Неуловимая Невеста (СИ)

Глава 32

Анхельм не стал мудрствовать лукаво. Он не был своим дядей и не был способен как убить, подло напав со спины, так и использовав запрещенную магию. Он понимал, что, вероятней всего, поступает глупо, но ничего не мог с собой поделать. Иначе он просто не смог бы с собой жить. Ибо в отличие от дяди честь и благородство для него не были пустыми звуками. И потому он не мог позволить себе опуститься до уровня труса и предателя. Ему было важно оставаться верным своим принципам и идеалам, даже если это означало поставить себя в опасное положение. В его сердце жили убеждения, что истинное благородство проявляется именно в таких сложных ситуациях, когда соблазн отойти от принципов не просто велик, но даже, казалось бы, оправдан.

Кроме того, он думал о своих друзьях и, вообще, о всех своих подданных. Он не мог предать их доверие, показав себя трусом и предателем собственных убеждений. Он должен был быть лидером, который не только говорит о чести и благородстве, но и действует в соответствии со своими словами. Его действия и поступки должны были быть примером для всех тех, кто верит в него и следует за ним.

Наконец, он просто не хотел уподобиться своему дяде! Он не хотел уподобиться тому, кто не гнушался обманом, предательством и манипуляциями. Тому, для которого не существовало понятия чести и благородства. Тому, кто ради достижения своих амбиций пустил в расход жизни его воинов! Тому, кто продался силам Тьмы!

Поэтому другого выбора, кроме как вызвать своего дядю на честный бой у Анхельма не было.

Палатку Его Высочества ненаследного принца Кальвина, как и шатер шаманов охраняло всего восемь заговоренных. Как раз по одному на каждого из его лордов и один для него самого.

Разумеется, если бы Вейнар не заговорил их мечи, превратив сталь в пламя, ни у Анхельма, ни у его лордов не было бы ни единого шанса против практически неуязвимых в бою заговоренных, но их мечи были заговорены и каждый их удар был способен нанести врагам не просто царапину, а довольно чувствительную рану.

Битва завязалась мгновенно. Удары заговоренных были настолько мощными, что им было достаточно одного удара, дабы отправить своего противника к праотцам. Анхельм и его лорды знали это и потому использовали тактику изматывания противника скомбинировав её с тактикой тысячи мелких порезов.

Тактика была предельно простой и в то же время эффективной. Каждый раз, когда заговоренный атаковал, Анхельм или один из его лордов в первом своем движении уклонялся от удара, либо парировал его, стремительно отступая назад и уходя в сторону, а вторым своим движением старался достать огненным мечом хоть до какой-то части тела врага. Эти молниеносно исполняемые маневры позволяли им избегать прямого столкновения и одновременно сбивать с толку и бесить заговоренных, заставляя их не только тратить впустую силы, но и всё более терять терпение.

Несмотря на яростность схватки, со стороны казалось, что Анхельм и его лорды не сражаются, а танцуют вокруг своих противников. Их сияющие во тьме ночи мечи взлетали вверх и опускались в них с невероятной быстротой, оставляя за собой тонкие ручейки истинного огня на доспехах заговоренных. Огня, который был создан, чтобы противостоять тьме, поэтому он не гас, а стремился к самому её сосредоточию, коим было сердце заговоренного. Эти огненные прорехи не убивали сразу, однако, чем дальше, тем они доставляли не чувствующим боли заговоренным больший дискомфорт.

И чем больший дискомфорт заговоренные испытывали, тем более агрессивными и хаотичными, а значит и менее точными становились их удары. Что давало горным лордам и их принцу возможность наносить всё больше и больше мелких, но таких в последствии болезненных ран.

Наконец сражающийся с Анхельмом заговоренный, окончательно потерял терпение и сделал мощный, но неуклюжий выпад. Давно ожидавший подобного «подарка» принц, довольно легко уклонившись, мощно рубанул в ответ, перерезав ему горло. Истинное пламя полосонуло по свежей ране, по-видимому, всё же причинив боль, и заговоренный неосознанно схватился за горло. Анхельм знал, что не имеет права, оставлять заговоренного «живым», что он просто обязан снести ему голову с плеч и ампутировать все его конечности, но он знал этого легионера. Он лично буквально несколько недель назад вручил ему орден отваги. И рука его дрогнула…

«Он почувствовал боль, — промелькнула у него в мыслях. — Возможно, он уже выздо…»

Но прежде, чем принц успел додумать эту мысль, его противник уже занес меч для нового удара и, если бы не вовремя подоспевший Мальд, на этом бы бой для него и закончился бы.

— Спасибо! — бросил он другу, проследив взглядом за рухнувшей к его ногам голове. Голове того, кто несколько недель назад спас ему жизнь. — Будь ты проклят, Кальвин! — процедил он сквозь зубы и хотел было приняться за остальные конечности заговоренного, но Мальд его остановил.

— Я сделаю это.

Анхельм кивнул и направился в палатку, в которой… никого не оказалось.

— Долбаный, гребаный трус! — выругался он и, резанув кинжалом по своей руке, активировал поисковое заклинание.

Как он и ожидал, далеко Кальвин уйти не успел. Точнее, он и не пытался. Анхельм застал его в соседней палатке за чтением заклинания, закончить читать которое принц, разумеется, ему не дал.

Взмахнул рукой, и впервые за весь вечер прибегнув к своей силе, поднял долбанного, гребанного труса на пару метров над землей и уронил…

— Я Принц Анхельм Аргестион Рокхаммер Тэльфирион, Наследник Великого Пика, Защитник Ледяных Утесов, Повелитель Серебряных Жил и Страж Небесных Высот, — произнес он леденящим кровь спокойным голосом, — и я здесь, чтобы привлечь грязного, мерзкого подонка к ответственности за предательство.

Его обычно высокомерный дядя шокированно смотрел на него с отвисшей челюстью. Подол его длинных одеяний запутался при падении, и он всё никак не мог встать на ноги.

Пока Анхельм говорил, из земли раздался гул, настолько низкий, что заныли зубы, а земля начала дрожать. Сердце принца подпрыгнуло в груди и хотя он понятия не имел, что происходит, ни один мускул не дрогнул на его лице.

Он поднял руку и указал на ошеломленного дядю пальцем.

— Лорд Теодорус Кальвин, за сговор с мерзостью, повлекший смерти сотен моих легионеров, за предательство Короны и меня твоего Лорда я объявляю тебя предателем!

Рот Теодоруса Кальвина дернулся, из него донесся хриплый смех.

— Я не твой подданный, а твоего отца! Только он может объявить меня предателем! У тебя же, мальчик мой, коротки руки!

— Знаю, — холодно кивнул Анхельм. — И потому, предатель, я призываю тебя к ответу! — повысив голос, провозгласил он. — И в присутствии представителей семи благородных семейств, — кивнул он на своих друзей, которые к тому моменту уже разделались со своими противниками, — вызываю тебя на поединок чести! И да устроят пир стервятники на останках проигравшего!

В ответ на это Кальвин вдруг выхватил из-за пояса кинжал и, пока Анхельм выставлял перед собой магический щит, перерезал себе горло. Сразу после чего его кожа без видимых причин вдруг сначала посерела, затем почернела и наконец начала отваливаться струпьями… И не только кожа, но куски тела вместе с мышцами, связками… плоть его дяди, то ли истлевая, то ли сгнивая превращалась в прах прямо у него на глазах! И буквально в считанные секунды вместо цветущего, находящегося в расцвете зрелости и сил мужчины перед ним оказался лишенный плоти скелет, вокруг которого вилась вырвавшаяся на свободу Тьма. Точнее, не вилась, а разливалась смердящими гнилью и тухлыми яйцами, ядовитыми, черными волнами.

Поняв, что это был отнюдь не акт самоубийства, выставив перед собой огненной меч Анхельм ринулся на то, что когда-то было его дядей, но исходящая от этого существа вонь была столь невыносимой, что он инстинктивно отшатнулся и дернул рукой, дабы прикрыть рот и сдержать позыв тошноты. И словно этого было мало, обзор ему застилали катившие из глаз из-за смрада слезы.

К счастью, Анхельм мгновенно сообразил, что нужно просто изменить настройки щита. Благодаря чему в последний момент он всё же успел отразить выпад меча, лезвием которому служила сама Тьма. Сила удара порождения Тьмы была ужасающей, удар пришелся не только по мечу, но волна энергии пробежала также и по его щиту, заставив его пошатнуться. Принц стиснул зубы, чувствуя, как его руки немеют от напряжения. И это был только первый удар!

Он ожидал, что вслед за этим ударом последуют и другие, третий или четвертый из которых станет последним для него, но дядя, по-видимому, решил растянуть удовольствие от своей победы.

— Что-то ты бледненький! Боишься, мальчишка? — обходя его по кругу, тихим, зловещим голосом спросило то, что некогда было Теодорусом Кальвином. Мощь этого существа была столь велика, что при каждым его шаге укрытая снегом земля под его ногами чернела и трескалась, словно отравленная тьмой. Хотя почему словно?

— Нет, всего лишь устал, бессонная ночь, сам понимаешь, — зевнув, ответил Анхельм. — И не поел толком. Но это поправимо, я вроде бы всё ещё поспеваю к завтраку. А после завтрака до обеда можно будет и отдохнуть.

— Земля стонет, — меж тем забеспокоились Дария и Наина, и обратились к младшей: — Фей, ты не могла бы посмотреть?

Фей посмотрела на Келиан. Та на мгновение прислушалась к своим ощущениям, нахмурилась и кивнула. После того, что они с сестрами заставили почувствовать шаманов, воздух, в прямом смысле слова, был переполнен эмоциями страха и отчаяния, тем не менее, она смогла уловить волну отчаяния, исходившую из той стороны лагеря, из которой, по словам Наины и Дарии, доносились стоны земли.

— Посмотри, — согласилась она с сестрами. — Мы вполне можем начать закрывать двери и без тебя. «Я надеюсь», — мысленно добавила она.

Но Фей была универсалом, поэтому магия воды была и в ней тоже, посему она почувствовала неуверенность старшей сестры и решила попробовать то, что уже много раз пробовала, но до сих пор это у неё ни разу не получалось.

Сконцентрировавшись на своих взаимоисключающих желаниях, первым из которых было остаться с сестрами, а вторым — слетать в другую часть лагеря и узнать, почему стонет земля, она закрыла глаза, вложила в оба все свои душевные силы, эмоции и чувства и воззвала к силе туманницы. Первое желание — остаться с сёстрами — было столь сильным, что казалось, будто её сердце было приковано цепями к земле. Второе желание — взлететь над лагерем и выяснить, почему стонет земля — не давало ей покоя, кололо тревожными мыслями, как множество мелких иголок. Первое желание подпитывалось тем, что её сестры всегда были рядом, делили с ней радости и горести: в каждом их взгляде, в каждом поступке она ощущала любовь и поддержку, которая и делала их силой. Несокрушимой силой. Вот только несокрушимой их сила была, только, пока они были вместе. Фей знала это. И поэтому не могла оставить сестер. Только не в этот раз, когда им предстояло провести самый опасный и сложный ритуал в их жизни!

Но и наполненный отчаянием и болью зов стонущей земли она тоже не могла игнорировать. Особенно теперь, когда она тоже его чувствовала. Она дочь лесного короля. Эта земля была и её землей тоже. И она обязана была её защитить!

Она так глубоко погрузилась в свои эмоции, чувства и переживания, что не сразу заметила, что находится в двух местах одновременно.

Первая она, правда весьма побледневшая, почти до прозрачности, так и осталась стоять в кругу сестер. Вторая же, подхваченная северным ветром, едва заметной глазу туманностью неслась над лагерем в поисках силы, которая причиняла боль её земле.

— О ты всласть отдохнешь, — тем временем усмехнулся Анхельму исчадие ада. — Это я тебе обещаю. И ты больше никогда не проголодаешься!

Анхельм хотел было надменно вскинуть голову и гордо заявить: «Так чего ты ждешь?!», но вдруг вспомнил слова своего учителя: «Не многие осознают, — как-то сказал он ему, — что ни мечи, ни руки, ни магия сами по себе не опасны. Опасны интеллект и сила воли. Именно в них настоящая сила. Именно они, в конечном итоге, приводят к победе».

— Ты ведь на мне не закончишь, — спокойно сказал он. При этом он не спросил, а констатировал. — Ты слишком далеко зашел. Зачем, дядя? — теперь уже спросил он. — Чего ради? Отец считает тебя своим лучшим другом, уважает твое мнение, прислушивается к каждому твоему слову. Что ещё тебе было нужно? Чего тебе не хватало?

— Всего лишь того, чтобы моё слово было законом. Чтобы я был тем, кто решает, а не к кому лишь прислушиваются! Я устал быть на вторых ролях! Устал подстраиваться под настроение твоего отца. Устал улыбаться и согласно кивать, когда я в корне не согласен с его мнением. Я устал, что последнее слово всегда оставалось за ним! — процедил сквозь зубы Кальвин. — Всегда! — повторил он и, оскалившись, что, вероятно, должно было означать усмешку, добавил: — Но не в этот раз!

— Не говори гоп, — усмехнулся Анхельм. — Сначала ты должен убить меня, затем убить моих лордов, затем Вейнара. Вейнара, в крови которого горит истинное пламя. Пламя, одной лишь искры которого хватает на то, чтобы умертвить одержимого Тьмой. Одной лишь искры, — повторил он. — А теперь представь, что может сделать нескончаемый поток таких искр?