Неуловимая Невеста (СИ)

Глава 34

Всё ещё бушевал хаос битвы. Всё ещё не были запечатаны двери в царство Эреба. Но и первое, и второе было где-то там, за пределами реальности, в которой для Фей не существовало ни времени, ни пространства, ни даже её самой…

Она смотрела в улыбающееся лицо любимого, в его полные света глаза и всё равно до конца не верила, что он живой — не сон, и не видение, порожденное её поверившим в чудо разумом. Она обнимала Вейнара, наслаждаясь биением его сердца, его дыханием и звучанием его голоса...

Чувствуя тепло объятий любимой и её слёзы на своём лице, Вейнар улыбнулся и, едва касаясь подушечками пальцев её кожи, убрал упавшие ей на лицо пряди. Голос его звучал слабо, но при этом бесконечно нежно.

— Я снова с тобой. И я вполне настоящий, — тихо проговорил он, догадавшись, о чем она думает, что было не сложно, учитывая то, с каким напряжением и неверием она вглядывалась в его лицо. — Прости. Прости меня. Я никогда не хотел причинить тебя страдания.

Фей всхлипнула, баюкая в своих руках его голову.

— Я так боялась, что ты навсегда исчезнешь из моей жизни, — прошептала она, не отрывая глаз от столь бесконечно любимого и такого живого лица. — Я так боялась, что больше никогда не увижу тебя, не услышу твоего голоса, не почувствую твоего тепла. Обещай мне, что больше никогда не уйдёшь! — потребовала она. — Я знаю, что это не совсем в твоих силах, но всё равно пообещай!

Вейнар чуть приподнял голову и, коснувшись своими губами её, запечатлел на них легкий как дуновение ветерка поцелуй.

— Обещаю, что сделаю всё, чтобы всегда быть рядом! — твёрдо сказал он. — Обещаю, что даже, если снова придётся сражаться с демонами и самой смертью, я сделаю всё от себя зависящее, чтобы вернуться к тебе.

Это обещание было не совсем таким, какое она хотела от него получить. Но Фей знала, что требовала невыполнимого. И понимала, что получила самое честное и выполнимое из всех возможных обещания.

Вновь упавшие ей на лицо пряди мягко коснулись лица Вейнара, когда она склонилась, чтобы поцеловать его, но едва только её губы коснулись его губ, её пронзил мощный поток энергии и выдернул из объятий любимого.

Её сёстры нуждались в ней, чтобы завершить запечатывание двери в царство Эреба и, поскольку сил не хватало, её вторая половинка взывала к воссоединению в единое целое.

Лица сестер были сосредоточены и напряжены.

Вихрь враждебной магии бесновался вокруг них не черным дымом или энергией, а роем жирных черных ос, или чего-то наподобие, и лишенных оперения отвратительного вида черных птиц с огромными острыми клювами и когтями.

— Мы не справляемся! Что-то не так! — в панике вскричала Келиан. — Защитный барьер вот-вот рухнет!

Но тут вторая половинка Фей влилась в круг и она, мгновенно почувствовав усиление защитного барьера и силу заклинания, облегченно выдохнула.

Показалось! Всего лишь показалось. Зря только панику подняла. Вот уж воистину у страха глаза велики. Мысленно отругала она себя.

Однако расслабляться было ещё рано. Поскольку изменение в соотношении сил почувствовала не только Келиан, но и твари, пытавшиеся помешать запечатыванию прохода между их мирами, чья злоба и недовольство обрушились на сестер неистовствующей стихией — в защитный круг прямо из шатра ударили ядовито-зеленые молнии, такой мощи, которая заставила содрогнуться окрестности на десятки миль.

Воздух наполнился гулом и треском их разрядов. Казалось, что им не будет ни конца, ни края. Не менее настойчиво пытались прорваться через защитный барьер также и демонические птицы и осы, их истошные крики и громкое жужжание сливались с рокотом и гулом молний, создавая какофонию звуков, от которой закладывало уши.

Фей, стиснув зубы, сосредоточилась на заклинании, её голос сливался с голосами сестёр, образуя мощный хор. Заклинание нарастало в силе, его магия становилась всё более мощной и стабильной. И дрогнувший было защитный барьер начал восстанавливаться, медленно, но верно оттесняя тварей обратно к щели между мирами, через которую они прорвались.

На миг показалось, что самое страшное уже позади, как вдруг мухи, птицы и молнии собрались вместе, став размытым подобием гигантской человеческой фигуры, которая, впрочем, продолжила видоизмениться. И спустя несколько секунд в размытой массе из ос, птиц и зеленых молний, можно было рассмотреть увенчанную уродливыми рогами огромную голову, две довольно четкие громадные когтистые ручищи, шипообразные наросты по всему телу и нереально длинный, толстый, хвостище со стреловидным наростом на конце, которым рогатый монстр тут же с неистовой силой принялся бить по защитному барьеру. И ладно бы только это, но чудовище ещё и невыносимо смердело и, раскрыв свою, в прямом смысле слова необъятную пасть, вопило так, что Фей и её сестрам на полном серьёзе, казалось, что у них из ушей идет кровь.

Но, как ни невыносимо это было, к счастью, ни одна из сестер не дрогнула.

Объединившись в единое целое, они вкладывали всю свою силу, магию и волю в заклинание, каждый их жест и каждое слово были пропитаны решимостью и стойкостью. И вот, наконец, когда казалось, что силы их уже были на исходе, нити заклинания, которые они удерживали всё это время в своих руках, вспыхнули ярким светом и из глотки твари вырвался разочарованный рёв, ибо лучи напоенного энергией до предела заклинания стали в буквальном смысле слова кромсать и рвать его на составляющие.

Исчадие ада было обречено. И, судя по тому, что в последние мгновения оно уже даже не рычало, а злобно шипело и неистово билось в агонии, оно прекрасно это осознавало.

Наконец защитный круг в последний раз вспыхнул, его лучи разгорелись с такой силой, что их свет на миг озарил всё лесное королевство. Настолько яркий, что сестрам пришлось закрыть глаза. Затем раздался полный обиды и тоски стон, быстро перешедший в предсмертный хрип. За ним последовал мерзкий звенящий звук, как если бы в круге вдруг разом лопнули и разлетелись в дребезги все стекла. И вдруг всё стихло. Настолько резко и неожиданно, что сестры даже не сразу решились открыть глаза. А когда решились, то открыли сначала один глаз и лишь затем второй. Бегло осмотрелись, убедились, что нет, не только исчадия ада и его слуг, но даже шатра, в котором проводился ритуал, и тут же в край вымотанные, но торжествующие, как стояли, так и рухнули на укрытую пеплом и грязным снегом землю.

Издали послышались радостные крики. Даже не крики, а улюлюкания и вопли облегчения. Защитникам замка не верилось, что они не просто остались живы, но и что всё закончилось. Причем закончилось настолько хорошо!

К тому моменту как одержимые пришли в себя, они уже взяли штурмом стены и ворота и потоком прорвавшей дамбу реку хлынули во двор замка.

Сраженные их мечами и копьями защитники замка таяли на глазах, а их забрызганные кровью враги все прибывали и прибывали. И, казалось, не будет им ни конца, ни краю и нет от них никакого спасения…

Как вдруг горящие адским огнем глаза одержимых потухли и их лица приобрели растерянное выражение. По инерции они всё ещё вяло отбивали атаки защитников замка, но сами не нападали и вообще не двигались с места. Кроме тех, кто, потеряв питающую их силу, падал на землю по причине тяжести полученных ими ран.

Стоявший на смотровой башне лесной король сразу же заметил перемену в поведении одержимых. Его яркий, мощный голос прокатился над замком:

— Мои храбрые легионы, вы сражались мужественно и самоотверженно. И у меня нет слов, чтобы передать, насколько я горд быть вашим королем и полководцем! Но сейчас я прошу вас остановиться! — прокричал он, подняв свою руку вверх. Его голос был настолько полон власти и силы, что ни один из бойцов лесного королевства не посмел его ослушаться. Они все невольно остановились, прислушиваясь к его словам. — Всем отступить и прекратить бой! Это приказ! Отступите, мои воины, и пусть каждый из вас знает, что я благодарен за вашу преданность и храбрость. Отправляйтесь к медикам, помогите друг другу! Что же касается наших врагов, то я обещаю вам, что они больше не представляют для нас угрозы.

Возможно, веди себя бывшие одержимые по-другому, закаленные в боях бойцы и не поверили бы своему королю, но совершенно сбитые с толку, ничего не понимающие горняки один за другим либо сами падали на землю, либо роняли на неё из ослабевших рук своё оружие. Были же и такие, которые сами бросали оружие, затем, либо обхватив ладонями голову, либо смотря на свои окровавленные руки, опускались на колени, и беззвучно плакали, содрогались от пережитого ужаса.

Повсюду лежали тела его подданных.

Идя по направлению к замку, Анхельм старался не смотреть на них, но это было невозможно: куда бы ни упал его взгляд, он обязательно натыкался на мертвое тело одного из его легионеров. Что уже само по себе было ужасно, но ещё ужасней было то, что тела, которые он видел перед собой, имели настолько ужасный вид, что их нельзя было показывать родственникам, настолько сильно многие из них либо были обожжены, либо разобраны на запчасти, либо и то и другое вместе.

Само собой, все было залито кровью, от одурманивающего запаха которой к горлу подступала тошнота, но всё же именно вид истерзанных, изломанных, насквозь прокопченных тел производил самое гнетущее впечатление.

Да, не таким он представлял себе этот поход! Это должна было быть легкая прогулка. Он взял с собой столь огромное войско, рассчитывая дать понять лесному королю, насколько бесполезно любое его сопротивление. Он был совершенно уверен, что, оказавшись в безвыходном положении, у лесного короля не будет другого выбора, кроме как отдать ему в заложницы своих дочерей. Однако судьба распорядилась иначе, и легкая прогулка превратилась в невообразимый кошмар, оставивший после себя сотни растерзанных тел его легионеров.

Он понимал, что защитников замка тоже погибло немало. И всё же определенно не столько, сколько его людей. Обороняющиеся всегда несут меньшие потери, чем наступающие, а в случае этого штурма, наступающие ещё и были лишены чувства самосохранения…

Анхельм тяжело вздохнул. Он понимал, что все могло быть и хуже. И он мог оказаться не на стороне победителей, а проигравших. Ему хотелось бы думать, что без него лесной король и приморский принц не победили бы Кальвина, но он знал, что это было не так. Основную работу сделали дочери лесного короля и… Вейнар. Даже сейчас, зная, что обязан приморскому принцу жизнью, он с трудом сдержал рвущееся с языка ругательство. Что же касается его, то его роль в этой истории была проходной.

Вот уж да… Никогда ещё вкус победы не был настолько горьким и даже… тухлым. Хотя… Нет, не совсем проходной. Вдруг вспомнил он.

«Если бы не я, Вейнару точно не жить… — сказал он себе. И тут же добавил: — Как, впрочем, вероятней всего, и мне, если бы не Вейнар, ибо я был бы первым, с кем Кальвин, или демон, который его замещал, разделался бы. И в этом случае, между нами не было бы поединка чести, на котором я обязательно одержу победу! — осознав, с каким нетерпением он ждет возможности сойтись с Вейнаром в честном поединке, он почти радостно улыбнулся.