в ее улыбке — впервые — не было ни лукавства, ни тайн.

А горизонт на востоке уже очертила полоска цвета кобальта, первый предвестник зари.

Загрузка...