Обгоняя время

Глава 27

— «А ведь он, скорее всего, не первый день не жрамши,» — мелькнула у меня мысль, пока Николай с явным удовольствием поглощал мой заказ. Ел он, конечно, не как дикарь, но очень уж поспешно и неаккуратно, словно забыв, что такое нормальная еда.

— Первый раз горячее поел за два дня, — подтвердил Лосев мои подозрения, смахнув со стола крошки. — Скоты! Совершеннейшие скоты! — зло пробурчал он и добавил: — Но ничего, мне бы до дома добраться…

Хоть Лосев и не уточнил, кого он назвал скотами, но я понимал, о ком идёт речь. Правда, что он сможет сделать дома — непонятно. Деньги ему вряд ли вернут.

Э-э-э… Рыбка, запеченная в сливочном соусе, исчезает с большой тарелки с реактивной скоростью, а я ещё думал забрать с собой семгу, ведь дома после возвращения есть будет нечего… И я стал активно помогать старшему товарищу опустошать тарелки, чем заслужил одобрительный взгляд толстяка за соседним столиком, который, по всей видимости, людей с хорошим аппетитом уважал.

— Ещё что-нибудь будем заказывать? — предлагаю я, разглядывая желто-лиловый бланш сотрапезника.

Но тот, повертев головой по сторонам, неожиданно спрашивает:

— А что это на нас вон тот мужик так недобро пялится? — и кивнул он не на доброжелательного толстяка, а на… моего конкурента по выборам!

Вот так встреча в ресторане аэропорта! А ещё говорят, Москва — большой город. Хотя где встретится землякам, как не в аэропорту?

В голосе Лосева слышалась такая тревога, что я еле сдержался, чтобы на манер Остапа Бендера не высунуть язык, показав его недоброжелателям, а Коле не сказать: — «Не бойтесь, я дам вам парабеллум». Спокойно поясняю:

— Да это мой соперник по выборам.

— Выборам? Каким? — не донёс вилку с остатками рыбы до рта Лосев.

— Вы что там, в своей тайге, совсем одичали? — удивлённо таращусь на него. — Выборы народных депутатов, дружище, на носу! Скоро все пойдут урны штурмовать, а ты не в курсе⁈

— А… слышал что-то. Да ну их. Я-то думал, это на меня они так глядят. Видишь его соседа по столику? Я его знаю — Борис Мишин, золотишко моет в Ширинском районе. Работал у нас в артели одно время…

Лосев неожиданно замолчал, хоть и видно было, что ему есть что добавить, и вернулся к остаткам пиршества. Действительно, хакас сидел и распивал беленькую с мужиком, лицо которого было словно высечено из камня — грубое, как скала, и с таким же угрюмым выражением, которое бывало у моего бати, когда того что-то выводило из себя. Да и сам мужик здоровенный, как лосяра! В смысле, как сохатый.

— И что, выгодное дело? — задал нейтральный вопрос я, а в голове уже лихорадочно защёлкали варианты, как шестерёнки в хорошо отлаженном механизме.

Не так давно, от скуки, я пролистывал список артелей Красноярского края. В Ширинском районе таких было две: одна только-только организовалась и числились там всего два человека, а другая — старая, небольшая, где я всех знал по своей работе. Но вот Бориса Мишина среди работников не было ни в одной. Хотя золото в Ширинском районе точно водилось — и не в одном месте. Что связывает этих двоих за тем столом? Борис моет золото, но насколько это законно? Может, он и с моим конкурентом заодно? Подмахивают государству липовые отчёты, а сами втихую прибыль делят? Надо бы навести справки. Если на Мишина есть компромат, он может мне пригодиться — как удачно всё складывается!

— Да я толком не знаю… — стушевался Коля, ещё больше пробудив у меня желание покопаться в этом деле. — У меня с ним отношения по работе так себе были. Разок даже подрались по пьяни.

— Тогда пускай смотрят, — великодушно разрешил я, поняв, что Коля колоться дальше не будет.

Есть у меня парочка знакомых, которые могли бы пролить свет на тёмные делишки Мишина. Да взять хотя бы тёзку Лосева — Николая Николаевича Лубышева, начальника отдела УКГБ по Хакасской АО. Уж кто-кто, а Лубышев точно всё про всех знает!

Рассчитавшись за ужин, мы наконец отправляемся на посадку, но в разные залы. У меня — билет с привилегиями, депутатский, блатной, так сказать, а Лосев же идёт в общий зал для простых смертных. Но в Красноярске у него преимущество — там его будет ждать машина. Причём не та, половину которой он позорно продул в карты, а целая, настоящая, что сейчас стоит под охраной около аэропорта, готовая встретить своего хозяина с юга. Обещал меня подвезти — ещё один плюс от нашей встречи!

На посадке, проходя в свой носовой отсек, встречаюсь глазами со своей однокурсницей — волейболисткой Викой Мурашиной. Той самой, что собиралась уезжать играть во второй состав «Уралочки» и которой, знаю, я нравлюсь. Ну, не зря же она меня по ноге гладила на занятиях по инглишу?

— Вик, привет! — торможу я общее продвижение в салоне самолёта.

— Ой, Толя? А ты тут как оказался? А ладно, потом расскажешь… У тебя какое место?

— Да дай пройти, дылда, — невежливо пихает меня в задницу мелкая школьница лет десяти.

— Чёрт! Вика, я вернусь, — не стал связываться с девчонкой и продолжил пробираться к своему блатному месту.

Хотя ничего блатного в нем не было: просто не три кресла вместе стояли, а два, и впереди для ног пространства было побольше. Вот и весь «бизнес-класс» нынешний. Разочарованно осматриваюсь, но тут взгляд выхватывает кое-что интересное: к Вике подсаживается… Лосев! Приходит мысль, махнуться с ним местами. Это шанс поболтать с Викой, узнать, что там у нас в вузе творится, и почему её не было на сборах в Сочи.

— Да ну, мне и здесь хорошо! — упирается Коля, который уже вовсю флиртует с Викой, не стесняясь своего синяка, рассказывая той анекдоты.

— Давай-давай, топай, мне по учебе поговорить надо с одногруппницей! — бесцеремонно тяну за руку Николая и, конечно, побеждаю в споре за юное тренированное девичье тело.

— А ты наглец, — делает мне комплимент Вика.

— Есть такое… — ухмыляюсь я. — Слушай, а почему ты не с «Уралочкой» сейчас? — задаю вопрос, который давно вертится на языке.

— Травма ноги, — горестно вздыхает Виктория. — Игры с «Искрой» пропускаю, даже на сборах не была. Но ничего — к полуфиналу восстановлюсь! А пока к родителям в гости полетела.

— В полуфинал ещё попасть надо, — не подумав, ляпнул я.

— Ты что⁈ Да дёрнем мы этих ворошиловоградок! — вспыхнула Вика.

— Дернёте, конечно! — тут же поправился я. — Даже если и нет, то в матчах за пятое место точно пригодишься! Команда у вас, между прочим, неплохая. Вот только с приёмом мяча поработать бы надо. А то, говорят, в Сочи один парень вам восемь банок подряд с подачи положил!

— Стоп! А ты откуда… Ба, так это ты был⁈ Вот жучара! И Вальку, значит, ты пыжишь? Ещё и кобель ко всему! — развеселились Мурашко, чем вызвала недовольство нашей третьей соседки — сонной по причине ночного времени суток пожилой женщины.

— Скажешь тоже! «Пыжишь»! Я, может, жениться на ней собираюсь, и у нас любовь! — делано обиделся я на бесцеремонную волейболистку.

— Ага, поверила! У Вальки жених есть, это все знают. Нужен ты ей, как рыбе зонтик! Да бог с ней, расскажи лучше, как там у вас дела в институте? Что нового?

— Вообще-то это я у тебя хотел спросить… — растерянно пробормотал я, совсем не ожидая такого поворота.

— А я в свердловский институт перевелась, — невозмутимо отвечает Вика, пожимая плечами. — Иначе как играть? Надо же совмещать учёбу и волейбол.

— Вот как… — растягиваю слова, переваривая новость, и сознаюсь: — А я, знаешь, после сессии на занятия почти и не ходил, считай.

— Да я сама у себя в институте всего раза три на занятиях была, — призналась Вика, рассмеявшись. — Всё время игры, тренировки. Ну или сборы, как те же сочинские.

Тем временем её рука уже снова наглаживала мою коленку, как когда-то на уроках английского, и это примирило меня с отсутствием нужной информации. Мы смеялись, болтали о всяком-разном, и четыре часа полёта пролетели незаметно. Телефонами, конечно, обменялись — как без этого?

Когда самолёт сел, я даже предложил Вике подвезти её на машине, но она, мило улыбнувшись, отказалась:

— Папа должен за мной приехать.

Так что в город мы направились вдвоём с Лосевым, который уже полностью пришёл в себя. Оказалось, у него в машине была заначка, так что он попытался вернуть деньги за ужин, но, конечно, я их не взял — не в моих это правилах.

Лосев довёз меня до дома и дружелюбно махнул на прощание, уезжая в своём верном «Жигуле». Я вышел из машины, ступил на тротуар — и в тот же миг поскользнулся. Вот чем в Красноярске плохо в это время года — скользко здесь бывает так, что просто беда. Сейчас минус восемнадцать, как пилот объявил при посадке, а пару дней назад было тепло, вот лед, припорошенный снежком, и сделал мне такую подляну.

Потираю ушибленную задницу, которой сегодня досталось и от нервной девочки в салоне, и от Вики, которая умудрилась ущипнула меня на прощание. И вот ото льда теперь… Вижу, беда одна не приходит.

— Толя вернулся! — радостно семенит ко мне Ленка.

В руках у неё красивый полиэтиленовый пакет, не иначе как с провизией. Я бросаюсь навстречу подруге, опять чуть не упав в своих скользких кроссах. Ленка пузатая, месяцев семь поди уже, и падать ей нельзя. Поэтому она семенит аккуратно, глядя себе под ноги.

— Давай помогу, — Недолюбко бодро хватает сетку с сушёными фруктами, как самую легкую, и шествует к подъезду.

Иду следом, поскальзываясь на каждом шагу. В квартире я был осыпан местными новостями и «ограблен». Ленка внимательно осмотрела всё, что я привёз и выбрала то, что, по её мнению, достойно такой красавицы, как она. А именно красивую медную узорчатую турку для приготовления кофе и резные деревянные шахматы. Восточный платок и тюбетейка были отвергнуты с презрительным взглядом — «не её стиль». Халат тоже не угодил: велик, да и мужской он.

— Турку надо опробовать! — решительно заявила девушка, засыпая туда ароматный молотый кофе. — Чтоб ты у меня не заснул на ходу! — добавила она с улыбкой, бросив на меня лукавый взгляд.

— Лен, спать хочу, в самолёте не поспал, — жалуюсь я.

— Конечно-конечно. Так что насчёт двадцать третьего? Оно уже послезавтра будет, — Ленка, очевидно, что-то рассказывала мне про праздник, но я пропустил её жужжание мимо ушей.

— Отметим! И как следует! Что ты своему воину подаришь? Мне ничего не надо. И где отмечать будем? — держу покерфейс я.

— Толя… Ты чего не слышал, что я говорила? — нехорошо так посмотрела на меня Лукарь. — Илья в больнице. Высокая температура. Инфекция, говорят. Лежит в инфекционке в БСМП. Какое там «отметим»?

— Слушай, прости, башка не варит. Сейчас наберу главврача и уточню.

А главврачом там по-прежнему известный мне Мыскин, который выручал меня уже не раз, помня о том, как я помог его дочке выиграть номинацию в конкурсе «Миссис Красноярск». Кстати, надо Лукарь про сочинский конкурс красавиц рассказать. Это её должно отвлечь от моего косяка.

— Всё в поряде с ним. Температура до тридцати восьми ночью поднимается, даже не сбиваем такую. Пару дней, и выпишут из инфекционки, как анализы готовы будут.

Информация Ленку радует, и она расцветает. Я рассказываю про конкурс в Сочи, даже показываю затрофееную общую фотографию участниц. Ленка придирчиво разглядывает девушек, и, конечно, победительница ей не нравится.

— Я красивее! — уверенно заявляет она.

— Это факт! — подхалимски поддакиваю я и уплываю в сон.

Просыпаясь, вижу, что уже день, и Ленка, одетая, спит на моей кровати, смешно дёргая ногами, словно во сне куда-то бежит. Улыбаюсь про себя, наблюдая эту сцену, но не бужу её. Пусть продолжает свои «гонки» во сне. Сам отправляюсь на кухню — надо посмотреть, что у нас с едой.

А в холодильнике полный голяк: только сало, банка тушёнки и пара банок солений. Но тушёнка — домашняя, лучшего качества! Решаю, что макароны по-флотски — это то, что нужно. Ставлю воду на плиту, вскрываю тушёнку, и вскоре кухня наполняется аппетитным запахом, который будит мою гостью.

— Фу, как воняет! — морщится Ленка, едва войдя на кухню. — Ладно, пойду я. Давай мои подарки! Я вообще-то за хлебом ходила. Тебе полбулки надо?

— А что у тебя там ещё есть? — быстро осматриваю её пакет и восклицаю: — О! Яйца! Делись!

Моя подруга не из жадин, и мне отрезаны и половина буханки белого хлеба и полкуска масла, завернутого в вощеную бумагу, а также выделен пяток яиц.

Пообедав, я решаю принять ванну. Надеваю узбекский цветастый халат, по приколу напяливаю на голову тюбетейку, включаю воду в ванной и музыку в комнате, и слышу дверной звонок. Иду открывать, разумеется, не спрашивая кто там. Сейчас так не принято. Скажут, дикий. Перед дверью топчется, в дрянном легком пальтишке носатый представитель вечно гонимого народа.

— Анатолий Валерьевич? — неожиданно для своей весьма щуплой комплекции басом спрашивает незваный гость, который, как известно, хуже татарина.