Неправильный лекарь. Том 1

Глава 15

Я замер, как статуя девушки с веслом, только без весла. Сердце колотилось, как стриж в стеклянной банке. Ладони поисковика прошли вдоль моего тела не задерживаясь до уровня колена. А зря, я бы дальше поискал, амулет можно и на лодыжки повесить, наши девушки там браслетики носят.

— Милостивый государь, — обратился Вениамин Афанасьевич к ожидавшему результата осмотра Обухову. — Недозволенных вещиц у испытуемого не обнаружено, можно приступать к процедуре.

— Благодарю вас, Вениамин Афанасьевич, — кивнул глава коллегии и чинно поднялся во весь рост, вслед за ним встал весь зал. — Заседание коллегии объявляю открытым. Сегодня на повестке два вопроса. Первый — определение степени вины в летальном исходе пациентки, доставленной после тяжёлой травмы в клинику доктора Склифосовского. Второй — о состоятельности и профпригодности Склифосовского Александра Петровича на момент оказания помощи пострадавшей, а также о возможности продолжения его лекарской деятельности или необходимости лишения его такого права. Прошу всех садиться. Анатолий Венедиктович, вам первое слово.

Гааз был тем ещё перцем. Многие за спиной меняли последнюю букву его фамилии на «д». Невысокий худой старик лет под семьдесят по энергии давал фору молодым. Прямой, как палка, седые волосы просто собраны в хвост, нос крючком и орлиный взгляд, Он видел всех насквозь, но замечал только плохое. Даже там, где его нет априори.

Я внимательно слушал его пламенную речь и вжимался в кресло. Хорошо, что никто не обратил особого внимания, как я начал нервно чесаться до досмотра на запрещённые артефакты. Цепочка амулета никак не хотела рваться, а потом ещё задача незаметно достать его из-под сюртука и рубашки. Называется «почувствуй себя Копперфильдом». Дальше проще — засунул всё это добро между сиденьем и подлокотником кресла за секунду до того, как меня попросили встать для досмотра. А что делать? Вы представляете, какого масштаба это был бы позор для меня и всей семьи? Только когда медальон и хвост цепочки полностью скрылись от посторонних взглядов, я вздохнул с облегчением.

Теперь только встаёт другая проблема, если они решат проверить мои лекарские способности, то это будет происходить уже без помощи стимулятора. Надеть на шею и активировать медальон с порванной цепочкой под взглядами сотни глаз не сможет даже самый великий фокусник. По крайней мере я таковым не являюсь. Значит проходим испытание с чистой совестью.

Я решил всё-таки прислушаться к словам каркающего с трибуны Гааза. Его послушать, так нас всех пересажать мало, надо расстреливать прямо на месте, раздав оружие всем присутствующим. Когда он закончил, на трибуну пригласили отца в качестве ответчика, так как клиника в первую очередь принадлежит ему, основная ответственность тоже на нём.

Пётр Емельянович Склифосовский был максимально собран, никаких внешних признаков волнения или дрожи в голосе. Он изложил всю ситуацию чётко по пунктам, огласил весь список повреждений, выявленных у девушки на момент поступления. Как человек опытный в этом деле, я давно уже понял, что она в принципе не жилец была. Даже непонятно, как её смогли доставить в клинику живой.

Пока слушал речь отца, подумал, так выходит, что бывший Александр Петрович особо и не виноват в её смерти? Основной ошибкой было то, что он никого не позвал на помощь. Или они просто не успели прийти. Я же помню из видения момент, когда в манипуляционную врывается разъярённый отец. Значит всё-таки не позвал. Всё равно шанс на спасение был максимум один из десяти, это очевидно.

Несмотря на то, как Гааз пытался урыть в кучу навоза отца и всё его начинание, у него так и не получилось. Общим решением коллегии было снять первый пункт обвинения. Уже очень неплохо, значит клинику не закроют, а отца не предадут анафеме.

Следом за первым пунктом приступили к обсуждению пункта второго, вопрос о моей дееспособности в качестве лекаря, имеющего право оказывать помощь. Речь, посвящённую втаптыванию в отходы жизнедеятельности лично меня, начал толкать другой высокопоставленный ассистент Обухова — Захарьин Ярослав Антонович. Он был чуть помоложе Гааза, скорее меньше шестидесяти. Сухое строгое лицо, изрезанное морщинами, но мужественное, брутальное. Волосы средней длины, седые, волнистые, светло-серые почти пустые глаза, голос с хрипотцой, говорил резко, отрывисто. Насколько я знаю, очень сильный маг, который может сотворить невозможное и совершенно не признаёт применение хирургических инструментов, а также перевязочных материалов и мазей для лечения ран. «Всё это архаизм и издержки тёмного прошлого, в нашем современном мире это не может иметь места!» — вот его главное утверждение по поводу соотношения этих методов и современного лекарского мастерства. Если следовать только этому правилу, тогда я со своими довольно неплохими хирургическими навыками — еретик и членовредитель.

— Ответьте на следующий вопрос, Александр Петрович, на момент поступления вышеуказанной жертвы вы уже утратили дар лекаря? — тон был резкий и уже подразумевал под собой положительный ответ.

— А с чего вы взяли, Ярослав Антонович? — невозмутимо спросил я. Насколько помню, отец нигде сегодня не упоминал об этом факте.

— Вы видимо забыли с кем разговариваете, Склифосовский? — ещё резче спросил он. — Эта информация давно доподлинно известна. Не вижу никакого смысла юлить на эту тему, мне нужен адекватный правдивый ответ!

— Мой правдивый ответ состоит в том, что я его не знаю, — стараясь сильно не раздражаться ответил я. — Раз уж вы так уверены в достоверности информации о потере мной дара, должны были узнать и о том, что я в тот вечер тоже получил травму и амнезию в придачу. Я почти ничего не помню из того, что было до травмы. Соответственно я не смогу точно ответить на ваш вопрос, могу только предположить.

— И что же вы предполагаете? — эту фразу он словно выплюнул с отвращением.

— А то, что мне самому неизвестно, был у меня на тот момент дар утрачен или нет. После получения травмы с ним точно были проблемы, а вот что было при оказании помощи бедной девушке, пострадавшей от пьяного лихача, я понятия не имею.

— Мои коллеги большим количеством голосов решили снять с вас вину за её смерть, с чем я категорически не согласен. Но, раз решение принято, не в моём праве его менять. А вот лишить вас возможности и дальше заниматься лекарством, нанося тем самым ущерб несчастным пациентам, это ещё вполне возможно и реально.

— Не стоит выставлять меня напоказ в роли членовредителя, это весьма далеко от истины, — спокойным тоном произнёс я, а у него аж желваки заиграли от такой наглости. — Я никогда не желал зла пациентам и нёс только добро, даже если вы считаете по-другому. Если вы лишите меня возможности лечить, вы просто лишите пациентов лекаря. Решать конечно вам, но правда на моей стороне.

— Это просто неслыханно! — не выдержав рявкнул Захарин, но тут же взял себя в руки. — Я знаю, что вы занимаетесь в том числе и классическими хирургическими вмешательствами, которые давно признаны парамедицинскими манипуляциями и не подходят для уровня оказания помощи профессиональным лекарем. Что вы на это скажете?

— Вы абсолютно правы, я пользуюсь хирургическими инструментами, когда это действительно необходимо, когда магия заходит в тупик. На самом деле это в некоторых ситуациях хорошее подспорье, могу привести конкретные примеры.

— Мне не нужны примеры использования архаичных методов оказания помощи, — он говорил так, словно забивал каждым словом железнодорожный костыль. — Они должны уйти в прошлое, как и каменные топоры, об этом просто незачем вспоминать.

— Но вы же первый вспомнили, не так ли? — с невозмутимым видом спросил я, что его выбесило ещё больше, чем-то, что я его перебил.

— Александр Петрович Склифосовский, — железным тараном продолжил он. — Не вижу больше смысла выяснять подробности по этому поводу. Сейчас будет произведено испытание ваших лекарских способностей на практике. Наши коллеги как раз подобрали несложного пациента, с которым справится любой выпускник университета. Кроме вас, конечно. А вот тогда мы уже посмотрим, о чём с вами разговаривать.

— К вашим услугам, Ярослав Антонович, я готов.

— Если пожелаете, можем предоставить набор для первичной хирургической обработки и шовный материал, — предложил он с ехидной улыбкой. — Лучше что-то, чем ничего.

— Не ожидал, что у вас всё это имеется, — удивлённо вскинул я брови. — Наверно практикуете втихарца?

Мне показалось, что он сейчас лопнет от злости. Отец посмотрел на меня осуждающе, ни к чему злить людей, от которых зависит твоя судьба, но я не смог удержаться. Око за око.

— Везите пациента, — рявкнул Захарьин. — Посмотрим, на что способен этот выскочка!

Сам ты выскочка, чуть не сорвалось у меня с языка, но в последний момент я удержался и только взглядом дал ему понять, что отношусь без должного уважения. Наверно тоже не стоило. Но и меня ему никто не позволял в грязь втаптывать, я ему в тапки не гадил.

Распахнулась главная двустворчатая дверь и двое санитаров ввезли каталку с раненым в правую голень мужчиной. Из ноги торчала ржавая арматурина. Зал затих в ожидании моих действий.

Мужчина лет сорока в одежде строителя с надеждой смотрел на меня и с опаской на находящуюся в зале толпу. Я осторожно разорвал ткань его брюк, чтобы лучше осмотреть рану. Неплохо было бы хоть местную анестезию сделать, но этого я точно не умею делать без анестетиков. Прикинул направление, в котором прошла арматура, относительно неплохо, никаких серьёзных последствий не будет.

— Я аккуратно извлеку арматуру из вашей ноги, придётся немного потерпеть, — сказал я, глядя в глаза пострадавшему.

Он неохотно кивнул и прикусил зубами воротник куртки. Учитывая направление рёбер на железяке, я зажал её между ладонями и крутанул, вытаскивая наружу, чтобы эти рёбра сработали, как резьба на болте. Один хрен очень больно, я понимаю. Мужчина застонал, но от вскрика сумел удержаться, за что ему уже отдельное спасибо.

Ну а дальше самое интересное, посмотрим, на что я способен без поддержки амулета. Я приложил ладонь к ране, сосредоточился на потоках магической энергии, представив себе пути её передвижения и ощущая уже само это движение. Её, к сожалению, всё ещё очень мало, но надо собрать всё до последней капли, сейчас это как никогда важно. Впрочем, оказывая помощь людям всегда надо работать на полную катушку, иначе просто нельзя, незачем тогда вообще соваться в это ремесло.

Пациент начал постанывать, на лица людей в золотых мантиях я даже не хотел смотреть, скорее всего увижу только неприязнь и злорадство, мне это ничем не поможет. Я как мог вливал в рану всё, что у меня есть без остатка, не задумываясь, что со мной будет потом.

— Остановитесь, Склифосовский! — прямо над ухом резко прозвучал голос самого Обухова. — Вы же сейчас сами тут на пол ляжете! Уберите руку, я посмотрю.

Я глубоко вздохнул, вытер пот со лба и убрал руку с раны. Твою же мать! Кровотечение остановилось, рана чистая и только начальные грануляции говорили, что процесс заживления в самом зачатке. Подбежал отец и тоже взглянул на результаты моих действий, увидел, что я пошатнулся и подхватил за плечи.

— Не расстраивайся, Саша, ты просто переволновался, — тихо сказал он мне на ухо, потом продолжил громче, обращаясь к Обухову, — я вас очень прошу, дайте ему ещё один шанс! Парень находится под таким давлением, у него просто нервы не выдержали, ещё вчера у него получалось значительно лучше!

— Нет, Пётр Емельянович, здесь уже и так всё ясно, талант не пропьёшь. Ваш сын утратил дар, и мы вынуждены отстранить его от практики лекаря. Вы можете оставить его при себе в роли помощника или знахаря, всё при деле будет.

— А если дар вернётся, и он сможет это доказать?

— Вот тогда и поговорим. Обратитесь с прошением в письменном виде, мы соберём заседание коллегии и выдадим такое разрешение снова, если он сможет доказать свою состоятельность. Так что надежду на второй шанс у него никто не отнимает, а сейчас вопрос закрыт, ожидайте письменного вердикта в коридоре.

— Пап, голова сильно кружится, я посижу немного? — пробормотал я так, словно хотел, что кроме него больше никто не услышал, а на самом деле услышали те, кому адресовано. Но истинную мою цель, зачем меня тянуло к креслу я, что вполне естественно, не озвучил.

Уже под большим вопросом, нужен ли мне этот медальон, но и там его оставлять тоже ни к чему, дикое палево. Зато теперь я точно знаю, что смогу справиться и без него, рана у строителя начала заживать, значит дар просыпается. Осталось найти способ ему нахлестать по щекам и облить холодной водой, чтобы он быстрее взбодрился и начал работать как надо.

— Ну ты как, сможешь идти? — взволнованно спросила мама, взяв меня за руку. — А то все нас ждут, когда мы выйдем.

— Может им стыдно вынести окончательный вердикт глядя в глаза? — усмехнулся я и неуверенно поднялся с кресла. Слабость и на самом деле присутствовала, Обухов меня вовремя остановил. Ещё бы чуть-чуть и меня самого бы увезли в коматозе. — Я в порядке, уходим.

Под зловещую тишину мы вышли в коридор и сели на кресла для ожидания у противоположной стены.

— Ну, всё не так уж и плохо на самом деле, — после долгого молчания сказал отец. — Я больше всего боялся, что распорядятся, чтобы ты прошёл повторное обучение. А так, надо просто как следует постараться, пробудить дар и подать прошение о повторном рассмотрении вопроса.

— Согласен, это лучше, — кивнул я. — А самое главное, что у них не нашлось повода закрыть клинику. Это был бы полный провал.

— Согласен, — кивнул теперь отец. — Предлагаю это отметить, никто не возражает?

— Пир во время чумы? — мать осуждающе посмотрела на него.

— А нет чумы, дорогая, есть ситуация, из которой мы вышли практически сухими. Осталась проблема, которую мы решим в ближайшее время, а главная засада прошла стороной. Я, кстати, предоставил Воронихиным и родственникам той несчастной девушки результаты экспертизы, они претензий больше не имеют, так что расслабься, Саня! — довольно отчитался отец. — Так что по поводу моего предложения?

— Я за, — тут же ответил я и поднял руку, как на уроке.

— Если большинство решило, тоже не буду возражать, — не очень охотно поддержала мать. — Давайте только сначала дождёмся письменного решения. Не исключаю, что они придумают ещё какую-нибудь каверзу, слишком уж долго они совещаются.

— Почти полчаса прошло, — сказал отец, взглянув на часы.

Мы ещё какое-то время провели в тишине, потом двери зала заседаний открылись и люди в халатах и мантиях начали расходиться по коридорам. К нам подошёл секретарь коллегии и вручил документ, заверенный десятью подписями и печатью. Отметились все члены коллегии под ранее озвученным решением. Единственным отличием было назначение испытательного срока и для самой клиники. В случае повтора летального исхода будет подробное рассмотрение каждого случая с целью лишения разрешения на лечебную деятельность.

— Испугали ежа, — буркнул отец, небрежно бросив писанину в свой портфель. — не дадим им повода разгубаститься, а то они подзажрались, я смотрю, даже мелкие конкуренты начинают раздражать.

— Не злись, дорогой, — мама ласково улыбнулась и погладила его по плечу. — Пойдём лучше в ресторан, пообедаем и домой. Клиника сегодня без нас проживёт, там есть кому поработать.

— Да им особо напрягаться и не придётся, — махнул рукой отец. — Я договорился с соседями, они возьмут сегодня на себя часть нагрузки, чему они очень даже рады.

— Ты имеешь ввиду Аристовых? — удивилась мама.

— Ну да, а ты что-то имеешь против?

— У них пока не очень хорошая репутация, не распугать бы наших клиентов.

— А вот это ты зря, они просто недооценены по достоинству, всё хорошо будет.

— Теперь я буду переживать по поводу оттока постоянных пациентов, — улыбнулась она. — Да шучу, пойдём отсюда побыстрее.

Против последнего аргумента никто не возражал. Мы дружно поднялись и проследовали на выход.

— Так что ты там прятал в кресле? — спросил отец, пока мы шли к машине. Я напрягся, но не ответить не получится.

— Ум, честь и совесть нашей эпохи, — буркнул я, набираясь решимости показать ему медальон.

— Давай, — он протянул руку, и я положил туда серебряный диск с цепочкой. — Хм, старинная вещица. У меня когда-то был подобный, возможно даже он. Где взял?

— Друзья Боткина дали на время попользоваться.

— Можешь им вернуть, он свою роль сыграл. Спасибо, что догадался его спрятать, а то решение коллегии могло быть совсем другим, сам понимаешь.

— Понимаю. Я не знал, что они будут досматривать, — пожал я плечами.

— А я не подумал даже, что у тебя есть что-то в этом духе. Ты раньше никогда не пользовался подобными амулетами на моей памяти.