Охотники за мифами

Глава 11

Холливэлл вернулся из Коттингсли в седьмом часу и не стал заворачивать в офис шерифа. Вместо этого он отправился домой и опять превратился в стареющего холостяка, продолжающего влачить свою жизнь с мрачным упорством сомнамбулы. После визита в странный маленький городок, очарование которого было нарушено до абсурда чудовищным убийством маленькой девочки, мир потускнел, а острота ощущений притупилась.

Он приготовил себе ужин — креветки под острым соусом. Конечно, с его повышенным холестерином это был гастрономический идиотизм. Врач наверняка сделал бы ему выговор. Но Холливэлла это не волновало. Как любой запойный пьяница, вернее едок, он прекрасно знал, что сослужит себе дурную службу, когда покупал креветки. Чтобы улучшить вкус блюда, он нацедил себе виски «Сиграмз 7» и долил «Севен-апом». Виски отлично подходило к креольской кухне.

Но на сей раз ужин показался ему совершенно безвкусным. Ни остроты, ни удовольствия.

И неудивительно. Как мог он получать удовольствие от еды, да и от чего бы то ни было, в этот вечер? Фотографии трупа Алисы Сент-Джон с зияющими провалами вместо глаз не выходили у него из головы, затмевая все остальные мысли.

Он думал о Саре, своем единственном ребенке. О дочери. Сколько уже времени прошло с тех пор, как они в последний раз говорили по душам? А с тех пор, как просто разговаривали? Он поднес виски со льдом к губам, и в его голову закралось страшное подозрение, что по-настоящему они так ни разу и не поговорили.

Сара. И девочку за конторкой в полицейском участке Коттингсли тоже звали Сарой. Холливэлл был не из тех, кто способен поверить, что Высшие Силы пытаются послать ему предостережение. Он вообще сомневался в существовании Высших Сил, поэтому не стал придавать вселенского значения этому факту. Простое совпадение. Но все равно продолжал думать и о девочке за конторкой, и об Алисе Сент-Джон, и о своей Саре тоже.

Весь вечер, пытаясь найти успокоение в таких простых делах, как готовка и мытье посуды, Тед пытался мысленно согласиться с тем, что все это как-то взаимосвязано. Устроившись в кожаном кресле, которое купила ему бывшая жена больше десяти лет назад, он тупо уставился в телевизор. Спроси его сейчас кто-нибудь, что именно он смотрит, Холливэлл пришел бы в замешательство, не маячь в левом нижнем углу экрана логотип Си-эн-эн.

За окном переливались разноцветные рождественские огоньки, но это была не его гирлянда. Соседи, семья Очси, всегда обильно украшали свой дом к Рождеству. Из-за отсутствия праздничных украшений его собственный дом казался, по сравнению с соседским, бледным и каким-то ненастоящим.

Было уже поздно, хотя Тед не смог бы точно сказать, сколько времени. Несмотря на включенный телевизор, он слышал тиканье часов на стене. Они отбивали время каждые полчаса. Холливэлл ненавидел треклятую тикалку, но не выбрасывал часы, хотя и очень хотел. Часы стали частью жизни, которая ускользнула от него, — жизни, в которой он был мужем и отцом.

Тед помешал тающий лед и попытался вспомнить, какой по счету это бокал. Первый? Или второй… Никак не больше. Но ведь он поужинал много часов назад, а лед в бокале еще не растаял. Значит, он добавлял свежего льда. А зачем класть свежий лед, если не подливаешь виски?

Наверное, не два бокала, а больше. Может быть, три?..

Холливэлл встал, чтобы смешать себе еще одну порцию виски с содовой. Изуродованное личико Алисы Сент-Джон стояло у него перед глазами. Он подумал, что сегодня следует хорошенько напиться перед сном, иначе она обязательно ему приснится, а он не хотел оказаться во сне наедине с мертвой девочкой.

Оказавшись на кухне, Тед неожиданно для самого себя поднял трубку радиотелефона. Поставив бокал в раковину, он нажал кнопку и начал набирать Сарин номер в Атланте. Слушая гудки на той стороне, оперся о стойку и закрыл глаза, смакуя на языке вкус виски и чувствуя, как оно разливается по всему телу. Холливэлл вернулся из Коттингсли в невменяемом состоянии, но то был очень дурной вариант невменяемости. Теперь он заменил его невменяемостью другого рода.

— Алло?

— Привет, лапочка. Это папа.

— Пап? — сонно переспросила Сара Холливэлл услышал короткий усталый стон. Наверняка взглянула на часы. — Ты знаешь, который час?

Он не знал. Нахмурившись, глянул на телевизор. Канал Си-эн-эн показывал время: 11:37. Он вспомнил, сколько раз поджидал Сару дома заполночь, а ее все не было: дочь частенько нарушала родительский «комендантский час». Но время меняет все.

— Я тебя разбудил. Прости, Сара. Не сообразил, что уже поздно.

— У тебя все в порядке? — спросила дочь, и ему послышалась искренняя забота в ее голосе.

— Выдался трудный день на работе.

— Что случилось?

Тед молчал.

— Ты не ранен? Ничего страшного?

Холливэлл скупо усмехнулся.

— Ничего страшного. Цел и невредим. Просто я… Уверен, что твоя мама уже все распланировала, и знаю, что ты тоже не хочешь усложнять себе жизнь… Только я вот тут сидел и вдруг подумал, как хорошо было бы встретиться на Рождество, всего один раз, понимаешь? Мы уже почти год не виделись…

— Пап, не надо… Ты же знаешь, как мало у меня свободного времени. Я не могу скакать из штата в штат. И не хочу никуда уезжать на Рождество. Если б мама предупредила меня, чем все это кончится, я осталась бы в Атланте.

Он кивнул телефонной трубке, словно Сара могла его видеть. Прошло несколько секунд, прежде чем он смог нормально дышать.

Холливэлл оторвался от кухонной стойки и подошел к окну.

— Я все понимаю, милая. Я же не прошу тебя приезжать каждый год. Только один раз. Ах ты, черт, давай-ка буду тщеславным: раз в десять лет. Один раз в десять лет приезжай повидать своего старика на Рождество. И не обязательно именно в этот день. Если все дело в деньгах, я заплачу за билет…

— Да нет, при чем тут деньги. Просто мне не дают отпуска на праздники. Агентство не любит, когда мы… Ну, мы же говорили об этом, пап. Это просто неудобно.

Неудобно. Малышка, которую он когда-то носил на руках всю ночь, в одной футболочке, испачканной соплями и слезами, говорит ему: «Неудобно».

— Но может, на этот раз хотя бы мама приедет, одна? — Холливэлл смотрел в окно, на лужайку перед домом Очси.

— Только не это, пап, пожалуйста. Я приеду на День святого Валентина, ладно? Тогда и поговорим о следующем Рождестве, о’кей? Но не в этом году. До Рождества осталось всего полторы недели. У меня уже билеты на самолет куплены. И всего четыре выходных. Я просто не могу…

— Хорошо, — сказал он тихо, в замешательстве от переполнявших его чувств. — О’кей.

— Пап! — взмолилась она, хотя он больше ничего не сказал.

— Все в порядке, Сара. Со мной все нормально. Просто тяжелый день, понимаешь?

«Ты же помнишь», — хотел сказать Тед, но не осмелился. Зачем напоминать ей о временах, когда работа изводила его и он становился холодным и суровым… Но сегодня на работе случился один из самых мерзостных дней, а эффект оказался прямо противоположным. Вместо того чтобы отталкивать своих близких, он захотел, чтобы они были рядом.

«Да ты уже оттолкнул их — так далеко, что рядом никого не осталось».

— Ну что ж, ладно, желаю тебе чудесного Рождества. Передавай от меня привет своему парню. И пожалуйста, милая, не работай так много. Жизнь нам дана для того, чтобы жить, согласна?

— Я еще позвоню тебе до праздников, папочка. И на Рождество тоже.

Они словно заключали сделку.

— Хорошо, Сара. Береги себя.

Холливэлл хотел добавить, что любит ее, но он так редко произносил эти слова, что ему стало неловко. А на сегодняшний вечер неловкостей уже хватило.

Он закончил разговор, нажав большим пальцем на кнопку. Положил телефонную трубку на каминную полку и направился к своему креслу. Оно заскрипело под тяжестью его тела, и Тед устроился поудобнее, смутно понимая, что здесь и заснет, как случалось едва ли не каждую ночь. А уж потом, под утро, переберется в спальню — ухватить последние утренние часы сна.

Тупое, невменяемое состояние покинуло его, едва он начал говорить с Сарой. Как оказалось, оно просто поджидало момента, когда он расслабится. Виски и ужасный случай с Алисой Сент-Джон постепенно, кропотливо оказывали свое воздействие. Холливэлл снова уставился в телевизор, пытаясь понять, что мелькает перед ним на экране. Запестрели кадры новостей прошедшего дня. Значит, начался следующий час.

Полночь.

Он следовал взглядом за бегущей строкой внизу. Дайджест культурной жизни, политики и спорта всегда изумлял его своим чисто американским видением мира. И часто заставлял сожалеть, что многие события стали бы сенсацией в других странах, а здесь едва удостаивались чести появиться в бегущей строке круглосуточного новостного канала.

Яркий свет экрана слепил глаза. Тед почувствовал, как скопившаяся за день усталость дает о себе знать и он, как улитка в раковину, уползает в размягченное состояние, обычно предшествовавшее сну. Кресло было его домом во всех смыслах этого слова. Он читал бегущую строку, лишь наполовину улавливая смысл. Что-то о губернаторе Нью-Джерси… Теперь о поместье покойного киноактера Марлона Брандо…

И вдруг:

«ФРАНЦУЗСКИЕ И АМЕРИКАНСКИЕ ВЛАСТИ ИЩУТ СВЯЗЬ МЕЖДУ ЖЕСТОКИМИ УБИЙСТВАМИ В ПАРИЖЕ И САН-ФРАНЦИСКО. ЖЕРТВЫ, ПО МНЕНИЮ ПОЛИЦИИ, БЫЛИ ОСЛЕПЛЕНЫ И УБИТЫ “ИДЕНТИЧНЫМ СПОСОБОМ”. АССОШИЭЙТЕД ПРЕСС».

Холливэлл вскочил.

Они прокрались в деревню Бромфилд под покровом ночи. С первого же взгляда на селение Оливер понял, что «деревня» — это сильно сказано.

В поход выступили в сумерках и несколько часов шли по Дороге Перемирия на восток. А когда добрались до места, Оливер решил было, что они ошиблись дорогой. Потому что деревня состояла сплошь из маленьких коттеджей и магазинчиков. Масляные фонари освещали Дорогу Перемирия, которая проходила через Бромфилд. Свет мерцал в домиках, стоящих вдоль узеньких улочек. Улицы пересекали дорогу и разбегались на север и юг, в неизведанные уголки селения.

Едва завидев деревню, они сошли с дороги и стали скрытно пробираться по лугам и полям, по возможности прячась за стволами редких деревьев. При свете луны и звезд было видно, что к северу от деревни расположено несколько ферм. Там же, в полях, мерцала серебристая водная гладь — скорее всего, не река, а ручей.

Фрост шел впереди, ведя их за собой. С тех пор как демон Аэрико покалечил его, зимний человек в основном молчал. А обычно немногословная Кицунэ, наоборот, все время шла теперь рядом с Оливером и вела с ним беседы. Как показалось ему, с той целью, чтобы спутник лучше познакомился с чужим миром и не страдал от глубины своего невежества. Но Оливер уже привык к лукавой ипостаси Кицунэ, и ее превращение в терпеливую наставницу оказалось для него неожиданным.

Ее меховой плащ переливался в лучах лунного света, когда они, следуя за зимним человеком, отошли далеко от дороги и с тыла приблизились к каменному дому, расположенному на краю Бромфилда. Оливер услышал, как в доме кто-то играет на скрипке. Нежный, чарующий звук не только удивил, но и успокоил его.

Они пробирались задами, севернее Дороги Перемирия. Почти возле каждого домика рос чудесный сад. В окнах некоторых домов они видели их обитателей. Люди ужинали, пили чай со сладостями, играли в настольные игры. В окне одной из комнат, уставленной рядами книг, мужчина с густыми черными волосами и удлиненным лицом читал, сидя в кресле с высокой спинкой. Оливер сразу вспомнил свой дом и почувствовал укол меланхолии. Он завидовал этому человеку и тому покою, что исходил от удобного кресла и старой книги.

— Оливер! — шепнула Кицунэ, обдав его ухо теплым дыханием и коснувшись руки мягким мехом.

Он повернулся к ней. Большие нефритовые глаза серьезно смотрели на него.

— Не останавливайся. Друзья могут найтись и здесь, но кое-кому из людей наверняка захочется получить вознаграждение, о котором говорил Аэрико.

Кивнув, он отошел от окна. Кицунэ устремилась за Фростом — тот уже обогнал их на целых два дома. Но сперва она сделала странный жест, точно хотела взять Оливера за руку. Он заморгал от удивления. Кицунэ тотчас убрала руку под плащ, и он не мог понять — то ли она просто хотела подать ему руку, то ли это был знак, а может, ему просто почудилось.

Фрост остановился за коттеджем, который по размеру превышал все дома, мимо которых они уже прошли. Лунный свет под тысячей углов отражался от его льдистой крыши и стены, словно дом облачился в мириады крошечных звезд. Оливер подумал, уже не впервые, что, может быть, это присутствие зимнего человека навело его на такие мысли. Но, поразмыслив, он счел это умозаключение довольно глупым. В конце концов, зимний человек — сам Джек Фрост — сотни зим бродил по миру, где родился Оливер, оставаясь незаметным для любопытных глаз.

Зимний человек окликнул Оливера с Кицунэ.

Оба поспешили к нему, осторожно косясь на вишни, росшие на заднем дворе дома. Это неожиданное напоминание об ужасном утре оказалось не слишком приятным. Оливер даже вздрогнул, увидев деревья. Он снова надел парку, и ружье в чехле у него за спиной шуршало при беге, задевая жесткую ткань.

Кицунэ, как всегда, двигалась абсолютно беззвучно.

Не успели они догнать Фроста, как Оливер услышал цоканье копыт, доносившееся с Дороги Перемирия. Поравнявшись с зимним человеком, они спрятались за угол и выглянули на Дорогу. Там действительно ехала телега, вот только животные, запряженные в нее, оказались вовсе не лошадьми. Тела почти лошадиные, но головы — как у гигантских орлов. К тому же у зверей, кажется, имелись крылья. На облучке сидел человек — больше любого из людей, которых Оливер когда-либо видел. Не великан, по стандартам этого мира, но почти такой же огромный. Телега была нагружена бочками, и на одном из бочонков примостилось какое-то темное, скрюченное существо — что-то вроде гоблина. Издалека (а Оливер подозревал, что и вблизи тоже) определить пол гоблина было невозможно. Существо куталось в лохмотья, вместо волос сияла лысина, а кожа в лучах уличного фонаря отсвечивала тошнотворно-зеленым цветом.

Телега проскрипела мимо. Оливер обернулся к Кицунэ. С языка готово было сорваться множество вопросов. Но женщина-лиса уже приложила палец к губам, слегка покачав головой. Словно искра пробежала между ними. Мгновение он просто смотрел на нее, а затем отодвинулся, удивляясь, как легко ей удалось проникнуть в его мысли. Красота Кицунэ обезоруживала, но вряд ли это могло быть объяснением. «Ее мифическая природа — не единственная причина, — подумал он. — Тут нечто иное».

С Дороги Перемирия послышался смех. По улице неторопливо шли трое вполне обычных людей, мужчина и две женщины. Они веселились, явно получая удовольствие от общения. Оливер с радостью отметил про себя, что одеты они старомодно, но все-таки не архаично. На мужчине были синие джинсы, сапоги и тяжелый пиджак — того рода, какие его мать всегда называла «бушлат», вошедший в моду благодаря матросам всех флотов мира. Темно-синий шерстяной бушлат.

«Парку придется снять, — подумал Оливер, — но в общем-то, смешаться с местным населением будет не так уж трудно».

Когда Дорога снова опустела, Фрост махнул, чтобы они следовали за ним. Все трое пересекли задний двор какого-то домишки и подошли к двухэтажному зданию с покатой крышей, под которой виднелось несколько маленьких, как глазки, окошек — видимо, мансарда.

В доме было темно.

Но окна небольшой пристройки рядом с ним ярко светились. Гремела музыка. По нестройному хору доносившихся оттуда голосов и смеху Оливер догадался, что это паб или бар.

— Постоялый двор, — прошептала Оливеру на ухо Кицунэ, словно прочитав его мысли. Ее дыхание было теплым и влажным.

Несколько секунд Фрост внимательно смотрел на пристройку, потом перевел взгляд на дом, за которым они прятались. Когда же он наконец посмотрел на своих спутников, краешки его губ приподнялись, образовав подобие улыбки, а ледяные брови затрещали в довольном удивлении.

— Трактир скоро закроется. Постояльцы разойдутся по комнатам, местные — по домам. Уже вот-вот. Будем надеяться, что нам попадется кто-нибудь, кто выйдет один. Хорошо бы он был еще и крепко пьян. Надо раздобыть хотя бы рубашку с курткой. Здесь такие вещи люди шьют сами, фабричная одежда сразу привлечет внимание. А еще лучше будет, Оливер, если для тебя найдутся подходящие сапоги и брюки.

— По-моему, ты доволен! — прошептал Оливер изумленно, но в то же время с облегчением. Весь вечер Фрост был такой молчаливый и мрачный, что перемена очень радовала.

— Ночь прекрасна, и никто пока не пытается нас убить, — ответил зимний человек.

Оливер широко улыбнулся в ответ.

Кицунэ откинула капюшон. Черные шелковые волосы красиво обрамляли лицо. Приподняв бровь, она предложила:

— Послушайте, я могла бы войти туда и выманить кого-нибудь наружу. На меня и тебя охотятся тайно. За нас не назначено никакого вознаграждения — ни за голову, ни за поимку. Только за Оливера. Здесь я уже бывала. Путешественники всегда останавливаются на этом дворе по пути в Перинфию.

Фрост кивнул:

— Да, это, конечно, нам бы…

Вдруг он прищурился и посмотрел куда-то за спины Кицунэ и Оливера, в ту сторону, откуда они пришли. Кицунэ нахмурилась и принюхалась, внезапно насторожившись. Но ветер дул с востока, а Фрост смотрел на запад. Оливер обернулся, и у него пересохло во рту. Образы Сокольничего и кирата вспыхнули в его мозгу. Но там был всего лишь человек. Он стоял футах в пятнадцати от них. Тень дома скрывала его от лунного света.

Из постоялого двора донесся мощный взрыв смеха. Кто-то громко и очень фальшиво заиграл на безбожно расстроенном пианино. Дверь трактира со скрипом распахнулась, а потом захлопнулась. Кто-то пожелал своему приятелю доброй ночи, и в ответ раздался скорее лай, чем слова.

Фрост, Кицунэ и Оливер не сводили глаз с человека, стоявшего в тени. Кицунэ тихо, утробно зарычала.

— Знаете что? — сказал человек. — Прежде чем нападать и грабить, может, попробуете для начала одолжить то, что хотите украсть?

Тон его был самый миролюбивый, но сердце у Оливера чуть не выскочило из груди. Разоблачение расстроило бы все их планы. Оно могло даже стоить им жизни.

— Покажись! — приказал Фрост.

— Как вам угодно, сэр.

Без малейшего колебания или страха мужчина приблизился к ним. Когда он вышел на свет, Оливер понял, что это тот самый человек с густыми, лохматыми черными волосами и удлиненным лицом, которого он видел в окне одного из домов по дороге сюда. Тот, чей коттедж был забит книгами.

Произношение выдавало в нем британца. Черты бледного лица оставались бесстрастными, за исключением глаз, светившихся внутренним светом. Он с любопытством оглядел обоих Приграничных, а потом и Оливера, обратив особое внимание на парку и на зачехленное ружье за спиной.

— Убей его! — прорычала Кицунэ.

Оливер вздрогнул, повернувшись к ней:

— Погоди!

— О, в этом нет никакой необходимости, милая, уверяю вас, — с сожалением произнес мужчина. — Разве это достойное вознаграждение для самаритянина, всего лишь ищущего, какое бы доброе дело сегодня совершить?

Бросив взгляд сначала на Кицунэ, а потом на Оливера, Фрост выступил вперед. К чести англичанина, тот нисколько не испугался.

— Сегодня мы слишком много слышали о вознаграждениях, — произнес Фрост. — Какого же вознаграждения ищешь ты?

Как незнакомец мог спокойно переносить угрожающее присутствие зимнего человека, да еще так близко от себя, Оливер не понимал. Впрочем, обратился мужчина не к Фросту и даже не к Кицунэ, а к единственному человеку из компании:

— По правде говоря, никакого. Матушка хорошо меня воспитала, не так ли? Но в обмен на более подходящую для вас одежду и чаепитие у камина я, признаюсь, был бы чрезвычайно рад услышать хотя бы словечко о своей родине. Большинство Заблудившихся не любят признаваться в этом, но я по ней скучаю. Слишком много лет прошло с тех пор, как я видел мир по ту сторону Завесы.

Он вежливо кивнул Фросту, но, обойдя его кругом, протянул руку Оливеру:

— Оливер Ларч, к вашим услугам.

Ларч сдержал слово. Как только они благополучно устроились в маленьком коттедже с задернутыми шторами и ярко пылающим камином, он принес поднос с чашками для Оливера и Кицунэ. Фрост участия в чаепитии не принимал. К чаю также полагались пшеничные лепешки. Правда, они были не очень свежими, но, намазанные малиновым вареньем, оказались вполне приятными на вкус. После пиршества в гостях у богов Урожая Оливер не слишком проголодался, но варенье подкупило.

Пока два Оливера разговаривали, Фрост бродил по коттеджу и рассматривал книги на стеллажах, изредка вытаскивая то одну, то другую. Взял в руки маленькую фотографию в рамочке, стоявшую на уголке письменного стола; чернильницу, которой Ларч пользовался при письме.

Оливер едва обращал внимание на кажущееся безразличие зимнего человека. Сам он поразился не только тому, что в этом месте, где столько народу намеревалось его убить, нашелся человек, жаждущий помочь им, но и тому, что незнакомец оказался его тезкой. У него из головы не выходила мысль о том, что он видит перед собой Оливера, который обрел здесь самого себя, сумев ужиться с мифами и легендами; Оливера, простая жизнь которого необычайна и в то же время ничем не примечательна. Оливер — и Оливер.

Еще он думал, о том, что, когда все это кончится — если, конечно, удастся добиться отмены смертельного приговора, — он, может быть, в самом деле сумеет остаться здесь. При этой мысли у него участилось дыхание, как у маленького мальчика, мечтающего убежать и поступить в цирковую труппу. Только это была не мечта, а реальность.

Кицунэ сидела на полу у камина, поджав под себя ноги, но ее нефритовые глаза выдавали настороженность. Она ловила каждое слово, произнесенное двумя мужчинами.

Ларч знал многих отвергнутых обществом, кто проскользнул сквозь дырочки в ткани Завесы. Бездомные люди, убежавшие из дома подростки, родители которых не слишком огорчились их исчезновению. Но гораздо чаще, по словам Ларча, происходили случаи, похожие на его собственный.

Ясной осенней ночью 1973 года шестнадцатилетний Оливер Ларч услышал за окном голоса. Они звучали из-под ясеня, который всегда притягивал его взгляд, особенно в ветреные дни. Когда Оливер вышел на улицу, чтобы выяснить, в чем дело, он увидел кого-то за деревом и окликнул его. Не получив ответа, зашел за ясень и…

…проник сквозь Завесу.

Вот так. Конечно, он искал путь назад. Если там была дыра — а ее просто не могло там не быть, — конечно, он должен был найти дорогу домой. Во всех волшебных сказках, которые рассказывала ему бабушка в его далеком детстве в Дербишире, все украденные феями люди обязательно возвращались в отчий дом. Но только не Олли Ларч. Он так и не вернулся. Случайно оказавшись в таком месте, где Завеса стала слишком тонкой и — всего на несколько ночей — нестабильной, он прошел сквозь нее, не ведая, что происходит.

Магия Завесы коснулась Оливера. А значит, он не мог вернуться домой. Никогда.

Поначалу его совсем не радовало то, что он оказался в хорошей компании, что здесь живут тысячи и тысячи людей, с которыми произошло то же самое. Но со временем он изменил свою точку зрения. Он встречал здесь детей, портреты которых с надписью «Объявлен в розыск» видел когда-то на картонных пакетах с молоком. Мужчин, чьи жены наверняка были уверены в том, что те сбежали с любовницами, и множество женщин, чьих бойфрендов или мужей обвинили в их убийстве. Конечно, измены и убийства случались и на самом деле, но каждый год небольшой процент бесконечного числа людей, пропадавших во всех странах мира, обязательно оказывался здесь.

Они были Заблудившимися, и, какую бы жизнь до этого ни вели, она оставалась позади. Здесь им приходилось строить новую.

— Глядя на вас, не скажешь, что вам было шестнадцать в начале семидесятых, — заметил Оливер.

Ларч улыбнулся.

— Ах, это одно из преимуществ жизни по эту сторону Завесы! Более долгие дни, более долгие ночи. Более долгие годы. И, спустя какое-то время, тело приспосабливается. — Он глотнул чаю, поморщился, добавил немного меду, хорошенько размешал и снова поднес чашку к губам. — Впрочем, на самом деле люди вроде меня считаются Новенькими. Изначальные смотрят на нас свысока. Слишком уж надменно, я бы сказал.

— Изначальные? — переспросил Оливер.

— Потомки древних исчезнувших народов — например, атланты. Особенно высокомерны майя и ацтеки. Поэтому-то я и поселился здесь, а не в Юкатацка. Те из нас, кто попадает сюда поодиночке, должны как-то приспосабливаться, заводить друзей, начинать с нуля. Совсем другое дело — те, кто приходит сразу большой компанией. Островитяне с Роанока[34] и многие другие, от Норфолкского батальона[35] до трех тысяч солдат из Нанкина[36]. Не считая пассажиров кораблей и самолетов… Словом, я считаю, тем, кто оказался здесь не один, гораздо легче.

Лицо англичанина приняло меланхолическое выражение, и Оливер пожалел, что не может найти слов, которые могли бы хоть немного подбодрить его. Все, что приходило ему в голову, звучало, на его взгляд, совершенно ужасно.

Помолчав, англичанин продолжил беседу.

— А знаете, в чем я никак не могу разобраться? Хронометраж! Атланты исчезли задолго до майя, а те — еще до того, как была создана Завеса. Если я, конечно, правильно понимаю здешнюю историю.

Кицунэ, сидя у огня, пошевелилась.

— Вы строите слишком много предположений, — сказала она. — Всегда существовали невидимые миры, тайные места и народы. Но когда-то, давным-давно, все было более текучим, изменчивым, а находить дорогу было проще. Завеса появилась потом… Она… соединила множество вещей, а не просто стала барьером.

— Точнее, линией на песке, — добавил Ларч. — Вы стоите на своей стороне, а мы на своей, вот и все.

Кицунэ задумчиво кивнула и снова расположилась у огня. Она удивила Оливера, сняв свой меховой плащ — он считал это невозможным — и повесив его на спинку кресла. Черное хлопчатобумажное одеяние так подчеркивало ее изящную фигуру, что Оливер не мог не восхититься. Ему стоило немалого труда отвести от нее взгляд.

— Но ведь есть и специальные места для перехода.

— Для перехода Приграничных — да, — подтвердил Ларч. — Предполагается, что никто другой и не будет переходить. Их права достались им по наследству, от праотцев, так сказать. А мы, конечно, просто Заблудившиеся. Но мы ведь вообще не хотели сюда попадать и никогда не сможем вернуться назад. Так действует Завеса. Но может быть, тебя это не касается? Ты-то как здесь оказался?

Оливер колебался. Он сидел на краю потертого диванчика, в глубине души сожалея, что не может спрятаться за ним. Фрост, который по-прежнему разглядывал книги, стоя в арке, соединявшей комнату и маленькую кухоньку, замер и с тревогой взглянул на него. Кицунэ тоже привстала со своего места у камина. Ее явно интересовало, что же ответит Оливер.

— Ну же! — настаивал Ларч. — Я видел, как ты крался в ночи, да и слышал достаточно, чтобы понять, что тебе не полагается находиться здесь. А я-то знаю, что это значит. Будь я хоть немного заинтересован в том, чтобы выдать тебя, я бы не шел за тобой в темноте.

Оливер рассмеялся и откинулся на спинку дивана.

— Да, вы правы. Почти. Хорошо, я расскажу свою историю. Но сначала… Не кажется ли вам замечательным совпадением то, что единственный человек, который нас заметил, пригласил к себе и угостил чаем, — это единственный человек, который хочет нам помочь? Который не старается поскорее отправить меня на эшафот? Да при этом еще и оказывается моим тезкой?

Ларч загнул палец на руке.

— Во-первых, должен уточнить — это не я являюсь твоим тезкой, а ты являешься моим, потому что я намного старше тебя, мой юный Оливер. — Он загнул второй палец. — Во-вторых, вряд ли я единственный житель деревни, кто согласился бы вам помочь. Осмелюсь сказать, здесь много ваших союзников, как, впрочем, и врагов. Таковы уж люди, знаете ли. Впрочем, большинство из нас просто слишком равнодушны, чтобы содействовать закону… Но и сражаться за вас ни одна душа в Бромфилде не станет. Я буду рад приютить вас на ночь, отдать тебе какую-нибудь старую одежку, чтобы ты не так бросался в глаза. Но если на твой след нападут солдаты, я не стану приковываться к тебе цепью, чтобы только помешать им тебя увести. Договорились? — Он загнул третий палец. — Совпадение? Я бы назвал это удачей.

— У меня есть вопрос, — сказал Фрост. Его дыхание морозной струйкой рассекало теплый воздух комнаты. Тело блестело, отражая огонь камина. Он держал тонкую книгу в кожаном переплете. — По эту сторону Завесы не так-то легко достать книги. Как вам удалось собрать все это?

Ларч чуть ли не с детским энтузиазмом вскочил со стула.

— Чудесные, правда? Они стали моим основным занятием с тех пор, как я понял, что обречен оставаться здесь до конца своих дней. Некоторые я раздобыл у других Заблудившихся, в основном — у Новеньких вроде меня. К примеру, у тех, кто пересекает Завесу на борту корабля, обычно водятся кое-какие вещицы. Но большинство книг, признаться, я выменял у Приграничных. На это ушло много лет. Вот еще одна причина, почему я так рад видеть вас, мистер Фрост, и вас, мисс Кицунэ. Надеюсь, если вам когда-нибудь представится возможность, вас… не затруднит захватить для меня книжку-другую, когда вы будете на той стороне?

Оливер окинул взглядом комнату, улыбаясь такому заразительному жизнелюбию. Сам он и не подумал о книгах, но в перспективе собрание такой огромной коллекции было само по себе впечатляющим.

— Должно быть, вы знаете многих Приграничных, — сказал он.

На лице Ларча появилось сожаление.

— Не столь многих, как раньше.

Все взгляды устремились на него.

Наконец Фрост сказал:

— Значит, вы знаете?

— Об Охотниках? Да, ходят разные слухи. Но опять-таки всеми владеет апатия. До сих пор ужасы происходили вдали от городов. По правде говоря, если вы идете в Перинфию, то для вас это самое безопасное место.

Ларч кинул взгляд на Оливера:

— Конечно, если мистеру Баскомбу удастся сойти за Новенького. — Он улыбнулся. — Но я не дослушал твою историю. Как ты попал сюда?

— Моя история связана с Охотниками, — ответил Оливер. — Точнее, с одним из них.

Пока он рассказывал обо всем, что приключилось, Кицунэ поднялась со своего места у огня и подошла к Фросту. Ларч едва замечал их, так увлек его рассказ Оливера, несостоявшаяся свадьба и появление Сокольничего. А когда тот рассказывал о демоне вишневого дерева, Ларч вздрогнул.

Оливер закончил свой рассказ, Ларч поблагодарил его и встал с кресла, полный решимости как можно лучше устроить их на ночлег в своем маленьком домике. Он пообещал отдать Оливеру и Кицунэ, если она пожелает, лишние одеяла. Кровать была всего одна, в комнате хозяина, но гости могли, по его словам, разместиться на любом предмете мебели, который покажется им подходящим для сна. У Ларча оказалось много разных подушек и подушечек, и он надеялся, что гостям будет удобно.

Путешественники с благодарностью приняли гостеприимное предложение, однако Оливер заметил, что между Кицунэ и Фростом происходит какой-то разговор, полностью занимающий их обоих. Но Фрост заговорил, только когда Ларч уже собрал посуду, оставшуюся от их ночного чаепития, и собирался удалиться в свою комнату.

— Мистер Ларч, не знаете ли вы, где в Перинфии можно найти какого-нибудь мазикина?

Ларч с некоторым раздражением скрестил руки на груди.

— Вам не стоит якшаться с мазикинами, мистер Фрост. Если вы пытаетесь избежать ненужного внимания, это не самый лучший способ.

Кицунэ склонила головку, и черные как смоль волосы упали ей на лицо, словно шелковая вуаль.

— Нам понадобится их помощь. Риск неизбежен. Вы можете нам помочь?

Похоже, мистер Ларч собирался еще поспорить на эту тему, но взгляда Кицунэ оказалось достаточно, чтобы он уступил и пожал плечами:

— В Перинфии существуют места, где вероятнее всего можно ждать неприятностей. В каждом городе есть такие местечки, в любом из миров. Мазикины — это и есть неприятности. Идите в бар «У Амелии», только дождитесь, пока хорошенько стемнеет. Если вам нужны неприятности, там вы их непременно найдете.